Видишь, это любовь, как жестокий обряд

Ваня засмеялся. Открыто так, как не смеялся давно. Засмеялся и поперхнулся, тут же заходясь кашлем. — Сань, я поверить не могу, что ты так обосрался, — с чувством выдал он. — Тогда уж «мы» обосрались, Вань, — заметил Саша, совершенно при этом не улыбаясь. — Конечно, — фыркнул тот. — Мы и твоя конченная группа. — Она не конченная. — Она — нет, — все же согласился Ваня. — Но все, что в итоге происходит. Чем в итоге все обернулось… — Все, я понял, не продолжай, — махнул рукой Саша. — Не хочу это больше слышать. *** Ему стало легче. На толику, но стало. Сказалось то, что он бросил курить, пить, что он теперь находился рядом с Даней, все же в тур поехали, хоть так, но мог дышать с ним одним воздухом. Только Саша постоянно забывал, что отдача от таких вот передышек, как правило, в сто крат сильнее. Саша даже заметил тенденцию: если он выблевал цветок с четным количеством лепестков, то это значило, что приступ был дольше и сильнее, и это еще не конец. Если с нечетным — то все еще ничего. Жить можно. Это ироничное «жить можно» и «жить буду» Саша повторял каждый раз, когда у него спрашивали о самочувствии. Потому что, а что он мог сказать? Жить можно, только зачем? Жить буду, только долго ли? Он откровенно заебался со всей этой около-цветочной темой. Его откровенно заебали взгляды Дани. Виноватые взгляды. Хотя в чем тот был виноват? Саша сам подставился, он не собирался это перекладывать. Саша чувствовал себя ужасно одиноким, потому что никто при всем желании не мог его понять, потому что ну как о таком рассказать? Да и кому? А потом он завис с Рудбоем. Обычные такие посиделки, в ходе который они напивались в до невминоза, и творили всякую хуйню. Но только вот Саша пить бросил, помните? И каково было его удивление, когда Ваня решительно заказал себе зеленый чай. — Чего это ты…? — вскинул брови он. Как будто бросить пить — означало признаться любимой матушке, что торчит на героине. — Да ничего, — пожал плечами Ваня. — Пить заебало. И, не сдержавшись, кашлянул, презрительно вытаскивая изо рта слипшийся желтый с красными каплями крови лепесток, заворачивая его в салфетку. Саша медленно вскинул брови, ожидая, что Ваня, улыбнувшись, пошутит что-нибудь про то, какой он ебучий фокусник. Он хотел, чтобы тот так пошутил. Он жаждал этого. Так просто не должно было быть. Ошибка какая-то. — Степные тюльпаны, — хрипло сказал Ваня, вытирая рот. — Ненавижу их. — В Хабаровске такие тюльпаны не растут, — медленно протянул Саша. — Не растут. — Как тебя угораздило, Вань? Тот лишь улыбнулся, сжимая пропитавшуюся кровью и слюной салфетку. — А как это обычно бывает? Просто так вышло. Просто. Вышло. Как же все это, блядь, на самом деле не просто. Саша вздохнул, набрал полную грудь воздуха и заговорил. Про ромашки эти отвратительные. Про то, что на них гадать нельзя, про то, что если четное количество лепестков — то все, беда. Про цитаты эти неправильные, про то, что спасибо, что хотя бы не розы. Саша говорил, говорил, говорил, будто это было единственное, что ему нужно. Ваня молчал. Он просто смотрел на него, сжимая в руках салфетку. Он все понимал и так. Сложно было не догадаться. — От этого не умирают, — спокойно сказал он по итогу. — Мне рассказывали. — Кто? — спросил Саша. Просто для статистики. Он и без этого знал ответ. — Ванечка. Саша кивнул. Он не хотел лезть в запутанные дебри отношений Рудбоя, но основной посыл был понятен. — Иногда я думаю, что лучше умереть ото всего этого. — Знал бы ты, о чем иногда думаю я. Саша фыркнул, кивая. Больше они к этой теме не притрагивались. Ваня и слова не сказал о степных тюльпанах. Да и Саша, если честно, особо не спрашивал. *** Саша лежал на кушетке, устало прикрыв глаза. Его потрясывало от недавнего приступа, но, вроде бы, постепенно отпускало. — Я все еще предлагаю вызвать тебе скорую, — раздался рядом голос Дани. Саша не стал открывать глаза. — Я все еще предлагаю тебе пойти нахуй. — Саш, ты понимаешь, что… — Что могу сорвать выступление, куда без этого, — он развернул голову, носом вдыхая запах Дани. Ничего необычного, просто у него отъезжает кукушка. — Ты понимаешь, что ты можешь себя угробить, — не сдавался тот. Вот же приставучий. — Тебе нужна помощь. — Все, что мне нужно — чтобы от меня отстали. И снова кашель, тягучий, липкий кашель, от которого Саша тут же согнулся, принимаясь сплевывать лепестки и бутоны. Саша задыхался не на шутку, он свалился бы с кушетки, если бы не сдерживающие ладони Дани. Тот держал крепко, прижимал к себе, и будто не понимал, что Саше становилось только хуже от того, что он его держал. — Дыши, — шептал Даня, пытаясь того выпрямить, что ли, сделать хоть что-нибудь. — Кикер, умоляю. А Саша не мог. Он уплывал, не чувствуя под собой земли. Пытался держаться за руки Дани, пытался сосредоточиться хотя бы на этом, но не то, все не то. Он не мог сделать вдоха. Видимо врал Ванька. Умирали от этого. *** Открыв глаза уже на больничной койке, Саша, в общем-то, не удивился, увидев обеспокоенные лица ребят. — Пытался умереть, — хрипло резюмировал он. — Успели откачать. — Ты используешь неправильные цитаты, — заметил Даня. — Ага, да, а ты идешь нахуй. Как же его все заебало.