Видишь, это любовь, как жестокий обряд

Саша поперхнулся, и, прикрыв рот рукой, сплюнул в ладонь лепестки, перепачканные густой вязкой кровью. Он грустно посмотрел на них, вытирая руку о штанину. Не смертельно, но неприятно. Наверное, пока не смертельно. Тут все было не так уж определенно, ученые и врачи пока не могли доказать ни того, ни другого. Вроде бы и умирали люди, а вроде бы не от прямого прорастания цветов в груди. Да и странно это все — умирать от того, что тебя кто-то там не любил. Саша не понимал этого. Не понимал, и упорно сплевывал по одному-два бутона в день. Наверное, потому что цветы любил разводить. Никак иначе. Все в группе знали, что он подхватил «это самое». Все знали, и молчали, посылая свои злоебучие сочувственные взгляды. Ах, Сашенька, что же за девушка так сильно запала тебе в сердце, что решила отравить твою жизнь? Ах, Сашенька, ну может быть ты попробовал с ней бы поговорить? Может что изменилось? Ах, Сашенька, как же так? Неужели у тебя совсем нет выхода? Только Даня молчал. Потому что выхода и правда не было, и он знал об этом лучше других. *** — Ты понимаешь, что это не просто неправильно, это еще и жестоко? — спросил как-то Даня, зачем-то обняв себя руками. — Да, блядь, конечно это жестоко, — закивал Саша. — Давай, сука, поговорим об этом. — Ты не только себе больно делаешь, — продолжал гнуть линию он. — Ты делаешь больно и мне, потому что ставишь меня в подобное положение. — Конечно, Дань, прости, пожалуйста, как это я вообще забыл о том, что делаю тебе неловко. Саша злобно выдохнул, пытаясь вернуть то шаткое, потерянное равновесие. Даня не виноват. Не нужно было срывать на нем свою злость. Он же правда помочь хотел, правда пытался облегчить мучения, жаль только, что делал только хуже. — Все будет хорошо, — снова и снова, как заведенный, повторил Даня. — Мы выкарабкаемся. Ты выкарабкаешься, Даня. Ты. *** Саша в очередной раз откинул в сторону лепесток, и глупо улыбнулся Паше, поймав его взгляд. Только не надо жалости. Запишите уже, себе, блядь, это на лбу. Он продолжал с упорством, достойным восхищения, не сгибая спины лупить по струнам уже обычной бас-гитары (сил не было держать Любаню, это уже все понимали). Главное, не смотреть вбок. Главное, не упасть в эту пропасть. *** — Кроме любви твоей мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых, — хрипло засмеялся Саша, вытирая окровавленные губы. Даня закрыл лицо руками. Да, Саша вел себя как эгоист, взваливая это все на Мустаева. Но умирающих не судят, правда? — Я не смогу тебя полюбить, ты же знаешь? — грустно спросил Даня. — Ага, а я не смогу тебя не любить, — припечатал Саша. — Так что тоже постарайся с этим прожить. *** — Я слышал, что есть специальные учреждения, — аккуратно начал Даниил. — Где проводят специальные курсы, возможно, таблетками лечат, но после этого отпускает. Саша хрипло засмеялся, закуривая и чувствуя, как и без того уставшие легкие обожгло болью. Что ж, похоже, минус одна вредная привычка. Ахуенно. — Я не хочу другой судьбы, где есть не я, где есть не ты, Даня. Тот лишь покачал головой, поджав губы. — Ты используешь неправильные цитаты. — Ага, и живу я тоже не так. *** Саша сидел в туалете, чувствуя, как постепенно сводило колени от этого треклятого кафельного пола. Он почувствовал руку на своем плече и невольно дернулся, приподнимая голову и хрипло смеясь. — Опять ты. — Давай скорую вызовем? — осторожно спросил Даня, присаживаясь рядом. — Саш, это уже не шутки. Да, Дань, это совершенно точно не шутки. Саша только головой покачал, поднимаясь, пошатываясь и фыркая на попытки Мустаева его подхватить. — Это не твоя проблема, оставь ее мне. И, в конце концов, это правда. Даня не сможет полюбить Сашу, как бы ему этого не хотелось, и никакие лекарства не помогут. Просто так вышло. Просто жизнь такая дурная сука, без чувства юмора. Просто спасибо, что Даня любил ромашки, а не какие-то розы.