ĵøppíņģ
“это место для вечеринки, но куда ты торопишься?
мы будем танцевать здесь всю ночь”
***
Приятная ушам мягкая мелодия пианино, переливающиеся друг в друга ноты, скольжение тонкими пальцами по клавишам; всё это прекращается, стоит только ему услышать неожиданный хлопок дверью, от которого, кажется, содрогаются даже стены.
– Тэмин? Ты пришёл!
Мальчик с розовыми волосами спрыгивает со стула и бросается на пришедшего, заключая его в крепкие объятия; он всегда так делает.
– Хватит, Бэк! – смеётся тот; длинные пряди, отросшие уже чуть ниже плеч, попадают ему прямо в глаза. – Мы не виделись всего один день!
Бэкхён отпускает его; яркая, почти что солнечная улыбка не слезает с его губ. Тэмин думает, что она не пропадает «никогда» – настолько никогда, насколько это слово только можно растянуть. В музыкальном классе, в котором они находятся, довольно тихо и даже темно из-за задвинутых штор; такая обстановка словно успокаивает и бережёт от всего того, что может случиться, стоит только придти остальным и включить свет.
– Прости... – виновато бросает Бэк. – Я уже заскучал. Ну, ты же знаешь... – незаметный, но грустный выдох. – У меня больше нет друзей.
Тэмин, конечно, знает. Родители Бэкхёна очень влиятельные и богатые, а потому очень строгие и дотошные; они тщательно фильтруют его круг общения вплоть до последнего знакомого, следят даже за учителями, которые обучают его на дому. Это тяжко, и Тэмин уверен: будь он на его месте – точно бы такого не выдержал.
– Ну, достаточно ведь и одного друга, – чтобы как-то подбодрить старшего, произносит он, – если он настоящий, да?
Бэкхён улыбается ещё шире, хотя Тэмин улавливает в улыбке этой натянутость, и согласно кивает. А потом вынужденно и неторопливо садится обратно на стул, принимаясь глядеть пианино.
– Мне надо репетировать... – вздыхает он с усталостью. – У меня ведь скоро концерт.
– Как-то ты не очень рад по поводу концерта, – замечает Тэмин. – Что случилось?
Бэкхён снова вздыхает, и снова – устало.
– Родители.
Тэмин на это многозначительно кивает головой; кажется, все проблемы Бэкхёна именно из-за его родителей. Ну, почти все.
– Мм, опять они...
Он не может скрывать, как сильно переживает за своего друга. Его богатые родители его вовсе не любят. Таким, какой он есть, и таким, каким он должен быть – не любят.
– Я так не хочу выступать на этом концерте, – признаётся Бэкхён. – У меня нет ни малейшего права на ошибку. Они хотят, чтобы я был идеальным.
Тэмин обохдит пианино с другой стороны, проводит пальцем по его чёрной гладкой поверхности; оно, кажется, совсем никогда не покрывается пылью.
– Хочешь, сбежим?
– Что? – щурится Бэкхён, на секунду думая, что не так расслышал.
– Сбежим. Давай сбежим, – повторяет Тэмин, и его слова приобретают твёрдость и уверенность. – Сбежим от этих жестоких взрослых. Давай?
Похоже, Бэкхён воспринимает его слова не иначе, как неудачную шутку.
– Куда мы сбежим?.. – протягивает он. – И, к тому же, я не могу так подвести родителей прямо перед отчётным концертом...
– Тогда давай сбежим
после концерта, – предлагает Тэмин, наклоняясь в бок, и в глазах его сверкает какой-то энтузиазм и, быть может, излишняя самоуверенность. – А куда – не так уж важно. Хмм, можешь жить у меня!
– Если ты предлагаешь сбежать к тебе, – замечает Бэкхён со слабой полуулыбкой, – тогда это не «мы» сбежим, а только «я» сбегу.
– Какая разница? – усмехается тот. – Главное, что ты избавишься от этого груза и поймёшь, что же такое свобода!
Бэкхён хмыкает себе под нос. Чёлка прячет его взгляд, который резко отдаёт холодом и чем-то ещё, напоминающим отчаяние.
– Ты всегда говоришь о каких-то глупых несуществующих вещах, – бормочет. – «Свобода», «любовь»...
– Но они не «несуществующие», – возражает, тем не менее, Тэмин. – Они вполне себе реальные.
– Мой папа так не считает, – бросает тот. – Он говорит, что всё в мире можно купить за деньги. Если что-то нельзя купить за деньги, значит, этого нет.
– Но... Но я ведь люблю тебя, – всё ещё возражает Тэмин, и всё ещё с излишней решительностью. – И не за деньги.
Бэкхён чувствует, как стремительно краснеют его щёки, а глаза распахиваются чуть шире, чем обычно.
– Ты меня любишь?!
– Эй, любовь может быть не только романтической! – зная, о чём тот подумал, Тэмин тут же пихает его в бок. – Но, как друга, я тебя люблю. Может, даже немного больше.
На это Бэкхён улыбается; грустно, отдающе печалью и безнадёжностью, а ещё благодарностью; улыбается.
– Ты единственный...
Он не успевает закончить фразу, потому что дверь неожиданно распахивается, и в класс входит – даже вбегает – ещё несколько подростков. Тэмин их отлично знает, поскольку это их очень любимые одноклассники, не упускающие ни одной возможности повысить свою самооценку и самоутвердиться за счёт принижения других. А подростки в их возрасте, как известно, очень и очень жестоки.
– О чём вы разговариваете? – тут же начинает один из них, наиболее, пожалуй, бесячий. – Заниматься не пробовали?
– Да! – подхватывает его, точно такой же противный, дружок. – У Бэка скоро концерт, а он не готов, ахахаха!
– Они говорили про то, что всё можно купить за деньги, – вступает и девочка, одна из выскочек, возомнив, похоже, из себя самую умную. – Бэк же постоянно выпендривается тем, что у него много денег.
– А мне плевать, – вторит её, однако, не отличающаяся умом подружка. – У меня папа мэр, а бабушка в суде работает.
– Бэк даже в школу не ходит, – ещё чей-то писклявый голос. – Тупые мажоры, считают, что им всё можно.
– Раз ты сказал, что всё можно купить за деньги, так купи любовь, ха-ха.
– Я буду снимать, как он опозорится на концерте.
– Не понимаю, как ты, Тэмин, можешь с ним дружить. Ты гораздо круче его!
– И умнее!
– А я видел, как Бэк рассматривал труп сбитой кошки.
Тут – внезапно – Бэкхён больше не выдерживает и по-настоящему взрывается:
– Не было такого!
Он даже не знает, кто это сказал, поэтому, на всякий случай, оглядывает всех и каждого из пришедших своим раздражённым взглядом. Ему больно, а Тэмину больно вдвойне; потому что его – любят, а Бэкхёна – нет.
Поэтому он нисколько не удивляется, когда с этого дня Бэкхён практически перестаёт вечно улыбаться; точнее, он всё ещё улыбается, но – не так. За этой улыбкой скрывается боль и одиночество, которые от кого угодно Бэк может спрятать; но только не от него. И Тэмину тяжело видеть, как он изо дня в день становится всё более мрачным и замкнутым, и всё сильнее жмёт на клавиши во время игры, будто хочет продавить их до самого пола и уничтожить.
А в один из дней его улыбка и вовсе пропадает. Он приходит на занятие холодным и грустным, а потом бесцеремонно пихает Тэмину какую-то бумажку.
– Бэк? – не понимает тот, беря её с некоторой растерянностью, пытаясь разглядеть в глазах друга хоть что-то тёплое или знакомое. – Что это?
– Билет на концерт, – ровно чеканит тот, – где я буду выступать.
Тень, в которую погружена добрая половина класса, спадает на половину его лица, и от этого он кажется Тэмину ещё более незнакомым; каким-то не таким, как обычно.
– С-спасибо, конечно, – он находит в себе силы натянуть улыбку, – но я же и сам могу купить-
– Всё ведь можно купить за деньги, – обрывает тот; холодно и так увесисто, как если бы кто-то нажал разом абсолютно на все клавиши пианино. – Считай, я покупаю твою любовь.
Тэмин недоумённо хлопает ресницами. А потом Бэкхён, без всякого объяснения, притягивает его к себе и обнимает.
– Ты единственный, кого я жду на концерте, – тихо произносит он. – Если ты придёшь, если я увижу тебя в зале, то, я уверен, я выступлю идеально.
– Бэк... – произносит Тэмин одними губами.
– А потом, на следующий день, мы сбежим, – продолжает тот. – Если родители будут мной довольны, они на некоторое время утратят контроль, и я смогу уйти. И тогда мы с тобой сбежим.
Тэмин отстраняется только ради того, чтобы посмотреть ему в глаза. В его малиновые, глубокие глаза, в которых разом отражается всё самое хорошее и всё самое плохое, что только можно придумать и нельзя даже вообразить.
– Ты правда этого хочешь?
– Да, – уверенно кивает он, даже не раздумывая. – Я хочу быть собой, а не тем, кем меня ожидают видеть остальные.
В его глазах – твёрдая уверенность и липкая, цепляющаяся к коже целеустремлённость, погрязшая в малиновом сладком желе. Нет сомнений, нет страха, нет обиды или неуверенности; есть только усталость и готовность на всё, лишь бы только быть самим собой в этом мире, где никто не хочет быть собой.
«Я правда хочу просто быть собой. Таким, какой я есть...»
Тэмин всегда относился к своему другу с пониманием, и сейчас, конечно же, не исключение; поэтому они договариваются о побеге. Ослабить надзор строгих родителей идеальным, блестящим выступлением Бэка; а потом, пользуясь моментом, просто сбежать от них, и пусть они потом ищут и плачут, зовут, боятся, в страхе метаются по городу, осознавая свои ошибки; ищут, ищут, ищут.
«...А не тем, кем меня ожидают видеть остальные.»
...А кем они ожидают его видеть?
Идеальным ребёнком?
Прилежным учеником?
Человеком без единого недостатка, который никогда не ошибается?
Возможно.
Но, может, стоит поставить вопрос немножко по-другому?
После занятия Бэкхён направляется к воротам в одиночку, отказываясь от того, чтобы Тэмин его провожал. Там, где обычно паркуется личный шофёр его семьи, пусто, потому что занятие сегодня закончилось чуть раньше и он не приехал; но Бэк решает не сообщать об этом. Он медленно плетётся вдоль узкого тротуара, поросшего с одной стороны гигантскими кустами, и намеренно шаркает ногами; будто назло всему этому миру.
А потом он видит на асфальте какую-то чёрную птицу. Потрёпанную, ослабевшую, и ещё, кажется, у неё идёт кровь; выглядит так, будто какая-нибудь кошка знатно потрепала её. Для проверки Бэкхён делает в сторону несчастной резкий шаг; та даже не дёргается. Значит, она не может улететь. Всё, что она может – это медленно умирать в агонии и мучениях, пока не наступит тот самый конец, который сотрёт для неё всё, и вряд ли она это осознает.
Что для него значит: «быть собой»?
Кажется, сама судьба подкинула ему шанс, разве нет? Бэкхён поднимает с земли первый попавшийся камень. Облегчить страдания – это ведь благие намерения? Прямо здесь, прямо сейчас; убить её равноценно тому, что бы спасти её. Он замахивается рукой, видя свой силуэт на тени, создаваемой солнцем; ему нравится видеть себя таким, а ещё нравится смотреть этой птице в глаза, зная, что она
вот-вот
умрёт.
– Бэк?
От неожиданности камень даже выпадает из его руки. Бэкхён содрогается, а потом оборачивается; он видит Тэмина, стоящего в нескольких метрах позади и глядящего на него с некоторым волнением в глазах; за этим поверхностным волнением кроется нечто гораздо большее.
– Тэмин?
– Там твой шофёр приехал, – произносит Тэмин, не отрывая взгляда и совсем чуть-чуть надламывая брови.
Бэкхён почти на все сто процентов был уверен, что Тэмин уже ушёл. Почему он появился именно сейчас? Почему помешал ему сделать хоть что-то, что входит в список немногочисленных вещей Бэкхёна, которые приносят ему удовольствие в этом ужасном мире? Хотя...
– Правда? – спрашивает он и через силу улыбается. – Тогда я пойду. Спасибо, что сказал...
...Хотя, может, чувствовать на себе чей-то искренний взгляд, по-настоящему беспокоющийся за тебя, гораздо лучше.
– Бэк, – когда тот проходит мимо, Тэмин вдруг хватает его за руку.
– Что? – бросает старший; однако, поднять взгляд из-под чёлки не даёт ему, должно быть, совесть.
– Я хочу сказать, что... – проговаривает тот, пытаясь подобрать нужные слова. – Если тебя что-то тревожит, то ты всегда можешь поговорить со мной. У тебя есть я.
Бэкхён чувствует, как его губы растягиваются в улыбке; непроизвольно, сами по себе – впервые за долгое время. Это, правда, так приятно даже просто слышать; нет, это даже лучше, чем приятно.
– У меня есть тайная личность, и я не хочу, чтобы она взяла надо мной верх. Я не хочу, чтобы мои тайные желания всплыли. Я надеюсь, этого никогда не произойдёт, и я никогда не совершу ничего ужасного.
– Спасибо, – всё-таки говорит он. – Ты единственный, кто меня любит.
– А пока есть тот, кто меня любит, я могу быть уверен, что не причиню никому вреда. Пока я нужен хотя бы одному человеку на этой земле.
В день концерта Тэмин проводит перед зеркалом около получаса, если не больше; столько он ещё никогда не проводил перед ним, и тогда даже не знал, что вскоре это – неосознанно – войдёт у него в привычку, и он без труда сможет стоять перед зеркалом и по часу.
Бэкхён с отвращением разглядывает своё отражение в зеркале, мечтая поскорее стянуть с себя этот неуклюжий фрак; он красивый, несомненно, но – жутко неудобный и некомфортный. Это отвратительно. Он не чувствует себя готовым выступать перед сотнями людей. Просто ужасно. Поскорее бы это всё закончилось.
Тэмин ещё раз напоследок расчёсывает волосы, когда вдруг ловит себя на мысли, что – совсем позабыл, сколько время. Он тут же смотрит на настенные часы, которые показывают, что до концерта ещё есть несколько минут, которых ему вполне хватит. А потом ловит себя на ещё одной не очень приятной мысли, что – не помнит, что же такое было сегодня утром. Вообще не помнит. Не может вспомнить, что съел на завтрак и никак не может вспомнить свой номер телефона, который всегда был заучен наизусть.
– Бён Бэкхён, ты готов?
Вопрос, который задаёт мама, скорее риторический и не требует ответа. Но, если бы требовал, то Бэкхён бы точно заявил:
нет, мама, я не готов. Я вообще не знаю, что я здесь делаю. Но он только кивает, потому что ему больше ничего не остаётся, кроме смиренного подчинения и идеального, робототичного выполнения своей обязанности; через несколько минут громкий голос где-то вдалеке торжественно оповещает о выходе на сцену пианиста по имени Бён Бэкхён.
Тэмин выходит на улицу, твёрдо зная, куда ему надо идти и зачем. Но когда дома вокруг сменяются друг за другом, встречные фонари становятся совсем не различимы, а людей на улице становится всё меньше и меньше, он напрочь забывает, куда вообще шёл. И даже не может вспомнить, откуда вышёл. Откуда? Куда? Зачем?..
«Как меня вообще зовут?..»
Зал – тёмный мрак, чёрная дыра, а сцена – лужа света со стоящим по центру и уже поджидающим Бэкхёна пианино. Он сглатывает, набирает в грудь побольше воздуха, и, шагая к несчастному музыкальному инструменту, слышит, как тихо становится вокруг. Ни единого звука, и все смотрят только на него, на него, на него. Они ждут. Они ожидают. Бэкхён тоже ожидает; ожидает, оглядывая зал и кланяясь, увидеть Тэмина. Он ведь дал билет ему именно на первый ряд – не заметить его просто невозможно. Поэтому именно туда Бэкхён и глядит, выслушивая приветственные аплодисменты. Но.
Его место пусто. Там никого нет. Нет Тэмина. Где Тэмин?!
«Без него я ничего не смогу!»
Небо над головой бледнеет и заполоняется облаками; где-то на горизонте и вовсе виднеются тучи, выплывающие точно по направлению на город. Тэмин понятия не имеет, куда шёл, и потому совершенно теряется; только потом, на приёме у врача, он узнает, что такое диссоциативная амнезия. А сейчас – сейчас он просто бродит по улицам, сам не зная, зачем и куда идёт, и даже не подозревает ни о каком концерте, который вот-вот испортится из-за его отсутствия.
Бэкхён проваливается на концерте. Он не может сосредоточиться, и потому пальцы постоянно соскальзывают и не хотят слушаться, мелодия не льётся, а скорее мерзко ломается, и, в конце концов, так и не доиграв до конца, он просто останавливается и молча уходит со сцены. Слышит, как в зале тут же начинаются разговоры и перешёптывания, как ведущая в панике пытается что-то придумать, и ещё видит гневные глаза мамы и папы, готовые, кажется, сожрать его живьём и стереть в порошок.
Тогда он не мог спать всю ночь, потому что знал, что там, в соседней комнате, спят
его родители монстры. Он не мог понять, почему Тэмин не пришёл. Почему он не отвечает на звонки и сообщения. Ведь если бы Бэкхён увидел хотя бы его лицо, то он бы точно успокоился и выступил хорошо, идеально, блестяще, безупречно. Но Тэмин ведь подвёл его. Предал. Это предательство.
«Почему ты такой тупой?! Какого ужасного сына я воспитала!»
«Ты не умеешь играть на пианино, Бён Бэкхён! Всё, что ты умеешь – это играть на наших нервах!»
«Как можно было опозориться на отчётном концерте? Мне стыдно за то, что ты наш сын!..»
«Мы покупаем тебе всё, что ты только хочешь! Одежда, еда, аксессуары, гаджеты... Что тебе ещё нужно?!»
Бэкхён едва может сдержать слёзы, когда его запирают в комнате без какого-либо доступа к внешней среде – так родители всегда делали, чтобы наказать его за ошибку. Чтобы он обдумал своё поведение в полнейшем одиночестве. Но сейчас он может только собрать всю свою ненависть в кулак и как следует выместить гнев ударом по паркета.
– А мне всего этого не нужно!
Сегодня всё должно было быть по-другому. Он должен был успешно выступить, его родители бы отдыхали и обсуждали с другими родственниками его блестящее выступление, а он бы встретился с Тэмином. И они бы сбежали. И всё это бы закончилось. Не точно, конечно; может быть, и не закончилось бы. Но это бы точно хоть что-то изменило.
Но даже когда наступает договорённое время, тот самый обещанный час – никакого звонка от Тэмина не поступает. Сообщения тоже; словно он просто так взял и испарился. Или, может, испарился Бэкхён. Ему кажется, что весь мир живёт без него. Жизнь течёт своим ходом, пока он тут сидит в закрытой комнате, один на один с угрызениями совести; тут время остановилось, и жизни тут нет, она только где-то там, во вне. И все про него забыли. Хотя и помнить-то особо некому.
Он не выдерживает,
убивая и сжигая в прах свою последнюю надежду, и хватает телефон, после чего тут же принимается судорожно печатать:
«почему ты не пришёл?! из-за тебя я вновь разочаровался в людях. любви и правда не существует!»
Он откладывает телефон в карман, даже не перечитывая сообщение, да и вообще, откровененно говоря, не надеясь на ответ; после чего проверяет дверь – открыть её можно легко, если как следует надавить. Никогда раньше Бэкхён не позволял себе ослушаться родителей; но сегодня – он понял, что терять ему
нечего.
Вспоминая фильм, который смотрел относительно недавно, и прокручивая в голове последовательность событий, Бэкхён направляется в ванну. На цыпочках – нельзя, чтобы родители, сидящие в своей комнате, заметили его. В полке он внимательно разглядывает выставленные чистящие средства; почти на всех них написано, что они легковоспламеняющиеся, так что Бэкхён, не долго думая, берёт самую большую бутылку.
Когда он рыскает на кухне в поисках спичек, неожиданно чувствует, как вибрирует в кармане телефон; ему приходит сообщение. Сначала он жадно хватает гаджет, и что-то дрогает внутри, когда он видит, что оно, сообщение, от Тэмина; однако почти сразу же все эмоции угасают, потому что, кажется, черта, та роковая черта – уже почти у самых ног. И Бэкхён уже готов перейти её, полностью осознавая, что за ней уже не будет никакого пути назад. Нет надежды, нет спасения, есть только одна длинная черта.
«прости. я не знаю, что наделал, я потерял память. может, поговорим по телефону?», – гласит сообщение.
Бэкхён перечитывает его несколько раз, вглядываясь в каждую букву, в каждый слог. Но он совсем ничего не чувствует. Он даже не может разобраться, верит он ему или считает это за пустые оправдания; ему просто-напросто всё равно. Он уже утратил контроль за собственными мыслями.
«Да пошёл ты», – думает он и благополучно оставляет телефон где-то на столе, а вместе с ним оставляет и все-все-все свои мысли, переписки, контакты и увлечения. Ничего этого, вероятно, уже больше не будет и быть не должно.
Он направляется в комнату родителей и уже даже не пытается красться или идти на цыпочках. С размаху открывает дверь; папа, стоящий возле подоконника, замечает его первым, но поначалу игнорирует; пейзаж за окном для него оказывается гораздо интереснее. Мама, сидящая на кровати и смотрящая рекламу по телевизору, висящему под самым потолком, в отличие от мужа, реагирует сразу же: яростным взглядом и гневными комментариями.
– Тебя кто выпустил из комнаты? – спрашивает она, готовая излить на Бэкхёна всю свою желчь. – Тебе кто разрешил выходить?
Когда отец всё-таки снисходит до – хотя бы – взгляда, он тут же замечает чистящее средство в одной руке Бэкхёна и спичку в другой. И представление картины, которая может возникнуть, быстро рисуется на его лице.
– Ты чё задумал, придурок? – тут же спрашивает он грозно; но.
Бэкхён уже открывает банку, швыряя колпачок куда-то на пол, и резким взмахом руки выливают почти всю имеющуюся жидкость к ногам отца и к самой кровати. Немного попадает даже маме на платье; тем лучше, думает он.
– Он сошёл с ума? – спрашивает мама не понятно, у кого, и паника от осознания происходящего моментально рисуется на её лице.
– Бён Бэкхён! – успевает вскрикнуть папа прежде, чем Бэкхён зажигает спичку и бросает её, горящую, прямо на пол.
Жидкость тут же воспламеняется; некоторое время Бэкхён, метнувшись как можно дальше, ещё стоит в пределах комнаты, наблюдая за разрастающимся из маленького огонька пожаром. Языки пламени вздымаютя вверх, огонь перекидывается на кровать, мебель и даже занавески. Родители оказываются окружены, без какого-либо выхода, и Бэкхён бы соврал, если бы сказал, что ему это не нравится. Не нравится видеть их отчаянные лица, слышать полные паники крики и мольбы о помощи. Особенно в контрасте с тем, что приходилось ему слышать из их уст всю свою жизнь.
Этот день Бэкхён запоминает, как день, когда он устроил пожар в собственном доме. День, когда он убил своих родителей.
Он так и не смог внятно объяснить приехавшим полицейским, зачем это сделал. Никто не хотел его слушать, потому что никто не воспринимал всерьёз; а он и не горел желанием рассказывать и делиться своими мыслями. Вплоть до своего совершеннолетия он провёл время в исправительной колонии. Там он познакомился с Пак Чанёлем, даже заделал его своим помощником и верным слугой, потому что назвать его другом язык бы у него не повернулся. И дни текли обыденно и скучно, и острое чувство, что чего-то не хватает, прочно укрепилось у Бэкхёна в груди.
Больше всего он ожидал, что когда-нибудь к нему придёт Тэмин. Но этого не случилось. Тэмин так и не пришёл. Ни разу.
А ведь всё из-за него. Из-за него Бэкхён не смог устроить себе жизнь. Из-за него не смог выучиться и стать пианистом. Из-за него убил своих родителей и перешёл эту роковую черту, за которую больше никогда не сможет вернуться. Из-за него, из-за него, из-за него, из-за него, из-за него, из-за него.
Тэмин помнит то чувство, будто из его жизни исчезло что-то важное. Но он никогда не придавал значение этому чувству; более того, он смог с ним смириться. Ухудшения, связанные с болезнью, были ещё несколько раз, но даже к этому можно привыкнуть. Может, стоило тогда быть внимательнее? Расспросить родителей, всё-таки позвонить этому Бэкхёну, сделать хоть что-то после того, как получил сообщение? Впрочем, уже ничего нельзя исправить. По крайней мере, в прошлом.
Голова ужасно болит, будто сейчас расколется пополам, и картинка перед глазами расплывается. Маленький мальчик Бэк превращается в Бён Бэкхёна, держащегося за плечо, которое Тэмин ему только что прострелил. Вдоль его ладони стекает струйка крови. Ненависть. В его красных глазах.
– Тэмин!
Он слышит голос Тэна, а потом ощущает его руки на собственных плечах. Они держат его крепко и даже немного трясут, пытаясь вернуть в настоящее. Только сейчас он понимает, что сидит на земле, если эту чёрную бездну, которую видит только он, вообще можно так назвать.
– Тэмин! Ты в порядке?
Тэмин собирается с силами, набирает побольше воздуха в грудь и поднимается на ноги. Тэн всё ещё не хочет его отпускать, и так и глядит: обеспокоенно, с тревогой, а ещё с непониманием. В какой-то момент всё возращается: тот же самый «Колизей», простилающееся над ним чистое небо, пыль и песок, закрученные в вихрь.
– Всё нормально? – спрашивает Тэн, с беспокойством заглядывая в чужие глаза.
– Ещё бы, – твёрдо отрезает Тэмин, чтобы никаких сомнений уж точно не осталось. И теперь всё его внимание устремляется именно на Бэкхёна, стоящего напротив.
– Хён... – зовёт его Марк, но тот, кажется, даже не слышит.
У него дрожат плечи и руки, из ранения идёт кровь, которая, очевидно, совсем нереальна для несомненно мира, но достаточно реальна для мира снов; и он всё равно пытается собраться. Чёрный ворон кружит прямо над его головой параллельно вихрю вздымающегося песка.
–
Соберись, Бён Бэкхён! Я даю тебе шанс сделать то, о чём ты так долго мечтал! Не упусти его!
Пыли становится всё больше, а видимость стремительно ухудшается, будто завеса из песка не хочет, чтобы хоть что-то из происходящего эти людишки могли разобрать.
– Не слушай его, Бэкхён! – кричит Тэн, и даже чувствует, как безумно сильный ветер грозит снести его куда-нибудь в сторону, но всё равно устойчиво стоит на месте.
– Да, не слушай его, хён! – соглашается Марк, а потом заходится в кашле, потому что песок попадает в нос, рот, глаза и лёгкие.
– Прибейте кто-нибудь эту птицу, – отчаянно просит Тэён, руками пытаясь закрыть лицо от пыли. – Я уже хочу вернуться!
– Отец! – зовёт вдруг Лукас, громко и требовательно; кажется, на него одного совсем не влияет эта пыль. – Прекрати! Отстань от него!
–
Увы, Юкхэй, от меня ничего не зависит, – слышится его хриплый голос в ответ. –
Всё зависит только от Бэкхёна.
Бэкхён, в свою очередь, пытается удержать пистолет в своей дрожащей руке. Сквозь навесу пыли он может разглядеть силуэт Тэмина, и потому целится – пытается – прямо в него.
– Бэк, послушай меня, – просит Тэмин; что-то доброе, будто даже понимающее скользит в тоне его голоса. – Я знаю, что я виноват, но если ты меня убьёшь, ты ничего этим не изменишь.
– Заткнись, – цедит Бэкхён, не желая даже этого слушать. – Я изменю многое... Я изменю хотя бы себя!
– Ничего не изменится, – однако, твёрдо возражает Тэмин. – Скольких людей ты уже убил? Разве это хоть что-то изменило?
– Тэмин, это опасно! – пытается предупредить Тэн сквозь эту завесу пыли и ветра, но уже безнадёжно теряет старшего из поля зрения.
– Да! – озлобленно кричит Бэкхён. – По крайней мере, теперь больше нет тварей, из-за которых я ненавижу себя!
– Никто не заставляет тебя ненавидеть себя!
– Нет! – его рука не может успокоиться, а в пыли Бэкхён не может уловить чужой силуэт так, чтобы чётко и ровно направить на него дуло. – Тебе не понять, Тэмин. Ты идеальный!
Тэмин смело делает ещё один шаг вперёд, абсолютно не боясь его, и не боясь это пистолета в его руке.
– Никто не идеальный.
– Нет!
– Хватит, Бэк!
– Не называй меня так!
– Меня это все уже достало! – слышится где-то среди этого хаоса голос Чонина. Он достаёт всё-таки статуэтку собачки, украденную, на минуточку, из чужого дома, и целится прямо в кружащего наверху ворона, словно метательным копьём. – Что б ты знала, птичка, я всегда был очень метким!
И – он бросает фигурку со всей силы, что у него только есть, прямо в этого дурацкого ворона. И, конечно же, попадает просто в яблочко.
Как вдруг раздаётся громкий-громкий, почти оглушительный, звук, напоминающий взрыв, и на секунду становится так ярко-ярко, что не зажмурить глаза до звёздочек оказывается просто невозможным. А потом –
они все снова оказываются в клубе. Том же самом клубе, SuperM; здесь тихо и пусто, а ещё темно и прохладно, как, в общем-то, и было. Будто бы ничего сейчас и не было, никакого Колизея, пыли и вороны. Рассеялось, как иллюзия. И теперь Тэн чувствует что-то холодное, касающееся его кожи.
– ...Что это было? – опоминается он, обнаруживая себя лежащим на полу, который и является источником холода.
Он видит и Марка, держащегося за голову, и Тэёна, протирающего глаза, словно ото сна. Чонина, у которого в глазах просто написан шок; и слышит, как говорит Лукас, который уже, в отличие от них всех, поднялся на ноги:
– Ну, что я могу сказать. Вы спаслись.
– Э-это как? – удивляется Тэн, задирая голову вверх.
– Походу, эта игрушка его взорвала, – рассуждает прямо на ходу Лукас, прикладывая ладонь к подбородку. – Взяла и взорвала. Поэтому вы выбрались из сна.
– Как она могла взорвать этого ворона? – не понимает, тем временем, Тэён, и даже находит силы сначала просто приподняться на локтях, а потом встать уже на ноги.
– Не ворона, а бога мира снов, – замечает с долькой наигранного недовольства Лукас. – И бога, как вы знаете, убить невозможно. Но можно уничтожить форму, которую он принял, – он оборачивается на Чонина и смотрит на него с некоторой гордостью. – Что ты и сделал.
Пока до Чонина доходит эта информация, шок на его лице успевает смениться на удивление, неверие, принятие и, в конце концов, он сам становится таким красным, будто готов вот-вот расплакаться.
– Молодец, Нини!.. – бормочет он. – Замочил Морфея ёбаного...
– И что теперь будет? – деловито интересуется Тэён, отряхивая штаны.
– Ну, по крайней мере, – улыбается Лукаc, – этот «Морфей ёбаный» больше не будет преследовать никого из вас.
Тэн чувствует, как эти простые слова приносят ему небывалое облегчение, какого он ещё в своей жизни не испытывал. Он находит в себе остаток сил, необходимый для того, чтобы встать; только теперь он оглядывается по сторонам со всей внимательностью. Тэмин. Тэмин тоже поднимается с пола, тоже отряхивает свою одежду с некоторой дотошностью, и, в принципе, выглядит каким-то даже не испуганным и не встревоженным от того, что только что пришлось пережить, а всего лишь – заебавшимся. Достаточно заебавшимся, чтобы не увидеть Бэкхёна позади себя. А Тэн видит.
Видит, как тот поднимает с пола настоящий, прежде упавший на пол, пистолет, и как он наставляет его дуло прямо на Тэмина, который даже ничего не замечает. Он слышит где-то сбоку голос Марка:
– Бэкхён-хён, стой!
Видит чужие красные глаза, видит, как оборачивается Тэмин, и ноги сами несут его к нему. И, когда слышится звук выстрела, он буквально в последнюю секунду успевает прикрыть старшего. Сильная пронизывающая боль где-то в районе живота ощущается буквально секундой позже, и всё происходит быстро-быстро, будто кто-то ускорил жизнь.
– Тэн? – удивляется Тэмин где-то над его ухом, а потом повторяет более громко и обеспокоенно: – Тэн! Ты что творишь?!
Тэн опускает глаза и видит собственную кровь, растекающуюся по рубашке. Ноги становятся настолько ватными, что хочется просто упасть; что он, впрочем, и делает. Опускается на колени, чувствуя, как его подхватывает за плечи Тэмин, а потом и вовсе видит перед собой его глаза.
Голубые, небесные, чистые и глубокие-глубокие. Прекрасные. Одним своим существованием способные заглушить ноющую боль в животе.
Он не знает, почему, но улыбка сама собой рисуется на его лице. В какой-то момент он слышит голос Тэмина, отдающийся будто через толстый вакуум:
– Тэн! Тэн! Ты меня слышишь? – видит, как тот в порыве паники отворачивается куда-то к остальным. – Быстрее, вызовите скорую!
В глазах быстро темнеет. Голоса перемешиваются в единый поток звуков. Сознание отчаянно ускользает.
– Тэн! Пожалуйста, держись!
– Тэн-хён... Он ведь не умрёт?
– Без паники, пожалуйста. Я уже вызвал скорую.
– О, боже! Тэён, как ты можешь быть таким спокойным в такой ситуации?
– Всё будет хорошо, если вы не будете паниковать, ребята.
– Тэн-хён...
Последнее, что он, в конце концов, успевает увидеть – две синие вселенные напротив; ему кажется, что он тонет в них, и лёгкие заполняются водой, заставляя его погружаться в непроницаемую тьму.
– Я-я не хотел... Правда... Я н-не знаю, что на меня нашло... Я не хотел стрелять...
тишина.
темнота.
невесомость.
облегчение.
а потом –
свет.
Сначала одна нога опускается вниз, пока не нащупывает под собой твёрдую поверхность, потом – вторая, и, наконец, Тэн твёрдо встаёт на ноги. Он оглядывается по сторонам, однако белое и пустое пространство вокруг не вызывает у него никакого страха. Белая пустота... Может, он всё-таки умер, и теперь попал в рай?
– Эй, Тэн.
Голос Лукаса; значит, он всё же не умер. Он оборачивается и видит, как тот стоит прямо перед ним, в нескольких метрах впереди. Такой же, как и всегда. И улыбается; довольно ярко и даже искренне. Ему очень идёт улыбка.
– Я знаю, что ты подумал о том, что умер, – сообщает он, – но ты не умер. Ты сейчас находишься в больнице, а это – твой сон.
Тэн вытягивает руки, чтобы посмотреть на них, рассматривает собственное тело; обычная чёрная рубашка, не испачканная кровью, да и всё тело такое же, как обычно. Он всё ещё чувствует невесомость, и, наверняка, если бы Лукас не сказал, что это сон, то он бы даже не догадался.
– А... Где Тэмин? – первое, что приходит ему в голову. – С ним всё в порядке?
Лукас усмехается и опускает взгляд вниз; если так, конечно, можно сказать про раскинувшееся внизу точно такое же, как и всё остальное, белое пространство.
– Разве может он быть не в порядке?
– А остальные? – тут же интересуется Тэн. – Бэкхён? Что с ним?
– Ты сам всё увидишь, когда проснёшься, – произносит Лукас. Потом, всё с такой же улыбкой на лице, шагает куда-то в сторону. Так как поверхности не видно, ощущается так, будто он ходит по пустоте. – Это не та причина, по которой я залез в твой сон.
Тэн внимательно наблюдает за его траекторией, не отводит взгляд на ни секунду.
– А зачем?.. – растерянно спрашивает он.
На лице Лукаса рисуется ухмылка, отдающая чем-то загадочным, а ещё – одновременно грустным и радостным, насколько это только возможно.
– Я пришёл попрощаться, – объясняет он так простодушно, как если бы говорил о каких-то обыденных вещах. – Передай и остальным прощание от меня.
– Что? – закономерно поражается Тэн. – Как это «попрощаться»?! Ты что, уходишь?
Лукас останавливается и глядит куда-то вдаль, эта взгляду здесь совершенно не на чем сфокусироваться. Потом он, выдержав недолгую паузу, вздыхает с какой-то не присущей ему усталостью.
– Я хочу обезопасить вас, – говорит он. – Я ещё никогда не встречал таких людей, как ты. Ты настолько настоящий, что отнимать у тебя мир было бы очень жестоко с моей стороны, – он опускает голову, но всё ещё продолжает улыбаться. – К сожалению, я не могу сбежать от своего отца. Поэтому я могу защитить вас только одним способом – уйти из вашей жизни навсегда.
Информация доходит до Тэна медленно, и, в конце концов, вызывает полное разочарование на его лице.
– Но... – бормочет он. – Но я не хочу, чтобы было так...
– Спасибо тебе, – Лукас улыбается ещё шире и даже с некоторой благодарностью. – Знаешь, больше всего на этом свете я мечтаю стать обычным человеком. Может, когда-нибудь моя мечта сбудется, – он меланхолично вздыхает. – Если я стану обычным человеком, то я обязательно найду всех вас и буду вашим другом. Я бы очень этого хотел.
– Но ты можешь быть нашим другом и сейчас! – Тэн даже повышает голос, и верить чужим словам ему совсем не хочется.
Лукас на это только грустно улыбается, потому что знает, что уже – всё равно – ничего не изменить.
– Сейчас я могу только покинуть вас и заниматься поиском новой жертвы, – сообщает он. – Я сделаю так, чтобы мой отец не трогал никого из вас. Вы... Этого не заслуживаете.
Только сейчас Тэн замечает, что Лукас – буквально – исчезает. Или, может, это он просыпается?..
– Ты что, правда уходишь? – спрашивает он, искренне надеясь, что сейчас Лукас скажет, что это была всего лишь шутка ради шутки, и не более. Но он говорит:
– Да. – И беспечно ведёт плечом. – Прощай, Тэн. Может, ещё увидимся... Когда-нибудь.
– Нет! – кричит Тэн, но не двигается, потому что этот мир ускользает, и он начинает просыпаться. – Лукас! Ты... Ты хотя бы будешь навещать меня во снах?
Лукас ничего не отвечает на это; только улыбается ещё больше, ярче и искренней.
– Удачи тебе с Тэмином! – только и успевает он бросить прежде, чем окончательно растворяется в белой пустоте.
Тэн не успевает даже ничего ответить – белый свет становится всё ярче и ярче, ослепительней, и, в конце концов –
превращается в темноту.
Тишина.
Ветер.
Писк кардиомонитора.
Первое, что видит Тэн, открывая глаза – белый потолок больничной палаты. Несмотря на всё, что произошло, он чувствует себя полным сил и энергии, и даже может приподняться на локтях, чтобы оглядеть комнату, в которой находится.
В этой палате тихо, из приоткрытого окна тянет свежестью, а за ним виднеются дневные лучи солнца. По ощущениям Тэну кажется, что он пролежал тут больше суток. Он также замечает, что у него перемотан бинтом живот. А ещё – совсем-совсем немного – тело болит, но это вполне терпимо. Он поглубже вдыхает и принимает положение сидя, облокачиваясь спиной на подушку. В какой-то момент дверь в палату открывается; от неожиданности Тэн даже замирает. Прибавляет внезапности тот факт, что на пороге стоит не кто иной, как сам Тэмин.
– Привет, – бросает он и приветственно улыбается с самого порога. – Наконец-то ты проснулся.
На нём серая, тонкая рубашка, и волосы пшеничные слегка колышатся от ветерка, гуляющего в палате, и у Тэна даже перехватывает дыхание от вида всего этого. Он вспоминает, как и сам приходил к нему в больницу, и как Тэмин тогда не узнал его. И вдруг в голову его приходит ну просто
гениальная идея.
– Привет? – он улыбается и сам. – Эм... А ты кто?
Гениальная идея – подшутить над ним. Однако, Тэмин, кажется, даже нисколько не удивляется; только подходит к нему очень-очень близко и глядит сверху вниз своими сияющими голубыми глазами.
– Я? – переспрашивает он, а потом совсем невозмутимо выдаёт: – твой парень.
Хах. Тэну даже становится очень неловко; он пытается выдавить неловкий смешок, хотя он и не получается, а потом опускает взгляд и виновато признаётся:
– Я пошутил...
Тэмин улыбается так, что, кажется, даже солнце на его фоне не может светить так же ярко, и заявляет:
– А я нет.
Без всякого предупреждения он берёт Тэна за подбородок и поднимает его голову, а потом наклоняется очень, очень близко – всё происходит слишком внезапно и быстро.
Тэн даже забывает, как дышать, видя так близко лицо Тэмина, его завораживающие глаза и блестящие от влаги губы, которые спустя секунду медленно прижимаются к его собственным губам, увлекая в первый, настоящий поцелуй.
Тэн прикрывает глаза, чувствуя, как у него непроизвольно вздрагивают руки, и он вздрагивает сам, будто пойманная птичка, но эта дрожь становится сладкой, переплетаясь с его внутренними ощущениями чувственного наслаждения и радости. Мысленно он не может поверить в происходящее, но происходящее говорит само за себя: он ощущает на плечах чужие руки, на коже – горячее дыхание, и ему становится до ужаса хорошо; он улыбается в поцелуй, а Тэмин, кажется, даже не собирается останавливаться. Тэн протягивает руки вверх, обвивая его шею и спину, и ему просто хочется
никогда
не отпускать.
***
– Чёрт, ну почему дождю нужно было начаться именно сейчас?
Холодные капли ритмично отстукивают мелодию по зонту. Тэмин очень старательно перешагивает лужи, стараясь не намочить ботинки, которые, в общем-то, надел не по погоде, а, скорее, лишь потому, что они сочетаются с праздничной блузкой, и не более того.
– Мы всё равно уже почти пришли, – с улыбкой сообщает Тэн, который, в свою очередь, тоже прикрывается зонтом. – Кстати, ты ведь обещал рассказать, что ему подаришь, а сам молчишь до последнего!
Тэмин на это тихо и безобидно усмехается, даже с некоторой загадкой; хотя Тэн всё равно этого не видит в силу того, что смотрит исключительно под ноги, но – ясно ощущает.
– Мой подарок всё равно не переплюнет твой, – замечает старший. – Я был бы очень счастлив, если бы мне подарили мой портрет, нарисованный от руки.
– Ну, у тебя и так он есть, – улыбается Тэн, наконец выглядывая из-под зонтика. – Висит в комнате над кроватью, хотя толком не долелан. Ты мне его так и не даёшь доделать!
Тэмин тянет – снова – нечитаемую улыбку, и ничего не отвечает. Когда они двое уже подходят к нужному дому, когда уже становятся на крыльцо, над которым выступает навес, Тэн, ни с того ни с сего, решает неожиданно наброситься на старшего; тот оказывается совершенно не готовым к чужой атаке. Зонтик выпадает из его рук и безжалостно приземляется прямо на мокрый асфальт.
– А ну расскажи, что ты приготовил Марку! – кричит Тэн, сопровождая это всё дело слегка безумной улыбкой.
– Ты чё творишь?! – удивляется Тэмин, чувствуя, как стремительно намокают его волосы и одежда под льющимся дождём. – Я сейчас промокну!
Тэн хихикает, затаскивая его обратно под навес, тем самым спасая от дождя. Он знает, что Тэмин любит дождь;
теперь он любит его. В прозрачных холодных каплях, падающих с тяжёлого, свинцового неба, есть своя прелесть и красота; впрочем, эта красота – по своей консистенции, фактуре, ауре и вообще по своему существованию – очень даже близка к той красоте, что видит каждый день Тэн в чужих голубых глазах.
– Ничего страшного, – хихикает он. – Никто не будет против, если ты придёшь на праздник таким. Давай, расскажи уже!
Тэмин вздыхает, после чего вытягивает руку с подарочным пакетом, который всё это время висел на предплечье, и вынужденно раскрывает его, позволяя Тэну заглянуть внутрь и увидеть всё своими глазами. Немного помолчав, с удивлением, мелькающим в глазах, Тэн переспрашивает в воздух:
– Откуда... У тебя столько денег?
Тэмин резко одёргивает руку, возвращая пакет себе на предплечье. Тэна он смеряет наигранно недовольным, но всё же игривым взглядом.
– Ты за кого меня держишь? – интересуется он. – Я дорогой, частный, успешный адвокат.
– Но ведь у тебя отпуск недавно закончился, – Тэн недоверительно щурится и сжимает губы. – Как ты их заработал? Такие деньги?
Старший бросает на него многозначительный взгляд, по которому, кажется, и так всё должно стать понятно.
– Сбережения.
А потом наконец-то открывает дверь, даже предварительно не постучав в неё, и заходит внутрь, так сказать, неожиданным сюрпризом. Вот только оказавшись на пороге, они тут же застывают, потому что сюпризом для них самих становится внезапно разлающаямя вспышка и щелчок прямо перед ними. Это оказывает Марк; он держит в руках, очевидно, новый фотоаппарат; довольно небольшой, но на уровень, кажется, лучше, чем простой любительский.
– Ха, ваши лица! – смеётся он, разглядывая получившуюся на камере фотографию.
– Марк! – Тэн, игнорируя обстоятельства, тут же бросается на него и заключает в крепкие-крепкие объятия. – С днём рождения!
– Спасибо, конечно, Тэн-хён, – произносит тот, почти сразу же отстраняясь. – Но я же просил так не делать!
– Мы не опоздали? – невинно интересуется Тэмин, выглядывая за угол, за пределы прихожей, окидывая взглядом гостиную.
– Ну разве что чуть-чуть, – говорит Марк с улыбкой, и тут же переключается. – Мне Тэён-хён подарил фотоаппарат! Пошли в комнату, я покажу всё, что успел нафоткать.
Он тут же отправляется в гостиную, и Тэмин с Тэном следуют за ним; там, за довольно большим столом, уже накрытым и заполненным разными закусками, сидит Тэён, а где-то позади на небольшом чёрным пианино играет Бэкхён. Чонин, нависающий прямо над ним и внимательно наблюдающий за движением чужих пальцев, слегка подтанцовывает под льющуюся торжественную мелодию, которая, однако, ему не знакома.
– О, парни! – он первым замечает вошедших Тэна и Тэмина и тут же приветственно машет им рукой.
Тэн улыбается ему так же дружелюбно, после чего садится за стол рядом с Тэёном; на соседний стул садится Тэмин, который принимается разглядывать расположившиеся на столе угощения. Только сейчас Тэн замечает в руках Тэёна сигарету, которую тот благополучно кладёт в рот с невозмутимым лицом.
– Тэён-хён, – тут же с лёгким недовольством протягивает младший, – ты же бросил курить...
– Ну да, – как ни в чём не бывало, пожимает плечами тот. – Я просто держу сигарету во рту.
Тэн только недовольно цокает на это. Он и сам не замечает, как начинается суета; Марк кладёт фотоаппарат на стол и куда-то уходит, а через пару секунд он возвращается с тортом в руках, после чего садится сам и, обернувшись, зовёт Чонина и Бэкхёна за стол. Чонин, только завидев торт, на котором покоятся несколько зажжённых свечек, тут же прыгает на стул, параллельно сообщая о том, что не ел подобные сладости уже сто лет. Бэкхён лаконично прерывает свою мелодию, медленно закрывает крышку пианино и садится рядом с Марком.
– Ну, Марк-и, – вдруг зовёт он, – чего бы ты пожелал?
– Ну... На самом деле, мне нечего желать, – немного подумав, признаётся Марк, глядя на вздымающийся вверх огонёк пламени на одной из свечек, самой высокой.
– Должно же быть хоть что-то! – замечает, однако, Чонин, и даже встряхивает его за плечо.
Теперь Марк по-настоящему задумывается, а потом вдруг что-то, кажется, весомое приходит ему в голову, и он вынимает из кармана, как ни странно, свой телефон.
– Вообще-то, есть кое-что касательно Бэкхёна-хёна, – мимоходом констатирует он и протягивает телефон Бэкхёну. – Вот, я хочу также.
Бэкхён внимательно вглядывается в экран, и на его лице стремительно рисуется удивление, перемешанное с ошарашенностью; Тэн замечает, что ещё никогда не видел такого выражения лица у старшего.
– Но это же ужасно, – чеканит он, а потом, немного помолчав, добавляет: – а есть ещё?
– Ой, сигарета зажглась, – констатирует между делом Тэён, поднося зажигалку к сигарете.
– Тэён-хён! – Тэн моментально возмущается, глядя на него с нескрываемым недовольством. – Не кури хотя бы в помещении!
Тэен смеряет его презрительным и в то же время холодным, совершенно непоколебимым взглядом.
– Марк разрешил, иди нахуй.
– Проводи, – дразнит Тэн, мысленно гордясь, что так быстро придумал ответ.
– Тэмин проводит, – однако, не менее остроумно бросает тот.
– Что?
– Что?
– Давайте лучше жрать торт, – Тэмин собственной персоной решает прервать их невероятно важную беседу и хватает ложку в руку.
В какой-то момент он поднимает голову – как раз тогда же, когда и Бэкхён. Они совершенно случайно пересекаются глазами, но, несмотря на это, никто из них не собирается прерывать этот зрительный контакт. В конце концов, Бэкхён улыбается; эта его улыбка отдаёт искренностью и, может, даже лёгким сожалением, которым она постоянно наполнена в последнее время, но, несмотря на это, всё ещё отзывается чем-то добрым и тёплым в душе. Он уже давно простил Тэмина, и это оказалось гораздо легче, чем он бы мог подумать. Или, быть может, это Тэмин простил его? Скорее всего, они просто оба простили друг друга, позволив себе мирно существовать даже со всеми теми грехами, которые кроются за обоими.
– Мне, кстати, недавно приснился Лукас, – в конце концов, решает поделиться Бэкхён, и отводит печально-радостный взгляд куда-то в сторону, упирается им в скатерть стола. – Он сказал мне, чтобы я следил за вами всеми, – явственно, но до безумия мило хихикает. – Я же самый старший.
– Ну, морально самый старший здесь я, – замечает Тэён как-то хладнокровно, после чего выдыхает дым, и Тэн на это снова возмущается.
– Вкуфно, – говорит Чонин, который, тем временем, уже успел отломать ложкой от торта целый кусок и даже попробовать его на вкус; он довольно улыбается и щурится, и глаза его превращаются в две щёлочки, а губы растягиваются от уха до уха.
Марк мило смеётся над ним, после чего и сам пробует торт; Бэкхён подхватывает этот смех; Тэён расслабенно вздыхает, откидываясь на спинку стула. И Тэн не может не радоваться, глядя на всё это, потому что данная обстановка, полная спокойствия и уюта, уже стала так привычна ему; и он чувствует, как Тэмин берёт его руку, обжигая своим теплом. Он поворачивается к старшему; на него смотрят две голубых вселенных. Два огонька, две искорки, уже ставшие такими дорогими и родными для него. И сам он уставляется на Тэмина своими распахнутыми, как на ладони, вселенными; Тэмин уже нашёл к ним ключ и даже применил его, но не успел досконально исследовать. Но торопиться незачем – ведь у него на это есть ещё целая жизнь.
Сегодня всё хорошо, а завтра будет только лучше.
‹‹ ҕольшᴇ всᴇго нᴀ свᴇтᴇ я хочʏ всᴇгдᴀ ҕыть ᴘядом с тоҕой и знᴀть, что ʏ нᴀс ᴇсть зᴀвтᴘᴀ. ››
– ♡ –
