трагический изъян

Во время обеденной перемены Антон скрывается от потока студентов в кофейне на территории университета. Оксана, после недолгого диалога с преподавателем экономики по поводу домашнего задания, отправляется к Шастуну. Эд путается где-то по коридорам в компании девушек, каждой из которых обольстительно улыбается. Оксана бесшумно садится на стул рядом с Антоном и несколько секунд молчаливо глядит на то, как заинтересованно скользит взгляд Шастуна по экрану его ноутбука. — Думаю, будь на моём месте Эд, он бы отпустил грязную шутку по поводу того, что ты так заинтересованно высматриваешь в своём ноутбуке, — она легко улыбается уголками губ. В такие моменты выглядит, словно ангел. Если бы на неё сейчас смотрел не Антон, а любой другой студент, прошедший мимо, вероятно, был бы очарован. А Шастун уже знает, какие бесы за этой миловидной улыбкой скрываются. И Суркова рада бы стереть эти познания о себе из головы Антона, но ещё больше рада тому, что ему обо всём известно. Это всю их троицу и сближает — знают друг о друге больше, чем кто-либо. — Илиада, — коротко оправдывается Антон, прикрывая крышку ноутбука. — Почему я не удивлена? — по-доброму усмехается Оксана. О любви Антона к Гомеру Суркова узнала уже на первом курсе. Тогда Антон особенно остро переносил ощущение влюбленности к мертвому поэту. Одним из проявлений было то, что если он и говорил, то преимущественно фразами Гомера. В последствии это распространилось и на более современных поэтов. Больше всего она удивилась, когда под конец первого курса Антон невзначай использовал в своей речи строку из стихотворения Маяковского. Он никогда не интересовался русскими авторами, задания по литературе маневренно обходил стороной. А тут, как гром среди ясного неба. Антон тогда всех удивил, не только Суркову. — Ты уже видел Арсения, о котором Добровольский рассказывал? — Нет, — также коротко отзывается Шастун, делая глоток крепкого чёрного чая. — Теперь я тебе завидую, — вздыхает Оксана. — У нас с его группой была экономика, видел бы ты как он ходит… — Опять ты людей обожествляешь, — смешливо сообщает Антон. — Я не делаю это без повода. — Да ну? Недавно ты молилась на татуировки Эда, — вспоминает Шастун и замечает, как рука Оксаны, сложенная в кулак стремится ударить его в плечо. Успевает увернуться, но начинает смеяться. Оксане очень легко во что-то влюбиться, правда, в большинстве своём, эта очарованность быстро улетучивается. Сейчас, к примеру, те же самые татуировки Выграновского её больше не привлекают. Сейчас же она была уверена в том, что Арсений — очередная влюбленность. Вероятно, кратковременная, но всё же. Она даже не столько в человека влюблена, сколько в какие-то его части. Эд ей особо не симпатизирует, однако, татуировки казались очаровательными. Арсений, возможно, плохо отпечатался в памяти, но походка — конкретно застряла в черепной коробке. Сдержанная, но в то же время манерная. Спина прямая, ноги переставляет с одинаковым темпом на одинаковое расстояние. Будто робот-модель. — Так он вызвал интерес или… — Он какой-то странный, — начинает Оксана. — Никакого интереса к экономике, всю пару читал книгу, обернутую в белый лист бумаги, так что я даже не знаю, что он читал, — говорит с напором, словно злится на себя за то, что не узнала о том, что читает Арсений. — Он вроде ничего особенного не делал, но его холодный взгляд пугает, а острые скулы… Черт, как жаль, что ты его не видел, — тяжело дышит Суркова. — В общем, для остальных студентов мы выглядим также, — подмечает Антон. — Мы не смотрим на людей, как на муравьев, — театрально возмущается Оксана. Антон вскидывает бровь и слегка усмехается, будто без слов задавая вопрос «ты уверена, что мы этого не делаем?» — Ну разве что иногда, и то, если настроение плохое, — оправдывается она. Арсений у Антона никаких определенных ощущений не вызвал. Антон метался от одной мысли к другой при виде Попова и постоянно отводил взгляд в сторону потому что понимал, — ненормально быть настолько заинтересованным. Даже Паша этот интерес заметил, но реагировать не стал. Попов у Шастуна ассоциировался только лишь со змеей. И ни с кем больше. Просто змея, которая передвигается медленно и плавно, с опасным холодным взглядом и готовая в любой момент напасть. У Антона от этих мыслей невольно напряглись плечи, он чуть ссутулился. Паше было трудно развить между ребятами хоть какой-то диалог, троица сидела, закрыв свои рты на замок. Даже разговорчивый Эд предпочитал тишину. Ну, а Арсений попросту не знал, с чего стоит начать и стоит ли вообще. — Ради всех святых, начните хотя бы вопросы друг другу задавать, — взмаливается Добровольский. — Кто-то из вас состоит с кем-то в отношениях? — спрашивает Арсений первое, что приходит в голову. Всегда полезно знать, кто с кем встречается, это он на первом курсе ясно понял. Так легче понимать пределы допустимого. Уголки губ Оксаны предательски ползут вверх от радости зарождающейся внутри. Появление нового участника в обществе было для неё чем-то чрезвычайно трепетным. — Эд состоит в отношениях с большинством девушек из университета, — выдаёт Суркова, на что Выграновский лишь самодовольно усмехается. — А Антон… — она оборачивает голову в сторону Шастуна. — Антон влюблен. — Кому так повезло? — интересуется Арсений чуть приподняв подбородок. — Гомеру, — Оксана поджимает губы в улыбке, которую Попов видит лишь боковым зрением. Взгляд устремлен на Антона, глаза в глаза. Не боится. Ну не Шастуна же бояться… Однако, даже с такими мыслями Арсению после пары секунд игры в гляделки становится не по себе. В зеленоватой радужке Антоновских глаз есть что-то пугающее, что-то чарующее в черноте зрачков, словно бездна с бесами, которые шепотом призывают к себе. — Твой любимый поэт? — спрашивает Шастун, глядя в глаза. — Буду банальным, если назову Шекспира? — У каждого свои предпочтения, — Антон легко ведет плечом, мол, чувак, не парься. — Ты давно изучаешь древнегреческий? — интересуется Оксана. — Около четырех лет, — Арсений слегка хмурится, не в силах вспомнить тот момент, в который решил заняться изучением древнегреческого. Это было что-то спонтанное и он был убежден, что это стремление умрет через неделю. А вот уже четвертый год идет и все никак не утихает. — А есть что-то такое, что мне стоит о вас знать? — вопросы Арсения порой бывают чудаковатыми и довольно резкими. Он посреди диалога может перевести тему без угрызений совести или вставить фразу, которая никак не относится к сути. — В том смысле, что… чтобы не было недопонимания, — объясняет он. — Оксана не любит зеркала, — сообщает Эд, как одну из самых важных вещей, которые стоит знать о Сурковой. Это, пожалуй, итак самая важная вещь, которую о ней стоит знать. Оксана терпеть не может зеркала, ненавидит фотографировать лицо или появляться на совместных снимках. Не любит всё то, что в конечном итоге приводит её к тому, что она видит себя со стороны. Суркова уже давно потеряла веру в то, что отражение в зеркале — она. Видит какого-то совершенно другого человека и тут же наступает дичайшая паника и огромное желание содрать с себя кожу, лишь бы вырваться из клетки под названием «кожа». — Антон любит кладбища. Арсений вопросительно хмурится, глядя сначала на Оксану, а потом на Антона. — Эд всю эту тему не особо любит, а у Оксаны там половина семьи, — объясняет Шастун. — Та половина, которую я терпеть не могу, — Суркова легко пожимает плечами. — А Выграновский… — вздыхает она. — Ну это же Эд, — улыбается Оксана. — Любит веселиться и покорять дамские сердца своей обольстительной улыбкой. Арсений смотрит на Оксану, но в то же время мимо. Будто Суркова стала прозрачной и Попов пялится в книжный стеллаж за её спиной. — Простите, — опоминается он. — Про кладбище задумался, — объясняет Арсений. — Слышал про пожар в коттеджном поселке Довиль? — Совсем немного. — Его моя мать устроила. — Ого, — губы Арсения формируются в маленькое «о». — И она там сгорела вместе с остальной частью моей семьи. — Так ты теперь одна? — У меня есть дальние родственники, с которыми я особо не общаюсь. Арсений внимательно разглядывает Эда, скользит взглядом по татуировкам, которые обрываются на белой ткани воротника рубашки. Веки у Выграновского всегда чуть прикрыты, а рот всегда приоткрыт, что делает его обычное состояние никак неотличимым от того, когда он курит. Распознать сколько же грамм он выкурил можно разве что по речи. Она обычно не очень складна и с какими-то мычаниями. А когда Эд под кайфом, всё становится несколько хуже. Мысли путаются в какую-то кашу и он перепрыгивает с одной мысли на другую. — Какие-то вопросы? — интересуется Выграновский. Арсению, как незнакомцу, кажется, будто Эд на него наезжает. Однако, Выграновский так со всеми общается. Со временем попросту привыкаешь к его манере речи и понимаешь, что он не умеет наезжать на кого-то. Если ему и захочется выяснять отношения, то он сразу будет использовать физическую силу. — Ты выглядишь, как накуренный, — задумчиво хмурится Арсений, так и не сводя взгляд с Эда. Выграновский только смеется в ответ. — На самом деле, его обычное состояние довольно тяжело отличить от того, когда он под кайфом, — констатирует Антон. — Чувак, да я по жизни под кайфом, — хрипло смеется Эд. — Но небольшой совет, — начинает Оксана. — Если он лезет обниматься, значит под кайфом. Изначально Паша хотел провести лекцию по философии, даже структурировал в своих мыслях то, о чем хотел бы поговорить, а не думал начинать с рандомной мысли. Однако, сейчас ребята так разговорились, будто давно знакомы, что Добровольскому совершенно не хотелось их прерывать. Стрелка на часах в деревянном корпусе подходила к восьми вечера, кипяток в чайнике заканчивался, а ребята обсудили уже всё, что могли, начиная от Софокла заканчивая древнегреческой мифологией. Этот диапазон тем казался Паше огромным, практически невозможным, однако студенты легко его преодолели. — У вас впереди целая неделя и я хочу, чтобы вы хорошо постарались. Переведите какой-нибудь из Платоновских текстов. Фрагмент, который больше всего понравится, но не менее страницы, — говорит Добровольский. Оксана уже знает, что будет переводить. «Федр», потому что там раскрывается значение истинной любви, а Суркова, отчего-то, еще не теряет веру в неё. Эд, по классике жанра, выбирает тот текст, название которого кажется забавным. Он пролистнул страницу в википедии со всеми платоновскими текстами и выбрал «Минос». Антон уже не первый месяц бился над «Парменидой», а потому это задание кажется отличным шансом наконец-то завершить работу. В большинстве своём перевод у него уже готов. Теперь он старается глубже вникнуть в суть. Арсений также выбрал «Пармениду» просто потому что этот текст считается самым трудным для понимания из всех платоновских. Это его и привлекает — сложность.