трагический изъян

С недавних пор, оставаться после собраний группы наедине с Добровольским казалось Антону самой настоящей пыткой. Хотелось провалиться сквозь землю, убежать, испариться. — Антон, — едва слышно говорит Паша. — Лето правда прошло нормально? — он предпринимает попытку коснуться кончиком пальца подбородка Антона, но тот уверенно отшатывается назад. — Да, — сухо сообщает он. — Я тебе рассказывал про Арсения? — будто невзначай вспоминает Паша и делает пару шагов к своему письменному столу, поправляя стопки с бумагами и учебниками. — Немного, — Антон едва заметно пожимает плечами и одергивает лацкан пиджака. Антон не помнит ничего из того, что Паша рассказывал об Арсении. Это не было интересным, а потому Шастун пропускал мимо ушей всю информацию. Так было на большинстве лекций Добровольского, Антон за один год учебы хорошо научился фильтровать поступающую информацию. Это было жизненно необходимо потому что его друг (если у Антона вообще есть друзья) Эд обладает языком без костей, а потому в своих же интересах Шастун учился быстро отсеивать ненужную информацию. — Он возвращается из академа. — Очень рад за него, — без единой эмоции в голосе сообщает Антон. — Мне пора идти, — опоминается Шастун. — Я не держу, — уголками губ легко улыбается Паша. Антон, бесшумно выдыхая в пустоту, скрывается в тёмных коридорах корпуса. Здесь очень редко кто бывает. Здесь кабинет Добровольского и аудитория под его руководством, в которой никогда не ставят пары по расписанию. Здесь он собирает свою собственную группу пару раз в неделю. Здесь его ученики могут найти покой и тот дом, который всю жизнь искали. Разговоры о Гомере, переводы Илиады и Одиссеи. Полуночные разговоры о Шекспире и горячий чай, обжигающий кончик языка. А сейчас Антон быстро шагает по тёмному паркету, стараясь скорее выйти на улицу. Только толкает дверь и делает рваный жадный глоток воздуха, ударяется плечом об Эда, который стоит у выхода. — Как из Ада бежишь, — смеется Выграновский. — Неужели он опять домогался? — пытается шутить он. Из шуток у него одна грязь да и только. А Антон отчего-то уверен, что попади он в Ад — бежать бы не стал. — Ну что? Мы на пару или в кофейню? — спрашивает Оксана, поправляя ремень сумки на плече. Пожалуй любимчиков Добровольского можно было отличить по одному только внешнему виду. Они выделялись на фоне студентов в джинсах и толстовках. Студенты, которые ходили на закрытые встречи и лекции к Паше всегда ходили в официальной одежде и лишь изредка позволяли себе вольности в виде кашемировых свитеров. В основе всё равно лежал твид и всё, что с ним связано. Это расценивалось как отдельный акт любви. Парни всегда носили брюки, рубашки да пиджаки. Эд, к слову, не любил пиджаки, точнее будет сказать, ненавидел. Однако каждое утро всё равно надевал, просто потому что в голове у него таилось убеждение, что пиджаки ему к лицу. Антону нравится. Антон до чертиков обожает носить костюмы, в его шкафу около двадцати пиджаков, которые Выграновский считает абсолютно одинаковыми, различия видит разве что сам Шастун. Эд любит шутить по этому поводу. Он не может не шутить по этому поводу. А Оксане нравится завязывать свои тёмные волосы ленточкой алого оттенка и красить губы таким же цветом. Нравится носить клетчатые юбки чуть выше колен и заправлять в них едва ли прозрачные свободные блузки с кружевами на воротнике. — Мне нужно сделать конспект по литературе, так что я за вариант с кофейней, — сообщает Антон. — А я за любую возможность прогулять пары, — широко улыбается Эд. Оксана с Антоном уже по привычке берут двойной эспрессо, а Выграновский как всегда балуется с сиропами и путает девушку за стойкой, сначала называя карамельный, а потом шоколадный. Антон ворчливо толкает Эда в плечо и тот сообщает своё окончательное «всё-таки карамельный». Оксана не умеет читать книги не делая пометки на полях. Поэтому в библиотеки ходит либо за компанию либо со своими книгами. Пара слов на полях — глоток воздуха для нее. Она и сама не понимает откуда такое желание записывать все свои мысли. Возможно, так отразилось на ней прочтение Илиады на древнегреческом. Там просто невозможно было не оставлять пометки хотя бы в виде перевода некоторых слов или их значений. Она тогда выделяла всё подряд — суффиксы, обозначала падежи, окончания слов. Задавала множество вопросов Антону и они в три часа утра вместе старались разобраться с правильностью перевода. Эд, который, как всегда, хотел спать, советовал посмотреть переведенный текст в интернете, а Суркова с Шастуном только и делали, что бросали недовольный взгляд в сторону Выграновского. В этом был весь смысл — добраться до сути самостоятельно. Так они просидели пару часов, каждый занимался своими делами, а потом Эд сказал пару слов о том, что пойдет на встречу с девушкой, а на вопрос Антона «с какой?» ответил, что «она вроде модель». Удивительным это не было. Выграновский не стремится к серьезным отношениям, не стремится к какой-либо серьезности в принципе. Это не о нём. Гулять ночами, бунтовать, веселиться — это о нём. А Антон с Оксаной отправились по домам, но прежде, зашли в цветочный на углу просто потому что каждый вторник Суркова покупает свежие алые розы для вазы на столике в гостиной. Без них, по её словам, пусто. Потом они расходятся в разные стороны. По возвращении домой Антон бросает связку ключей на тумбочку у входной двери и шагает вперед по коридору, даже не снимая ботинки. Мать всё равно не будет ругаться — не увидит. Уже как второй год живет в этой квартире с двумя пустующими комнатами потому что родители уехали заграницу по работе. Отец уехал — мать поплелась за ним, а как иначе? Впрочем, Антон не сильно расстраивался. Тут грех расстраиваться. Огромная квартира в Москве, отличная сумма на карманные расходы, которую выделяют раз в месяц и полная свобода. Оксана отправляет Антону пару сообщений с вопросами о правильности своего перевода, а Антон читает их лишь ночью. Сидит в гостиной, вытянув ноги вдоль дивана, и держит ноутбук. Холодный свет с экрана распространяется по помещению, длинные пальцы наугад в темноте ищут кружку с холодным кофе и каждый раз промахиваются.