История, в которую Вы не поверите

      Армия праздновала. Хоть Гриндевальд и говорил, что им всегда нужно быть бдительными, но все равно позволил некоторые шалости. Все понимали, что в Германии они в безопасности. Остальные страны не рискнут напасть, а Англия, которая вечно совершала нападения, все ещё оплакивала Лондон и стояла на коленях. Так что в поместье было шумно. Начиная с раннего утра, заканчивая поздним вечером.       Генри тоже присоединился к торжеству, но сначала выслушал огромную тираду от Бернарда. Хоть он и был побежден, но ранений не было, Альбус действовал очень умело. Он не хотел навредить Шмидту, лишь оглушить его, и у Альбуса это получилось. А ведь Геллерт был прав, если Дамблдор будет сражаться в полную силу, Генри не удастся одержать победу.       И хоть Шмидт беспечно наслаждался празднованием, все его мысли были об Альбусе. Он хотел пойти к нему, но его остановила Винда, сказав, что Дамблдор отдыхает. К нему даже не пускали Луи, который, казалось бы, совсем не переживал, но Кэлли ловко менял маски, поэтому и возникали сомнения насчет его безразличия. Пустили лишь Дэвида с какими-то травами. Генри хотел найти его, но тот после исчез, его нигде не было видно, как и его мужа.       И все же, пока никто не видел, Шмидт не сдержался и тайком пробрался в часть поместья, где и была комната Дамблдора. Там было так тихо. Генри хоть и слышал голоса с нижних этажей, но в этой части была мертвая тишина. И темнота. Лишь тонкая полоска света освещала коридор. Она исходила из комнаты Альбуса. Значит, тот не спал. Именно поэтому Шмидт остановился возле двери и постучал.       Тишина. Никто не отвечал. Но Генри точно слышал какой-то шорох. Поэтому он и постучал снова. И только тогда услышал: «Да заходите уже». Шмидт понимал, что Дамблдор все же не в лучшем состоянии. Он повернул ручку и открыл дверь. Как же он ужаснулся от картины, которую увидел.       Вся комната была разгромлена. У Альбуса всегда был легкий беспорядок. Книги лежали не на своих местах, листы для записи всегда находились в хаотичном порядке на столе, перья иногда стояли в странной позиции, но это касалось лишь рабочего места. Сейчас же вся комната была просто разгромлена. Все постельные принадлежности были перевернуты, подушка валялась на полу, а одна была порвана, из-за чего все перья разлетелись по полу. Книги, бумага, даже стол был опрокинут. Пара ваз были разбиты, а осколки лежали нетронутыми. Даже чайный сервис разбит, а остатки чая разлиты. На осколках виднелись капли крови.       Но не так ужасала комната, как сам Дамблдор. Он был… даже невозможно это описать. Волосы растрепаны, рубашка скомкана и расстегнута на пару пуговиц. На рубашке были видны пятна крови, но это не удивительно, ведь руки Альбуса были в крови. Он сидел в самом углу комнаты, где не были зажжены свечи. Дамблдор опустил голову и смотрел на окровавленные пальцы и ладони. Генри не мог сказать и слово, но зато сразу же подбежал, не обращая внимания на разбросанные предметы и осколки. Он схватил Альбуса за запястья, чтобы проверить раны.       — Я не специально, — голос был таким тихим. Дамблдор был точно подавлен. Хотя, он все же посмеялся, но это был больше истерический смех. — Сначала психанул, а после пытался собрать осколки. Но сделал только хуже. Как и всегда. Зато теперь мои руки точно в крови, — Альбус наблюдал, как Шмидт бережно проводит пальцем по ладоням, чтобы залечить маленькие ранки. И они и правда затягивались.       — Что произошло? Ночью ты полыхал как пламя, а сегодня что? — Генри поднялся, но лишь чтобы взять первое попавшееся полотенце, намочить его, а уже после стереть кровь с рук Дамблдора. Он делал это с особой осторожностью. — Мне стоило прийти раньше, — белая ткань полотенца окрашивалась сначала в розовый, а после и в красный.        — Я не навредил тебе? — Альбус поднял руку, которая уже была чистой, и провел ею по щеке Шмидта. Тот сразу же поднял голову и несколько секунд не мог оторвать взгляда. Этот вопрос и касание выбили все мысли из его головы. — Чего же ты молчишь? — Дамблдор точно так же смотрел на Генри, но вот взгляд его был пуст.       — Нет, — Шмидт слегка прокашлялся, продолжая стирать кровь. — И я первый спросил. Это не я сижу в разгромленной комнате, пока внизу праздник, — Генри резко осознал, что именно он сказал. Альбус сразу же вырвал руку, прижав ее к себе. Хоть его взгляд и был пустым, он смотрел на Шмидта с какой-то добротой, но после этих слов сразу же нахмурился. Он даже поднялся, опираясь на стенку, чтобы отойти. — Прости.       — Не у меня надо просить прощения, а у мертвых, — Дамблдор облокотился на подоконник, видя свое слабое отражение. Он вдруг подумал, а что если он все же разрешит поставить метку? Он будет выглядеть так же безмятежно? С распущенными волосами, в обычном сером костюме? Или его заставят надеть различные побрякушки, которые носят омеги? — Хотя, можешь и у меня попросить. Думаю, это наша последняя встреча.       — Да о чем ты вообще? — Генри соскочил со своего места, снова подходя к Альбусу. Он развернул его к себе за плечи и посмотрел в эти голубые глаза. — Тебя никто не тронет. Я попрошу герра Гриндевальда простить тебя. Да он даже не зол за твой поступок, — Шмидт совсем был сбит с толку, когда Дамблдор рассмеялся, положив одну руку поверх его руки.       — Он не зол. И закроет глаза на все это, только если я стану его омегой. Он хочет метку, хочет мое влияние, хочет превратить меня в куклу. А если я откажусь, то умрут все, — на этих словах голос дрогнул. — И я не представляю, что со мной произойдет, — Дамблдор снова отстранился и… исчез. Генри был в шоке от того, что ему рассказали, но он сразу же начал осматриваться. Только после этого он заметил Альбуса на улице.       Ночью было холодно. Дамблдор съежился, скрестив руки на груди и посмотрел в небо. Луна, как и в прошлую ночь, освещала все. Где-то даже виднелись звезды. Как бы сейчас хотелось забыться, перемотать время и оказаться в той чайной лавке. Сидеть за чашкой чая и читать очередную работу нового одаренного волшебника. Тогда не было ни проблем, ни трудностей.       Альбус даже не удивился, когда почувствовал на своих плечах тяжесть. Генри осторожно накинул на него пальто, ведь была осень, и было холодно. Дамблдор запустил пальцы в свои волосы, чтобы хоть как-то их поправить.       — Знаешь, когда я встретил Гриндевальда, то у меня будто бы появились крылья. Мне было так легко на душе. С ним я чувствовал свободу. Но он не тот, кто дарит крылья, а тот кто ломает их. Я разбился, Генри. Разбился, упав с огромной высоты, — Альбус не смотрел на Шмидта. Не хотел видеть жалость в его глазах. — Стать омегой того, кого я ненавижу. Но выбора нет. Я не хочу, чтобы другие страдали.       — Какие условия? — Шмидт сел на лавочку, стараясь сдерживаться. У него внутри все бушевало. Он был зол, когда услышал о предложении Геллерта, но сам не понимал почему. — Он же… он никогда не ставил метку. Было много омег. Даже Альфред, который провел с ним половину жизни. А вы с ним даже… — нет, Генри не мог договорить и закончить эту фразу.       — О, — Дамблдор посмеялся, прикрыв рукой лицо. — Ему не нужен полноценный омега. Это всего лишь метка, не более того. Я стану куклой для прикрытия. Пустой формальностью. На пять лет, но… пять лет это терпеть я не смогу, — когда Альбус это рассказал, на душе у Шмидта стало спокойнее. — Это пытка. Он даже на то, чтобы обдумать, дал сутки. Но что тут обдумывать?       — Согласен, это пытка, но… — Генри не знал, как правильно подобрать слова. — В любой ситуации есть свои плюсы. Только подумай, Альбус, — Дамблдор никаких плюсов не видел. — Ты станешь свободным через пять лет. В чем плюс твоего нынешнего пребывания здесь? Ты в клетке, и не можешь даже выйти в город, тебе запрещено. Тем более, омега Гриндевальда имеет больше власти, чем я, где-то больше, чем Бернард. Подумай сам. Ты ведь можешь все это обратить в свою пользу. Ты будешь омегой ненавистного тебе человека, но при этом, не будешь делить с ним постель и носить метку всю жизнь.       — Ты хоть думаешь что говоришь? — Альбус резко развернулся. — Ты не слышишь меня! — Дамблдора сейчас очень легко было вывести из себя. Он уже начал жалеть, что впустил в комнату Шмидта и рассказал ему все. А на что он ещё надеялся, рассказав все воспитаннику Гриндевальда. — Точно. Ты же всегда будешь на его стороне. На что я ещё рассчитывал?       — Нет, я ни на чьей стороне. Я на его стороне, если ему что-то угрожает, но и ты мне не безразличен, — Генри сам удивился от своих слов. Обычно он был более сдержанным. — Успокой свою ненависть. Посмотри на вещи реально. Ты не можешь отказать. Но ты сможешь сдержать герра Гриндевальда. Ты сможешь спасти своей властью и влиянием жизни. Разве не этого ты хочешь? Многие тебя отвергнут, но благодаря тебе с омегами начнут считаться. Ты можешь изменить этот мир.       — Нет у меня на это сил. Ты переоцениваешь меня, — слова Шмидта звучали лестно, но сейчас Альбус сам не верил в это. Да и даст ли Геллерт ему такую власть? — Он будет держать меня в узде, не позволит сказать лишнего слова, — Дамблдор снова посмотрел на звезды. Сутки были на исходе. Стоило наслаждаться последними часами свободы.       — А разве можно удержать тебя в узде? — Генри подошел к Дамблдору со спины, положив руки на его плечи, уткнувшись лбом в его волосы. Он все ещё чувствовал, что Альбус свободный омега, но вскоре это изменится. — Возьми себя в руки. Ты же Альбус Дамблдор. Миф, который разносят из уст в уста. Так сделай этот миф явью.       Альбус ничего не ответил. Он позволил Шмидту касаться себя, позволил быть так близко. И если говорить честно, то ему стало спокойнее от этих объятий. Дамблдор даже прикрыл глаза, вдыхая полной грудью воздух. И только сейчас в его голове выстроился образ. Образ не омеги, нет. Образ волшебника, которым он станет.       — Прошу, найди мне Луи, мне нужна его помощь.

***

      Когда Луи увидел Альбуса, он ужаснулся, но ещё больше удивился его просьбе, правда в итоге все же выполнил ее. Служанки долго носились вокруг Дамблдора. Расчесывали его волосы, собирали, приводили его в порядок. И он это все терпел. Раньше бы он был против такого, но тут и слова не сказал. Генри лишь стоял в стороне и смотрел. Он ничего не говорил, обдумывая сказанное Дамблдором.       В то же время, Шмидт не мог не любоваться Альбусом. Ему нравилось, когда между прядей скользила расческа, как служанки бережно их заплетают, собирая строгую прическу. Ему даже нравилось наблюдать, как на лицо Дамблдора наносят какую-то текстуру, чтобы скрыть синяки под глазами. Хотя, на это было больно смотреть. Но Генри не отводил взгляд от отражения и все так же молчал.       Так же молча он проводил Дамблдора до кабинета Гриндевальда. Но отпускать не хотелось. Почему-то Шмидту казалось, что если он сейчас отпустит Альбуса, то совершит огромную ошибку. Но все же отпустил. Дамблдор послушал его, собрался. Но нельзя сказать, что он был похож на самого себя. Внутри него будто бы разгорелся пожар. Только снаружи он остался глыбой льда.       Геллерт же не ждал так поздно гостей. Он знал, что рано утром Дамблдор все же должен прийти к нему, но тот пришел раньше. Только вот когда он его увидел… Черное пятно и ярко-рыжие волосы на фоне. Пришлось все же отложить свои дела. Все это время Гриндевальд провел в кабинете, он лишь на пару минут спускался к союзникам, но участие в празднование не принимал. Ему было не до этого.       — Даже так? — Геллерт приподнял бровь, рассматривая Альбуса. Черный костюм идеально на нем сидел. Пиджак, штаны, жилетка, все было черное, кроме белой классической рубашки. Галстук Дамблдор не стал подвязывать. Но что больше раздражало, что Дамблдор собрал свои волосы. Если раньше он собирал их в хвост, то теперь они были собраны в строгую прическу со сложным плетением, которое переходило в низкий пучок. А поверх этого было то самое украшение, подаренное Геллертом. Солнце и луна. — Не ожидал, что ты наденешь это украшение сегодня.       — Я буду носить его как ошейник, — Дамблдор был холоден и строг. Он спокойно сел напротив Гриндевальда, поправляя свой пиджак. — Или тебе нужна не такая омега? Что ж, привыкай, — слова Альбуса позабавили. Геллерт даже затушил сигарету, откинувшись на спинку своего кресла. — Сначала надеялся, что это все же не твой подарок, но после… хотя, мне все равно.       — Забавно. Тебе не идет черный, — Гриндевальд понимал, что это почти вызов, но для него это были юношеские игры. — Так ты решил принять мое предложение? Похвально. Я сдержу свое обещание. Никто из твоих родных не пострадает, — Геллерт даже собирался встать со своего места, но Дамблдор его остановил.       — Стой, — Альбус даже не шелохнулся. — Я хочу обсудить. Может я и соглашусь, но сделаем мы это на моих условиях. Если я буду марионеткой на людях, это не означает, что это будет действительно так, — Геллерт перечить не стал. Это было бессмысленно. Сейчас главной задачей было заполучить Дамблдора. — Ты сказал, что пять лет мне ничего не будет угрожать, как и моим родным. Но в чем заключаются мои обязанности?       — Как ты там сказал? Марионеткой? Именно это и твои обязанности. От тебя ничего не требуется, кроме участия в мероприятиях. Ты должен сопровождать меня, но при этом, не отталкивать людей от моей идеологии. Ведь я тебя знаю, начнешь говорить, что я убийца и манипулятор, — Гриндевальд усмехнулся, когда заметил недовольное лицо Альбуса. — В сражениях ты участвовать больше не будешь. И знать о них тоже. Тебе всего лишь стоит показывать на людях насколько идеальный у нас союз.       — И все? — в чем-то был подвох, Дамблдор догадывался, но Геллерт не говорил. — Но зачем пять лет тогда? Может уменьшить до трех? Нет, мы уменьшим до трех. Тебе будет достаточно, — а Альбус начинал дерзить. Гриндевальд на это ничего не сказал. — Хотя, идеально. Ты всегда меня хотел в союзники. Грязный план. Ты же понимаешь, что я им никогда не стану?       — За тебя это сделает общество. Может быть кофе? Куинни его готовит лучше, чем ты, — Геллерт не собирался предлагать ничего крепче. Он все ещё помнил пьяного Дамблдора. Хотя, сейчас не лучше, Альбус сразу же нахмурился, сжав подлокотник. И неизвестно, то ли от воспоминаний, то ли от вкуса этого напитка. — Так какие у тебя условия? Ты же понимаешь, я не на все соглашусь.       Дамблдор все же подошел к столику, где стоял кофейник. Он налил лишь себе, пробуя этот ужасный напиток на вкус. Во рту сразу же стало горько, но Альбус ничего не сказал. Ему показалось, что кофе, который приготовил тогда Геллерт, был лучше. А может все зависело тогда от обстановки?       — Первое. Ты никогда больше не будешь угрожать дорогим мне людям. Никогда. Иначе я сожгу каждое твое укрытие вместе с Нурменгардом, — Гриндевальд не смог сдержать улыбку, приподняв одну бровь. — Не сомневайся в этом. Я смогу, — Дамблдор развернулся к Гриндевальду лицом, облокотившись на столик. — Второе. Я не буду пленником. Смогу выходить когда захочу и куда захочу. Вряд ли я пойду в Министерство с твоей меткой, пусть твои союзники не шепчутся насчет этого.       — Я бы даже на это посмотрел, — Геллерт представил эту картину. Он и не переживал насчет угрозы со стороны Альбуса. В глазах тех, кто презирает Гриндевальда, он будет предателем. — А твоим родным ничего угрожать не будет. Как и сказал, выполнишь уговор, исчезнешь. Если исчезнешь ты, то зачем мне твои родные?       — Может, я сначала закончу? — Дамблдор не переставал дерзить. Хотя, он сам удивлялся, как Геллерт его терпит и просто насмехается над этой ситуацией. — Третье. Ты не прикоснешься ко мне. На публике мы будем изображать вид, но в жизни, я не хочу, чтобы ты ко мне приближался, — Альбус сильнее сжал чашку. Почему-то на этих словах взгляд Гриндевальда стал жестче. — Четвертое. Те, кому я доверяю, а это Луи и Дэвид, будут знать кто мы друг другу на самом деле. Луи обо всем и так узнает, а Дэвид догадается. А, ну и Генри уже знает.       — Я пока не слышу ни одного стоящего условия, Альбус. Я даже надеялся, что ты меня удивишь. Какая жалость, — Геллерт больше не усмехался, стал снова спокойным и холодным. — И как смело ты заявляешь, что я противен тебе, но сам бегаешь за тем, кого я воспитал.       — Дай закончить, — Дамблдор резко поставил чашку на блюдце, отчего по всему кабинету раздался звон. — Моя дружба и мои отношения тебя не касаются, — Альбус сначала взял себя в руки, а уже потом продолжил. — Пятое. Я буду иметь право голоса. Я не собираюсь молча стоять, пока твои прихвостни оскорбляют омег или меня, — Дамблдору даже показалось, что Гриндевальд слабо кивнул. — И шестое тебя удивит. Ты должен будешь освободить мистера Вернера и прекратить давать ему тот яд. У меня все.       — Красиво закончил. Все ради блага остальных. Не тронь этих, пусть они знают правду, дай мне голос, чтобы я мог их защитить, а потом и освободи того, кто сжег бы тебя заживо, если бы у него была такая возможность. Твоя любовь к другим тебя уничтожит, — Геллерт встал с кресла, подходя к окну. Он был спокоен и полностью расслаблен. Зато Альбус все же нервничал. Он уже перестал чувствовать вкус этого ужасного напитка.       Гриндевальд обдумывал, стоит ли выполнить эти условия. Некоторые были мелочными. А Дамблдор же старался на него не смотреть. Он так много раз видел Геллерта со спины. Как тот уходил, оставлял его одного. Раньше он хотел подбежать, но сейчас его от таких мыслей воротило. Альбус даже вспомнил свой кошмар в бреду. Там Гриндевальд тоже стоял спиной к нему.       — Пять лет. И возражений я не приму, Альбус. Зато, гарантирую тебе, что Альфред будет свободен. Подальше от Англии, Германии и США. Или ты хотел его себе в качестве ещё одного любимца? — слова звучали так оскорбительно. Прямо сейчас хотелось запустить эту чашку в Геллерта. Тот бы, правда, все равно ее остановил.       — А ведь он тебя безумно любил. А ты избавляешься от него, как от тряпки, — Дамблдор даже горько усмехнулся. — А меня же разбил на части, — Гриндевальд продолжал молчать. — Как это произойдет? На церемонии у всех на глазах? — Только тогда Геллерт пошевелился. Он развернулся и подошел к Альбусу.       — Нет. Я не уважаю традиции. Это произойдет сейчас. Для всех будет одна версия: ты пришел ко мне со скандалом. Все ради блага невинных жизней. Был так подавлен, а я даже не мог отпустить тебя. Именно тогда появилась метка на твоей шее, — Гриндевальд спокойно стал расстегивать верхние пуговицы рубашки Дамблдора. Тот не сопротивлялся.       — Пришел со скандалом, а поимели как шлюху, но ради общего блага поставили метку. Ты чертов манипулятор, Гриндевальд, — Геллерт приподнял лишь один уголок губ, а после резко и неожиданно притянул Альбуса к себе за шею. И это было не описать. В книгах описывалось, как нечто волшебное. Что может быть волшебного, когда твою шею прокусывают и оставляют твой след на теле? Боль и стыд захлестывали, а шея горела, как от ожога.       — И помни, без меня ты ее не снимешь.