POV Катя
Время приближалось к четырем. Я лежала сразу на двух шезлонгах, на один из которых закинула ноги, и листала апрельский выпуск «Vogue», хотя на дворе, а вернее на пляже стояло уже начало мая. Леха скоро должен был вернуться с обеда, который я предпочитала пропускать — мне не нравился колорит местной столовки, к тому же кормили здесь посредственно. Гуляш давали всегда с кусочками жира, салат с диким количеством майонеза, а про обилие сахара в пироге я вообще молчу. Поэтому мы запаслись фруктами с местного рынка, которые в обеденное время я таскала с собой на пляж. Как и сейчас: неторопливо расправилась с грушей и принялась за персик. Два дня назад, когда мы сюда только въехали, Леха обвел руками пáрковую зону санатория и весело заявил: — Это, конечно, не солнечный Биробиджан, но тоже кое-шо! Причем здесь Биробиджан, ни я, ни сам Леха не поняли, но прозвучало это весело, а как потом выяснилось — еще и очень правдоподобно. Номер наш действительно оказался тем еще «кое-шо»: двуспальная кровать скрипела, телевизор показывал от силы пять каналов, за журнальным столиком валялись дохлые мухи, а балкон блестел от голубиного помета. И это не считая столовских прелестей, которые я уже упомянула. Но были здесь и плюсы: собственный пляж, поселково-живописные виды, огромные тополя, которые романтично шелестели под окнами, вкусный кефир перед сном и отсутствие учебы. В целом, санаторий мне нравился. Вернее нравилось полдня валяться в кровати, а потом купаться в бассейне или загорать на пляже. По вечерам ходить в баню, на массаж или просто гулять по территории. В том, что Леха держит меня за руку, рассказывает на ухо всякие глупости или показывает созвездия в ночном небе, чувствовалась какая-то детская беззаботность. А просмотр фильмов на планшете перед сном отдавал приятной ностальгией. Кажется, что после нашей ссоры я стала острее воспринимать романтику. Перед тем, как уезжать в санаторий, мы все-таки успели снять квартиру. Леха съездил за ключами, я на скорую руку собрала пару чемоданов самого необходимого, и уже через день после примирения мы засыпали на новой квартире. Родителям пришлось сказать о том, что я съехалась с Лехой. А вот о нашей поездке в санаторий я сообщила только тете Оле. Я не страдала суицидальными наклонностями, чтобы самой рассказывать папе о предстоящих прогулах в универе, мама вообще со своим любовником недели на две укатила в Грецию, а вот Ольге я призналась. В двух словах обрисовала ситуацию про Лешин сюрприз и объяснила, что нам нужно закрепить перемирие. Она, конечно, удивилась, что мы вообще ссорились, но надо отдать должное, все поняла, отпустила меня и обещала прикрыть перед отцом. Жаль, что завтра наш мини-отпуск подходил к концу: утром мы уже выезжали и завтра же начиналась вторая неделя, как я не посещала институт и не виделась с Гончаровским. Как бы я не хотела забыть или обойти стороной Сергея, мысли о нем меня все равно преследовали. Во-первых, частенько он напоминал о себе сам: продолжал мне писать, хотя я и оставляла его сообщения без ответа, и даже звонить. Иногда на пропущенный натыкался Леха, и тогда я говорила, что это Таня, как староста, пытается достучаться до меня через одногруппников. Он вроде верил. Во-вторых, я и сама вспоминала о Гончаровском. Причем мысли о нем настигали в самые неподходящие моменты: когда Леха ласкал меня на этой дурацкой скрипучей кровати, перед глазами вдруг всплывала сцена в столовой, Сережина улыбка, его ладонь на моей щеке; когда мы взяли на прокат велики, я вдруг вспомнила, как две недели назад мы так же катались с Сергеем, — и забывшись, чуть не врезалась в дерево. А когда в первый день на обед нам подали плов, я вообще впала в ступор. Наверняка, это глупое воспоминание тоже повлияло на мой отказ от здешних обедов. Находясь далеко от города и института, не думать о Сергее было легче. Но иногда по вечерам что-то заставляло меня взять в руки телефон, открыть его страничку Вконтакте и залипнуть на фотографии: красиво очерченный профиль, серые глаза, атлетическая фигура в лучах заката… Потом я будто приходила в себя, выключала телефон и долго ругала себя за слабохарактерность. Ведь мне было хорошо здесь и сейчас, рядом с Лешей. Я была благодарна ему за эту маленькую перезагрузку, возможность вырваться из повседневной суеты, вдохнуть чистый воздух, помочить ноги в прохладной речной воде. И тут я вздрогнула — будто в унисон моим мыслям о воде, в меня прилетели брызги капель. Не успела я обернуться, как передо мной оказался Леха — веселый, довольный и явно сытый. От него пахло луком и картошкой, в руках он держал бутылку воды. Он сел на соседний шезлонг и закинул мои ноги себе на колени. — Катюшенция, зря ты на обед не пошла! Там такие котлетосы отменные давали! — Не волнуйся, с голоду не умру, — я демонстративно покрутила в руках персик. — К тому же в журнале написано, что фрукты выводят токсины из организма, замедляют старение и даже смягчают симптомы депрессии! Я засмеялась, пока очередное навязчивое воспоминание ни ударило мне в голову — я вдруг вспомнила, как на одну из прогулок Сергей принес целый пакет персиков. И как мы, сидя на лавочке и сгорая от хохота, объедались ими. Сладкая мякоть без конца падала на землю, текла по рукам и лицу, а Сережа терпеливо вытирал меня салфеткой и приговаривал, какая я неуклюжая грязнуля. Я закрыла глаза. Эта двойственность становилась невозможной. За эти дни я окончательно решила, что надо прекращать думать о Сергее. Это было глупо и безрассудно с моей стороны, да и как-то неприлично, что ли. Как бы мне ни было жалко, что завтра в девять утра электричка увезет нас обратно, но отъезд хотя бы давал мне возможность действовать. И у меня даже созрел небольшой план.~
Ольга для вида постучала в дверь и заглянула в кабинет: — Тук-тук, Сан Саныч, к вам можно? Беркович возился у стола, но на звук ее голоса резко повернулся. Расплылся в улыбке и развел руками: — Ольга Николаевна, вы же знаете, в этом институте вы первая леди и вам можно все! Улыбаясь, Ольга зашла в кабинет. Сегодня был второй день, как Александра выписали из больницы, и первый — как он вышел на работу. Они не виделись уже часов пять, и Ольга, за время больничного привыкшая бдить за Сашиным самочувствием, решила его проведать. — Решила навестить товарища ректора, — она вдруг уловила в воздухе нежный, но довольно тяжелый аромат. Да и Беркович выглядел каким-то подозрительно счастливым. Она насторожилась: — Ну как ты себя чувствуешь, все хорошо? — Все прекрасно, Оленька! — он вдруг шагнул от стола в сторону, и перед Ольгой оказался огромный букет лилий в вазе. — Это тебе. Ольга была польщена и довольно улыбнулась. Завернутые в крафт и занимавшие почти треть стола цветы выглядели эффектно и роскошно. — Бог ты мой, Саша, какая красота! — она наклонилась над букетом и, невесомо касаясь белых лепестков, вдохнула аромат. — Когда ты успел? — Дорогая моя, я ведь так и не принес тебе нормальных извинений. Но надеюсь, что этот маленький букетик поможет мне высказать всю свою вину перед тобой. — Право слово, Саша, давай оставим эти перипетии в прошлом. А букетик и вправду маловат, — усмехнулась Ольга. — Ты только не забудь пригнать парочку студентов, чтоб помогли мне донести его до бухгалтерии. Они молча переглянулись. Беркович, казалось, светился от счастья. За последние дни их отношения постепенно налаживались. Ольге было приятно снова видеть Сашу таким внимательным, заботливым, ласковым и обходительным. Казалось, он стал даже идеальнее, чем раньше. Взаимодействовать с ним таким было намного легче — они снова, как и год назад, могли говорить перед сном целый час, смотреть вместе телевизор, мирно собираться на работу и ни разу при этом не поссориться. У Ольги даже получалось с лаской на него смотреть, а иногда — забываться и вовсе. Но даже в моменты гармонии она чувствовала, что внутри нее что-то безвозвратно поменялось. Она не знала, долго ли продержится Сашино поведение или это первичный эффект после примирения. Но он явно старался, а Ольга всеми силами пыталась оценить его старания ответным добродушием. — Кстати, Оленька, ты не знаешь, где Катя? Что-то она последние дни даже в больницу не заезжала и сегодня ее в институте не вижу. — Да, Саш, все хорошо, — замялась Ольга, но тут же придала себе уверенный вид. — Приболела немножко. Но я ей звонила, все хорошо, завтра уже будет в институте. А ты, кстати, еще не надумал, когда все-таки поедешь в министерство? Беркович прошелся по кабинету, включил настольную лампу, выровнял стопку документов, а затем также методично лампу выключил. Ольга не хотела лишний раз тревожить его этой темой и напоминать Саше о причине недуга. Но спросить она была обязана. В конце концов, от этого зависела не только его судьба. — Оль, ну сегодня пятница, завтра выходные. Думаю, сегодня денек поработаю, войду в курс дела, так сказать, все подготовлю, а в понедельник тогда поеду. Ее немного злила привычка Берковича откладывать все жизненно важные дела на потом. Однако уже через секунду ей стало не до того. Во время Сашиной речи телефон в ее руках завибрировал. Ольга кинула быстрый взгляд на экран и слегка похолодела. Звонил Иван Степанович. Слыша голос мужа, она быстро, будто по инерции, сбросила звонок. И тут же об этом пожалела. Рука дрогнула как-то сама, быстрее, чем Ольга успела подумать. Она прикусила губу и постаралась снова сфокусироваться на словах Берковича. — Тебе никто еще не звонил? — она скрестила на груди руки, стараясь выглядеть сосредоточеннее. — И надеюсь, не позвонят, — Беркович передернул плечами. — Лучше на месте все обговорю, чем по телефону. Ольга кивнула как-то невпопад и вдруг заторопилась. Мало осознавая свои действия, она на скорую руку поправила Саше галстук и мягко произнесла: — Ладно, Сашенька, я пойду. Занимайся, входи в курс дела, я к тебе попозже еще загляну. И задумчивая она направилась к выходу. — Оля, а цветы? — окликнул ее Беркович. Она обернулась и, растерянно глядя в сторону супруга, почти минуту соображала, о чем это он. — Да, конечно. Букет был пышный, но в руках все-таки помещался. Прижимая к груди тяжелые цветы, Ольга вышла в коридор. Немного отошла от двери и встала у первого попавшегося окна. Снова включила телефон и снова посмотрела на пропущенный от свата. Сердце ее неприятно сжалось. Ольга понимала, что сбросила нечаянно — просто не успела сообразить. Возможно, подсознательно не хотела отвечать при Берковиче. Не хотела, чтобы он слышал их разговоры, которые в последнее время стали слишком интимными. Но ведь Иван Степанович мог звонить, чтобы просто по-родственному узнать, как дела. Возможно, он наконец-то сделал над собой усилие и шагнул в сторону здравого смысла. А она на корню обрубила его попытку, так неосторожно задушила его благородный порыв — в эту минуту Ольга показалась себе такой жестокой. Перезванивать теперь было бы глупо. Она убрала телефон и зашагала в сторону бухгалтерии. И тяжесть в руках почему-то перестала быть приятной, и цветы теперь стали Ольге противны, и тоска ядовитым дымом наполнила ей легкие.~
Катя попрощалась с Лешей и выскочила из квартиры. Оставив его на хозяйстве отмывать окна, она сказала, что едет в институт. Но на самом деле до пар оставалось еще почти три часа. На это время Катя планировала одно важное дело, откладывать которое более было невозможно. Уже выйдя из подъезда, она набрала знакомый номер. — Привет… Да, это я… Объявилась, как видишь, — Катя замолчала, слушая приветственные восторги Сергея. — Подожди, я быстро. Ты сейчас где?.. Дома? Скажи свой адрес, мне нужно подъехать, поговорить с тобой… Нет, подъезжать никуда не надо, я сама подскочу… Все, хорошо, давай. Катя завершила звонок и тут же вышла в интернет — выяснила, какой автобус ей подходит, и направилась к остановке. Вчера днем они вернулись домой. Пока разобрали вещи и сделали легкую уборку на новой квартире, институт отменился как-то сам собой. А вечером позвонила тетя Оля, сказала, что папу уже выписали — он вышел в институт и интересовался теперь ее отсутствием. Кате пришлось пообещать, что завтра она непременно придет на пары. Беркович еще в санатории запланировала поговорить с Сергеем, однако сразу после приезда идти не решилась — она была полна энтузиазма и в то же время сомнений. И в итоге отложила эту затею еще на один день. Но после звонка Ольги поняла, что разговор с Сережей откладывать больше нельзя. Прийти в институт, значило по-любому с ним увидеться. И лучше было поговорить с Сергеем наедине, чем вдруг столкнуться в коридоре при свидетелях. В особенный ужас ее приводила мысль, что ему приспичит выяснять отношения прямо в институте. В какой-то момент Кате показалось, что ее неопределенность прошла, все было так ясно и понятно: они помирились с Лешей, она убедилась, что любит его, с удовольствием поехала с ним на отдых. А самое логичное, что могла делать относительно Сергея — прервать с ним какие бы то ни было отношения. Но чем чаще она вертелась перед сном, не в силах выгнать из головы навязчивую мысль о Сереже, или снова и снова прокручивала в голове сцены с ним, тем больше убеждалась, что точка в отношениях с ним еще не поставлена. Катя понимала, что не может пустить все на самотек и прервать общение так некрасиво. Ей хотелось поговорить с ним, убедиться, что Сергей на нее не злится и все понимает, возможно, попробовать сохранить дружеские отношения. И в этой болезненной необходимости объяснится с Сергеем она сама не могла различить простое желание его увидеть. Нажимая на звонок, рука ее дрожала. Сергей открыл ей дверь через несколько секунд и, улыбаясь, пропустил в квартиру. Катя остановилась у шкафа, Гончаровский встал напротив, распялив руки за спиной и облокотившись на тумбочку. В зеркале, позади Сергея, отражались его сильные плечи и Катино бледное лицо. Увидев Сергея, она ощутила совсем не то, что ожидала. Решительность, собранная в кулак, моментально разжала пальцы, уверенный настрой растерялся в коридоре, закатился под шкаф и за обувницу, мучительно рябил теперь в узорах на красных обоях и желтом свете лампочки. И Катя беспомощно поняла, что влюбленность ее не прошла. Чувства не просто не отпустили ее, но скрутили сейчас тройными узлами. А сердце лихорадочно колотилось у самого горла. Оказывается, примирение с Лешей и ностальгия по их прошлому не мешали и вовсе не отменяли бессознательной тяги к этим серым глазам, родинке на шее и кепке, традиционно надетой козырьком назад. Зачем Сергей носил ее и дома, Катя не знала. Но отметила, как непривычно он выглядел в домашней футболке и серых спортивных штанах. Будто не обращая внимания на ее молчание, Сергей весело защебетал. — Котейка, ты не представляешь, как хорошо, что ты приехала. Я уж думал, ты совсем про меня забыла. Места тут себе не находил. Хочешь чая? — Катя отрицательно помотала головой. Сергей постукивал пальцами по светлому дереву и в довольной ухмылке покусывал губы. Беркович сглотнула и судорожно выдохнула — говорить все-таки было нужно. — Нет, Сереж, я не для этого приехала. Я хотела сказать, что помирилась с парнем. Мы ездили на отдых, у нас все хорошо. С каждой фразой голос ее становился все тише. Вместо мозгов в голове пульсировала какая-то каша, мысли разбежались со скоростью тараканов и все, что успевала уловить Катя — это свое сбившееся дыхание и восхитительные губы Сергея. Он почесал затылок: — Да видел я фотки, ты же выкладывала, — в этот момент из комнаты вышла какая-то девушка в пижаме, извинилась и быстро скрылась за соседней дверью. Сережа проводил ее взглядом и кивнул в сторону кухни. — Это сестра моя, я тебе про нее рассказывал. Хочешь, пойдем познакомлю? Она будет рада, вы с ней сто пудов общий язык найдете, подружитесь, — он взял Катю за руку и немного потянул вперед. — Нет, Сереж, — она высвободила руку и прижала ее к груди. — На самом деле я пришла сказать, что нам не стоит больше общаться. Это будет как-то неправильно по отношению к моему… Она запнулась, подбирая слово, а Сергей так и не дал ей договорить. Растянувшись в ласковой улыбке, он встал рядом с Катей, у шкафа. — Как это не общаться, ты чего, Котейка? Вспомни, как мы круто гуляли. Сад бабочек, между прочим, все еще открыт и ждет тебя. Она была сбита с толку его улыбкой. Он говорил так уверенно и выглядел так расслаблено, что это вдвойне вводило Катю в ступор. Сергей вел себя так, будто не видел никакой проблемы в ее парне, будто для него вообще не существовало Катиных отношений, а была одна Катя. А между ними только мир, радость и взаимопонимание. По сути, так оно все со стороны и было, до того момента, как Беркович проигнорила его сообщение и пропала со всех радаров. Скользнув взглядом по Сережиному лицу, Катерина поспешно перешла к тумбочке — теперь они поменялись местами. Между ними снова оказалось не больше полутора метров, однако так Катя ощущала хоть какую-то безопасность. Она чувствовала, что не может находиться вблизи Сергея — чувствуя запах его духов, аромат его кожи, ощущая тепло мужского тела, она окончательно забывала слова. А то, что Катя все-таки произносила, было как будто не то и совсем не так убедительно, как она планировала. — Сереж, — во рту пересохло, и Беркович пришлось прокашляться, чтобы сделать голос тверже. — Ты очень классный, мы с тобой отлично проводили время… — Кать, — он снова попытался взять ее за руку, но она резко ее отдернула. — Нет, дай мне договорить. Но это не может так дальше продолжаться… Я люблю Лешу. Ее последняя фраза растворилась в напряженной тишине. Гончаровский предпринял еще одну попытку и, все-таки перехватив ее руку, рывком притянул Катю к себе. На секунду замер, а затем поцеловал так просто, будто в мире не существовало ничего более естественного. Катя дернулась, пытаясь освободиться, до конца еще не осознавая, что происходит, попробовала отпихнуть Сергея сумочкой. Но вместо прилива сил по телу разлилась приятная слабость. Сумка выскользнула на пол, и, прижав руки к Сережиной груди, Катя ответила на поцелуй.