Перевод с переходом

      Дэмиен замер, когда почувствовал, что теплый комок связи в груди исчез.       Одно долгое, бесконечное, замершее мгновение юноша чувствовал все — дыхание пустыни, движение песка, ветра, сердцебиение каждого животного под песком; юноша чувствовал воду глубоко под своими ногами, бесконечное присутствие времени, прошлое и настоящее, каждую каплю крови, впитавшуюся в песок —       Но он не чувствовал Тима.       Связь становилась тише, когда они отходили друг от друга дальше, но никогда не исчезала совсем; Дэмиен ощущал присутствие любимого между ребер, на кончиках пальцев, где бы тот не находился.       Сейчас же в грудной клетке было слишком пусто, слишком много пустыни и слишком мало — Тима.       Дэмиен обернулся — битва продолжалась; сплетение тел, оружия, безумная пляска хаоса среди бесконечного спокойствия пустыни не умолкала. Всполохи цветов, блики стали, несмолкаемый гул; Дэмиен не чувствовал любимого, не видел среди схлестнувшихся армий его фигуры.       Холод между ребер — уничтожающий, душащий; пустота на месте теплой связи — обрубленный узел.       Его панику слышали песок и ветер; одиночество, забытое и забвенное, чувствовала вода глубоко под ногами.       Дети пустыни не оставались без помощи, если нуждались в ней — ужас, держащий юношу за горло, бессилие, сковывающее по рукам, ненависть, заставляющая двигаться — пустыня слышала его.       И если ветер толкнул его в гущу сражения, если песок был твердым под его ногами, если сражающие не касались его —       Духи пустыни не оставались брошенными, а потому ветер вел его в толпу схватившихся воинов, туда, где лежал Тим.       Дэмиен не ощущал его между ребер, на кончиках пальцев, но он чувствовал его через пустыню, через пески, окружающие его и впитывающие его кровь, через ветер и воду, над ним и глубоко под.       Люди мелькали, бесполезные и жалкие, секундные тени в бесконечности времени; росчерки цветов и вспышки света — Дэмиен бежал и не чувствовал своих ног.       Сражение двигалось, и, может, пустыня услышала его отчаяние, может армии теснили одна другую — Тима Дэмиен увидел лежащего в песках, среди других тел, ненужных, оставленных позади, вне битвы и топчущих песок солдат.       Путь до него казался длинным, бесконечным — и то, что теперь Дэмиен чувствовал биение сердца, редкое и умирающее, противоположное его лихорадочному, замедляло путь еще сильнее.       Когда его колени коснулись песка, руки — чужих волос, сердце Тима уже не билось.       Песок жадно пил текущую кровь, и Дэмиен отстранено подумал, пальцами зарываясь в пряди, что в этом песке он узнавал себя, ищущего в любимом хоть крупицу угасающей жизни.       Юноша наклонился, укрывая тело собой, пряча; вдыхая полуунесенный ветром медный запах крови, пустой и одинокий в такой же одинокой пустыне, в хаосе умирающих людей.       Тишина опустилась вместе с Дэмиеном, он чувствовал ее одеялом, укрывшим его спину, стелющимся дальше, отрезающим от битвы, заставляющем замолчать и ее.       Юноша чувствовал как леденеют его пальцы, как внутри него не остается ничего кроме абсолютной пустоты, вечного холода и боли, царапающих горло слез.       Духи пустыни были одиноки по своей сути, но, научившись избавляться от одиночества, навсегда становились уязвимы.       Как и любое магическое существо они несли в себе огромную силу, с ней же — не меньшую ответственность и бо́льшую слабость.       Их умирающие партнеры уносили их за собой; Тим уносил его за собой, но у Дэмиена было еще здесь дело.       Юноша поднялся — впервые в жизни тяжело, чувствуя, как каждая клеточка его тела умирала, каменела; чувствуя всю тяжесть утаскивающих его в пески сил, утекающих сквозь телесную оболочку, как вода.       Пустыня молчала; молчал ветер, молчали воды, пески и камни, молчали глубоко под ногами животные; Дэмиен чувствовал их скорбь, чувствовал, как все останавливалось в почтении и грусти.       Дети пустыни, сильные духи, могучие и смертоносные, бессмертные и вечные, как сама пустыня, редко умирали. Они предпочитали партнеру и неминуемому концу жар бесконечных битв, холод ночей, абсолютный покой песчаных волн; Дэмиен винил человеческое начало в себе, в своей слабости, но на самом деле знал лучше.       Не человеческий отец был виноват в его необходимости найти партнера, а мать; дочь самой пустыни и моря, вечность назад здесь бушующего.       Его мать предпочла вечности кратковременную человеческую связь; она чудом не рассыпалась лишь благодаря матери и отцу, когда пришел час ее человеку умирать.       Кровь Дэмиена не несла в себе такой привилегии, но, может, он и не хотел себе ее.       В конце концов, он знал, как гибнет его мать каждый день, каждую ночь в вечности времени, удерживаемая лишь песками и водой.       Люди были подобны ветрам, быстрым и неуловимым; они становились ими, умирая здесь, и может быть, на секунду подумал Дэмиен, может быть Тим тоже был здесь, рядом теперь; от этого выпрямиться было чуть легче.       Пустоты это не убрало только; не убрало холода там, где у людей были сердца, не убрало петли с шеи, горькой и острой. Не исчез с обратной стороны век образ — Тим, держащий его за руки, крепко, успокаивающе; Тим, обещающий ему, что все будет хорошо, гладящий его волосы; обожающий.       Дэмиен прикрыл глаза.       Тишина, окутывающая его, Тима, рванула вперед, не отрезая от сражения, но заставляя сражающихся замолчать и остановиться; сковывая хаос битвы, бессмысленный и беспощадный, опуская на головы всех осознание — время кровопролития прекратилось.       Дэмиен чувствовал, что умирает, что силы начинают бунтовать под его кожей, ища освобождения, но у него было дело.       Дети пустыни обращались к ней — и она отвечала.       И ветер, и песок — юноша чувствовал — указывали ему на одного из воинов, замершего и беспомощного, среди таких же беспомощных людей, временных и чуждых пустыни теней.       — Вы, — произнес Дэмиен, тихо, едва размыкая губы, но в наступившей абсолютной тишине его слышали все, каждый человек, стоявший ли близко, далеко ли, — возомнили себя богами.       Никто не шелохнулся, едва вздохнул; мир замер, замерли люди, пески, ветра; только время текло, независимое, беспощадное, равнодушное, да где-то на другом конце пустыни свистела буря.       — Вы устраиваете бессмысленные побоища, льете чужую кровь и забираете жизни, — также тихо продолжил Дэмиен, чувствуя, как силы покидают его, — пусть это не касается детей пустыни и ее самой, но ты, — юноша открыл глаза; мужчина, на которого ему указала пустыня, молчал, бледный и одинокий, — передал это в мою власть.       Дэмиен снова прикрыл глаза. Через песок он чувствовал Тима, лежащего за его спиной, тяжелого и бездыханного; он надеялся провести их отряд в безопасности и спокойствии сегодняшним утром.       Теперь он лежал мертвый у его ног, и винил в этом Дэмиен убийцу и больше всего — себя.       — Ты убил моего партнера, — Дэмиен снова распахнул ресницы, глядя прямо, в глаза, затравленные, но решительные.       Ноги наливались свинцом, силы его бились, рвались наружу, чувствуя его смерть.       — Ты убил и меня, одного из детей пустыни, и на твою голову — пусть падет.       Пустыня шептала ему — не простой рядовой солдат, но тот, кто вел этот отряд; тот, кто приказал на них напасть.       — Уничтожая меня, ты выпустил мою сущность и мои силы наружу — и вот мое слово: ты не найдешь себе дома, не найдешь себе пристанища, ты не найдешь отсюда выхода. Ты будешь вечно плутать по пескам, умирая от жары и холода, ты не найдешь спокойствия, ты не найдешь своего освобождения, — Дэмиен вздохнул, чувствуя, как его силы просачиваются сквозь поры его кожи, кружат среди солдат, находя свою жертву. Голос его, холодный и тихий, разносился ясно и четко между людей. — Ты станешь одним из нас, детей пустыни, нелюбимый и нежеланный, бессмертный, не имеющий своего партнера, не имеющий своей свободы, — юноша вздохнул, не отрывая взгляда от бледнеющего лица, — ты будешь бестелесным и немым. Никто во всем мире не узнает о тебе. Ты забрал ребенка пустыни — и я возвращаю его обратно, — Дэмиен прикрыл глаза, чувствуя, как магия его рвется из него. — Я все сказал.       В абсолютной тишине юноша повернулся и наклонился к Тиму, опустился рядом, вплотную. Осторожно, нежно, он уложил чужую голову себе на колени и укрыл собой, как мог, и выдохнул.       Сквозь сжимающие его горло слезы, сквозь ощущение каменеющего тела, Дэмиен чувствовал — его силы покидают оболочку, находя новую, исполняя его приказ.       Тим в его руках — такой же как и он сам, каменеющий, застывающий навсегда во времени, ощущался как освобождение.       Отголоски пустыни донесли до него крики людей, шум начавшейся бури — и мысль: через множество лет на этом месте из скалы будет бить источник; здесь раскинется оазис, великолепный и мирный, на территории которого будет запрещено любое оружие.       Остров жизни и спасения; оазис, один из немногих, редких — таких же мертвых детей пустыни, как и он сам.