[당신은 자신이 적이 있습니까?]
✯✯✯
Бэмбэм делает вывод, что все перемены всегда приходят с весной, пока шариковая ручка безучастно ложится рядом с нетронутой тетрадью. Белый лист, исчерченный в клетку, так и остаётся чистым; преподаватель через несколько рядов впереди монотонно впаривает что-то про новый учебный год, ответственность и нетерпимость к лентяям на своём предмете. Предмете, к слову, невероятно для Бэмбэма скучным – история искусств. Он захлопывает тетрадь, которая, очевидно, так и не пригодится на данной паре, и вынимает из кармана белые провода наушников; как он успел заметить, многие из студентов, сидящие на его ряду и позади, занимаются какими-то своими делами, а искренне увлечены монологом препода только, очевидно, отличники и любимцы, сидящие на первых рядах. Бэмбэм – человек, вообще-то, ответственный, а студент довольно спокойный и даже подающий надежды. Правда, он ещё не решил, чему хочет посвятить свою жизнь – вернее, её остаток; просто «факультет кинофотоискусства» звучало уж слишком интересно на фоне остальных вариантов. Так или иначе, сейчас он точно знает одно: нельзя допускать оплошностей в своём поведении и показывать себя нужно только с хорошей стороны, ведь репутация – штука крайне хрупкая, и поломаться может в один момент. И он прекрасно знает, что даже дорогие бренды одежды, крутые телефоны и связи не всегда могут обеспечить гарантию сохранности этой самой репутации. Незаметно включив под столом телефон, Бэмбэм нажимает на первую попавшуюся песню, кажется, DAY6; через пару секунд в наушниках начинает звучать приятная мелодия электрогитары, и парень уже собирается прилечь на парту, чтобы как следует вздремнуть или хотя бы помедитировать, так как делать больше ничего не остаётся; но одна маленькая деталь нарушает все его планы. – А сейчас, дамы и господа, и другие, я начинаю прямую трансляцию! Ким Югём. Он сидит на том же ряду, что и Бэмбэм, но на противоположном конце – в частности, они единственные на этом ряду, и разделяет их всего лишь несколько метров скамьи. В руках Югёма телефон, на лице – смелая и совершенно бесстрашная улыбка, в глазах – безумие и безрассудство, переливающееся персиковыми бликами от солнечных лучей, что проникают через окно. Даже зная его всего один день, Бэмбэм уже ощущает исходящий от него избыток энергии, которую тому, очевидно, некуда деть, и может легко сделать вывод, что Югём – как раз из тех студентов, перевоспитание которых забросили ещё на первом курсе. Тем временем где-то позади слышится чей-то приглушённый смех, стихает беспорядочный шёпот, а люди с первых рядов оборачиваются с нескрываемым осуждающим взглядом; в их числе Бэмбэм замечает Хан Сохи. – Что-что?.. – переспрашивает, в свою очередь, преподаватель замедленным тоном, что звучит очень странно в контрасте с тем, как он только что тараторил о важности истории в мировой культуре. – Ким Югём, ты хочешь нам что-то сказать? Югём, на самом деле, в своём деле далеко не новичок, и даже, кажется, не любитель; преподователя даже не слышит, а если и слышит, то намеренно игнорирует. Он ставит телефон напротив себя так, чтобы тот опирался на его пенал, и хлопает в ладоши – в ход идёт всё, чтобы захватить внимание зрителей. – Я прочитал все ваши предложения и решил, что будет гораздо круче выполнить одно из них в течение прямой трансляции! – Это же Югём, – слышится усталый, полный презрения и осуждения голос Сохи, и она демонстративно закатывает глаза. – Он дурачок... Давайте лучше продолжать занятие. Добрая половина студентов – по большей части тех, что сидят близко к преподу – начинает кивать и вслух соглашаться, в то время как остальные – сидящие на задних рядах – выпаливают хохот и возбуждённое: «Мужик, ты чё творишь?». Бэмбэм, честно, не знает, к какой категории причислил бы себя, но наблюдать за этим Югёмом, во всяком случае, гораздо интереснее, чем выслушивать скучные речи угрюмого преподавателя – хотя ощущение, что если он как-нибудь окажется причастным к его деяниям, то с хорошей репутацией можно будет попрощаться, на цыпочках подкрадывается где-то сзади. – Итак, ребятки, – восклицает Югём, широко распахивая глаза. – Раздеться на паре прямо перед преподом – вызов принят! Что. Задние ряды заходятся в восхищённом гуле; кто-то даже аплодирует, кто-то просто ржёт. Между тем, Бэмбэм с осторожностью скашивает взгляд на препода, дабы глянуть на его реакцию; конечно же, ничего, кроме искреннего недоумевания на его бедном лице, он не находит. – Ким Югём, как это понимать?.. – Он просто снимает дурацкое видео, – поясняет Сохи; видимо, вот кто здесь главный любимчик всех преподавателей. – Давайте его игнорировать и заниматься. Конечно, попробуй тут игнорировать: Югём бесстрашно оттягивает и снимает синий галстук, бросая куда-то на стол, после чего принимается снимать футболку. Он совсем ничего не боится; или, быть может, только делает такое лицо, убеждая самого себя в том, что никаких последствий не будет. «К такому меня жизнь не готовила...», – думает Бэмбэм; при этом не может понять, хочется ему смеяться или же закричать. – Ким Югём! – тут преподаватель по-настоящему злится, и потому переходит на крик. – Что ты делаешь? Совсем с головой проблемы? Целиком и полностью игнорируя его – только улыбаясь ещё шире и загадочней – Югём приглаживает ладонью свои лимонные волосы. Теперь он без футболки, с оголённым торсом; жёлтые солнечные лучи ласково касаются бледной кожи, и всё это, несомненно, было бы очень красиво и даже круто, если бы не одно но. Это происходит прямо на первой паре первого учебного дня. – Итак, верх снят, переходим к низу, – игриво произносит Ким, чуть наклоняя экран телефона, после чего встаёт прямо на скамейку, наверное, чтобы всё и всем было прекрасно видно. – Я делаю это только ради вас, ребята, ха-ха. Бэмбэму кажется, что-то уже слишком; хотя мало ли, что ему кажется. Теперь, судя по пассивно-агрессивному выражению лица препода, начинается настоящее шоу «сдохни или умри». Телефон Югёма буквально трещит от сотен и тысяч сообщений, присылаемых зрителями трансляции; позади слышатся радостные возгласы; и он, несомненно, упивается всем этим вниманием, в центре которого так обожает быть. – Чувак, да ты крут! – Просто пиздец... – Хорошо день начался! – Гём-а, не делай этого, девочки же смотрят!.. – Да у этого психа беды с башкой! – Ты мой кумир... Многие аплодируют и восхищаются, в то время как студенты впереди – умная и интеллигентная прослойка группы – выдают какие-то осуждающие комментарии, бросают презрительные взгляды, вздохи и обращаются к преподу с просьбой продолжать пару дальше, как ни в чём не бывало. – Учитель-ним, просто выставите его за дверь! – раздражённо цедит сквозь зубы Сохи; однако, судя по лицу препода, он сейчас пребывает где-то за пределами физического мира и суровых реалий. Реалий, в которых Югём уже расстёгивает ремень. Как вдруг у Бэмбэма что-то импульсом подкатывает к горлу, заставляет сердце содрогнуться, и он, словно заражённый бешенством, подскакивает на ноги. Некоторые замечают это столь резкое движение; в том числе и Югём, удивлённо поворачивающийся в его сторону. Но только на этом Бэмбэм не останавливается; он кричит так громко, как только может, сам не отдавая себе отчёт в том, что именно произносит: – Югём, пожалуйста, не надо! Только тогда, когда после этого его полного паники возгласа наступает неловкая тишина – только тогда он понимает, что вообще только что сделал. – Бэмбэм?.. – удивляется Югём, после чего ухищрённо и даже с каким-то вызовом хихикает. – Почему «не надо»? – Эм... Ну... – Бэмбэм чувствует, как все смотрят на него, как пожирают его несколько пар глаз, и как выжидающе они глядят, ждут его дальнейших действиях; хотя он понятия не имеет, почему «не надо» и зачем вообще это крикнул. – Ну, это... Это немного... – Вау, Югём-хён! – к счастью, какой-то парень с телефоном в руках выручает его из неловкого положения, хотя и неосознанно. – Кто-то скинул тебе двадцать тысяч вон! Протяжное «ооо» проносится по аудитории, а на лице Югёма рисуется самодовольная ухмылка, словно он такого даже не ожидал, но совсем не против принять такой исход событий. – Так значит, мне продолжать? – Тут все хотят, – продолжает тот парень, внимательно глядя в экран своего телефона, – чтобы ты снял реакцию препода. – Оки! – кивает тот с энтузиазмом, потом бодро спрыгивает со скамьи, хватает телефон и направляет камеру не на кого иного, как на преподавателя. – Ну-ка, улыбочку, учитель-ним! – безобидный смешок. – Как вам, ребята? Такая ошарашенность на лице... – он зумит лицо препода, удивлённое и, кажется, ничего совсем не догоняющее. – Убери камеру! – взрывается Сохи, поднимаясь с места и агрессивно скалясь в сторону Югёма. – А это моя любимая одногруппница, – с добродушностью поясняет тот, переводя камеру на девушку. – Её зовут Сохи, она наша староста. Правда, она злая, ребята? Сохи в ответ на это только как-то надменно фыркает и, чуть успокоившись, садится обратно на своё место, взмахивая длинными чёрными волосами. – Вот поэтому все и считают тебя придурком, – заключает она. – Ничего подобного! – слышится чей-то голос с заднего ряда. – Мы его придурком не считаем! – Югём крутой! – Да, Югём лучший! – Оппа прекрасен... – Это самая интересная пара по истории за мою жизнь! – Эй, таец, ты его друг? Бэмбэм понимает, что это обращение было именно к нему, и потому поворачивается – чересчур суетливо – и сталкивается глазами с каким-то парнем с крутым начёсом на голове. В его взгляде читается вопрос, перемешанный с надеждой и предвушением; но Бэм, на самом деле, по-настоящему теряется, и выдавить из себя может только: – Ээ... Ну, я... Мы... – Да, мы друзья! – за него, однако, отвечает Югём. – Эй, Бэми, дуй сюда! Его улыбка светится в лучах утреннего солнца, волосы блестят и переливаются нежными персиковыми оттенками, и голос – такой красивый и энергичный, приободряющий и способный вселить хороший настрой одним только своим звучанием. Но самое странное – это то, что он что, только что назвал меня «Бэми»?! Сделав судорожный вдох и сглотнув, Бэмбэм натягивает улыбку и, всё-таки, подходит прямо к Югёму. На чужом лице он видит радость и предвкушение, а ещё бесстрашный настрой, кажется, на всё, что угодно, готовый, абсолютно ко всему. – Ну что, зажжём? – скорее утверждает, нежели спрашивает, Югём, и вздымает вверх руку, пока во второй зажимает телефон. Бэмбэм ничего не успевает ответить; более того, не успевает даже подумать – все вокруг взрываются радостным гулом и начинаются какие-то поддерживающие возгласы и крики, среди которых, в частности, Бэм отчётливо может расслышать: – Уху! Бэмбэм рулит! – Давайте, пацаны, зажгите! – Врубайте Big Bang! Я хочу увидеть, как они танцуют!~ – Пацаны, только гляньте на препода... – Ю-гём! Бэм-бэм! Ю-гём! Бэм-бэм! «Вау, что это за странное чувство?..» Югём уже внаглую запрыгивает на парту, ожидая, видимо, только одного: пока уже кто-нибудь включит на полную громкость какую-нибудь песню. Он протягивает Бэмбэму руку, зазывая к себе, и тот моментально теряется; но, всё-таки собрав всю волю в кулак, наконец хватает его руку и поднимается вслед за ним. Позади слышится галдёж, впереди виднеется охуевающее лицо препода, который явно после окончания пары отправится пить валерьянку, а рядом – рядом Бэмбэм видит Югёма, по-дурацки улыбающегося и бросающего вызов всему этому миру. И секунда, позволяющая ему насладиться таким количеством внимания и восхищения, проносится быстро-быстро, моментально, почти незаметно, оставляя только приятное послевкусие. Как вдруг – звенит звонок. Радостный гул перемешивается с невнятной речью и разговорами и постепенно стихает, преподаватель опускает голову и начинает перекрещиваться, студенты с первых парт неторопливо и аккуратно собирают вещи, и Бэмбэм, стоящий на столе прямо посреди аудитории, неожиданно ловит на себе взгляд Сохи – осуждающий и презрительный. Нет; скорее даже отчаянный и обиженный. Она быстрее всех выбегает из аудитории, будто таким образом говоря: давай, иди за мной и попробуй объясниться, почему ты так ведёшь себя в первый же день учёбы. Ты ведь новенький, а я, как староста, такие надежды на тебя возлагала. – Сохи! – кричит Бэмбэм и тут же, спрыгнув со стола, бросается за ней. Ему приходится растолкать нескольких людей, рисующихся перед глазами, и, чуть не спотыкаясь, высунуться в коридор, который стремительно заполняется людьми. Однако Сохи уже нигде нет, словно она взяла и просто-напросто испарилась; Бэмбэм разочарованно вздыхает, а потом ощущает, как кто-то хлопает его по плечу. – Хэй, ты крутой, чувак, – бросает прямо на ухо какой-то парень, выходящий из аудитории. – Да-а, – подхватывает кто-то ещё, с нескрываемой улыбкой глядя на Бэма. – Наконец-то у нашего Югёма будет коллега по безумствам. – Точно подмечено! – ещё чей-то голос. – Этот год обещает быть весёлым! Они говорят что-то ещё, минуя Бэмбэма, так и застывшего статуей в коридоре; он сам не знает, почему, но тело словно парализует. Похвала, восхищение, внимание и, несомненно, одобрение едва ли не половины одногруппников – кажется, такого он в своей жизни ещё никогда не встречал. Поэтому сейчас он оказывается совершенно безоружным, без понятия, как реагировать и что думать; так и стоит, вплоть до тех пор, пока чья-то большая рука не ложится на его плечо. – Ты чё, дзен словил? Это Югём. Услышав его воздушный, почти что под кожу вкрадывающийся голос, Бэмбэм тут же вздрагивает и отмирает; взгляд почему-то хочется опустить, а на губы натянуть улыбку. – Да я просто... – Слушай, не связывайся с Хан Сохи, – произносит Югём; твёрдо и настойчиво. – Она не та, за кого себя выдаёт. Шум в коридоре быстро стихает, и студенты уже скрываются за первым поворотом; наступает тишина, вопреки своей структуре – бодрящая и такая желанная, и они остаются здесь одни. Из прямоугольного окна виднеется высокое дерево, бьющее веткой прямо в стекло, заставляющее зелёную листву шуршать о его поверхность. Бэмбэм думает, раздумывает, рассуждает, и, в конце концов, приходит к выводу, что спросить надо вслух и напрямую: – Как думаешь, с кем мне выгоднее водиться для своей репутации: с Сохи или с тобой? Он не боится показаться прямолинейным и даже не опасается взглянуть Югёму прямо в глаза, снизу вверх; у того они чёрные-чёрные, непроницаемые и почти что блестящие, так идеально сочетающиеся с пушистыми локонами цвета самого яркого солнечного дня. Он и сам напоминает солнце; правда, чуть-чуть покорёжевшееся, с натянутой наскорось футболкой и свисающим галстуком, потрёпанными волосами и загадочной, пытающейся скрыть что-то за собой, улыбкой. Бэмбэм даже представить себе не может, какой он на самом деле человек. – Конечно же, со мной, – уверенно и без капли сомнения заявляет Ким, и его улыбка становится ещё ярче и на пару градусов теплее. – Тебя будут считать крутым не только наши одногруппники, но и мои подписчики. Я тебя уже прославил! – Прославил? – удивляется Бэмбэм, отшагивая назад, и его голос эхом разносится вдоль стен пустого коридора. Югём хитро прищуривает глаза, после чего тыкает что-то в своём телефоне – только сейчас Бэмбэм замечает этот кислотно-радужный чехол – и, спустя пару секунд, тычет этим телефоном прямо другу в глаза. – Та-даа! – пропевает он восторженно. – Мой канал! Можешь посмотреть, какие тут видео!~ Яркая полоска со множеством выедающих глаза стикеров и эмоджи, радужная надпись «MadYuGyeom», милое селфи с жёлтыми сердечками на фотографии профиля и довольно не скромное число подписчиков – около десяти тысяч – тут же бросаются в глаза; Бэмбэм от удивления и, возможно, излишней яркости и броскости даже приоткрывает рот. Югём же одёргивает руку обратно и принимается листать сам, при этом озвучивая: – В этом видео я прокрался в школу, ха-ха, да, весело тогда было... Здесь я нарядился в девушку, – с каждым словом его голос звучит всё громче и громче. – О, а здесь смешал колу с ментосом. А это моё любимое: здесь я прокрался на крышу стройки и убегал от охранника... Бэмбэм? Он улавливает на чужом лице разрастающееся ахуеваение – эмоция, которую ни с чем нельзя спутать. Бэмбэм хлопает глазами и нервно отсмеивается, при этом отчётливо осознавая, как фальшиво звучит его смех и как неловко он совсем выглядит. – Да уж, а ты рисковый, Ким Югём... – проговаривает он искренне. Тот улыбается в ответ, а потом, как ни в чём не бывало, напрямую спрашивает: – Хочешь стать моим соведущим? – Что?! – выпаливает тот. – Хочешь стать моим соведущим? – невозмутимо повторяет Ким. – Да нет, я услышал, я... – Бэмбэм мнётся и задумчиво чешет затылок. – Эм... А на каких видео ты специализируешься? – В основном, на «Вызов принят», – отзывается тот, беспечно ведя плечом. – Выполняю всякие безумные идеи, которые мне предлагают подписчики. Это очень весело. – Хах, ну, честно говоря, я даже не знаю... – проговаривает тот, всё ещё неловко улыбаясь, и прячет руки куда-то в карманы штанов. Югём молчит ещё некоторое время, тоже без конца улыбаясь, но – как-то загадочно и нечитаемо. От него пахнет дымом, одуванчиками и старыми олимпийками. И ещё – чем-то сладким. Трудно понять, чем именно. Он неторопливо подходит к окну, к которому навязчиво лезет шуршащая листва, и запрыгивает на подоконник; Бэмбэм внимательно наблюдает за каждым его движением. – Считай, что это был не вопрос, а требование, – произносит он, пронзая старшего двумя непроницаемыми глазами. – Ты обязан стать моим соведущим. Зашибись. Бэмбэм не знает, как на это реагировать, и не знает, что сказать; он даже не может предположить реакцию этого Югёма, если, например, ответит отказом. Он ведь совсем его не знает; не знает, но – чувствует, даже отсюда чувствует, какая же насыщенная и яркая у него жизнь, какое смелое поведение и безумные идеи, яркие жёлтые волосы и кеды с лепестками цветов в шнурках, дорогая видеокамера где-то под рукой, поглощающий детский взгляд, кислотная радуга, неоновые звёзды, летающие тарелки, блеск, свет, яркое-яркое солнце. – И почему тебе так важна репутация?.. – интересуется он слегка неохотно, поднимая брови на лоб, и этот вопрос ставит Бэмбэма в ступор – кажется, уже не первый раз за этот день. – Ну, я... – мямлит он, скашивая глаза куда-то в пол. – Это связано с моим прошлым. Я не хочу об этом говорить. Бэмбэм – совершенно другой, Югёму в напарники никак не годящийся. У него вся жизнь – покрыта мраком, и ослепительное яркое солнце там не светит; только хмурый полумесяц, выплывающий над головой на бледно-бежевом закате солнца, а мир ослепляет, разве что, только блеск с собственного пиджака какого-нибудь дорого бренда. Он в родном Таиланде не был любимцем друзей, учителей, семьи или вообще кого бы то ни было, потому что закрывался от мира, заглушая его музыкой в наушниках и прячась среди высоких серых зданий Бангкока. И теперь вдруг в его жизни появляется такой человек, как Ким Югём, разбавляющий его нежно-бледные краски жизни своим ярким и кислотным цветом, голосом, взглядом. – Почему не хочешь? – спрашивает он, и, кажется, ничто в этом мире не способно удержать его от любопытства; даже такие понятия, как «тактичность» и «не твоё дело». Но Бэмбэм не грубит ему в ответ и даже не отнекивается, потому что делать так не привык; только садится рядом, опираясь на подоконник и облокачиваясь спиной к холодному стеклу. – Теперь я хочу начать новую жизнь, – бросает он и вздыхает; то ли радостно, то ли печально. – Того меня больше нет. Всё, я другой, у меня другая жизнь, и старую я вспоминать не хочу. – Поэтому ты и переехал в Корею? – интересуется Югём, склоняя на бок голову. – Да, – бросает тот с полуулыбкой. – А ты догадливый. – Конечно, – широкая, гордая улыбка, больше походящая на ухмылку. – Я ведь Ким Югём. В этом коридоре совсем тихо и пусто, и только шуршание листвы за спиной выдаёт реальность происходящего. Бэмбэм здесь оказывается совсем безоружным и готовым к чему угодно, но не один, а – наедине с этим странным парнем по имени Ким Югём. Но, как ни странно, он даже не чувствует никакой опасности, исходящей от него; совершенно ничего враждебного или неприятного. Зато чувствует – бесстрашие и принятие всех и вся в свой огромный маленький мир. Чувствует – насыщенность и переливание всеми существующими цветами, как яркими, так и тёмными. Чувствует – теплоту и свет, поглощающие с головой и даже не спрашивающие разрешения, но не принимающие отказа. – Ладно, Бэми, – слышится в окружающей тишине бодрящий голос. – На сегодня у меня уже запланировано несколько вызовов, и если начнём прямо сейчас, то всё успеем. – Прямо сейчас? – удивляется Бэмбэм, поворачиваясь на него с вопросом в глазах. – Но ведь у нас ещё пары... – У нас ещё весь день! – заявляет тот, резко спрыгивая с подоконника на пол и глядя на друга своим безумно ярким, блестящим взглядом. И не успевает тот одуматься – как Югём тут же хватает его за руку, тащит за собой под шум звонка, зазывающего всех студентов на очередную скучную пару. И Бэмбэм даже не понимает, что именно в этот момент его жизнь действительно меняется. После невыносимо утомительного занятия по английскому языку, которое вела явно новенькая и ещё не успевшая освоиться молодая преподавательница, Югём отводит Бэмбэма в столовую. Там народу полно, и, думает Бэм, если бы не Югём – он бы точно потерялся в первую же минуту. Они покупают несколько чашек разного кофе и, пока садятся за стол, младший вынимает камеру, объясняя это тем, что одним из вызовом, предложенных ему, было: «смешать все виды кофе в столовой и выпить залпом». Конечно же, на предупреждения Бэмбэма об опасности для здоровья он не реагирует от слова «совсем». Эспрессо, маккиато, латте, каппучино, и даже американо – Югём всё заливает в одну большую бутылку, которую специально притащил с собой. Бэмбэм снимает его на камеру, с которой, на минуточку, едва умеет обращаться, и не удерживается от смеха, когда тот начинает пить эту безумную смесь залпом, не давая себе остановиться ни на секунду. Югём выдерживает это только благодаря своей силе воли – ну, а ещё ради подписчиков – и потом говорит, что это было очень-очень горько, даже сахар и молоко не спасли ситуацию. Бэмбэм шутит, что теперь у младшего бодрости хватит на пару дней вперёд, и под оглушительный звонок они отправляются на последнюю пару – по философии. Она тоже оказывается такой, что описать можно только одним словом: «скучно». Кажется, что в этой Академии вообще нет нормальных преподавателей, так как и этот старичок, ведущий философию, довольно строгий, серьёзный, и, как и остальные, без чувства юмора. Впрочем, всю пару Бэмбэм только и делает, что клюёт носом, пытаясь не заснуть, и выслушивает вкрадчивый шёпот Югёма о том, что следующим их заданием будет станцевать посреди коридора танец африканского племени. Как только звенит звонок с пары, они первые выбегают из аудитории; вернее, Югём, как бешеный, срывается с места, а Бэмбэм только вынужден последовать за ним, как беспокойный родитель за неугомонным ребёнком. Там, в коридоре, он включает какую-то странную песню по просьбе друга, и, вновь взяв камеру в руки, снова превращается в оператора. Наблюдать за танцующим Югёмом, каждое движение которого максимально странно и вместе с тем забавно, под старинную латиноамериканскую мелодию – просто невозможно без смеха, которым он взрывается так, что даже камера в его руках трясётся. Реакция других студентов, проходящих мимо по коридору, впрочем, стоит того, чтобы её заснять. И вот, когда большинство уже начинает расходиться по домам, кто-то ещё тусуется во дворе академии, а некоторые отправляются в столовую – Югём тащит Бэмбэма на первый этаж, где почти всегда тихо и никого нет. Там они занимают первую попавшуюся скамейку, и младший, почему-то, до последнего не говорит, что они собираются делать. – Так какое задание? – интересуется Бэмбэм, пока тот пихает ему камеру и принимается рыться в собственном рюкзаке; неоново-малиновом, с переливами в синий и фиолетовый. Очень даже в его стиле. – Югём? – Хи-хи, сейчас узнаешь... – загадочно шепчет он, наконец, вынимая из рюкзака какую-то небольшую серебристую сумочку. – Итак, Бэми, сейчас я... Сделаю тебе макияж! – Что? – тот от неожиданной новости даже шарахается, округляя глаза. – Не надо! Я не хочу макияж! – Ой, да брось, Бэми, – Югём щурится хитро-хитро. – Это не просто макияж. Это «макияж за одну минуту»! – Тогда я тем более не согласен! – не удерживается тот, повышая голос. – Ты что, не доверяешь рукам мастера? – П-почему именно я жертва? Давай лучше я тебе макияж сделаю! – Но подписчики хотят, чтобы я сделал его именно тебе! – Что? – Вот, смотри, – Югём тут же хватает свой телефон, тыкает куда-то со скоростью света, и уже через пару секунд протягивает его Бэмбэму. – Читай комменты. Бэм с лёгким сомнением берёт его телефон в руку и только потом глядит в экран. То самое видео, на котором он вместе с Югёмом соревнуются в поедании тайской еды, пестрит всевозможными комментариями, и, даже не читая их, а лишь пробегаясь глазами, Бэмбэм уже понимает, что большинство из них – довольно-таки положительные. «вау, этот бэмбэм такой милый! теперь у меня новый оппачка~» «обожаю этот момент на 12:08. бэмбэм, ты невероятно крут!» «организую фан-клуб бэмбэма. ребята, кто со мной? -w-» «я тооооже хочу увидеть, как ты делаешь бэми макияж! ждём видос!!» Бэмбэм бы, в самом деле, соврал, если бы сказал, что ему не нравятся до ужаса эти комментарии. И даже какое-то странное чувство – вроде того, что не хочется этих людей разочаровать – подкрадывается к кромке сознания, так и шепчущее сделать какую-нибудь безумную вещь ради ещё одной порции комментариев, и он уже даже почти готов сказать Югёму, что готов совершить подвиг во имя славы и разрешить ему сделать макияж, как вдруг. – Ну и чем вы занимаетесь? Над ними двумя вырисовывается чья-то тёмная тень; Бэмбэм тут же вздрагивает и поднимает глаза. К счастью, а может, и не к счастью, это оказывается Им Джебом, староста с третьего курса. – О, Джебом-хён! – восклицает Югём, приветственно улыбаясь; однако ответной реакции не следует. У старшего взгляд холоден и непоколебим; Джебом – безродный и упрямый пёс. У него волосы чёрные обрамляют щёки, и он глядит – выжидающе, испытывающе даже, готовый в любой момент напасть и растерзать, как хищник жертву. А может, Бэмбэму это только кажется; потому что Югём со старшим очень прост и дружелюбен. А может, он просто со всеми так дружелюбен. – Только не говори, что ты заставляешь новенького снимать с тобой видео, – проговаривает Джебом как-то сухо; и выходит очень строго, хотя, кажется, совсем не намеренно. – Не стоит, Бэмбэм. Вы молодые, шутливые, вам всё легко... – Я не заставляю! – резко возражает Югём, перебивая его. – Бэм-а, скажи, я не заставляю? – А? Ну, да, – опомнившись, тот лихорадочно кивает. – Я сам, по собственной воле. Кажется, Джебома это не убеждает, судя по его хитроумному прищуру; у него глаза чёрные-чёрные, и в них отражается нечто, никому, кроме него самого, не ведомое. – И вообще, хён, – начинает Югём приободрённо, дабы перевести тему. – Ты чего такой мрачный? И почему опять без своего бойфренда? У Джебома глаза вдруг по-настоящему загораются, и он прямо-таки шипит (был бы котом, точно бы шерсть дыбом встала): – Т-ты...! – Спокойно! – Югём вытягивает руку в знаке «стоп». – Бэмбэм не в курсе, но он точно никому не расскажет. – Что не расскажу? – интересуется, наконец, сам Бэмбэм, и переводит вопросительный взгляд с Югёма на Джебома, с Джебома на Югёма, и ещё раз, и обратно. Югём горделиво улыбается, и, кажется, даже светится, уже заранее довольствуясь ответом, который секундой позже срывается с его губ: – Джебом и Джинён встречаются. – Югём! – разозлённо шипит Джебом, сверкая полным опасливости и вместе с тем раздражения взглядом. – Да всё норма-а-ально, – беспечно протягивает младший. – Бэмбэм, ты же никому не расскажешь, да? Но Бэмбэма уже успело захватить молчаливое удивление, чтобы у него остались хоть какие-то силы ответить на этот вопрос. Тем не менее, выдержав короткую паузу, а так же убийственный взгляд Джебома на себе, он всё-таки кивает, спохватившись, и тараторит: – Конечно, я никому не расскажу, я заберу эту тайну с собой в могилу! – Это уже перебор, – хихикает Югём; а потом снова поднимает взгляд на старшего. – Ну, так где Джинён-хён? Джебом прикусывает губу, и атмосфера вокруг заметно тяжелеет, а ещё леденеет и ложится на кожу беспощадными мурашками. Бэмбэм напрягается; ещё чувствует, как напрягается и Югём рядом, хотя по его лицу это совершенно не заметно. – Вчера... – начинает Джебом как-то остранённо. – Вчера Джинён попал в аварию. – В аварию?! – переспрашивают Югём и Бэмбэм в унисон. Джебом коротко кивает. – По пути на вечеринку он попал в автокатастрофу, – отчеканивает он, и кажется, словно каждое слово даётся ему с трудом. – Сейчас с ним всё хорошо, отдыхает в больнице. – В больнице? Бедный хён! – восклицает Югём, прикладывая ладони к щекам. – Хотя, вообще-то, я всё ещё обижен на него за тот случай с раздевалкой, так что- – Не вздумайте навещать его, – отрезает Джебом; чётко и уверенно, без объяснений. – Что? – спрашивает Бэмбэм, и брови его ползут к переносице. – Почему? – Ему нужно отдыхать, – только и бросает старший, не подпуская к своему голосу каких-либо эмоций. – В том числе и от вас. И, не давая им и слова сказать, резко отворачивается и уходит. Шаги его эхом плетутся вдоль стен пустого коридора; пока Югём кричит ему вслед что-то вроде того, что был очень рад повидаться, Бэмбэм раздумывает над его словами. «Не вздумайте навещать его...». Хм, звучит неубедительно. А все свои странные идеи, что спонтанно приходят в голову, Бэмбэм привык игнорировать. Но, к сожалению, он уже решил, что в жизни надо что-то менять. Соответственно, пора прислушаться к своим сумасшедшим идеям и последовать им хоть раз. Да, это гениально.✯✯✯
Марк Туан – какой-то невероятно сложный механизм, необъяснимая аксиома и никому не понятное правило. Он держится холодно и отстранённо от всех, посещает спортивный зал академии только тогда, когда там никого нет, и ни с кем не общается. Люди слишком скучные для него и слишком интересные одновременно, но у него нет сил и желания иметь с ними что-то общее – всё общество, на его взгляд, пропитано фальшью, наигранностью и подхалимством, а ещё ссорами и конфликтами. Марку такое не нравится, а нравится ему, пожалуй, только одна вещь: баскетбол. Спортивный зал пуст и погружён в тень; Марк никогда не включает свет, ему хватает и узеньких полосок из окон, выглядывающих из-под высокого потолка. Он берёт баскетбольный мяч, тяжёлый и массивный, и принимается отстукивать его ладонью по полу, как и всегда, сто двадцать раз. Глухие хлопки сотрясают окружающую тишину, и Марк ловит себя на мысли, что эта тишина ему очень даже по душе. Когда мысленный отсчёт минует отметку в пятьдесят два удара, позади раздаются тихие шаги, уверенно приближающиеся к нему. Марк по привычке вздрагивает и, схватив мяч, оборачивается с некоторым испугом в глазах. Он видит Джексона; спокойного и в чём-то даже уставшего, словно забившего на что-то важное или неважное, но совершенно точно – невозмутимого. Присутствие Марка в этом зале его нисколько не смущает, а может, даже наоборот – он пришёл намеренно, именно к нему. Марк думает, что его уже ничем не удивить, когда вдруг Джексон становится напротив него и без эмоций протягивает бутылку ярко-салатовой газировки. Марк переводит вопросительный взгляд с этой газировки на Джексона, но не ловит в глазах напротив никакого объяснения. И, не долго думая, молча отворачивается, ещё и отступая на пару шагов, и продолжает дальше отстукивать мяч. Пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять... Джексон ни капли не удивляется и не смущается; возможно, он даже был готов к такому исходу событий. Поэтому он только пожимает плечами и прячет газировку обратно в карман ветровки; она у него чёрная-чёрная, с эмблемой креста на спине, такого тёмно-красного, что можно даже ненароком перепутать с кровью. Джексон Ван до одури странный и непонятный. Он читает фантастические книги, ходит в музеи с самыми загадочными экспонатами и коллекционирует скандальные новостные журналы, чтобы можно было читать и перечитывать их, если вдруг когда-нибудь станет скучно. Хотя скучно ему не бывает почти никогда, и его это, в принципе, устраивает. Не устраивает только Марка, вынужденного постоянно прятаться от него по углам, а есть попался, то выслушивать странные мистические истории и бесконечные неудачные подкаты. – И давно ты тут играешь? – интересуется Джексон, пряча руки в карманы и делая поворот вокруг своей оси, пробегаясь взглядом по потолку. – Зачем ты пришёл? – обрывает Марк, после чего продолжает сосредоточенно считать удары уже вслух: – девяносто восемь, девяносто девять, сто... – А что, нужна какая-то особая причина, чтобы увидеть того, кто тебе нравится? – усмехается Джексон, игриво вздёргивая брови. Иногда он раздражает. Так сильно раздражает, до скрежета в зубах и закатывания глаз. Всегда. – Я уже сказал тебе не ходить за мной, – чеканит Марк, взгляда даже не поднимая. – Иди отсюда. Сто десять, сто одиннадцать... – Хэй, – зовёт Джексон, выплывая прямо перед ним; но тот, однако, всё равно не смотрит. – Перестань ломаться, я уверен, однажды ты захочешь со мной встречаться. Есть вещи, которые не меняются никогда, и у Джексона уже вошло в привычку везде таскаться за тихим и обособленным от всех Марком, пытаясь флиртовать с ним. Однажды он даже назвал его «крашем», но Марк раздражённо пообещал его придушить, поэтому больше Джексон так не рискует. Но, признаться, он был бы не против, если бы тот действительно его придушил. – ...Сто девятнадцать, сто двадцать, – ещё громче, чем прежде, произносит Марк, а потом, схватив мяч обеими руками, устремляет взгляд куда-то за Джексона. Он оббегает его – тот даже заметить не успевает – и, настигнув нужной зоны за три широких шага, забрасывает мяч прямиком в кольцо. Он делает это так профессионально, да ещё и сбоку – будто учился этому всю жизнь, точно от рождения. Мяч падает на мощёный деревяшками пол, отпрыгивает от него в воздух, после чего падает Марку прямо в руки. Джексон наблюдает за ним с молчаливым восхищением в глазах, близкому к влюблённости – хотя, может, это она и есть, ведь по лицу Джексона никогда не понятно, о чём же он на самом деле думает. – Уау, ты настоящий мастер, – проговаривает он одними губами; голос – низкий, чуть-чуть хриплый и такой притягательный. – Ты даже круче, чем я. Марк оборачивается на него с холодным безразличием во взгляде; Джексон его, в самом деле, раздражает. Раздражает своей навязчивостью, копной каштановых волос и глазами тёмно-шоколадного оттенка. И, всё же, где-то в глубине души он не может отрицать, что если бы не было Джексона – он не знает, как бы вообще выжил. – Я вроде сказал тебе идти отсюда, – сухо цедит он. – Я с друзьяшками Сохи не вожусь. – Я ей не друг, – отзывается Джексон, тем не менее, сохраняя спокойный тон. – Ты же знаешь, я уже сто раз говорил. Она просто девушка моего брата. – А я уже сто раз говорил тебе, что меня это не волнует, – шипит Марк. – И с людьми из Совета я связываться не хочу и не буду. Что тебе в этом непонятно, идиот? Джексон, вообще-то, совсем не идиот; просто он сдаваться и опускать руки не привык, а привык – никогда не отчаиваться, улыбаясь любой неудаче, встречающейся на его жизненном пути. Возможно, упёртость Марка – всего лишь одна из таких временных неудач, верно? – Я, вообще-то, пришёл не просто так, – бросает Ван, деловито ставя руки на талию. – Хочу попросить об одолжении. Марк глядит на него, как на как-нибудь придурка или сумасшедшего, только что сморозившего лютую бредятину. – Ага, щас, – отрезает он. – Даже не рассчитывай. Джексон незаметно вздыхает, так, будто именно этого ответа и ожидал; потом подходит к Марку поближе, бесцеремонно кладёт руку ему на плечо и поднимает голову, глядя исподлобья – Хотя бы дослушай до конца, – просит он. У Марка взгляд незаинтересованный и отрешённый, в чём-то даже депрессивный; он продолжает выжидающе молчать, тем самым позволяя себе действительно дослушать до конца. – В общем, у моего «отца» день рождения четырнадцатого, поэтому моя приёмная семья устраивает банкет, – терпеливо объясняет Джексон, сам не зная, на что надеется. – Я хотел бы, чтобы ты пришёл туда. Марк выдерживает недолгую паузу, такую давящую и гнетущую, а потом с лёгкостью ведёт плечом, сбрасывая чужую руку. – Я отказываюсь, – равнодушно произносит он. – И почему ты называешь этих людей своей приёмной семьёй? Они всего лишь позволили тебе жить с ними. – Вот именно! – уголок губ стремительно ползёт вверх. – Они обеспечили меня крышей над головой и всем остальным, пока я приехал на учёбу. И они так добры ко мне, словно бы они и правда моя временная семья, – он слабо вздыхает. – Ну, моего брата это не касается... – Они сделали это только потому, что они богатенькие, – фыркает Марк. – И потому, что ты был лучшим учеником в гонконгской академии. И причём здесь вообще я? – Мне сказали, что я могу позвать одного гостя, – Джексон вновь вздёргивает бровями вверх-вниз. – Понимаешь намёк? Марк только щурится с презрением нескрываемым на это; в окружающей темноте зала его волосы кажутся тёмно-тёмно алыми, даже бардовыми или вообще – чёрными. – Нет. – Да, – теперь Джексон азартно улыбается, не пытаясь этой улыбки скрыть. – Приходи на банкет по адресу, который я отправлю, четырнадцатого числа. Подарка никакого не нужно, только на входе ты должен будешь сказать, что «пришёл от Джексона». Будет весело, и еда там изысканная, – он скашивает оценивающий взгляд вниз. – Ты хоть поешь, а то такой тощий, как скелет. – Ты издеваешься? – выдыхает Марк раздражённо, изо всех сил удерживаясь, чтобы прямо сейчас просто не взять и не уйти. – На этом банкете сто процентов будет какая-нибудь элита и всякие миллионеры. Я что, по-твоему, на богатого мальчика похож? – Ну хватит, Марк, – младший на это нарочито громко отсмеивается. – Можешь приходить в чём угодно, тебе никто и слова не скажет. Кстати, я тебя и с их сыном познакомлю, – он щёлкает пальцами. – Ну, с моим братом, то есть. Его зовут Чхве Ёнджэ. Младшенький семьи Чхве. Марк лишь пронзает его ни капли не воодушевлённым взглядом, – Не хочу я с ним знакомиться. и, отвернувшись, шагает куда-то в сторону кладовки, куда все обычно складывают футбольные, волейбольные и баскетбольные мячи. Джексон не пытается его остановить и даже не хватает за руку; только оборачивается за ним, внимательно наблюдая за траекторией. Тот швыряет мяч куда-то вглубь кладовки, а потом захлопывает дверь; он выглядит сегодня, пожалуй, даже более задумчивым и грустным, чем обычно. – Ну, пожалуйста, Марк-и, – умоляюще протягивает Джексон, когда понимает, что другие методы уже не подействуют. – Если ты не придёшь, то я не выдержу. – Джексон. Он неожиданно останавливается, замирая на месте, словно статуя; локоны красные спадают ему на лицо, закрывая глаза. Джексона настораживает что в его голосе, и он, нервно сглотнув, спрашивает: – Что?.. – Если я действительно приду на этот банкет, то я хочу кое-что попросить взамен. Марк поднимает голову и глядит на него; даже несмотря на всю эту окружающую темноту, на волосы, частично закрывающие глаза, Джексон всё равно может разглядеть какой-то отблеск на дне чужих зрачков; осторожность, печаль и дикое одиночество, плещущееся в чужой мглистой радужке. И, возможно, даже собственное отражение. – Пожалуйста, держись от меня подальше. (Тебе лучше не знать, что я собираюсь сделать.)‹‹ те времена, когда всё только начиналось, были ужасно прекрасными, и я до сих пор вспоминаю их с теплотой на сердце. но мне становится грустно от той мысли, что в то время я понятия не имел, к т о я т а к о й . ››
– ღღღ –