Ведь внутри снова крутится мельница

      Никита спокойно спит, обняв подушку. Старенькие часы где-то в глубине дома размеренно отбивают свой ритм, часовая стрелка неумолимо двигается к трем часам. Еще немного и на улице будет заниматься рассвет. Маленькую террасу наполняют ароматы леса.       Сейчас бы спать спокойно, да не спится Артемию. Глаза темные Никиту беспокойно рассматривают. Будто пытаются в голову заглянуть, понять что там, да как. Об Аньке мысли или о нем, о Тёмке. «Кажется, что я тоже тебя люблю».       Это кажется в голове застряло так, что и не вытащишь. Кажется. Кажется — значит не на сто процентов уверен. Значит есть возможность, что эта связь завершится. Есть вероятность, что как поцеловал, так и оттолкнет.       Тонкие бледные губы растянулись в нехорошей ухмылке. Без Аньки он тут своей, вот и тянется ко всему, что ласку даёт. Мысли темные в голову в такое время позднее заползают, нехорошие мысли, гадкие. Сердце обвивают сомнения холодные, того и гляди запрут сердце любящее.       Никита сонно нахмурил брови, рукой по простыням поводил. Глаза открыл. — Артемий, если ты сейчас спать не ляжешь, ей-богу, придумаю утром что-нибудь жестокое, — в голосе столько любви и напускной злости, что сердце тает.       Шнайдер ложится рядом, прижимается поближе, носом утыкаясь в шею.       И тепло становится. Везде. И в сердце, и в постели, и в доме, и в Жуках.