Эти бессмертные

Так всегда возвращался. Иногда между его появлениями, такими же внезапными и шумными, как весенние грозы, могла пройти аватара-другая. Но стоило Ратри начать волноваться, как он появлялся на ступенях Дворца Камы, и, даже если лихо закрученный тюрбан венчал седую голову, Так улыбался совсем по-мальчишески, и глаза его горели. Он звал её «мадам» и «богиня», хотя последней она давно уже не была. О своих странствиях рассказывал пространно и охотно, испрашивал благословления на новое путешествие и уносился на Громовой колеснице навстречу неизвестному. Ратри оставалась в Хайпуре, вела дела во Дворце, дружила с Куберой и приветствовала Така, вернувшегося из странствий, с неизменной приветливостью. Годы шли, мир был непривычно спокоен, и Ратри наслаждалась тем, что всё было не зря. Когда юноша, испросивший у неё аудиенции, вошёл, она скользнула по нему взглядом, и, не отметив ничего знакомого в его чертах, блеснула дежурной улыбкой — неизменно ласковой, чуть игривой, располагающей. В углах комнаты залегли тени, самая её красота светилась, казалось, сквозь сумрак. — Я впечатлён, богиня, однако чем я обязан такому приёму? Прежде ты была менее официозна, — небрежно проговорил молодой мужчина. — Так, неужели?.. Ратри удивлённо воззрилась на своего гостя. Что случилось с его вечно задорной улыбкой, с его озорным прищуром глаз? Такой юный — и такой невесёлый. Она плавно обогнула свой стол, и, после недолгого колебания, взяла его руку в свои пальцы. Другой рукой она коснулась лба Така, прикрыв глаза в кротком благословлении. Необыкновенно молчалив был Пресветлый Копейщик, когда они пили сому на самом высоком из балконов Дворца. Ратри, не привыкшая к такому, ждала, пока Так сам начнёт повесть о своих странствиях. Но он начал совсем не так, как она ожидала. — Я стар, богиня, несказанно стар. Думаю, старше тебя, — белозубый юноша улыбнулся, но в его голосе не было улыбки, — я ненамного младше самого́ человека в этом мире. Я объехал, кажется, весь этот мир, я ходил по горам, таким высоким, что я касался облаков, я спускался в расселины глубже Адова Колодезя. Я был на обоих континентах, и всё же мне мало. О, насколько проще было быть Таком от архивов, Таком, который дальше этих архивов не заглядывал с десяток аватар. Я ведь думал служить там всегда, представляешь? Но стоило шагнуть за порог — и дороги к мирной жизни не осталось. А теперь я старик, которому наскучил этот мир. Он поднял на неё глаза, в которых была усталость. Такая, какую не увидишь у тех, кто недавно начал свой путь по аватарам. — Чего ты хочешь, Пресветлый Копейщик? — Я хочу чего-то нового. Я, кажется, всегда знал, что этот день настанет. Но вот он настал, и мне вот-вот предстоит рассказать тебе мою последнюю историю, богиня. И оттого я не могу начать. Я не знаю, что я буду делать потом. Всё будет одинаковым. Как же первые, как они… так долго?.. И как только он — я имею в виду, Сэм — всё это переносит? — Не потому ли он исчез, Так? — Тебе должно быть известно, богиня, какие легенды о нём слагают. Люди верят, что он вернётся, когда в нём будут нуждаться более всего, и выступит против тьмы — наш Сэм, наш Князь Света. А как быть тем, кого не ждут, кто совершенно свободен, и оттого неприкаян? Я… пресытился, Ратри. — Оставайся в Хайпуре, если хочешь. Ты знаешь, я всегда рада тебе в моём Дворце. Или надень шафранную рясу и ищи просветления. — Богиня, прекрасен твой Дворец и твои девушки, и, да простишь ты меня за дерзость, прекрасна ты. Но что есть чувственность для такого старого существа, как я? Да и сама мысль о том, чтобы осесть где-то — только не снова. После того, как много я видел, сократить мир до одного города? Уйти в монахи я тоже не смогу — слишком хорошо я знаю подноготную веры, слишком хорошо знаю, что это лишь его великая мистификация, и Будда никогда не был Буддой. — А может быть, ты сам у него спросишь? Как он справляется с этим всем? — Ты думаешь, он ушёл на другой континент, чтобы его донимали расспросами? Мне кажется, после всего, что он сделал для нас, мы можем хотя бы дать ему покой. — Ты можешь рассказать о том, что ты видел, не мне одной. Через несколько дней вернётся Кубера, он поможет тебе в организации. Ты мог бы составить карты, описать местности и их обитателей, мог бы обучить… Так провёл рукой по усам. — Я всё уже сделал. Я как раз собирался оставить все эти бумаги. Кубера сможет их приспособить к делу, и тебе будет интересно. А вот обучать — не моё. Ты как всегда великолепна, мадам, но тебе нечего мне предложить. Они помолчали. Он был прав, Ратри больше нечего было ему предложить. — Человечество обмануло время, богиня. Мы так думали. Но время не прощает тех, кто рискует играть с ним. Мы можем бежать в новые тела, прятать за молодостью оболочки истинный возраст, только вот самих себя мы не обманем. И время пожрёт нас не так, как пожрало бы раньше — снаружи. Теперь оно ест изнутри. Кого-то раньше, кого-то позже, может быть, кого-то никогда. Только вот я таких не видал. Но время покажет, — с горькой усмешкой закончил свои слова Так. И снова пала тишина, только внизу город шумел и кипел. — Много ли отважится избрать дорогу истинной смерти? Нет, богиня. А знаешь, почему? — Почему, Так? — Потому что это значит признать, что вечная жизнь — эта игрушка, с которой мы не справляемся, которая нам не по зубам. Человечество приручило зверя, с которым не в состоянии справиться. Мы — дети с огнемётом, Ратри. Даже устав от жизни, мы боимся неизвестности и надеемся на лучшее. Прохлада и сумрак подступающей ночи укутывали их, но Ратри чувствовала себя неуютно. — Давай дождёмся возвращения Куберы, — наконец сказала она, — Кубера явно что-то предложит. Она очень надеялась, что Кубера что-то предложит. Так молча пил сому, и ранние звёзды поблёскивали, отражаясь в его глазах.