Несвятая троица

Когда тебе четыре, двадцать три ты смотришь на свои руки и не видишь шрамов. Но, тебя это не волнует, так как они и не могли появиться. Ты не заслужила память о том, что было прежде. Ты не смотришь в зеркало, чтобы не видеть чужое тело, себя. Когда тебе пять, почти шесть, двадцать пять, тебе наплевать на старые шрамы. Костяшки сбиты, колени, кажется, никогда не заживут, тебе плохо, ты сама себя довела, ещё немного, и тебя будет рвать внутренностями, всё горит, ты задыхаешься и закашливаешься кровью. Единственное о чём ты думаешь — как пережить подъём по ступенькам и добраться до ванной. Ох. И желательно не замарать всё кровью. Когда тебе одиннадцать тридцать тебе кажется, что магия забрала твою возможность право получать шрамы. Не всё проходит бесследно, но ты не хочешь огорчать Пэтера и поэтому старательно обрабатываешь свои ранения. Впрочем, из-за той же магии ты почти мертва, истощена, раз за разом набиваешь шишки и синяки, задыхаешься и мёрзнешь-мёрзнешь-мёрзнешь. Твои кости гудят от недосыпа, твоё тело один сплошной ушиб, но всё в порядке, пока есть обезболивающие. Когда тебе тринадцать... Когда тебе пятнадцать... Когда тебе восемнадцать....

***

Она, кажется, ещё жива. Грудная клетка шевелится. Мэйв уже наплевать сколько ей лет: двадцать один, или сорок. Уже неважно, даже, если всё вокруг измазано кровью. Она могла бы завернуться в шрамы как в броню, но, к сожалению, та подводит. Шрамы больше не драгоценная память, а свидетельства ошибок. Тело, кажется, сплошной кровоподтёк и контузия — последнее, что ей нужно в полумёртвом лесу. Тут не будет единорогов да, Мэйв? Что ты будешь делать? Попытаешься сбежать, или всё же оттолкнёшься от дерева и пойдёшь на поиск своих придурков? Или, хоть их останков. Последнего не хочется. Кто-то должен помочь скрыть увечия. Если выживешь, быть может наберёшься смелости прийти на семейный ужин. Единственные шрамы, что ты можешь себе сейчас позволить — душевные. Если она у тебя вообще есть.