[ 春天, 夢想, 愛; ]
[ 青年. ]
– Честно говоря... Бэмбэм подпирает подбородок холодными ладонями и чуть подаётся вперёд, опираясь на белый стол. Его чистейшая, сияющая поверхность выедает глаза, как и всё в этой комнате: белоснежное, сверкающее лучами заходящего солнца, проникающими сюда под острым углом; они въедаются в радужку глаза, впиваются и перемешиваются с алыми нотками заката. – Честно говоря... – озадаченный взгляд Бэма скользит вдоль комнаты, упирается в плиточный пол под ногами, и окончательно приобретает тяжёлый оттенок задумчивости. – ...Это не было чем-то странным. В смысле, я, конечно, не был готов к тому, что меня будут окружать такие несколько «ненормальные» люди в этой Академии, но... Он незаметно вздыхает, откидываясь на спинку стула; та слегка поскрипывает под его напором. – ...Но это не вызвало у меня отвращения, – лаконично заключает он, завершая фразу – для большей убедительности – слабым кивком. – Знаете, я и сам своего рода «ненормальный». Из приоткрытого окна дует ветерок, наполненный солёными ароматами моря, мелодией его плещущихся волн; он завораживает и захватывает с головой, заставляет Югёма, сосредоточенно сидящего ровно напротив Бэмбэма, отложить, наконец, камеру с характерным стуком на стол и взглянуть парню в глаза. – Закончим на сегодня с интервью, Бэм-а, – бросает он с расслабленной улыбкой, а потом жмурится, как какой-нибудь кот, и вытягивает руки вверх, растягиваясь всем телом. – Думаю, остальные уже заждались нас на берегу. На его слова Бэмбэм натягивает лёгкую полуулыбку; он не может отрицать, что его «интервью» произведёт фурор на канале Югёма. Ведь именно после прихода Бэма полтора года назад, как никак, возросли и просмотры, и подписчики; и им – сложно поспорить с этим – наверняка будет интересно узнать о том, как именно этот самый Бэмбэм вообще попал на его канал, в его видео, и, что самое главное, каково вообще было попасть в одно учебное заведение с популярным блогером – Академию Искусств, в узких кругах известную, как «Академия ненормальных».★★★
полтора года назад...
День не задаётся ещё с самого утра: будильник, как назло, то ли ломается, то ли выходит из строя – что, в общем-то, одно и то же – и Бэмбэм просыпается исключительно по зову собственного организма. Конечно же, приходится собираться второпях, а также пропустить завтрак и со всех ног нестись на улицу; как-то глупо будет опаздать в первый же день. Особенно, если ты новый ученик по обмену. Он шагает по тротуару так быстро, насколько только способны его ноги, и временами задевает проходящих мимо людей плечами. Где-то вдалеке уже виднеется Академия Искусств – большое, нет, даже огромное пятиэтажное здание в центре города, куда стекаются все креативные и творческие умы простых обывателей, вероятно, не знающих, чему толком посвятить свою скромную жизнь. Бежево-серый кирпич отблескивает на солнце, так и манит и притягивает, как магнит, и Бэмбэм, честно, не знает, чего и ожидать. Всё, что ему известно – в первый день занятий не будет, а будет только сбор всех учащихся. Самое трудное задание – отыскать «своих», для Бэма – второкурсников факультета кинофотоискусства. Воздух сопровождает приятным ароматом травы и прочей зелени, рассветное солнце крадётся от самых крыш зданий к заполненной людьми земле; начало апреля растекается по улицам, весна закрадывается в каждый, даже самый тихий, уголок, в любую подворотню, плещется солнечными зайчиками в траве и предвещает только одну вещь, которую Бэмбэм вдыхает вместе со свежестью воздуха, заполняя лёгкие без остатка: эта весна однозначно будет самой лучшей в его жизни. Она предвещает нечто новое; нечто, что из маленьких осколков составит его юность. Что-то новое. «Ха-ха, как наивно», – думает он, когда уже у самых ворот, ведущих в Академию, творящееся во дворе заставляет его застыть каменной статуей на месте. Толпа людей, на вид – третий или четвёртый курс – кольцом окружает какого-то парня, после чего один из присутствующих валит его прямо на землю, в росистую траву, а потом – потом они все принимаются благополучно его избивать. Это странно и непонятно, и в голове тут же возникает множество вопросов; Бэмбэм ещё некоторое время пялится на них, запоминая то, что у парня, который сейчас валяется на земле и находится в центре внимания, волосы приятного тёмно-красного цвета; а потом что-то внутри него щёлкает, и он срывается с места, чтобы как можно скорее этому самому парню помочь. В толпе этой на первый взгляд около десяти-пятнадцати человек, все они смеются, гогочут, что-то говорят и размахивают руками; надеясь на то, что он в одиночку сможет разобраться со всеми ними, Бэмбэм только ускоряет бег, как вдруг – врезающийся прямо в него велосипедист решает нарушить все планы. – О-о-о-осторожно, твою налево! – только и успевает предупреждающе выкрикнуть он прежде, чем они вместе с Бэмом валятся прямо на идеально постриженный зелёный газон. Сначала темнота, а потом фиолетовые звёздочки застилают Бэмбэму глаза, а вдобавок по всему телу ощущается боль от столкновения не то с велосипедистом, не то с землёй. Он встряхивает головой, позволяя зрению потихоньку проясниться; она как-то тяжело кружится, как и картинка мокрой нетронутой травы перед глазами, и непонятно только одно: что вообще на территории Академии делает человек на велосипеде? И, более того, как он мог взять и наехать на прохожего, если свободного места тут, мягко говоря, просто дохуя? – Какого хре- – Ой, извини! – Бэмбэм слышит чужой мягкий, мелодичный голос, а потом видит протянутую руку, которая этому самому велисипедисту и принадлежит. – Я тебя не заметил. Ты в порядке? «В порядке? Да тебе ещё повезло, что я на пару метров не отлетел!», – раздражённо думает Бэмбэм, но вслух бросает только вежливое: – Нет, это ты меня извини. Я не смотрел, куда бегу. Он за чужую руку хватается – она помогает ему подняться – и, чуть шатнувшись, встаёт на ноги. Потом поднимает и голову, устремляя взгляд на виновника произошедшего: им, как не странно, оказывается какой-то довольно миловидный парень с эффектной укладкой, которого иначе, чем «красавчик», никак нельзя назвать. И, почему-то, Бэмбэму от его приветливой и дружелюбной улыбки становится до ужаса неловко. – Нет, это я виноват, – произносит парень; в его сдержанном голосе скользит искреннее извинение, а ещё какое-то простодушие и нескрывамая доброжелательность. – Мне следовало смотреть, куда я еду. Ещё раз извини. – Да брось уже, Джинён, – слышится – весьма неожиданно – какой-то мужской голос позади него, и в поле зрения Бэмбэма выплывает ещё один незнакомый парень. – Просто признайся, что ты это специально сделал. Парень этот, на самом деле, ни чуть не меньше красавчик, чем тот, как оказалось, «Джинён»; у него длинные чёрные волосы, достающие почти до самых плеч, и элегантный пирсинг под глазом. Бэмбэм чувствует на себе его самоуверенный и в чём-то даже властный взгляд, а ещё понимает, что ничего не понимает от слова «совсем». – Ай, ну да, я специально это сделал, – вынужденно вздыхает Джинён, и в интонации его больше не чувствуется виноватости или совестливости; даже наоборот, он не Бэмбэма переводит внезапно презрительный взгляд. – Ну, то есть, я специально сбил тебя. – Чего? – на осознание уходит несколько долгих секунд, но, всё-таки, переваривать произошедшее как следует так и не удаётся. – Зачем ты это сделал? – Ну, скажем так... Нехуй лезть туда, куда не просят, – бросает Джинён непоколебимо, и равнодушно ведёт плечом. – Считай, я тебя спас, иначе бы эти людишки тебя живьём загрызли. Его каштановые волосы засвечивают лучи солнца, поднимающегося всё выше и выше; куда-то вдаль, к самому горизонту, протягивается голубое полотно неба. Бэмбэм сжимает челюсть, ощущая исходящие от этих двоих – красавчика Джинёна и неизвестного длинноволосого – холодные флюиды высокомерности. Но то, что они не дали ему спокойно заступиться за парня, которого, чёрт возьми, избивают – всё ещё очень и очень странно. – Но этому парню нужна помощь, – замечает он, чётко выговаривая буквы и смеряя этих двоих враждебным взглядом. – Что они вообще себе позволяют?.. На этих словах он уже готовится развернуться и отравиться к той самой толпе, до которой метров осталось не больше двадцати; как вдруг чувствует, что длинноволосый хватает его за руку и довольно резким движением разворачивает обратно. – Марку не нужна помощь, – отрезает он без какой-либо эмоции. – А вот тебе она понадобится, если вмешаешься. Джинён тем временем поднимает с травы свой велосипед; он довольно красивый, синего цвета, и металл его отражает разгорячённые лучи солнца. Где-то высоко в деревьях слышится шелест листвы от порыва ещё пока прохладного ветерка, колышущего волосы, забирающегося Бэмбэму под самую рубашку. – Ты новенький? – спрашивает Джинён, однако, даже на него не глядя; а смотрит он безотрывно только на свой велосипед, ища, видимо, какие-нибудь возможные повреждения. – Да, – кивает Бэмбэм, не ослабевая настороженности в голосе. – Это сразу видно, – чеканит тот. – У нас в Академии действует политика невмешательства. Иными словами, не лезь под прицел, если не знаешь всей ситуации. – Но это... – Бэмбэм озадаченно щурится. – Глупо? – Глупо – это когда новенький и ничего не знающий первокурсник хочет влезть в чужие разборки, – с некоторым презрением замечает длинноволосый, смеряя Бэма каким-то оценивающим взглядом. – Не волнуйся, Марк сам разберётся с ними. Мы в этой ситуации бессильны. Даже такой, как я. Из всех его слов Бэмбэма волнует только одно, и изо рта без всякого контроля тут же вырывается: – Но я не первокурсник! Я – второкурсник! – Но ты ведь новенький? – тот в ответ только равнодушно пожимает плечами, а потом его словно током пробирает, и в голову, кажется, что-то резко приходит. – Подожди, только не говори, что ты... – Ты тот самый ученик по обмену?! – опережает его Джинён; неожиданно и голос его, и взгляд перестают быть такими, какими были, а становятся они – любопытными и искренне заинтересованными. – Из Таиланда? Да? Вот, вот оно. Бэмбэм с довольством чувствует, как атмосфера враждебности резко меняется на атмосферу заинтересованности, если не восхищения, и просто не может не улыбнуться, бросив при этом загадочный взгляд из-под белесой чёлки: – Да. Это я. – Тогда, думаю, нам надо представиться? – Джинён буквально светится от неожиданно посетившей его радости, после чего вежливо кланяется. – Меня зовут Пак Джинён, очень приятно! – Меня зовут Канпимук Бхувакуль, – произносит Бэмбэм, отзеркаливая чужой взгляд и тоже кланяясь в ответ. – Но я предпочитаю, чтобы меня называли «Бэмбэм». – Бэмбэм? Хорошо, я буду тебя так называть, – у того улыбка становится ещё шире, уголки губ непроизвольно тянутся вверх, и про свой велосипед он, кажется, напрочь забывает. – А ты зови меня просто Джинёном. Только не запутайся, нашего директора зовут точно также, как меня, – он приглушённо усмехается, а потом, улавливая абсолютное безразличие и хладнокровность, близкую к нахождению в астрале, на лице друга, пихает его в бок. – Эй, представься! Тот, конечно же, тут же отмирает, для на лице его мало что меняется; точнее, почти ничего. Он только моргает, прочищает горло, после чего сухо выдаёт: – Джейби. – Нормальное имя скажи, – шипит Джинён. «Джейби» закатывает глаза, а потом на выдохе цедит: – Им Джебом. – Ну, ты сегодня явно не в настроении, – бросает Бэмбэм, сам не зная: в шутку или всерьёз. – В общем, приятно познакомиться. – Угу, – кратко кивает Джебом. – Я староста группы, третий курс, факультет кинофотоискусства. Вопросы? Его прямолинейность и твёрдость заставляют Бэма несколько впасть в ступор; однако исходящая от него уверенность и несомненно подходящая ему властность не могут не заставить даже на подсознательном уровне зауважать его. Поэтому, слегка растерявшись, Бэмбэм выдаёт лишь то, что самым первым всплывает в мыслях: – А... Как я слышал, тут есть ещё ученики по обмену? Джинён обводит глазами голубые просторы неба, прокручивая в голове, наверное, всё, что он помнит. – Ну, да... – произносит он задумчиво. – Есть один из Гонконга... – Я думаю, нам пора идти, – прерывает его Джебом, внимательно вглядываясь вдаль, примерно туда же, где Бэмбэм прежде увидел толпу. – Тебе тоже следует пойти и найти свою группу, Бэмбэм. Даже не дожидаясь никакого ответа, он обходит Бэма с одной стороны, а Джинён – с другой, и они уходят куда-то вперёд. Бэмбэм оборачивается и глядит им вслед: только сейчас он понимает, что даже не заметил, как за время их разговора людей во дворе Академии стало гораздо больше, чем было. Кроме того, он совершенно нигде не видит того парня, Марка, как бы ни пытался всмотреться в кучкующиеся толпы; зато слышит позади окликающий, очевидно, его какой-то женский голос: – Канпимук Бхувакуль? Он тут же оборачивается; позади него стоит незнакомая, довольно красивая девушка; чёрные гладкие локоны обрамляют её бледное лицо, а губы растянуты в широкой приветственной улыбке. Кажется, по лицу Бэмбэма она сама всё понимает, поэтому решает продолжить: – Я староста твоей группы. – Она игриво склоняет голову набок. – Меня зовут Хан Сохи. – О, привет, – быстро сориентировавшись, Бэмбэм кланяется; буквально через одну секунду девушка стоит уже прямо перед ним, с расстоянием всего лишь в несколько сантиметров. – Я, эм... Можешь звать меня просто Бэмбэм. Сохи, как она представилась, на это только мило-мило улыбается; кажется, нет ни одной девушки с более лучезарной улыбкой, чем у неё. И, всё же, Бэмбэм чувствует какую-то наигранность в этом её выражении лица, в её глазах и даже в телодвижениях. – Я проведу тебе экскурсию? – бросает она скорее утверждением, нежели вопросом, и бесцеремонно берёт его за руку. – Бэмбэм. От этого её «Бэмбэм» ему становится даже как-то не по себе; словно в этом слове заложен какой-то глубокий подтекст, какой-то смысл, который он должен был уловить. Не в силах сообразить что-либо дельное, Бэм только пожимает плечами, мол, совсем не возражает,и произносит: – Конечно, давай... Экскурсия бы мне не помешала. Сохи улыбается так, будто никакого другого ответа и не ожидала; и, схватив покрепче руку парня, она тут же тянет его за собой. Мимо мелькают совершенно разнообразные лица студентов, просто глядя на которые Бэм уже может определить, какие люди тут учатся; почти у каждого волосы выкрашены в яркие вырвиглазные цвета, у многих виднеется пирсинг не только на ушах, но и на других видимых частях кожи, даже татуировки Бэмбэм улавливает; и, наверное, хотя бы по внешности он отлично впишется в этот социум. У него самого – волосы нежно-белого цвета, да и татуировками и пирсингом он не брезгует. Правда, довести эту мысль до конца он толком не успевает, так как Сохи резко тормозит, заставляя его остановиться тоже. Бэм поднимает взгляд; он видит перед собой возвышающуюся Академию, архитектура которой, кажется, так и кричит о её элитарности и дорогой стоимости обучения. Остаётся только надеется, что деньги, которые он заплатил за обучение, не окажутся выброшенными на ветер. – Как тебе? – вежливо интересуется Сохи, поворачиваясь к нему. – Ты будешь здесь учиться с завтрашнего дня. Осознаёшь? – Нет, – максимально честно признаётся Бэмбэм, однако, даже не глядя на девушку. Она усмехается мило и приглушённо; а потом тихо, словно даже не рассчитывая, что Бэмбэм это слышит, добавляет: – Знал бы ты, куда только попал... Бэмбэм бы хотел уничтожить себя за свой отменный острый слух; сейчас он может только перевести на неё недоумевающий взгляд со сведёнными к переносице бровями и переспросить: – Что? – Нет, ничего! – хихикает Сохи так непринуждённо и шутливо, как, кажется, только может. – Знаешь, ты всегда успеешь разобраться в строении этого корпуса. Давай я лучше покажу тебе корпус, в котором сегодня будет вечеринка? «Ну да, так я и успею разобраться в строении этого корпуса», – с некоторым сомнением думает Бэмбэм, глядя на эту трёхэтажную кирпичную махину. Так или иначе, додумать он не успевает; так как Сохи, его руки по-прежнему не отпуская, уже тянет его куда-то в сторону. Размытая картинка из людей-травы-неба быстро проносится перед глазами, и вот они двое уже стоят перед другим корпусом; по сравнению с основным, очень и очень маленьким, прямоугольным, одноэтажным, на вид годящимся только для спортзала или столовки. Над входом – дверьми, которые кажутся не запертыми – виднеется табличка, на которой буквами красными выведено: «Thank Park Jin Young!». Бэмбэм не успевает даже раскрыть рта, чтобы задать хоть один-единственный вопрос, как вдруг Сохи тут же выдаёт этим своим до ужаса милым и нежным голосом: – Пак Джинён – наш директор, – она, кажется, улыбается с некоторой гордостью, глядя на эту надпись. – Говорят, он потомок настоящего основателя этой Академии. Но мы не можем знать наверняка, так как настоящий основатель официально не известен, – опускает голову, глядя теперь под ноги. – Есть только легенда. Легенда, настоящий основатель, директор... Да с чего бы Бэмбэму это должно быть интересно? Он прикусывает губу и выжидающе молчит, ожидая дальнейших её действий, так как сказать ему совершенно нечего. К счастью, долго ждать не приходится: Сохи, сжав покрепче его руку, ступает вперёд, и, лёгким движением руки распахнув двери, заводит его внутрь этого маленького корпуса. Тут же бросается в глаза типичнейшая обстановка актового зала: впереди небольшая сцена, даже кулисы есть, а стулья, которые обычно расставляют перед ней для зрителей, сейчас сдвинуты по краям, чтобы, очевидно, не мешали. Таким образом, основная часть пуста; похоже, она и предназначена для сегодняшней вечеринки в честь начала учебного года. Отличает этот актовый зал от тех, что Бэм обычно видел, разве что, наличие огромного диско-шара, висящего под самым потолком. И ещё кое-что: загадочная дверь, мирно покоющаяся где-то возле кулис. – Тут обычно мы проводим праздники и другие мероприятия, – объясняет Сохи, сохраняя в голосе своём всё тот же мягкий тон. – Наверное, этот корпус в пояснении не нуждается, да? Но здесь есть ещё одна комната. Бэм сразу понимает, что она говорит про ту дверь; и, конечно же, именно к ней Сохи и направляется. Тот немного медлит, сомневаясь, хочет ли он видеть, что может быть спрятано за столь загадочной и неприметной дверью; как вдруг Сохи, словно его мысли услышав, спешит пояснить, оглянувшись вполоборота: – Там библиотека. – Библиотека?.. – переспрашивает Бэмбэм куда-то в воздух; и выбора не остаётся – он, немного помявшись, следует за девушкой. Ничего хорошего он увидеть не ожидает; и уже через несколько секунд ожидания эти оправдываются где-то на половину. Только-только попав внутрь библиотеки, Бэмбэму моментально становится не по себе: в самом центре стоит какая-то каменная статуя мужчины, с виду совершенно обычного, среднестатистического жителя Кореи спортивного телосложения. При этом он «одет» будто в какое-то церковное одеяние, да и, вообще-то, само нахождение здесь подобной статуи вызывает некоторые подозрения, а не процветает ли в этом местечке какой-нибудь культ личности, или, на крайняк, не причисляют ли они всерьёз некоторых людей к лику святых. Впрочем, за исключением этой статуи, в остальном библиотека выглядит совершенно обычно: высокие книжные шкафы, переполненные разнообразными материалами, столы и даже окошечко под потолком, сквозь которое сюда под острым углом падают лучи солнца. И, всё же, глядя на этот возвышающийся по центру тотем, Бэмбэм просто не может не спросить: – Это и есть тот самый Пак Джинён? – Что? Ахах, конечно, нет! – Сохи на это только хихикает, даже не скрывая в этом своём смехе язвительности по отношению к ограниченным познаниям парня, которое тот, конечно же, остро ощущает в повисшей атмосфере. И потом, закончив смеяться, она, как ни в чём не бывало, продолжает: – это статуя Джейби. «Джейби»? Что-то знакомое... Бэмбэм напрягает память изо всех сил, и, кажется, припоминает, что так себя поначалу назвал тот парень с длинными волосами, Джебом. На его лице стремительно рисуется вполне закономерный вопрос; и, уловив это его выражение лица, Сохи тут же спешит пояснить: – Он основатель Академии Искусств. – Основатель? – с недоумением переспрашивает тот. – Но ты же сказала, что это только легенда... – Да, это легенда, – кивает Сохи; в её улыбчивых глазах мелькает какой-то едва уловимый блеск. – Сейчас я тебе её расскажу. Она ступает вперёд, по направлению к одному из шкафов, переполненному книгами; Бэмбэм же запускает руки в карманы штанов и набирает побольше воздуха в грудь, приготовившись выслушать какой угодно бред, которому сегодня суждено свалиться ему на голову. – Давным-давно жил один писатель, который просто обожал искусство, – начинает девушка, останавливаясь возле книжного шкафа. – Его звали Джейби. Он основал свою собственную академию, где обучал лучших писателей и других мастеров искусства. Впрочем, точная дата основания этой академии не сохранилась, – она незаметно вздыхает, проводя пальцем по стопке книг, и на её коже остаётся тонкий слой пыли. – Но важно то, что у Джейби был один секрет. Она слишком резко замолкает, сдувая с пальца пыль; не то, что бы Бэмбэму действительно была интересна эта легенда, но он всё же в предвкушении замирает, даже сам того не осознавая. – Он любил только мужчин, – говорит Сохи. Её слова словно эхом отражаются от стен, растворяются и тают под солнечными лучами, проникающими сюда; и она ступает дальше, медленно-медленно отстукивая своими невысокими каблуками, сотрясающими тишину. – И у него был любовник, – продолжает она. – Никто не помнит его имени, но все называли его Джуниор. Хотя они встречались в тайне, у них были союзники: Иен, Ван, Арс, Далькём и Нгуу. – «Нгуу»? – переспрашивает, спохватившись, Бэмбэм. – Да, – Сохи оборачивается, бросая на него томный взгляд изподлобья. – А что? – Нет, ничего, – бросает тот, собственный взгляд отводя в сторону. «На тайском это означает змея», – думает он, но вслух решает не произносить ничего, кроме: – а почему у них такие странные имена? – Скорее всего, это всего лишь прозвища, – произносит девушка, слегка пожимая плечами и, отворачиваясь, снова продолжает идти вдоль книжных стеллажей. – Так вот, вернёмся к легенде. Однажды Джейби написал книгу и назвал её «Затмение». Он считал её своим лучшим творением, и вскоре они всемером решили снять фильм по её мотивам. Сюжет заключался в том, что главные герои, Джейби и Джуниор, убивают всех тех, кто был против их любви. – В какой-то момент она останавливается под самым окном, и мягкие жёлтые лучи падают прямо на её чёрные локоны, оставляя там блестящий след. Сохи делает непродолжительную паузу, словно собираясь с мыслями, а потом, на выдохе, продолжает: – но им не удалось закончить этот фильм, и все его остатки бесследно пропали. А книгу Джейби, «Затмение», и вовсе запретили. – Что? – удивляется Бэмбэм, который, кажется, уже целиком и полностью погрузился в эту местную легенду. – Но почему?.. Сохи поднимает на него нечитаемый взгляд; что-то вязкое и колкое на дне её зрачков отзывается тревогой и тщательной скрытностью. – Потому что в ходе съёмок один из актёров умер. От её этих слов, брошенных так просто и даже обыденно, у Бэмбэма даже мурашки по коже пробегаются, внутри всё сжимается, а в горле застревает ком. Они ещё некоторое время молча смотрят друг на друга, пока пыльный воздух не заполняется напряжением, ощутимо леденеет, даже покалывая по коже; в конце концов губы Сохи расплываются в улыбке, и она, как ни в чём не бывало, подходит к Бэмбэму близко-близко, заглядывая в его тёмные глаза с каким-то ухищрением в собственных. – Это всего лишь легенда, не воспринимай всерьёз, – бросает она на выдохе. – Кто-то в неё верит, а кто-то нет. Это твой личный выбор, но... – под её длинными ресницами читается что-то, что заставляет Бэма вздрогнуть. – Я бы советовала верить. – Да?.. – он старается выдавить из себя улыбку, хотя она получается очень нервной и натянутой. – Что ж, я подумаю об этом... На самом деле, ни во что подобное он верить не хочет, да и вообще: не хватало, блин, всяких легенд ещё; Бэмбэм, всё-таки, сюда пришёл, чтобы учиться, а не чтобы погрязнуть в омуте всяких второсортных мифов и местного фольклора. Сохи, в конце концов, улыбается очень широко своей довольной улыбкой, кивает и, на одних пятках поворачиваясь в сторону выхода, произносит: – Ты только не забудь придти сегодня на вечеринку, хорошо? Надеть можешь что угодно, это тусовка без преподов. – Аа... – пытаясь не выдавать растерянности, Бэм несколько раз кивает. – Да, хорошо... – В восемь часов прямо здесь, – подмигивает Сохи. – Не забудь! – Конечно. Как я такое забуду... ...Ещё утром ему безумно хотелось поскорее придти в эту дурацкую Академию искусств, а теперь ему хочется только одного: искренне и громко закричать, задавая только один-единственный вопрос, на который, однако, ответ вряд ли получит: «Мама, куда я попал?»★★★
Бэмбэм сам не понимает, как мог упустить тот момент, когда небо окрасилось в тёмно-малиновые цвета, когда начало темнеть и когда стрелки часов миновали восемь вечера. Ничего ведь не будет, если он совсем немного опоздает?.. Одноэтажный маленький корпус Академии возвышается тёмным прямоугольником; перед самой дверью Бэмбэм тормозит, дабы перевести дух и собраться с мыслями. Из-за стен уже слышится громкая танцевальная музыка, напоминающая какую-нибудь песню Big Bang, от которой, кажется, даже ноги начинают подрагивать. Бэм проводит рукой по своим белоснежным волосам, собранным в аккуратную укладку, и искренне надеется, что в этой своей чёрной блузке в полосочку будет вписываться в окружающую атмосферу. Глубокий вдох, три, два, один – он толкает дверь. Яркие неоновые огни-лазеры, исходящие от диско-шара и чего-то ещё, тут же бросаются в глаза; люди, лиц которых толком не разглядеть, танцуют и силуэтами переплывают из стороны в сторону, мельтешат неразберимым картинками, болтают и пытаются перекрикивать громкую музыку – в общем, всё, как и на обычных тусовках и вечеринках. Примерно к такому Бэмбэм и готовился; вот только он не учёл тот факт, что, оказавшись прямо здесь, на дискотеке, он тут же потеряется и будет ощущать себя так, словно рыба без воды. Со всех, кажется, возможных сторон толкаются люди, и он даже ловит на себе несколько взглядов – и презрительных, и равнодушных, и игривых – и, остро ощущая дискомфорт, начинает сквозь эту толпу студентов плыть куда-то по направлению к стене, чтобы отыскать себе хоть какое-нибудь место. Этот зал, думает Бэмбэм, не казался настолько маленьким, когда он посещал его сегодня днём; хотя, должно быть, огромное количество студентов и ужаснейшая теснота создают такое ощущение, будто этот корпус изнутри ещё меньше, чем кажется снаружи. Наконец, добравшись до стены, а также обнаружив, что основная концентрация людей приходится именно на центр зала, Бэм, наконец, может с облегчением выдохнуть. Он оценивающим взглядом пробегается по открывшейся его полю зрения картине, вылавливает относительно тихое и спокойное местечко где-то в углу, как раз возле двери, ведущей в библиотеку, и, не долго раздумывая, шагает туда. Он сам не знает, зачем, и что вообще он надеется увидеть там, однако, одна деталь заставляет его ускорить шаг. В частности, возле погружённой в тень стены он видит никого иного, как того самого Им Джебома, с которым успел познакомиться сегодня утром. – Хэй, привет! – тут же восклицает Бэмбэм, вырисовываясь перед ним и натягивая улыбку от уха до уха. Джебом, стоящий перед ним и облокачивающийся на стену, выглядит довольно мрачным и отрешённым для окружающей атмосферы; его длинные чёрные локоны спадают на бледные щёки, а руки спрятаны в карманы тёмной мантии. Совсем неохотно, без особого интереса, он поднимает взгляд, сталкиваясь глазами напрямую с Бэмбэмом; последний улавливает слабый отблеск хладнокровности в его смольных радужках. – О, надо же, – с лёгкой ноткой сарказма выдаёт он. – Ты пришёл. Не то, что бы эти слова были способны смутить Бэма, но да, это именно то, что они делают. – Мм, а не должен был? – интересуется он, сохраняя вежливость в голосе. Джебом выдерживает несколько секунд молчания, глядя на него пристально, почти что насквозь прожигающеге, и склоняет голову набок. – Скажи, парень, – отчеканивает он, и в его вкрадчивой интонации скользит неприкрытое любопытство, – почему ты решил учиться именно в этой Академии? – В каком смысле? – спрашивает Бэмбэм, не понимая, почему он ни с того ни с сего спрашивает это, зачем ему эта информация и к чему он вообще клонит. – У тебя есть какая-то определённая цель? Ты хочешь кем-то стать? Или, может, именно эта академия показалось тебе наиболее подходящей? – Джебом сыплет вопросами, становясь с каждым словом всё более настойчивым; и, в конце концов, натыкаясь на искреннее непонимание в глазах напротив, натягивает слабую ухмылку в ответ только одному ему известным мыслям в собственной голове. – Так и знал. Ты из тех, кто просто никак не может найти своё место в этом мире. Какое-то едва уловимое презрение Бэмбэм чувствует во всём его голосе, таком холодном и липком; и, более того, ему становится настолько не по себе, что он с трудом даже сощуривает глаза, решая (безуспешно) отзеркалить чужой взгляд. – И что? – спрашивает он. – Так значит, ты любишь лезть людям в душу? Джебом без особых эмоций вскидывает вверх брови, отчего его взгляд, кажется, становится ещё более наполнен холодным презрением. – Я всего лишь хочу предупредить тебя, что люди без особых планов и внутреннего стержня не долго держаться в этом гнилом местечке, – бросает он, с лёгкостью перебирая буквы. – Либо ты стремишься к своей мечте изо всех сил, либо ты попадаешь под влияние местных сумасшедших. Как думаешь, к какому типу ты относишься, Бэмбэм? – неожиданно от отстраняется от стены. – У тебя есть какая-нибудь мечта? Бэм чувствует себя так, словно попал на допрос в полицию, или, на крайний случай, в кабинет психолога. Чужой взгляд твёрд и непоколебим, и за ним – он ощущает каждой клеточкой тела – скрывается огромнейшая внутренняя сила, делающая Джебома похожим на какого-нибудь хищного волка. – Мечта?.. – растерявшись, мямлит парень, и от растерянности этой начинает бегать глазами. – Ну, нет... И что? – как вдруг порыв некой смелости подкатывает к горлу. – Будешь самоутверждаться за мой счёт? – Самоутверждаться? – кажется, Джебом по-настоящему удивляется этому заявлению; он усмехается, теперь уже не скрывая этого, и запрокидывает голову. – Нет, я не такой. Просто, знаешь, Бэмбэм, ты мне понравился, – теперь он наклоняет голову, глядя на парня исподлобья. – Пожалуй, я буду приглядывать за тобой. Может, у нас даже получится стать друзьями. – Хэй, да ладно, – Бэмбэм криво усмехается, выдавливая из себя нервный смешок. – Никогда не слышал, чтобы люди так говорили в реале. Мы что, в каком-нибудь фанфике? Джебом ничего на это не отвечает, только молча откидывается обратно спиной к стене. Когда мимолётный луч неонового синего цвета скользит вдоль его волос, он вынимает из кармана своей мантии телефон, вглядывается в загоревшийся экран, и, похоже, не увидев там того, чего ожидал, куда-то тыкает, после чего прикладывает трубку к уху. Бэмбэм сам не знает, почему так пристально наблюдает за каждым его движением; ему кажется, что, возможно, в этом Джебоме есть какая-то притягательная сила, которую просто невозможно игнорировать. Между тем, выслушав несколько протяжных гудков и суровое: «абонент недоступен», старший как-то устало вздыхает и обречённо опускает руку. – А... – интересуется Бэмбэм, не будучи уверенным, что вообще может этим интересоваться. – Кому ты звонил?.. – Джинёну, – лаконично отрезает тот, отводя взгляд куда-то в сторону. Точно. Тут ведь ещё нет Джинёна, того велосипедиста. И это, на самом деле, довольно странно; особенно, учитывая то, что Бэмбэм и сам-то опоздал, и вряд ли найдётся кто-то, кто опоздает ещё больше него. – А почему он не пришёл? – спрашивает он. – Не знаю, – отчеканивает Джебом. – Но я волнуюсь. Он никогда не опаздывает. Только бы ничего не случилось. На последнем слове он переводит взгляд на Бэма, и что-то заставляет его, чуть смутившись, прочистить горло и сухо заявить: – Я не ною. Просто говорю. – А я ничего и не сказал, – резонит, однако, Бэмбэм, скрещивая руки на груди. – Привет. Чей-то незнакомый голос сбоку тут же заставляет Бэмбэма все мысли из головы выкинуть и повернуться. Неожиданно, но он видит того самого парня с красными волосами, которого видел сегодня утром. Кажется, его зовут Марк, и, кажется, Джебом с Джинёном советовали не подходить к нему, несмотря на то, что он находился прямо в самом центре потасовки. Вид у этого Марка, на самом деле, не особо хороший: он очень бледный, тощий, а ещё у него синяки под глазами и клетчатая рубашка, выглядящая так, будто он совсем не заморачивался, что надеть на вечеринку. – Дарова! – как вдруг прямо позади него, словно из темноты, возникает ещё какой-то парень, Бэму не знакомый; с красивой, довольно крутой укладкой на волосах, в чёрной кожанке, и, в общем-то, похожий на какого-нибудь китайца. Он буквально вешается на Марка, и лицо его, в отличие от красноволого, не кажется обременённым какими-то тяжёлыми и депрессивными мыслями; даже наоборот – он ярко и приветственно улыбается. – Хай, – коротко бросает Джебом, лишь скашивая на этих двоих взгляд. Марк уже собирается пойти куда-то дальше, и Бэмбэм решает, что это, возможно, как раз шанс с ним поговорить. – Эй, привет! – перегораживая ему путь, тараторит он; от переизбытка эмоций, пожалуй, чересчур громко. – Я тебя уже видел сегодня! Ну, ты меня не видел, но я-то тебя видел, эм... Тебя же Марк зовут, да? Его сумбурная речь не производит никакого положительного эффекта; скорее наоборот: Марк, застывая на месте статуей, поднимает на него весьма и весьма враждебный взгляд, в котором, кажется, читается вселенская усталость и абсолютнейшее равнодушие. – Э, а ты кто? – но за него, однако, говорит тот, с укладкой; он даже толкает Бэма в плечо, что с его стороны выходит очень нагло. Бэмбэм поначалу не понимает, что происходит; его хватает только на то, чтобы точно так же толкнуть этого парня в ответ, ударив прямо по плечу, и с не менее требовательной интонацией отзеркалить: – А ты кто? – Нет, это ты мне скажи, – не унимается незнакомец, с каждым словом становясь, кажется, всё серьёзнее. – Ты кто такой? – Нет, это ты кто такой? – вновь не придумав ничего получше, бросает Бэмбэм. – Кто ты? – как вдруг вмешивается сам Марк; Бэмбэм ловит на себе его – всё ещё – враждебный взгляд, а ещё мысленно замечает, какой у него красивый голос, низкий и бархатистый. – И откуда ты знаешь моё имя? Несмотря на то, что это довольно закономерные вопросы, он, всё же, не выглядит так, будто ответы его действительно интересуют. Тем не менее, выбора у Бэма особо нет; он вынужденно вздыхает, понимая, что, возможно, действительно выглядел странно сейчас, ведь они не знакомы. – Я новенький, – поэтому он решает как следует представиться. – Ученик по обмену из Таиланда. Зовут Бэмбэм. – О, так ты тот самый таец? – как вдруг незнакомый парень, чьего имени Бэм не знает, неожиданно наполняется каким-то не то удивлением, не то восхищением, и его губы мгновенно расплываются в доброжелательной улыбке. – Круто! Я тоже ученик по обмену, только из Гонконга, – на этих словах он почти что торжественно протягивает руку. – Зовут Джексон Ван. Не долго думая, Бэм смело пожимает ему руку; она обдаёт необычным, но приятным теплом. – Приятно познакомиться, – заключает он. Джексон кивает, мол, это взаимно, а потом, вцепившись пальцами в чужую клетчатую рубашку, притягивает к себе Марка. – А этот скромняшка – Марк Туан, – представляет он друга, и искренняя улыбка никак не хочет сходить с его губ. У Марка, однако, выражение лица ни капельки не меняется; он, разве что, чуть косится на Бэмбэма, от чего того даже мурашки пробирают, и сквозь зубы цедит: – Пожалуйста, убери его от меня. Он уже достал за мной таскаться. – Хоть ты так и говоришь, – выдаёт Джексон, не скрывая оптимизма и бодрости, – на самом деле, тебе это нравится. – Нет, – с твёрдостью отрезает Марк. – Пожалуйста, влюбись в кого-нибудь другого. – Оу, – Бэмбэм переводит взгляд с Джексона на Марка и обратно, делая в собственной голове какие-то выводы. – Так ты, выходит, его сталкер? – Что? – на лице Джексона за короткие пару секунд сменяется множество эмоций: удивление, неверие, принятие, осознание, злость, недоумевание и гнев. – Слушай, меня многие люди знают, но так оскорбительно меня ещё никто не называл, – возмущается он, нахмуривая брови. – Вот мразью, сволочью, ненормальным, психом, идиотом, чудиком называли, а ещё хорошим, добрым, воспитанным, порядочным... – призадумавшись, он резко мотает головой. – Хотя нет, это совсем не про меня. К счастью. – Ну, ну, Джексон, – слышится вдруг голос Джебома, словно наполненный какой-то театральной интонацией. – Не нагружай новенького. Только глянув на него, Джексон моментально успокаивается, и, глубоко вздохнув, скрещивает руки на груди. Тем временем Марк метается к Джебому, на ходу интересуясь – хотя и звучит, опять же, не особо заинтересованно: – Джейби, а где Джинён? Бэмбэм мысленно подмечает, что Марк назвал его не Джебомом, а Джейби; как, собственно, он и сам поначалу представился сегодня утром. И, как помнит Бэмбэм, Джейби – это, по легенде, имя основателя академии. Очень, очень странно... Может, он – его кумир?.. – Я не знаю, – объясняет Джебом, заметно мрачнея. – Не могу дозвониться до него. – Да?.. – новая эмоция, выступающая на лице Марка – замешательство; что ж, уже хоть что-то. – Хм... – Странно, – заключает и Джексон, прикладывая руку к подбородку, как какой-нибудь детектив. – Он обычно предупреждает, если не может придти. Как насчёт провести проффесиональное расследование? Не понятно, почему, но он глядит именно на Бэмбэма; и тот, от столь внезапной растерянности, решает его поддержать: – А? Э... Да! – Не впутывай новенького в свои бредовые идеи, – не скрывая добродушной улыбки, произносит Джебом, с лёгким прищуром глядя на Джексона. – Иначе он рискует стать таким же странным, как и ты. – Чё? – возмущается тот с долькой наигранной обиды. – Вовсе я не странный. – Нет, ты странный, – сухо констатирует Марк, не поднимая взгляда. – Все мы странные. Страннее нас только Югём. – Мне показалось или я слышал своё имя? Голос – незнакомый, яркий, отдающий чем-то солнечным и лимонным – раздаётся в паре метров справа; все четверо синхронно поворачивают головы. Парень в забавной рубашке с изображением радужной летающей тарелки, с кислотно-жёлтыми волосами и видеокамерой в руках, стоит прямо перед ними, пронзает своим заинтересованным взглядом; глаза у него – широко распахнуты и чем-то напоминают ребёнка. – О, Югём-и! – Бэмбэм даже не успевает опомниться, как Джексон буквально бросается на пришедшего, заключая его в объятия; тот едва успевает отодвинуть в сторону руку с зажатой в ней камерой. – Представляешь, эти пидоры меня странным назвали. – Вообще-то, – как ни в чём не было, отзывается Югём, кажется, даже не обращая на Джексона никакого внимания, – я хотел позвать вас принять участие в моём видео. «Видео»? Камера в его руках будто кричит об этом; Бэмбэм мало что понимает, поэтому переводит взгляд на Марка и Джебома, дабы посмотреть на их реакцию. Первый устало закатывает глаза, а второй, будто заранее ни на что не надеясь, без особого энтузиазма проговаривает: – Ну и что на этот раз?.. Югём улыбается так ярко и сияюще, словно только этого вопроса и ждал, и гордо заявляет: – Пробуем тайские блюда на скорость! Только услышав это, Джексон тут же отстраняется, выпуская его из объятий, и шарахается назад чуть ли не на пару метров, как от какого-нибудь сумасшедшего; Джебом ударяет себя ладонью по лицу, а Марк тяжело-тяжело вздыхает. Иначе говоря – энтузиазмом тут и не пахнет, и идея эта Югёма никому не нравится. Ну, вернее, почти никому. – Т-тайские блюда?! – будто не веря в услышанное, переспрашивает Бэмбэм; только в эту секунду Югём вообще его замечает. – У-у вас здесь есть тайские блюда? Да ещё и на скорость?.. У него даже загораются глаза маленькими-маленькими искорками на дне зрачков; несмотря на то, что Бэмбэм прибыл из родного Таиланда меньше месяца назад, он уже успел соскучиться по тайской еде. И тут появляется некто Югём, который предлагает попробовать тайские блюда на скорость – грех отказаться, разве нет? – Ага, – кивает Югём, хотя и слегка неуверенно. – А ты кто?.. Бэмбэм, больше не собираясь церемониться, сам метается к Югёму, внезапно вцепляясь пальцами в его рубашку, и заглядывает в чужие глаза, пока в собственных возгорается огонь, после чего с нескрываемым предвкушением протягивает по слогам: – По-шли~ Югём сначала недоумевает, потом – тоже недоумевает; а затем губы его стремительно растягиваются в улыбке, полной азарта, и он, с неменьшим энтузиазмом, чем наблюдает в глазах напротив, громко провозглашает: – Ну тогда идём! – и – хватает его за руку, тут же срываясь с места куда-то в толпу дрыгающихся студентов. – Идём, идём, идём! – тараторит он, таща за собой Бэмбэма. – Чего требуют подписчики? Хлеба и зрелищ! У последнего перед глазами проносится неразборчивая картина, состоящая из силуэтов людей и мельтешащих неоновых огней; он даже не замечает, как они оказываются перед какими-то столами, на которых выставлены закуски. На одном из них сразу бросаются в глаза тайские блюда: Пад Тай, Сом Там, Кунг Джуд, Кай Джи Му Сап... Глаза разбегаются. – Давай, налетай! – скандирует Югём, прыгая на диван и оказываясь тем самым прямо перед столом, заполненным разнообразными вкусностями. Бэмбэм, в отличие от него, немного медлит; до сих пор не верится, что прямо сейчас он сможет вновь ощутить у себя во рту ту самую еду из родной страны. А потом, словно движимый импульсом, он и сам валится на диван, с блеском в глазах оглядывая каждое блюдо, которое только попадается в поле зрение. – Открою тебе секрет, – шепчет Югём, чуть наклоняясь к нему, – я специально заказал эту еду. Кто же знал, что кто-то, кроме моих друзей, согласится на мою безумную идею? На последних словах он усмехается – довольно мило и даже невинно – и Бэмбэму вдруг в голову ударяет вполне закономерный вопрос: – А, собственно, зачем это тебе? Югём поднимает видеокамеру, которую всё это время держал в руках, на уровень глаз; и, подмигнув, гордо заявляет: – Я блогер. – Блогер? – Бэм удивлённо вскидывает брови. Югём кивает; затем демонстративно отодвигает видеомонитор, нажимает какую-то кнопку, и, поглубже вдохнув, направляет камеру прямо на себя. – Всем большой привет! Да, он снимает. Улыбается ярко-ярко, почти ослепительно, что вкупе с его жёлтыми волосами создаёт какую-то солнечную атмосферу, даже несмотря на то, как в этом зале темно и головокружительно. – Давно не виделись! Как у вас дела? – продолжает он разговаривать с камерой, вдобавок махая рукой. – Я купил новую камеру, Sony FDR-AX100E, и готов продолжать вас радовать новыми видео! Итак, вы на канале MadYuGyeom, и-и-и сегодня мы пробуем тайскую еду на скорость! Он разворачивает камеру, демонстрируя несколько тайских блюд, а потом, незаметно склонившись к Бэмбэму, шепётом спрашивает: – Пс, тебя как зовут? – Бэмбэм, – отвечает тот, неловко улыбаясь. – Прям так и зовут? – Да, я из Таиланда. На этих словах у Югёма – в абсолютно буквальном смысле – загораются глаза; он садится обратно, вновь разворачивая камеру, и продолжает, набираясь всё больше уверенности и азарта с каждым словом: – Сегодняшний мой напарник и конкурент – Бэмбэм! – и совершенно неожиданно поворачивает объектив на парня. – Представься моим подписчикам, братан. – А... Эм... – конечно, столь неожиданная просьба заставляет Бэма немного впасть в ступор; но он, сделав над собой усилие, всё-таки натягивает более-менее внушительную улыбку. – Меня зовут Бэмбэм. Я таец, так что, можно сказать, я эксперт в этой теме, ха-ха... – Да! Он из Таиланда! – улыбается Югём, громко выговаривая каждую букву, отчего возникает ощущение, будто в его голосовой аппарат вставлен динамит. – Знаете, я и сам своего рода эксперт... Я тренировался есть острую пищу в течение трёх лет, три года потратил на выработку силы воли, потратил пару лет на изучение тайской культуры, и всё это – за один год обучения в Академии! Бэмбэм, смутившись, легонько пихает его в бок, после чего опасливо шепчет: – Пс, но это же бред... Югём одаривает его милым, самоуверенным взглядом, после чего шепчет в ответ: – Не боись, они любят бред. Секундой позже он поворачивает объектив на выставленные на столе тарелки, в которых мирно покоются тайские угощения. На одном из них, напоминающим лапшу, перемешанную с другими продуктами, он заостряет внимание и громким, заинтересованным голосом обращается к Бэмбэму: – И та-а-ак, Бэмбэм, расскажи-ка нам об этом блюде! И, без всякого предупреждения, переводит камеру прямо на беловолосого; тот теряется от неожиданности и неготовности, поэтому, криво улыбаясь, едва внятно мямлит: – О, ну... Это Пад Тай, самое популярное тайское блюдо за пределами Таиланда... – А поподробнее? – настаивает Югём, тыча своей камерой прямо ему в лицо. Не то, что бы Бэмбэм чувствовал себя неуютно под прицелом камеры; ему, скорее, всё равно. Но... Ему нужно поподробнее? Хорошо, будет поподробнее. – Пад Тай – это вкуснешая рисовая лапша, которая обжаривается с креветками и другими ингредиентами, – принимается объяснять он, набравшись энтузиазма и даже жестикулируя руками. – Например, можно добавлять орехи, тофу, перец, чеснок, ростки фасоли, зелёный лук, а ещё сок лайма или рыбный соус, хотя я его не очень люблю. О, и ещё важно знать, что лапша должна быть среднего размера, и потом её нужно залить яйцом для густоты. Тогда Пад Тай получится просто восхитительным! Югём переводит объектив на этот самый Пад Тай, демонстрируя блюдо во всей красе, дабы оно выглядело как можно более аппетитным и, вместе с тем, как можно более подозрительным. – К слову говоря, – никак не унимается Бэмбэм, – на готовый Пад Тай можно вылить сок лайма или посыпать арахисом. Ну, ещё, по желанию, можно добавить сахар, сушёный перец Чили или ложечку уксуса, но я обычно ничего не добавляю. О, а вот здесь, – в конце концов, он указывает пальцем на соседнюю тарелку, в которой виднеется какой-то загадочный салат, – известный тайский салат Со Там. Вот, вот это снимай! Югём не успевает даже толком сориентироваться, как вдруг Бэмбэм с совершенно невозмутимым лицом буквально вырывает камеру у него прямо из рук. – Ох, просто дай мне им всё показать и рассказать, – просит – хотя, скорее, требует – он на выдохе. – Итак, здесь у нас салат Сом Там. Всё начинается с того, что чеснок и перец Чили измельчают, добавляют к ним сок тамаринда, сок лайма, рыбный соус, арахис, фасоль, сушёных креветок, помидоры, пасту из сахарного тростника и горсть, конечно же, зелёной папайи, – в порыве своего энтузиазма, захватившего его с головой, он неуклюже трясёт камерой, словно в первые в жизни взял её в руки; однако, кажется, даже не замечает этого. – Как видите, всё очень даже просто, и по итогу получается салат с сочным, солёным и пряным ароматом и зелёной хрустящей папайей. – Эм, Бэмбэм, – понимая, что ничего хорошего от его съёмки ждать не стоит, Югём легонько дёргает парня за рукав. – Спасибо, конечно, но, я думаю, не стоит настолько подробно... – О, что я вижу! – тот, однако, его и не слышит; зато замечает в одной из глубоких тарелок супчик. – Это же Кунг Джуд! Один из самых лёгких супов тайской кухни, ребята, – и, пока тычет объективом близко-близко к несчастному блюду, замечает ещё одну интересную вещь – омлет в соседней тарелке. – О, Кай Джи Му Сап! Очень вкусная запеканка с мясом и рисом, также её подают со свежей зеленью. Рассказать рецепт? В общем, яйца надо взбить с рыбным и соевым соусом... – и очередное блюдо сбивает его мысли, заставляя тут же переключиться на него. – Вау! Ча Йен! Очень вкусный и сладкий напиток Таиланда! Знаете, даже кофе не сравнится с ним- – Та-а-а-ак! – Югёму, наконец, удаётся выхватить свою драгоценную камеру из чужих рук; и, широко улыбнувшись во все тридцать с лишним зуба, он как можно более доброжелательно протягивает: – спасибо тебе большущее, Бэмбэм! Думаю, моим подписчикам хватит и этой информации, ха-ха! А теперь, друг мой, – он ставит камеру куда-то на стол, так, чтобы объектив был направлен на них, – давай приступим к самому главному. Бэмбэм послушно замолкает, пристально наблюдая за каждым его движением; как он громко хлопает в ладоши, как пододвигает поближе к себе и к нему тарелки с едой – каждого блюда здесь по два, чтобы было поровну – как набирает в грудь побольше воздуха; и как, совершенно неожиданно, поворачивается прямо на тайца, с пламенным азартом заглядывая в глаза. – Готов? – А? Да, я-то готов... – хихикает он, хотя и выходит очень нервно и фальшиво. – Я, знаешь, тут кое о чём подумал... Ты раньше когда-нибудь пробовал тайскую еду? – Неа! – заявляет Югём; и глядит он при этом так ярко-ярко, и улыбается широко и искренне, что, кажется, светится каждой клеточкой своего тела и каждым миллиметром выкрашенных в жёлтый волос. Кажется, ничто не способно его удержать или остановить. Ничто. – Ну... – и именно поэтому Бэмбэм задумывается о том, как бы получше донести мысль. – На самом деле, для человека, который никогда не ел такую еду, есть её так много в первый же раз, тем более на скорость – это немного... – Безумно? – предполагает Югём за него. – Да, – кивает Бэм, глядя на него с боязливостью и даже опасением; опасением за чужое состояние. – Это безумно. На этих словах Югём улыбается ещё ярче, и уверенность, кажется, не хочет покидать его ни на секунду; он щёлкает пальцами, после чего гордо заявляет: – Безумие – вот фишка моего канала! Зашибись. Только одна мысль беспокоит Бэмбэма: «С кем я вообще связался?». Хотя, впрочем, это стоит того, чтобы поесть тайскую еду. В конце концов, этого Югёма явно не отговорить, а значит, остаётся только играть по его правилам. Поэтому, когда все тарелки с блюдами ровно выставлены на столе прямо перед ними, разделены на две части – для одного и для другого – и просто жаждут быть съеденными, а Югём громко и увлечённо скандирует: – Начали! – Бэмбэм тут же налегает на всё подряд, поглощая каждое блюдо, которое только попадается ему под руку. В ход идёт всё: вилки, ложки, палочки; каждый ингредиент салата, каждая деталька лапши, каждая ложечка супа, креветки, фасоль, перец – просто всё, что только есть, быстро оказывается у Бэма во рту, тщательно и молниеносно пережёвывается, и по пищеводу отправляется в желудок. В порыве захватывающего азарта, перемешанного с диким аппетитом, он даже не замечает, что творится с Югёмом, сидящим рядом с ним. Те же самые блюда вызывают у него настоящий пожар внутри; хотя он и старается есть так же быстро, дабы закончить первым, тем не менее, это оказывается не так-то просто, как он представлял. Даже чтобы просто так засунуть в рот эту подозрительную креветку, обсыпанную специями, приходится отключить инстинкт самосохранения; впрочем, Югёму не привыкать. Вот только он, всё же, оказывается гораздо более медленным, нежели коренной житель Таиланда, сидящий рядом. – Я всё! Бэмбэм выкрикивает это с набитым ртом, а ещё с гордостью и самодовольством, счастливыми глазами глядя прямо в объектив видеокамеры. Югёму остаётся лишь молча охуевать, так как со стороны Бэмбэма уже все тарелки пусты, а у него полных – ещё половина, если не больше. Это может означать только одно: он проиграл. Тем не менее, надо доесть. Он только ускоряется, вопреки всему здравому смыслу, и Бэмбэм, с беспокойством поворачиваясь к нему и дожёвывая, произносит: – Эй, чувак, остановись... – Нет! – возражает Югём, лихорадочно запихивая в рот очередную порцию салата. – Я должен доесть! – Я уже победил, – настаивает Бэмбэм, надламывая брови у переносицы. – Хватит, у тебя же живот нахрен заболит. Но это, конечно же, на Югёма не работает. Что б такая банальная причина, как «живот заботит», остановила его? Да ни за что! Даже наоборот – он всё ускоряется и ускоряется, даже дыхание сбивается, пока тарелки опустошаются одна за другой. Не в силах больше на это смотреть, Бэмбэм решает взять ситуацию в свои руки; поначалу он пытается ухватить Югёма за руки и остановить, но тот оказывается сильнее. А потому не остаётся ничего, кроме как – просто скинуть всю оставшуюся еду со стола прямо на пол. – Я сказал хвати- Ой... Звук разбивающихся тарелок раздаётся даже громче, чем пульсирующая в висках музыка; и Югём в ужасе замирает, глядя на всю эту образовавшуюся на полу картину. Супчик, креветки, остатки лапши и прочие несъеденные продукты распластались прямо-таки на пару метров, осколки посуды безучастно валяются рядом, перемешанные в соусе и специях. – Ч-чёрт возьми, это... – проговаривает Югём одними губами, и Бэмбэм уже мысленно готовится к выговору; а потом вдруг тот взрывается и как закричит: – да это же произведение искусства! Он резко подскакивает, одним лёгким движением хватает свою камеру, а потом направляет её прямо на валяющиюся на полу еду; точнее, то, что от неё осталось. Конечно, в окружающей относительной темноте всё выглядит не так уж чётко, но на камере смотрится вполне прилично, а бродящие и танцующие неоновые огни только делают картинку ещё более эффектной. Правда, Бэмбэм вот совсем не понимает, чего вообще Югём в «этом» нашёл. – Эм... – начинает он, неуверенно пятясь по сторонам. – Нам, наверное, следует это убрать? На его слова Югём только беспечно отмахивается рукой, пока садится обратно на диван. – Да кто-нить из Совета уберёт, забей! – бросает он, откидываясь на мягкую спинку. – Фух, я, конечно, наелся... Пока он что-то там делает со своей камерой, Бэмбэм никак не может понять, что такое «Совет»; но, тем не менее, решает не спрашивать. Может, оно само потом узнается. В конце концов, он и сам откидывается на спинку дивана, позволяя своим мыслям хоть немного расслабиться и отдохнуть от стольких событий, которые умудрились произойти за этот день. Силуэты развлекающихся студентов перемешиваются с малиновыми, синими и фиолетовыми огнями перед его глазами, переплетаются с громкой музыкой, и все, как один, подпевает какой-то песне Big Bang, отчего в этом зале становится ещё чуть-чуть громче; кажется, что даже стены могут не выдержать. – Кстати... – начинает Югём, однако, всё ещё не отрываясь от своей камеры. – Что-то я тебя раньше не видел... Ты новенький? – Да, – отзывается Бэмбэм на выдохе, и запрокидывает одну ногу на другую. – Я ученик по обмену, сам знаешь, откуда. Поступил на второй курс, факультет кинофотоискусства. Он чувствует, как Югём поворачивает на него голову и как пронзает его удивлённым взглядом; таким образом, он просто не может не повернуться на него в ответ. – Что, рял? – проговаривает Югём. – Так, выходит, мы одногруппники? – Ты тоже на этом факультете? – Бэмбэм, в свою очередь, удивляется тоже, и даже не меньше. – И ты второкурсник? – Да, – кивает тот с улыбкой. – Ха-ха, забавно получилось. – Хм... – таец отворачивается, опуская задумчивый взгляд в пол, пытаясь что-то припомнить. – Что-то я не видел тебя сегодня утром... – Люди просто не тусуются со мной, – поясняет Югём; его слова звучат так легко и обыденно, будто он уже давно примирился с жить мыслями. – Точнее, это я не хочу с ними тусоваться. Я вообще держусь подальше от нашей группы, а особенно от членов Совета. – Членов Совета? – переспрашивает Бэмбэм, вопросительно вздёргивая бровь. – Ну... Совет – это элита нашей академии, – поясняет тот, обводя глазами окружающее пространство. – К ним относятся все старосты, например, у нас это Хан Сохи, и их друзья... В нашем случае это почти вся группа. – А как же Джебом? – интересуется Бэм, припоминая, что Джебом, вроде бы, называл себя старостой третьего курса. – Он тоже, но он совершенно другой, – говорит Югём. – И Джинён, и Джексон, и Марк... Но они – мои друзья, поэтому я им доверяю. – Вот как... – вздыхает беловолосый, многозначительно кивая. – А почему ты не доверяешь остальным? Югём устремляет взгляд куда-то вдаль, его руки, держащие камеру, безучастно опускаются вниз, и он, выдержав недолгую паузу, отчеканивает: – Потому что они практикуют ритуальные убийства. Бэмбэм чувствует, как у него по коже пробегают мурашки, и, честно говоря, искренне надеется, что это не то, о чём он подумал; только заметно напрягается, в остальном стараясь не выдавить своего удивления, и переспрашивает: – Ч-что они практикуют?.. – М? – Югём глядит на него по-детски не понимающими глазами, так совершенно невозмутимо и простодушно, будто ничего сейчас и не говорил про убийства. – Я сказал: «потому что они мне не нравятся». – Но я уверен, что... – Бэмбэм чувствует, как у него вот-вот разболится голова, а потому только щурится и сдаётся. – Ладно, наверное, послышалось. На лице Югёма рисуется улыбка; в свете неоновых огней, переливающихся с его жёлтых волос на чёрные глаза, можно уловить блики, отзывающиеся чем-то ярким и солнечным. Кажется, будто он буквально излучает радость и оптимизм, и Бэмбэм даже готов себе признаться, что это заразно; и, к тому же, он не может отрицать, насколько этот Югём красивый и даже милый, несмотря на то, что он такой странный. Однако мысль эту свою он додумать не успевает; потому что Югём ему протягивает свою руку, заглядывая в глаза с нескрываемым доверием, и спрашивает так, что, кажется, отказать просто-напросто невозможно: – Ну что, будем друзьями?‹‹ честно говоря, наша встреча не была довольно необычной или типа того, да и не было ничего такого, чтобы назвать её уникальной, но, всё же, она отличалась от всех моих прочих знакомств, чтобы по праву зваться запоминающейся на всю жизнь. ››
– ღღღ –