***
Иногда Зои посещали мысли о том, что, возможно, изнасилование на вечеринке было для Монтгомери чем-то вроде кары божьей, когда чаша ее сучизма переполнилась до краев, и тот стал литься наружу. И, может быть, это наказание было справедливым… И, может быть, даже ее смерть была справедливой, потому что мир сам стер ее с списка живых своей неотвратимой рукой, не желая больше лицезреть среди людей ее надменную рожу. Может быть, Мэдисон Монтгомери, уступающая в своей эгоистичности разве что самой Фионе Гуд, должна была сдохнуть и не явиться на этот свет божий обратно. Но вернулась. И не без Зоиной помощи. Бенсон сначала отдергивает себя, мол, нехорошо так думать о ней, все-таки Монтгомери тоже человек, вернувшийся, к тому же, из загробного мира, так что на ее долю выпало определенное количество трудностей, да, и бла-бла-бла… «Да нихрена подобного!» — отрицает вторая половина ее сознания. «Эта стерва вернулась и специально трахнула именно Кайла Спенсера, чтоб тебе насолить. Нельзя было пойти в бар и ублажить кого-нибудь там? Нет, нельзя было, ведь тут есть Кайл, детка!» Кайл прямо здесь. Под носом. Ох, как же Зои чертовски зла.***
Зои думает, что среди них троих только у нее есть мозги. У Мэдисон они, похоже, свернулись в омлет еще где-то в зародыше, а у Кайла вышибло во время того, как его тело делало кульбиты внутри переворачивающегося набитого людьми автобуса. Она пытается развить Кайла. Дать ему возможность вспомнить. Пытается сделать из него нормального человека, а не оставлять в форме примитивного существа, направляемого собственными инстинктами. Что делает Мэдисон? Да нихрена она не делает. И когда она предлагает поделить Кайла, Бенсон понимает, что у Монтгомери мозгов нет совсем. Зои хочет усадить кинозвезду на кушетку, отвесить ей смачную пощечину с правой руки, потом с левой, схватить ее за плечи, встряхнуть хорошенько и заорать прямо в эту накрашенную шлюховатую физиономию: «МОНТГОМЕРИ, ТЫ ТУПАЯ, БЛЯТЬ!» И прочитать длиннющую тираду о том, что человеком нельзя пользоваться, потому что Спенсер не понимает, что с ним творят, потому что он не понимает, что это неправильно, потому что он вообще нихрена не понимает, ибо не знаком с моральными устоями их мира. А моральные устои говорят, что трахать по очереди одного малосоображающего товарища — это, как минимум, подло. И не по-человечьи. Но Мэдисон, кажется, плевать на это хотела. Зои хочется сделать тысячу вещей, но вместо этого она сжимает кулак, холодно смотрит в зеркало на хитрое лицо сзади стоящей ведьмы и соглашается. Заходя в комнату, она видит глуповатое лицо Спенсера, которое поворачивается к ней и на секунду проясняется. Карие глаза теплеют, как у настоящего человека, в то время как Зои пробирает холод. Он медленно протягивает ей руку, всё еще не отрывая светлого взгляда от нее, будто в своем полотенце она похожа на сошедшего с небес ангела, аккуратно берет ее ладонь и притягивает к себе. Полотенце бесшумно падает.***
Он прикасается нежнее, чем к ней. Он смотрит влюбленно, и не в нее. Он аккуратнее, чем с ней. Он боится навредить, но не ей. Он любит, но не ее. Он хочет быть с одной из них в этот момент. И каждый вдох, каждый стон, каждое трение холодной кожи о другую, превращающуюся в огонь, говорит одно: только одна из них в фаворите. А для второй места на кровати слишком мало, и она — балласт. Никому не нужный балласт. Когда Кайл снова охотно тянется за поцелуем к Зои, Мэдисон насильно поворачивает его голову и целует, со страхом внутри живота чувствуя, как Спенсер морщится. Он морщится. Как будто проглотил живьем червя. Парень быстро освобождает лицо из цепких пальцев Мэдисон и снова, как и хотел, тянется к Зои, продолжая игнорировать попытки девушки привлечь к себе внимание. Черт возьми, даже в долбанном тройничке ее отодвигают на второй план, что за херня? Монтгомери злится. Злится, как кипит преисподняя. Она видит длинные волосы Бенсон, которые висят, словно шторы, закрывая собой лицо Кайла. Она видит его-не его руки, сильные пальцы, проникающие в эти волосы, нежно ласкающие кожу ее головы, проводящие вниз, по вытянутой тонкой шее. Как его руки сами тянутся к ней, полностью отрываясь от Монтгомери (одна его рука и так вяло лежала у нее на коленке, не лаская ничего, так что что Кайл убрал руку, что не убрал бы, результат все равно один — нихрена). Как он обхватывает талию Зои, как большими пальцами массирует ее тазовые косточки, как мерно и ритмично двигаются два тела, словно сросшиеся в одно. Как Кайл смотрит на Зои, словно на божество, хотя Мэдисон понимает, что он — тупой, он не может так смотреть. Хотя бы потому, что толком не соображает. Не соображает же, так? Мэдисон смотрит на то, как Кайл улыбается, когда Зои целует его. Ну, и кто в выигрыше?***
Зои сквозь сон чувствует под собой руку Кайла и его мирно сопящее тело. Он рядом. И он обнимает её. Прекрасно. Мадам Лалори скептически смотрит на картину из трех подростков, валяющихся на кровати. Посередине спит Кайл, повернувшись к Зои лицом, и, нежно обняв ее, дышит носом ей в левую щеку. Зои прижимается боком к парню, еле помещаясь на краю кровати. Справа от Кайла, скрючившись и отвернувшись от всех, с напряженным лицом спит Мэдисон, и морщина на ее лбу не разглаживается даже во сне. Лалори хмыкает, качая головой, и отмечает про себя, что этот мертвый пацан уже давно сделал свой выбор. Кайл мягко трется об щеку Зои и что-то мурлычет во сне. Лалори, вздыхая и качая головой, молча уходит и тихонько закрывает за собой дверь.***
Кайл смеется, перебрасываясь в карты с Зои. Его пальцы умело тасуют карты, и он с искрой азарта поглядывает на соперницу. Бенсон смущенно улыбается, заправляя прядь волос за ухо, наклоняется, чтобы завязать шнурок на ботинке, и непослушная прядь снова падает на лицо. Господи. Спенсер замечает это и, сам того не понимая зачем, наклоняется ближе к девушке и медленно заправляет прядь обратно за небольшое ушко, не отрывая взгляда темно-карих, почти черных глаз от удивленных светло-ореховых. И почему-то этот простой жест гораздо интимнее. Мэдисон смотрит на это из-за угла, впившись ярко-алыми когтями в дверной косяк, с такой болью и злостью, что если бы взгляд мог убить, то, определенно, Кайл умер бы во второй раз, испытав при этом адские муки, а Зои… о, она нашла бы, как поиздеваться над ней. Точно нашла бы самый изощренный способ издевательства, и это было бы даже похуже заключения живой Лалори в подземный ящик на добрый век. Мэдисон Монтгомери умеет мстить. Только чего стоит ее месть, если тут и так уже всё понятно — засранец втюрился не в ту, и с этим ничего не сделаешь. Только если с помощью консилиума заставить его делать то, что она, Мэдисон, захочет, но Бенсон ведь тоже не промах… Монтгомери смотрит на них и ей в кои-то веки больно. И даже смешно, ей больно не от того, что они трахались без нее (хотя это тоже дало свой отпечаток), а от того, как Кайл заботился о другой ведьме. Элементарно помогал застегнуть платье. Придерживал волосы, когда она надевала ожерелье. Собирал их. Всегда держал ее за руку, когда чувствовал страх Бенсон (господи, он реально ее чувствовал буквально полностью). Он делал эти маленькие, но такие значительные вещи, что эти же самые маленькие, но значительные вещи впивались в мертвое сердце Монтгомери, как ледяные иголки, оставляя после себя серебристо-холодную и колющую крошку. С ней он так себя не вел. Он просто механически делал одно движение, когда они трахались, и больше ничего. Как робот. А Зои он любит. Как человек, а не робот. Монтгомери выдавливает истеричный смешок, задней мыслью понимая, что она просрала это соревнование, как последняя слабачка. Просрала по всем фронтам. Трахаться-то она Кайла научила... А вот чувствовать его научила Зои.