Припятский (б)романс

Схемы и строки плыли перед глазами. Расфокусированным взглядом профессор бездумно пялился в одну точку. Сигарета, забытая между пальцев, дымила тонкой струйкой вверх, к потолку, отгоняя единственно залетевшую в окно ночную бабочку. Крылья её еле слышно трепетали, создавая еле уловимый ритм. Стрелка часов с лёгким цоканьем двигалась, будто отсчитывая время вспять. Раз, два, три... От взмахов крохотных крылышек дым покачнулся и угодил Валере в глаз. Тот, очнувшись, сморгнул и перевел взгляд на диван. Борис Евдокимович растянулся на нем по диагонали, не оставляя места никому больше. "И тут главный", – подумал Валера и мысленно усмехнулся. Глаза зампреда быстро двигались под веками, видимо, снилось что-то очень живое. Легасов снял очки, потёр глаза и запустил пальцы себе в волосы, обхватывая голову от усталости. Ложиться спать было негде, а тревожить Бориса было для профессора непозволительной жестокостью. Пусть спит человек, чего двигать его в самый разгар сна. Валерий встал из-за стола, стащил свисающее с угла кресла покрывало и вяло примостился прямо на полу около дивана. Полусидя он облокотился спиной на диван и откинул на него голову. Ночная бабочка все нарезала круги, будто гипнотизировала. Нужно было выключить светильник, но вставать и тянуться за ним совершенно не хотелось. Потом, чуть позже, сейчас... Рука, большая и властная держала его за ворот рубашки. Он хотел вырваться, но всё не мог. Он хотел сказать нечто важное, но кулак, сжимающий ткань у самого его горла, слишком сильно упирался в него, не давая произнести ни звука. Он не видел хозяина руки, но точно знал, кому она принадлежит. Владельцем руки не был конкретный человек, это был обезличенный, смазанный и выцветший чиновник. Он ничего не предпринимал и не говорил. Только крепко держал за ворот у самого горла. Вдруг рука резко дернула его на себя, выдернув на электрический свет светильника, который он так и не выключил, уснув в не самой удобной позе. На сей раз было чётко ясно, что рука эта принадлежит Борису и сильно его трясет. – Валера! Валера, очнись! Что ты натворил! Ничего понять было нельзя, перепуганные глаза Щербины бешено двигались, как будто что-то искали, рука отчаянно пыталась затащить Легасова на диван. Валера не понимал ровным счётом ничего. Обескураженный, он кое-как смог вывернуться и схватить Бориса за мощные запястья. – Борь, Боря, ты чего! – чиновника трясло, но он не вырывался. Только испуганный взгляд смотрелся дико на его вечно спокойном уверенном лице. – Я... Все нормально! – внезапно рявкнул на него зампред, ничего не объясняя, и резко отвернулся к стене. Он понял, что все это был лишь сон, что Валера живой, вот он, сидит перед ним на полу, держит своими живыми руками, смотрит своими открытыми живыми глазами. Все не так, как было только что. В том страшном сне. Он молча смотрел в стену и молился, чтобы эта тишина тянулась как можно дольше, чтобы Валера сейчас ничего у него не спрашивал. – Борис Евдокимович. – Ответа не последовало. – Борь... – Ложись спать! Легасов вдруг ощутил такую невыносимую тяжесть в груди, и злость, самую сильную в его жизни: вот уже вторую неделю он наблюдает за тем, как человек, с которым его породнила всеобщая беда, страдает и ни на шаг не подпускает к себе. Не даёт помочь, не даёт покоя ни себе, ни Валере. – Ты тут главный! – гаркнул Валера, со стуком ударил по выключателю светильника и, схватив покрывало, бухнулся спать прямо на стол с бумагами. *** Несколько последующих вечеров они не разговаривали. Днём – сухо брошенные фразы по работе. Перед сном Валера уходил в ванную, пока Борис не засыпал. Потом работал до изнеможения, пока Борис крутился и метался по кровати. Спать ложился теперь всегда на столе и на бормотание Щербины во сне старался не реагировать. Но груз на душе всё тяжелел. Валера не мог прекратить думать о том, что же такого происходит у Бори в сновидениях, и как ему помочь. Сегодня Легасов твердо решил, что не оставит это так просто. Он всё ещё злился, но уже на самого себя и на свою беспомощность. И всё больше в нем закипало это чувство, смешиваясь с какой-то жгучей страстью. Этим вечером он не пошел в ванную дожидаться, пока Борис уснет. Он сел за стол и, не прикасаясь к работе, долго и молча наблюдал за тем, как Боря устало снимал с себя официальную одежду, сменяя ее пижамой. Казалось, он снимал маску. Становился каким-то другим – то ли хрупким, то ли обезоруженным. Грустным взглядом окидывал диван и ложился, словно его туда укладывали насильно. Лежал с открытыми глазами он долго, мучительно долго для Валеры. И все не засыпал. На не отрывающего от него взгляда физика он не обращал никакого внимания. Вообще не сводил взгляд с потолка, и Валере начало казаться, что он мешает своим присутствием уснуть. – Спи, Боря... – вздохнул он и ушел в ванную. Как только за Валерой закрылась дверь, Борис закрыл лицо руками и заплакал. Его истощал этот непрекращающийся кошмар. Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним безжизненно лежал Валера. Всегда по-разному. То расстрелянный, то с сине-бордовой полоской на шее. Во сне Боря всегда знал, что чувствует. Отчего ему больно. Наяву же он вроде как не хотел этого понимать и признавать. Его разрывало изнутри от боли, которой не должно быть места. Беспочвенной и коварной. Уснул он, как и каждую ночь за последнее время, мысленно терзая себя всем этим. Когда Легасов наконец услышал похрапывание, он вышел из ванной, выключил свет и лег на самый краешек дивана. Настолько с краю, что чудом с него не падал. Сон поглотил его моментально. В расслабленном состоянии Валера не заметил, как начал сползать с края дивана и рухнул на пол с глухим громким стуком. В мгновение ока Борис вскочил на диване на колени. Сердце его бешено колотилось, он снова видел лежащего навзничь Валеру. Тело его бледно освещала луна, делая кожу мертвецки-белой. Больше он не выдерживал, его всего трясло, так что можно было ощутить вибрацию вокруг. По лбу крупными каплями стекал холодный пот. – Я знаю... здесь я все знаю! – Начал тараторить Борис себе под нос тревожным шепотом. – Здесь я чувствую каждой клеточкой. Зачем ты покидаешь меня каждую проклятую ночь? – Мужчина уперся лицом в свои сжатые кулаки и, раскачиваясь, продолжал причитания. – Я не могу, я так больше не могу... Валера, вставай. Валера, очнись. Очнись ты уже хоть раз. Я же знаю, что это сон. Всего лишь сон. Но ты мне нужен живой, слышишь? Потому что без тебя я не смогу... Внезапно две теплые ладони мягко отвели руки Щербины от его лица. Валера заглядывал вкрадчиво в печальные глаза. – Ты услышал меня, да? Наконец-то ты меня услышал! Зачем ты продолжаешь это мучение?.. из раза в раз! Что это за проверки такие, что за испытания на прочность? Ты же и так прекрасно все знаешь! Знаешь, как я тебя люблю! Борис разговаривал больше с самим собой, потому что был уверен, что всё ещё спит. – Боря... – Но Щербина все бормотал и смотрел Валере в глаза. – Боря. Борис! – Легасов тряхнул его изо всех сил и закричал прямо в лицо. – Щербина, слышишь меня, это не сон! Хватит! Нет, я не знал! Но это не сон, я живой, здесь! Понимаешь? – И он резко, до боли, прижался губами к его губам, всё ещё крепко сжимая его запястья, так что пальцы немели. Втягивал носом запах его кожи. Оцепенел, не мог ни продолжить, ни оторваться. Пока не услышал тихий всхлип – Боря шмыгнул носом, а по щекам скатилось несколько горячих слёз. Валера молча, но очень крепко обнял его и уже тихо-тихо произнёс. – Не верь, никому не верь. Ни людям, ни снам. Никому. Я рядом, всегда рядом... Елена Якубова