Припятский (б)романс

Происходящее с Легасовым было ужасно. Это угнетало его самого, заставляло чувствовать злость на самого себя, отвращение, презрение. Так не должно было быть. Легасова тянуло к мужчине, причём к самому Борису Щербине, что было абсолютно ненормально и неприемлемо. Щербина был вдовцом, да и сам Легасов всегда имел романы только с женщинами. Он даже никогда не задумывался о подобном, и вот... Это всё Чернобыль. Это всё чёртова радиация, не иначе. Легасов пытался оградить Щербину от собственных посягательств. Он боялся, что однажды сорвётся, скажет или сделает что-то двусмысленное, и Борис сразу поймёт и закроется от него. А то и не побрезгует пустить в ход кулаки, и Легасову знакомиться с силой Щербины не очень хотелось. Хотя надо признать, он заслужил за такие мысли хорошего тумака, по крайней мере, он сам так считал. Поэтому в последнее время, после этого ужасного осознания своих помыслов Валерий всеми силами избегал того тёплого общения, которое у них сложилось за месяцы пребывания в Припяти. Да, это было больно обоим, и Борис обижался, и оттого Легасову было больно вдвойне, но всё же он решил, что лучше так, чем подставлять их обоих. Во время недолгого пребывания в Москве это оказалось чуточку проще, конечно. Щербина пытался звонить, позвать на прогулку или на чашку чая пару раз, но был отвергнут смущённо-торопливыми, сбивчивыми отказами. После этого он звонить перестал, и у химика было очень тяжело на душе. Это он виноват, что позволил такому случиться. Но вскоре предстоит поездка в Вену, и им снова придётся работать вместе. Эта мысль была практически невыносимой, сладкой и горькой одновременно: Валерий безумно скучал и жаждал увидеть Щербину, и в то же время боялся, что сорвётся, и тогда их дружбе, даже столь натянутой в последнее время, придёт конец. Борис Щербина не был трусливым человеком. А ещё он не был образцом ангельского терпения. Поэтому он сделал то, чего Легасов так безумно боялся: он первым начал неудобный разговор. Им предстояло провести в Вене неделю. Первые полтора дня были подготовительными, а потом началась изнурительная конференция, добавившая тяжести на и без того загруженные плечи учёного. До этого он врал Борису, делая ему больно, а теперь ещё соврал научному сообществу об истинных причинах катастрофы. Чувство вины навалилось на него в виде ужасной, отвратительной усталости, и после конференции он провёл почти сутки, заперевшись в номере, не имея сил на какую-либо деятельность. Щербина дал ему время отдохнуть после его блестящего доклада. Завтра им предстояла встреча с западной прессой, основной задачей этой встречи было убедить западное сообщество, что катастрофа устранена и в мире снова безопасно. Но это завтра. Сегодня он пришёл к Валерию в номер, зашёл, не стучась, и добродушно возвестил: – Валера, нам нужно прогуляться! Это будет большим упущением, если ты не попробуешь чашечку настоящего венского кофе! Легасов сидел в кресле, помятый и несчастный, и пребывал в прострации. Когда Щербина вошёл, он повернул голову в его сторону и посмотрел исподлобья. – Борис... Прости, я... Устал и мне надо подготовиться к завтрашнему... Эм... – Валера! Что происходит? Ты можешь мне объяснить, чёрт возьми? Почему, почему ты шарахаешься от меня, как от прокажённого? Я что-то не так сделал? Так скажи мне! – Да с чего ты взял... – слабо промямлил Валерий, но сильная рука тут же выдернула его из кресла, заставляя встать. – Ты думаешь я не вижу? Валера! Поговори со мной, мать твою! Куда делись те вечера, когда мы могли болтать часами ни о чём и обо всём? Когда мы могли молча сидеть вместе, и нам это нравилось? Совместные перекуры?.. Что случилось с нами, Валера? Легасов, помня о том, что лучшая защита – это нападение, повысил голос, игнорируя при этом неудобную суть вопроса: – Я правду тебе говорю, я устал! Я не хочу гулять! Борис замер, а потом внезапно понизил голос: – Здесь нет прослушки. Я проверял. Они боятся западных нападок, поэтому здесь чисто, – и руки, до этого жёстко вцеплявшиеся в плечи учёного, ослабили хватку и аккуратно погладили сквозь рубашку. О нет, только этого не хватало. – Борис, ничего серьёзного, я клянусь, – тоже спокойнее отозвался Валерий, всё ещё надеясь избежать разговора, но тут же пожалел об этом: Щербина внезапно побледнел, и по его лицу скользнула тень отчаяния. – О... – судорожно вздохнув, Щербина внезапно прижал учёного к себе. Легасов изо всех сил пытался не выдать предательских реакций своего тела: слишком близко, слишком хорошо. – Уже началось, да? У тебя уже начались последствия облучения? Насколько всё плохо? Меньше пяти лет? Валера, не молчи, ты можешь сказать мне всё... Борис принялся нежно покачивать Валерия, как будто хрустальную драгоценность в своих руках. Легасов опешил и поспешил оправдаться. – Нет-нет-нет! – ахнул он, отстраняясь. Щербина всё ещё продолжал его удерживать поперёк спины, внимательно глядя в бледное лицо, покрытое веснушками. Легасов немедленно стушевался под этим взглядом и отвёл глаза. – Пока нет. Я не уверен, конечно, но я от тебя бы это не скрывал. – Тогда что? Почему ты не доверяешь мне? Валерий зажмурился, потому что Борис всё ещё удерживал его за плечи, и избегать пристального взгляда льдисто-голубых глаз становилось всё сложнее. – Я... Хорошо, я доверяю. Доверяю. Я совершил подлость по отношению к тебе, Борис. И мне очень стыдно, но я ничего не могу с этим поделать. – Что? Валера, не говори ерунды. Что ты такого мог сделать? – Ты не простишь меня. – Скажи. Легасов часто-часто задышал, пытаясь совладать со своими эмоциями. Всё, это конец. Конец всему. Конец самому Валерию, потому что без Бориса он теперь ничто, лишь жалкая пылинка в этом огромном мире. – Валер... – Я влюбился в тебя, – в отчаянии прошептал учёный, чувствуя, как под веками набухают слёзы. – Прости меня, пожалуйста. Легасов почувствовал как замерли и ослабели пальцы на его плечах. Он отступил назад, уходя от прикосновения и всё ещё не открывая глаз, как вдруг руки снова с силой притянули его обратно, а в щёку уткнулся прохладный нос. – Ч-ч-чт... Легасов попытался протестовать, но из горла вырвались только заикающиеся всхлипы, а слёзы упрямо вырвались наружу и потекли по щекам. – Я даже не смел надеяться, что мои чувства взаимны, – вибрирующим басом пророкотал Борис прямо в ухо Валерия. А потом этого уха коснулись губы, и не только уха, сухие и обветренные, они стали путешествовать по всем доступным участкам кожи: шея, скулы, виски... Борис сцеловал влажные дорожки со щёк Валерия и произнёс ещё тише. – Посмотри на меня, Валера... Валерий открыл глаза. Борис смотрел на него с такой нежностью, что сердце моментально провалилось куда-то в желудок, и волна горячей, неистовой надежды захлестнула его с головой. А потом Борис прикоснулся губами к его губам, увлекая в долгий, сладкий, страстный поцелуй, который мгновенно разрушил все границы, так тщательно выстроенные в страхе быть отверженным. Пальцы вцеплялись в волосы, гладили щёки, избавляли от одежды... Тяжёлое дыхание смешивалось, перемежаясь со страстными поцелуями, и губы скользили по каждому новому участку обнажаемой кожи. Валерий чувствовал себя необыкновенно счастливым и свободным, потому что внезапно здесь и сейчас возник мир, в котором возможно всё, и любовь для двоих мужчин имеет право на существование. Борис шептал ему какие-то бессмысленные, но невероятно тёплые нежности, которые заводили чуть ли не сильнее, чем ласки и прикосновения. И наивысшая точка удовольствия, когда кожа к коже, глаза в глаза, и чувства обнажены до предела... Это было больше, гораздо больше, чем Валерий смел когда-либо мечтать. Они лежали, отдыхая после наплыва страсти, так желанного обоими. Легасов устроился на животе, обнимая подушку, и половина его лица была скрыта в ней; но вторая половина, которая была видна Щербине, выражала крайне счастливое умиротворение. Борис протянул руку, поглаживая пальцами растрёпанные рыжие волосы, и Валерий прикрыл глаза, практически мурлыкая от блаженства. Он наслаждался любованием Бориса, его ласками, которые, несмотря на его внешнюю грубую силу, оказались удивительно мягкими и даже трепетными. Мозолистые пальцы перебирали пряди, ласкали щёку, иногда задевая всё ещё алеющее ухо. – Боря... – выдохнул учёный, смущённо пряча широкую улыбку в подушку. – Валера, мой Валерочка. Ты любишь меня? – внезапно спросил Борис срывающимся голосом. Легасов вздохнул и повернулся на бок, лицом к любимому, глядя на него сияющими глазами. – Конечно, люблю. Неужели ты сомневаешься? – искренне ответил Валерий, обнимая Бориса и прижимаясь к его губам коротким ласковым поцелуем. – Я люблю тебя. Я думать без тебя не могу, мне кажется, я даже дышать больше никогда не смогу без тебя. Борис смотрел на Валерия, почти не моргая, будто пытаясь впитать его образ до мельчайших деталей. Рука всё ещё поглаживала учёного по волосам. – Давай сбежим. Валерий округлил глаза, не веря, что Борис мог сказать это. – Боря... – Сбежим на запад. За океан. Туда, где нас оставят в покое, где мы сможем быть вместе. Мне больно от одной мысли, что мы вернёмся в Москву и... Тебя не будет рядом. И мы будем видеться так редко, чтобы не вызвать подозрений... И... Валера... Сейчас. Давай сбежим сейчас, – закончил политик еле слышным шёпотом. – Я бы хотел. Я бы провёл остаток своей жизни с тобой. Но это невозможно. Щербина торжествуще улыбнулся, потом встал с постели и пошёл к телефону. – Евгений! – гаркнул он в трубку. – Да, операция «Чёрный ворон». Да, конечно, в двойном экземпляре. Сколько? Три часа? Три с половиной? Легасов встал на кровати на коленях, наблюдая с восторгом и неверием за телефонным разговором. Мысль, что, даже не получив ещё признания, Щербина уже всё спланировал для них двоих, заставляла сердце разрываться на части. Борис повесил трубку и подошёл к краю кровати, обхватывая щёки Валерия, затем плечи, затем ягодицы, жадно оглаживая всё пальцами. – Боря, ты сумасшедший! – воскликнул Валерий, потираясь щекой о шею Бориса и жадно вдыхая его запах. – Мне всегда будет тебя слишком мало, – хрипло прошептал Борис, обхватывая затылок химика и привлекая его к себе так близко, как только возможно. – Я не хочу отпускать тебя ни на секунду. Ты смысл моей жизни. Горячие поцелуи, полные признательности, были прерваны телефонным звонком. – Всё готово, – объявил Борис, широко улыбаясь. Собирайся, у нас три часа. За нами приедут сюда, к чёрному ходу. Валерий вернул Борису счастливую, чуть безумную улыбку. – Надо собрать чемоданы, – сказал Валерий. – Да. – Но сначала в душ. – Я надеюсь, ты предлагаешь нам пойти вместе?.. – Естественно. Hinkle