***
О боге Смерти говорили, но говорили со страхом, озираясь через плечо, словно он стоял наготове за их спиной с клинком наперевес; он — часть подземного мира, мира, который не прощал ошибок, который оставлял в него зашедших и сводил с ума тех, кому все же удавалось выбраться. Сам бог был тем, кому однажды удалось — и тем, кто брал непомерную цену, когда кого-то хотели у него забрать, но Тиму было что предложить. В Коне огня было много, в нем самом — нет, но Смерти об этом было знать не обязательно; да и, к тому же, обмен местами не должен был быть процессом хлопотным, не так ли? О боге Смерти говорили: он где-то далеко, в самом глубоком ущелье, в которое спускаться — год, а подниматься обратно — три. Он должен был попрощаться, наверное, с Кэсси и Бартом, вытащить их из битвы и все объяснить; но он оставил только броню, вонзил, все же, меч в то дерево, где был последний миг Коннора, и ушел. В детстве ему указывали куда идти — после смерти родителей — но его маленькие ноги не могли его тогда унести; он выходил из города, проходил поля, входил в лес — и возвращался, обессиленный, каждый раз обещающий себе, что справится в следующий раз лучше. Ему было больше, чем шесть лет теперь. Он мог пройти больше — справиться лучше. И в этот раз ему было что предложить в обмен.***
О боге Смерти говорили: ущелье, темнота; мрак — не видно следующего шага даже в светлый полдень, холод — словно вечная зима обосновалась в его царстве. Говорили: запах, словно все исчезнувшие тела гнили вокруг пропасти, зловонием наполняя воздух — но вместо этого его встретила не расщелина, не обрыв — арка прямо в скале, белоснежная, как облако, увитая благоухающими белыми лилиями, словно звездами в тени серого камня. Спуск — лестница, низкие ступени, теплые, будто солнцем нагретые — освещенные россыпью дремлющих на стенах светлячков. Тим не верил, что спуск занял даже больше получаса — хоть путь до него и потребовал нескольких дней; сейчас он казался полузабытым, неважным. О боге Смерти говорили: трон из человеческих костей, черепов; ковер, ведущий к нему — прогнившая плоть, покрытая кровью мышечная ткань, ступени — переплетения тел. Его корона — челюсти павших, сплетенные их жилами, их венами; держава — бедренная кость одного из многих мертвых гигантов — потому что Смерти были покорны все. Сидящий там — монстр, чудовище; никто не решался смотреть ему в глаза — увидеть в них свое мертвое отражение было худшим из кошмаров, узнать заранее свой конец — проклятьем. Вместо этого его встретили двери — такие же, что и арка — с высеченными на них изображениями богов, их побед и проигрышей; песнями поэтов, что вымолили своих возлюбленных и близких и вернули их наверх. Дверной молоток только представлял собой змею, но и она казалась мирной, теплой, и золото ее чешуи отблескивало нежным переливом в мерцании светлячков. Тим едва успел протянуть к ней руку, как ее острая мордочка повернулась в его сторону и она раскрыла черные, как ночное небо, глаза. «Что тебе здесь нужно? — раздалось в его голове; в такт словам в пасти рептилии мелькнул такой же золотой язык. — Ты еще жив». Пожалуй, на контрасте с тем, что ему рассказывали о боге Смерти и тем, что на самом деле было, говорящий дверной молоток был действительно не настолько удивительным; Тим лишь на мгновение замешкался, прежде чем подобрал ответ. — Я пришел за другом, — нахмурился он. Змея, казалась, выжидающе склонила голову. «Ты не боишься, что умрешь, едва войдешь в эти двери?» — Именно этого я и добиваюсь. Звук, что издала рептилия, чем напоминал смех и огорченное фырканье; впрочем, она ответила лишь: «Жди здесь,» и соскользнула на пол, исчезая под дверью. Ждать пришлось недолго — хотя, может, время под землей шло иначе; змея вернулась, поднялась обратно, обвила свое кольцо, и двери открылись. Не было ни гнилой плоти, ни крови — только узкая, совсем небольшая зала, укрытая нежным сумраком; пол — мозаика, стены — фрески смертных героев, колдунов и творцов, уводящих из подземного мира некогда усопших — и то, насколько неожиданно жизнеутверждающими они были, отвлекло Тима и от стоящего напротив входа трона — невысокого, далеко не самого богатого, что он видел — и от сидевшего в нем божества. Про бога Смерти говорили: гигант, попирающий потолок, облаченный в черное, покрытый кровью, словно он сам был одним из мертвецов — но вместо этого там был юноша, из черного на нем лишь плащ, остальное — белое и золото, оттеняющее его смуглую кожу. Контраст между тем, что представлял себе Тим, и между тем, что в итоге было, заставил его замереть, потерять дар речи. Он никак не мог представить себе бога Смерти таким… хрупким. Маленьким. Таким… человечным? Он понял это гораздо позже — богу Смерти не для чего было быть огромным и величественным; он и так был всесилен, неизбежен — он был в конце каждого пути, так зачем же пугать тех, кто его достиг? — Полагаю, ваш посыльный уже сказал, что я жажду оказаться в вашем царстве? — выпрямился Тим, находя слова и чувствуя, как неожиданным упрямством и дерзостью наливаются его плечи. Может быть, все это был лишь обман, красивая картинка, созданная чтобы сбить его с мыслей, с цели — но бог двинулся, опираясь на спинку кресла и вскинул бровь. — Спрячь зубы, — почти доброжелательно попросил он. — Иначе что? — Иначе я тебя отсюда выкину, пока ты не проветришься и не будешь готов к конструктивному диалогу. Это… было совсем не то, что он себе представлял, но — может быть — стоило уже понять, что тут все было не таким, как ему рассказывали. Чувство потерянности, словно он наткнулся на чужую ложь, выбило почву из-под его ног и на секунду спутало мысли — и даже смутная тоска после смерти Кона и отчаянная потребность его вернуть уступили место непонятному беспокойству. Бог вскинул и вторую бровь, и едва заметная насмешливая полуулыбка изогнула его губы. — Так что? — Здесь все какое-то не такое, — выдал Тим, и распахнул глаза едва сообразил, что сказал; впрочем юноша, кажется, не обиделся. — Понимаю, — кивнул он. — Вы часто это говорите. Ты наверняка ожидал тут увидеть кровь, мрак и гниение, а вместо этого, — он обвел рукой красивую залу. — Дедушка неплохо постарался, чтобы запугать вас. — Дедушка? — Ты языком трепать пришел? — Нет, — ответил совершенно сбитый с толку Тим, все больше убеждаясь, что царство смерти решительно хотело свести его с ума на удивление приятным способом, — я… — Тогда поглазеть, — язвительно оборвал его юноша. — Я… — неуверенно начал парень, — пришел за другом. — А мой посыльный уже сказал, что ты жаждал оказаться в моем царстве, — усмехнулся юный бог, — причем тут тогда твой друг? Ему понадобилось мгновение, чтобы собрать разбежавшиеся мысли в кучу. — Язык у тебя, — поморщился Тим, все еще не понимая, что хочет сказать, — острый. — А еще рука тяжелая, — посулил юноша. Впрочем, судя по его виду, их диалог его определенно забавлял. Только теперь Тим неуверенно окинул взглядом его лицо, до этого по старой памяти отводя взгляд куда угодно, лишь бы не на него; полуулыбка была там же, еще более насмешливая, чуть, как будто, почему-то напряженная. Брови вскинуты — и забавно немного сморщен нос. И глаза — как мерцающие в порывах ветра листья, переливы солнца на гранях изумруда, малахита. Тим не понимал, как у кого-то связанного со смертью так сильно, могли быть такие живые глаза. — Налюбовался? — иронично поинтересовался юноша; впрочем, выражение его лица стало серьезнее, и, когда Тим пристыженно отвел взгляд, заметил: — Мало кто на меня прямо решается смотреть. Да, из-за страха увидеть свою смерть — но единственное, что Тим заметил в чужих зрачках, был он сам, растрепанный, уставший, стоявший столбом на фоне мозаики пола и прекрасных стен. Хотя, быть может, это и было его смертью. — Твой друг, — напомнил бог. — Да, — кивнул Тим, собираясь и откладывая непонимание на потом. — Я пришел за ним. Я знаю, что за все нужно платить, так что, — он склонил голову настолько уважительно, насколько мог после их перепалки, — я хотел бы остаться вместо него. Юноша хмыкнул. — А зачем ты мне нужен? — Ну, — оторопело замер Тим, — зачем тебе нужны другие мертвецы? — Кто тебе вообще сказал, что они мне нужны? — Но, — растерянно дернулся парень, вскидывая голову, — м-м-м. Тогда — я могу просто забрать друга и уйти, и больше не докучать тебе? — Просто — не можешь, — ответил юноша; насмешливая усмешка смягчилась, обдавая его непонятной серьезностью. — Тогда… если я тебе не нужен, дай задание… может, тебе что-нибудь принести или найти? Или загадку загадай. Бог снова фыркнул. — Я не загадываю загадок. Как показывает практика, — он обвел украшенные фресками стены, — всегда найдется кто-то умнее. — Или сильнее, — вырвалось у Тима, и юноша в согласии склонил голову и улыбка скользнула по его губам — на мгновение; Тим не был уверен, не почудилось ли ему. — Именно так и появляются новые божества. — Так… они становятся бессмертными? Улыбка на чужих губах стала шире. — К тому же, — заметил он, не ответив, — если я буду загадывать загадки, это будет не так честно к тем, кто менее догадлив или опытен, — бог посерьезнел и замолчал, словно посередине слова. Его внимательный взгляд скользнул по Тиму и остановился на его глазах, и парень решительно собирался выдержать его — и тишина затянулась. Наконец, юноша подал голос снова. — Насколько ты хочешь вернуть этого человека? — Очень, — просто ответил Тим. Чувство тоски снова сдавило его сердце и это, должно быть, отразилось на его лице. Бог задумчиво поджал губы. — У тех, кто приходит ко мне, — медленно начал он, — есть смелость — и определенно должна быть ярость, чтобы мне противостоять, — он постучал пальцами по своим ножнам, и Тим, поняв намек, кивнул. — Злость на то, что я «отобрал» кого-то у вас. Ненависть. Отчаяние. И именно это, — сказал он, поднимаясь, — мне и нужно. Теперь, когда его плащ не закрывал большую часть его тела, Тим увидел, что он и вправду был облачен во все светлое — белая туника с золотой вышивкой на подоле, почти такого же цвета штаны; опоясывающее его полотно словно вытканное золотом — хотя, насколько Тим понимал в этом, оно было слишком легкое для золота — и брошь в виде лилии, придерживающая его плащ на груди. Наручи, разве что, были из кожи — как и пояс от ножен меча, и обувь — но они почти не привлекали к себе внимания. В остальном юный бог был больше похож на олицетворение весны, чем на смерть. Символика цветов, вероятно, имела больше смысла в его случае — но именно в этот момент юноша подал голос: — Ты все еще хочешь забрать своего друга? — Конечно, — немедленно откликнулся Тим. — Тогда прекрати пялиться. Он поймал переброшенный ему меч больше на рефлексах, чем осознанно, и так же остановил щит, что бог в его сторону катнул — и поднял на него взгляд. — Ты сможешь забрать его только силой, — бросил юноша, вставая напротив него и вытаскивая из ножен свой клинок, — так покажи мне ее. Она есть у всех. Тогда Тим подумал, что речь шла о силе физической — но в то мгновение, что лезвия с лязгом столкнулись и на секунду оглушили его, он понял, что это было не так; далеко не все ей владели — и, может, то была сила характера или таланта — ведь к богу приходили поэты и музыканты — и они считалась тоже. И только позже, когда юноша выбил из его руки меч, он понял, о чем он говорил до этого и какую силу имел ввиду: значение имела даже не она, а ярость, сопротивление; страсть, которую ты вкладываешь в битву — желание, огонь. Тим замер; оружие лежало в стороне, и не было возможности достичь его, не будучи раненым или убитым. Внезапная мысль о том, что это могло быть концом поединка вдруг накрыла его, вызвав почти звериное отчаяние — но юноша не двинулся, не сказал ничего; он смотрел, словно ждал, что Тим сделает теперь. И он метнулся в его сторону, замахиваясь щитом, и улыбка, мелькнувшая на чужом лице, все в ту секунду ему объяснила — и теперь, в том отчаянии что проснулось внутри него, Тим почувствовал, как возвращались его эмоции, ставшие неслышными после смерти Коннора; как злость, ненависть, горечь топят его с головой и как хорошо они резонируют с ударами и лязгами металла о металл. Если в тебе не было огня и сопротивления, мертвый оставался мертвым — в покое в царстве Смерти, непотревоженный; но в счет шло все, что ты мог предложить, и Тиму не верилось, что все было так просто — так легко. Меч юноши давно уже лежал в углу, куда он отлетел от его удара; что-то воистину звериное — страстное, жестокое — направленное на бога, бывшего ему препятствием, не давало ему остановиться. И только когда юноша сказал «Хватит», взмахом руки удерживая его на месте, Тим отдаленно услышал свое бешеное сердце, затрудненное дыхание — и только теперь в полную силу осознал, что скалится хуже хищника, и смутился этого. — Хорошо, — наклонил голову бог, — отдышись. Ты мне нужен в трезвом уме. Что-то непокорное еще оставалось в нем, в Тиме, кипящее; что-то, что было готово запустить зубы в чужую шею, чтобы достичь своего — и интенсивность этого вызвала испуг и сбила пелену с его глаз. — Я… — неуверенно начал он, но юноша поднял ладонь и Тим послушно замолчал, все еще пытаясь отдышаться. — Ты сделал хорошо, — сказал бог, — не бойся того, что чувствовал, — он усмехнулся, — потому что это было именно то, чего я хотел. Кто-то сдавался, — сказал он спустя секунду задумчивой тишины, — кто-то начинал торговаться со мной. Кто-то пытался перегрызть мне глотку. Определенной храбрости стоит прийти сюда, — он чуть наклонил голову, но скользнувшая по его губам веселая улыбка нивелировала уважительный поклон, — еще большей — мне противостоять. — Почему все так просто? — вырвалось у Тима, и нотка отчаяния поразила даже его самого — словно брошенный когда-то ребенок не мог поверить в предлагаемую ему доброту. — Почему у тебя здесь сцены, как смертные забирают твою законную добычу, почему все, что нужно, чтобы вернуть их, это всего лишь вступить с тобой в поединок? — Я не охотник, — мгновенно нахмурился юноша; он спрятал в ножны меч и расслабился, — а проводник. Мертвые не моя добыча, они — моя ответственность, те, кто вернулся, наконец, домой и кого я должен встретить. Кто-то возвращается в отведенное для него время, кто-то — раньше, кто-то способен удерживать нашу встречу дольше отмеренного им. Но в этом и состоит, — он повел рукой, снова указывая на фрески, — смысл вот этого. Ты заберешь своего друга, но когда-нибудь он же все равно умрет — сейчас или спустя сорок лет — какая разница? Я могу подождать. К тому же, — добавил он, — если бы ты не справился, он остался бы здесь. — Не спра… не вызвал бы тебя на поединок? — не понял Тим. — Не доказал, что ты действительно хочешь этого человека в своей жизни и на все ради этого пойдешь. Это требует храбрости, — повторил юноша, — огня. Хотя, сдается мне, — он окинул Тима взглядом почему-то настолько дотошным, что от этого стало неловко, — ты думал, у тебя его нет. Да, он думал — потому что, в отличие от своих друзей, умри он — он не хотел бы вернуться; чувство абсолютного опустошения после смерти Кона лишь убедило его в этом больше и он был уверен, что ценой будет их обмен местами и был готов к этому. Шел на это охотно. Разве так поступают те, в ком достаточно огня и упрямства, чтобы… — Чтобы прийти сюда, надерзить мне, предложить свою жизнь взамен жизни друга и начать со мной торговаться? — вскинул бровь юный бог, словно прочитал его мысли. — А потом еще и страстно возжелать мне глотку перегрызть, — он насмешливо фыркнул, — определенно поступают. Тим вздрогнул и напрягся, когда чужой плащ прошуршал мимо него, скользя по мозаике пола, но юноша не обратил на него внимания — он двинулся к дверям за его спиной, настолько незаметным, что они почти слились со стеной и до этого Тим не обращал на них ни малейшего внимания, и распахнул их. За ними было звёздное небо — казалось, коснуться его не составило бы труда. Бог — казавшийся на фоне ночи еще более маленьким, чем прежде — повернулся в его сторону. — Как зовут твоего друга? — Коннор, — оторопело ответил Тим, не в силах оторвать взгляда от темноты, — Коннор Кент. Он погиб около четырех дней назад, в… — Достаточно. Юноша снова повернулся к звездному небу, так неестественно выделявшемуся на фоне стен, и протянул в него руку; безусловная тишина в это самое мгновение затопившая залу, оглушила Тима совершенно. Он смотрел — и единственное, что видел, была чужая рука, медленное течение неба; бог шевельнул губами — и нить звездного света, скользнувшая из ночной тьмы, оплела его запястье — и юноша с готовностью ее потянул. Тим ожидал чего угодно — вываливающегося из дверей и темноты Кона, ведомого этой нитью, или того, что его заставят нырнуть туда, за ним, — но вместо этого юноша вытянул переливающуюся жилу, отвязал от своей руки и перехватил ее в обе ладони. Тим не понял, как это произошло — вероятно, он моргнул — но через мгновение в чужих руках был Кон, спящий, словно ребенок, и то, с какой легкостью юноша его удерживал, пугало. — Вот, — сказал он, когда двери закрылись, и вернулись звуки, — твой друг. Он проснется, когда вы поднимитесь, — бог передал ему парня, и его вес — теплый, живой — снова напомнил Тиму о том, как он нес его, мертвого, с поля боя. — Лучше, если ты это сделаешь быстрее. Но вместо того, чтобы отпустить их, юноша коснулся лба спящего ладонью, и его взгляд на мгновение потеплел. — Проводник, да? — неуверенно спросил Тим, сам не понимая, зачем. — Да, — ответил юноша. — В обе стороны. Замершая между ними от этих слов тишина пробрала, почему-то, парня до дрожи, и он прижал к себе Коннора ближе. Руки постепенно начинали уставать. — Спасибо, бог Смерти, — пробормотал он; он не знал, что сказать, и вышло у него неуверенно, но искренне. — Меня Дэмиен зовут. Я предпочитаю это. Они помолчали еще немного. — Надеюсь, больше не встретимся. — Рано или поздно, ты все равно сюда вернешься, — пожал плечами Дэмиен. — Наверху вечереет. Вам нужно еще укрытие на ночь найти.***
— Когда я сказал, что ты рано или поздно сюда вернешься, я имел ввиду твою смерть, а не то, что тебе теперь здесь двери открыты. Тим неуверенно заломил руки. Ощущение шока, после встретившей его на полпути Кэсси, до сих пор не утихало. Видя это, юноша смягчился. — Твой друг, насколько я чувствую, цел и невредим. — Да, но… — Тим поднял на него умоляющий взгляд, — могу я..? — Просто говори. — Барт. Барт Аллен. Девушка плакала — по красным глазам это было видно; она вцепилась в них с Коном с криками о Барте, о том, что она искала их уже несколько дней и какого вообще черта — и у Тима разорвалось только что сросшееся сердце. Кон был в порядке. Он действительно проснулся, стоило Тиму его вытащить из арки, и он долго его тряс, не веря в то, что произошло и в то, что он ничего их друзьям о своем уходе не сказал. Это, собственно, заставило их поторопиться, и за те два дня, что они шли обратно к городу, Тим почувствовал, как начинает нервничать о Кэсс и Барте, и как его разум все еще не может принять то, что он сделал в царстве Смерти и того, насколько мирным оно было. А еще он чувствовал, что снова может испытывать эмоции, потому что его лучший друг был жив — а с остальным он мог работать. Не мог. Барт умер едва ли не в тот же час, что и Кон, и Кэсси вытащила его с поля боя и проводила, как могла — и начала искать их с Коном, а не найдя, подумала, что они мертвы тоже. Она была дочерью богини, покровительницы других земель, и была знакома с богами своего пантеона, и россказни о ее боге Смерти, жестоком и мрачном, заранее научили ее ненавидеть Смерть вообще — и для нее воистину храбростью было пойти к их богу за ними тремя. Впрочем, когда Кон ей кое-как все объяснил, Тим понял, что она все еще боялась — за столько лет дружбы они прекрасно умели читать друг друга по глазам — и не мог винить ее. Он и сам испытывал некоторый страх, вставая на этот путь. Он не думал, что она струсит — нет; еще никто не был настолько упрям, как Кэсси, и ни в ком не было столько праведной ярости, как в ней — но стравливать двух богов было страшной глупостью, а Кон только вернулся, и Тим определенно не позволил бы ему даже приблизиться к той арке из-за первобытного ужаса, что он снова уснет. Да и, если быть уж до конца откровенным, он все еще не мог поверить, что так легко отделался. Так что он сказал, что приведет Барта сам, попросил удостовериться, что Кон не рванет сразу в битву снова, и повернул обратно. — В том же сражении, — объяснил Тим, чувствуя, как затянулась тишина. — Если бы я знал, когда пришел к тебе в первый раз, я бы попросил их обоих и мне очень жаль, что я тебе докучаю, но… — он вскинул голову, и Дэмиен, до этого внимательно на него смотрящий, чуть заметно улыбнулся этому жесту. — В этот раз у меня есть мой меч. Юноша склонил голову, и его улыбка стала еще заметнее. — Хорошо, — сказал он.***
В третий раз змея, обвивающая дверной молоток, даже не оповестила бога и не заставила Тима ждать у дверей в залу — просто фыркнула и позволила ему войти, как если бы его здесь ждали. Дэмиен сидел на троне, подвернув под себя одну ногу, локтем упершись в подлокотник, и держал в руках безумной толщины фолиант. Он выглядел невероятно… домашним, и Тим был в ужасе и благоговении, что ему позволено было видеть божество таким. Дэмиен его энтузиазма по поводу «божества» не разделял, но это уже детали. — Сегодня у бога Смерти выходной? — неуверенно поздоровался он, когда юноша бросил на него вопросительный взгляд. — Сегодня богу Смерти посулили приятный вечер, и он понадеялся, что проведет его в компании книг. — Я могу принести тебе любые, если хочешь, — предложил Тим, но Дэмиен фыркнул. — Торговаться со мной прекрати. — Я не торгуюсь, — нахмурился парень, и почему-то его сердце, обязанное чувствовать предательство и горечь, екнуло, когда юноша посмотрел на него, — я искренне предлагаю. Не за… ты знаешь, воскрешение. Я хорошо помню правила. — Еще бы ты их не помнил, — проворчал бог — беззлобно; он перелистнул страницу, вздохнул, и закрыл книгу. — Кто на этот раз? Его не должно было, наверное, так коротить, когда Дэмиен высвободил из-под себя ногу и сел ровно, и Тим заметил, как на пол опустилась босая ступня. Определенно не должно было. — Стефани, — ответил он, с трудом отведя взгляд от юноши, — Браун. Затянувшаяся тишина напрягла его еще больше; он боялся, что Дэмиен заметил его странное поведение, в причинах которого он и сам еще не разобрался — потому что это был определенно не страх, хоть сердце и билось быстрее обычного — но когда Тим осмелился на юношу взглянуть, тот был необычно серьезен, но не зол. — У меня есть свой меч, — попробовал парень, опустив руку на его рукоять, но Дэмиен даже не обратил на это внимания. — Ее здесь нет. Тим почувствовал, как его сердце упало. — Как, — выдавил он, — нет? Все-таки он чем-то Дэмиена обидел, подумал он, но юноша поднялся со своего места, скользя к тем самым дверям — не доставая своего клинка — и распахнул их. — Стефани, — позвал он, протягивая в мглу ночи свою руку, но темнота осталась неподвижной — и обернулся на Тима. В зеленых, как лето, глазах, была странная печаль и сочувствие, сам Тим — ошарашенный, снова на фоне фресок и мозаики — и какая-то непонятная, необъяснимая Тиму эмоция, которую он так и не смог расшифровать за ту короткую секунду, что она была в чужих зрачках. — Ее здесь нет, — тише повторил юноша, — и даже то, что мы с тобой сразимся, этого не изменит. Должно быть, на его лице появилось слишком уж отчаянное и беспомощное выражение, что Дэмиен чуть улыбнулся. — Это значит, что она жива, глупый. Тебе просто придется ее найти, — он закрыл двери, запирая ночь снова, и снова к нему повернулся. Теперь мягкость в его глазах была очевидна. — Если уж ты трижды спустился в царство Смерти и поднялся обратно, — сказал Дэмиен, и тепло в его голосе отодвинуло непонятную потерянность в сердце Тима далеко за его пределы, — значит, что ты справишься и с этим.***
Иногда Тим думал просто разбить у входа во дворец Дэмиена шатер чтобы не ходить каждый раз такие расстояния, но это, если честно, было даже не смешно. Змея при его появлении закатила глаза и открыла двери — он не успел даже на последние ступеньки спуститься — и юный бог пробормотал со своего места что-то о том, что Тим к нему скоро протопчет тропинку. — Я тоже не в восторге, — сказал Тим, хотя, если быть честным, при виде юноши его сердце радостно затрепетало, но он это проигнорировал. Предположение Стеф о том, что он влюбился в божество Смерти, было только ее странным фетишем и ничем более. Тим просто получал удовольствие от его компании. — Я за своей сестрой, за Кас… — Дай мне допить, — оборвал его юноша, приподняв в намеке свой кубок, — некоторым из нас все еще нужны перерывы. Тим фыркнул, но послушно притих, цепляясь взглядом за стены — знакомые ему фрески, повествующие о победе жизни над смертью, уже не казались ему неподходящими этому месту. Было в этом что-то — как в обратной стороне медали — одновременно и тоскливое, и умиротворяющее. — Могу я спросить? — уточнил он и, получив согласный кивок, нахмурился. — Если возвращение мертвых в мир живых происходит для них столь безболезненно, — неуверенно начал он, — то откуда пошла это вера в то, что… воскресшие должны с ума сходить? Должны возвращаться наверх необузданными и яростными? Я имею ввиду, — Тим махнул рукой, — и Кон, и Барт, они в полном порядке, абсолютно никакой разницы с тем, что было до встречи с тобой — кроме того что они немного осмотрительнее стали — но, я имею ввиду… Дэмиен хмыкнул, задумчиво глядя на кубок, и Тим замолчал; впрочем, юноша ответил не сразу. — Оттуда, — сказал он, и голос его был непривычно тих, — откуда пошла уверенность, что мое царство — мрак, гниль и жестокость. — Ты сказал в первый раз, что твой дедушка… — Да, — кивнул Дэмиен. — До меня он был правителем этого царства. Очень много столетий, — он нахмурился и качнул чашей. — В ваших сказаниях есть что-то о зеленой воде? Волшебных ямах? — Да, — оторопело ответил Тим и неосознанно скользнул взглядом на скрывающую ночное небо дверь, — но..? — Это был его способ справиться с мертвецами, — ответил юноша, все еще не сводя с кубка взгляда. — Он был смертным лекарем, нашедшим единственный в мире источник, дарующий мертвым жизнь, и эта вода должна была прославить его — выше всех остальных. Он вернул к жизни умирающего принца, — Дэмиен усмехнулся, — а принц задушил его возлюбленную. Тим вздрогнул. — Вода принадлежала тогдашнему богу Смерти, — продолжил юноша, чуть помолчав, — и он хотел возвращать смертных с ее помощью. Яма не пожелала слушать дедушку и свела с ума принца, так как его возвращение в мир живых было сделано в обход Смерти, не спросив ее воли, — Дэмиен снова качнул чашей. — Дедушка использовал эту воду, чтобы создать отвары и отомстить и принцу, и тем, кто обвинял его в его сумасшествии, и богу Смерти это не понравилось. Юноша перевел на Тима взгляд — и было что-то в его зрачках необъяснимое, полное горечи и застарелой боли. — Мы проводники, — сказал он. — Пастухи, если угодно. Вы привыкли разделять богов плодородия и рождения, жизни, и нас, хоть мы и являемся сторонами одной медали и всегда работаем заодно. Нам нет смысла враждовать — чем больше людей появится наверху, тем больше спустится ко мне. Чем большему количеству я позволю жить дольше, тем больше они смогут родить и вырастить. Чем больше, — Дэмиен откинулся на спинку трона, продолжая смотреть на Тима внимательно и задумчиво, — я уберу тех, кто направляет мир в хаос и скоропостижную смерть, тем больше будет жить, развиваться и множиться. — И тем больше придет к тебе в итоге, — пробормотал Тим. Он неуверенно взглянул юноше в глаза. — Это имеет смысл, но… это несколько цинично, не находишь? — Жизнь довольно цинична, — фыркнул Дэмиен. — Это просто естественно. К тому же, если большие семьи, дети, отчаянные сражения со мной, достижения и развитие — то, чего вы, люди, хотите, то и мои действия лишь способствуют желаемому вами. Тим повел плечами; в этом была расчетливая логика, которую он уважал, но и которая пугала его одновременно. Юноша подал голос, и теперь он был теплее — мягче, словно он почувствовал смятение Тима. — Ты думаешь об этом как о разведении скота, — сказал он, — словно я поощряю жизнь ради смерти — но я поощряю жизнь ради жизни, потому что только она дает так много смысла спуску сюда. Ты пришел ко мне с мыслями о том, что твой друг умер слишком рано — что он ушел слишком быстро. Что он мог бы умереть более великим, более старым, может быть даже окруженным семьей — и это то, о чем я говорю. Если бы семья, дети, любовь, почтенный возраст, военные и мирные достижения, новые знания — что угодно! — не имели бы для вас столько смысла, спустился бы ты сюда ради своего друга? — Я не могу представить, каково это, — признался Тим спустя недолгое молчание. — Потому что ты человек — и потому что ты здесь, ждешь, когда я закончу с болтовней, чтобы ты смог забрать у меня свою сестру и вернуть ее наверх. Смысл как раз в той ярости, — мягко сказал Дэмиен, и его улыбка заставила Тима трепетать, — которую ты испытываешь, когда противостоишь мне. В дерзости, непокорности, в страсти жить и свидетельствовать чужую жизнь — вот ради этого я здесь. Он поднялся, и Тим неуверенно спросил: — А история?.. — Когда ты вернешься сюда, — ответил юноша, доставая свой меч, — я дорасскажу ее тебе.***
— Только не говори, что ты ради сказки о моем дедушке сюда пришел, я этого не вынесу. Тим хотел бы фыркнуть — но из его губ вырвался лишь слабый полувздох, и Дэмиен мгновенно напрягся и приподнялся на своем месте. — Тим? — Я… — неуверенно начал парень; отчаяние перехватило ему глотку, — я не уверен, что в силах держать меч. — Можешь петь начать, — предложил юноша, но взгляд его был совершенно серьезен. Он поманил Тима к себе, и тот послушно подошел совсем близко — так близко, что в чужих зрачках кроме него почти не отражалось стен — и Дэмиен потянул его за руку. Тим опустился — прямо у подножья чужого кресла — и юный бог уложил его голову себе на колени. — Кто на этот раз? — тихо спросил он, и чувство его пальцев в волосах Тима заставило его судорожно вздохнуть, словно плачущего ребенка; впрочем, Дэмиен не высказал ни малейшего осуждения. — Мой отец, — шепотом ответил Тим. Мягко гладящие его руки остановились. — Не в моих — и ни в чьих больше — силах вернуть тех, кто пробыл в моем царстве так долго, — тихо ответил Дэмиен. — Мне очень жаль. — Но он не!.. — вскинулся Тим, поднимая голову и с ужасом и мольбой глядя в чужие глаза. — Он пропал всего лишь как месяц! Я все это время пытался отбиться от Дика, он говорил что… — парень задохнулся, — неужели месяц… — Но твой отец погиб больше пятнадцати лет назад, — нахмурился Дэмиен. — Джек Дрейк? — О, — выдохнул Тим, — нет. Брюс Уэйн. По лицу юноши незримо пробежала дрожь, словно ветер по глади воды, и он нахмурился сильнее. — Отец? — Да. Не родной, — тут же поправился Тим, чувствуя, как последняя надежда загорается в нем на короткое мгновение, — приемный. — Ах, — понимающе кивнул Дэмиен; его внимательный взгляд все еще оставался на Тиме безотрывно. — Здесь его нет. — Ты уверен? Губы юноши изогнулись в невеселой улыбке. — О, я уверен. — То есть, — попытался Тим снова, не до конца веря в сказанное, — он жив? — Да, — чуть подумав ответил Дэмиен, — живее всех живых. — Хорошо, — выдохнул парень, вновь опуская голову на чужие колени и прикрывая глаза. Отчаяние, впервые настолько сильное после смерти Кона и Барта — после них у него почему-то всегда была уверенность в том, что он сможет вымолить у смерти Стеф и Касс — схлынуло, и оставило после себя бессилие и усталость. — Откуда ты знаешь, как меня зовут? — тихо спросил он через некоторое время, желая заполнить слишком плотную тишину. — Я знаю о чем ты думал, когда сюда впервые пришел, тебя правда беспокоит только твое имя? — иронично поинтересовался Дэмиен; впрочем, в его голосе все равно были нежность и теплая насмешка. — Ты серьезно думаешь, что я помню о чем думал? Это было, кажется, почти целую жизнь назад. Смех Дэмиена прямо над ним был, пожалуй, лучшим звуком, что Тим слышал за всю свою жизнь. Эта мысль заставила его прижаться к чужим коленям крепче — и покраснеть; этого, благо, в мягком сумраке комнаты не должно было быть видно. — Раз уж ты так уютно устроился, — тут же поддразнил его юноша, и Тим смутился еще сильнее, — что на счет сказки о моем дедушке? — Это было бы хорошо, — пробормотал парень; пальцы в его волосах снова возобновили свое нежное движение. — Ты остановился на том, что он собирался отомстить принцу. — И я сказал, что мы проводники — что мы не потворствуем тем, кто мешает жить другим, — согласился Дэмиен. — Единичные случаи убийства наказываются вами самими, а тех, кто не пожелал останавливаться, уводим мы. — Но твой дедушка убил только принца? — неуверенно спросил Тим. — Не только. Принца — его отца, их двор, мирных. Он уничтожил весь город в своей ярости, и бог Смерти не мог это оставить просто так. Они сразились, — голос юноши на секунду стал тише, — и мой дедушка победил. Тим поднял голову; он чувствовал, насколько широко открытыми были его глаза. — Что? Дэмиен печально пожал плечами. — Он был умен достаточно, чтобы использовать Яму себе во благо — к тому же, он и сам окунулся в нее, и она свела его с ума тоже — и это безумие дало ему преимущество, — юноша зарылся пальцами в его волосы и вернул голову Тима себе на колени. — Он объявил себя богом Смерти, хоть и боялся самой смерти на самом деле ужасно. Став богом, он успел произвести дочерей и сына, но все они — кроме моей матери — трагически погибли. В конце концов, Яма свела его с ума окончательно, а мой отец закончил остальное. Правительницей стала моя мать, но… — судя по звуку его голоса, Дэмиен нахмурился, — ей довелось тоже быть заложницей Ямы, еще в детстве. Отец уговорил ее передать этот пост мне, и забрал ее с собой, к лучшим среди богов целителям. Тим поднял на юношу взгляд — и Дэмиен взглянул на него в ответ, улыбнувшись уголком губ чему-то своему. — Я осушил Яму, — продолжил он. — После уничтожения моим дедушкой первого бога Смерти, она стала опасна для всех без исключения — может, это было предсмертное проклятье, кто знает. Я вычистил это место, облагородил его, насколько мог. Мать исцелилась, но осталась с моим отцом — верхний мир всегда привлекал ее больше. Богиня страсти — фыркнул юноша, — она бесконечно подшучивает над ним из-за его любви к смертной и подбивает всех остальных одиноких богов на поиск возлюбленных, хоть это и не совсем ее работа. Тим тихо засмеялся. — Но это довольно близко. — Смейся ровно до того момента, пока ты ее не встретишь, — посулил Дэмиен, — и твое счастье, если у тебя кто-то будет, иначе она тебя с потрохами съест. Все меня боятся, а настоящий ужас в пантеоне она, вообще-то. Тебе кто угодно подтвердит. — Верю на слово. — Тебе уж лучше, — проворчал юноша.***
— Отец, — ровным голосом начал Дэмиен, — мне нужна аудиенция. Мужчина оторвал от стола голову. — Дэмиен? — Приятно знать, что ты все еще узнаешь меня в лицо, — буркнул юноша, — ты вновь потерял счет времени. — Если вы с Талией не прекратите меня за это ругать, я его вообще остановлю, — проворчал мужчина. — Не в твоих это способностях, о великое божество справедливости, — фыркнул Дэмиен и подошел ближе. — Напомнить, как ты попытался это сделать пару недель назад, и нам всем пришлось тебя вытаскивать? — Я тебя родил, — добродушно проворчал Брюс, выпрямляясь, — и вот твое отношение? — Мать меня родила, — усмехнулся Дэмиен, — не обижайся, отец, но твоя доля в этом процессе ничтожно мала. — И поэтому ты считаешь, что можешь старика до конца жизни… — Ты бессмертный — это раз, это работа Джейсона — два, — юный бог выпрямился и лицо его стало серьезнее. — Отец, — спокойнее сказал он, и мужчина вздохнул, показывая, что слушает. — Ты потерял счет времени. Твоя смертная семья беспокоится о тебе, — юноша заложил руки за спину и нахмурился, — они уверены, что ты мертв. Брюс нахмурился. — Сколько времени с моего последнего появления… — Месяц, — прервал его Дэмиен. — Но важно другое: почему ты им — и мне? — ничего не сказал? — А как ты себе это представляешь? — Ну, не знаю, — юноша саркастично вскинул брови, — «О мой возлюбленный сын, ты знаешь о том, насколько боги близки к простым смертным, и сколько их ходит между нами…» — Два у меня сына, — пробормотал мужчина, — смертных. Два божественных. — И еще дочь, — согласился Дэмиен, — тогда: «О возлюбленные дети мои». — Тебя Талия плохому учит. — Хорошему меня моя мать учит. Они потеряли тебя, — тише сказал юноша, — я дал им надежду, так не дай же ей в ожидании сгореть.***
Тим тревожно оглянулся. — Это все еще плохая идея. — Если так, то твой бог смерти мог дать нам наводку, где он, — прошипел Дик, почти не разжимая рта. — И мы искали Би везде. Ты сам сказал, что Джокер может быть в этом замешан. — Вот именно — может — а не будет! И «мой бог Смерти» откуда мог знать, что ты войной на Джокера пойдешь? Он не занимается войнами! Дик не ответил — вытащил из ножен меч только, и обернулся через плечо на собравшуюся армию. Где-то вдалеке захихикал безумный, некогда сбежавший королевский шут — его же визгливый голос отдал команду о начале битвы — и, впервые после смерти отца и матери, Тим взмолился богу, теперь достаточно конкретному, о том, чтобы они пережили этот бой. Ему почудилось — в ту самую секунду, что он сам еще не успел двинуться, повинуясь приказу брата, — что краем глаза он увидел Дэмиена: юноша был там, со своим верным мечом на его бедре — на холме окружавшем поле, как всегда выше их всех; недостижимый — неизбежный. Он стоял, заложив руки за спину, идеально выпрямив спину; золото его брони мерцало в предсмертной короткой тишине, как маяк. Дэмиен смотрел вниз — и мрачность его взгляда, упорная готовность, решимость, пробрала Тима до дрожи. Мысль, что он на самом деле был здесь, была внезапно утешительной. По крайней мере, умерев, он будет у него на руках — и Тим на секунду пожелал поддаться этому. Впрочем, подумал он, бросаясь вперед и обнажая свой меч, с другой стороны, если он выживет и юноша разрешит, он и правда разобьет шатер у входа в его царство, чтобы докучать Дэмиену до конца своей жизни. Это тоже было хорошей альтернативой.***
— Ты бог справедливости! — закричал Дэмиен, ударяя руками по столу. — Твоя работа сеять мир! Из-за твоего отсутствия твой старший ребенок начал чертову войну и ты — просто прекрасно! — знаешь, как я к ней отношусь! Брюс поднялся и побледнел. — Сколько меня… — Месяц, — рявкнул юноша, выпрямляясь. — Я был уверен, что ты все им объяснил, — кипел он, — и из-за того, что ты опять потерял счет времени, мое царство пополнится невероятным количеством преждевременно умерших. Будь ты человеком, — уже тише сказал Дэмиен, и что-то горькое отразилось в его глазах, — ты был бы следующим.***
Дэмиен определенно был там — он метался между ними, как порыв ветра, подхватывая тела убитых, наматывая на запястье оборванные ниточки их душ; он вставал за спины живых, своим мечом обрубая подлые удары — и разя тех, кто эти удары нанести успел. Тим видел его отблескивающую золотом броню то тут, то там, и каждое его появление заставляло его сердце екнуть — а в то мгновение, когда он почувствовал его присутствие за своей спиной, он увидел Брюса. Мужчина был смертельно бледен, но абсолютно цел и невредим. Тим уже хотел крикнуть об этом Дику — может, они смогли бы еще все остановить, — но Брюс поднял руку, и в ту же секунду все померкло.***
Отдаленно знакомое прикосновение к его волосам разбудило его; Тим открыл глаза, и Дэмиен наклонился к нему. — Я умер? — Нет, — тихо ответил юноша; уголки его губ были печально опущены вниз, — хотя мой отец способствовал этому всеми силами. — Отец? — Да, — голос Дэмиена дрогнул. — Брюс Уэйн. — Отец?! — задохнулся Тим, и юноша силой удержал его в горизонтальном положении. — Пожалуйста, лежи, — шепнул он, склоняясь над ним ниже. — Я и сам всего не знаю, — признался он. — То, что ты его приемный ребенок я услышал впервые от тебя — тогда. Я и не думал, что он укрыл от вас свое божественное начало. Я вообще не знал, — еще тише сказал Дэмиен, — что он так сильно связан с миром людей. Тим прикрыл глаза, чувствуя, что его разум не хочет осознавать сказанное и верить в него — и уперся в чужую руку крепче. — Где мы? — хрипло спросил он. — У меня. Битва закончилась три дня назад. Отец вмешался, — сухо добавил юноша, — хотя я был бы гораздо благодарнее, если бы он вообще ее не допустил. — Это все делает все страннее, да? — усмехнулся Тим чуть помолчав, когда пальцы в его волосах снова начали его гладить. — Я имею ввиду… я могу не помнить о чем думал, когда впервые к тебе спустился, но мои мысли в наши с тобой последние встречи я помню хорошо, — парень прикрыл глаза и смущенно фыркнул. — А учитывая что ты знал, что было в моей голове еще в первую… — Тебя правда сейчас больше беспокоит мое к тебе отношение, а не то, что твой приемный отец в тайне был богом и все это время ничего тебе не говорил? — вздернул бровь Дэмиен. — Я пока не готов в это поверить, — буркнул Тим, прикрывая глаза, — потому что как только я это сделаю, я буду ужасно зол. — Я зол на него сейчас, — серьезно сказал юноша. — Из-за его халатности пострадали люди, а это — именно то, чего мы не должны допускать. Тим хмыкнул. — Хоть чего он божество-то? — Как бы это ни было иронично в нашем случае, справедливости. Парень открыл глаза. По губам Дэмиена скользнула едва заметная, горькая улыбка. — Я даже не знаю, что сказать. — Джейсон ему уже все сказал. — Джей… — Тодд. Тим привстал на локтях, и юноше пришлось снова его удерживать. — Но он умер?! — Отец вымолил его у меня, — ответил Дэмиен, — а затем Джейсон сразился со мной и победил — и стал бессмертным. Мы пока не определились божество чего он, но, как мне кажется, войны. По крайней мере, он бы не допустил того, что допустил отец, даже не будь воплощением справедливости. — Потому что то, что сделал Брюс, просто глупость. — Да. Тим вздохнул и протер лицо рукой, ощущая, как слабая боль отдала ему в плечо; впрочем, сейчас это было не так важно. — Почему белый и золотой? Дэмиен вскинул бровь. — Я не понимаю. — Я имею ввиду — почему ты всегда одет в белые и золотые цвета? То есть — да, наши представления о тебе как о Смерти изначально в корне не верны и было бы глупо полагать, что ты будешь носить черное, но почему именно эти? Пальцы в его волосах остановились. Юноша вздохнул, наклоняясь и целуя его в лоб. — Мне кажется, ты сошел с ума. Тим фыркнул и довольно прикрыл глаза. — Не больше, чем когда решил спуститься в царство Смерти за своим другом, — возразил он, слепо находя чужую руку и сжимая ее в своей. — И все же? — Золото — символ вечности, — ответил Дэмиен, и даже в тишине его голоса было явственно слышно смех, — белый — чистоты, а черный — то, что ты видишь перед глазами в свой самый последний миг. И я люблю черный. И, — добавил он, — опережая твои вопросы, змея на дверях в некотором смысле мое геральдическое животное, а белая лилия в моей родной культуре — символ смерти. — Красиво, — одобрил Тим, и Дэмиен засмеялся громче. — Спасибо, любовь моя. — Любовь? — Хочешь, все же, к этому разговору вернуться? — усмехнулся юноша. — Ты не родной сын Брюса — и спасибо небу! — к тому же, смертный, хоть это и поправимо. В нас нет буквально никакой общей крови, так что отцу придется смириться. Он мог бы это предотвратить, если бы не был таким абсолютным глупцом. — Подожди, — снова дернулся Тим, — поправимо? — Ты на счет того, что я о Джейсоне сказал, хоть слово слышал? — фыркнул Дэмиен. — К тому же, бог я или нет? Я буквально отвечаю именно за это. Тим прикрыл глаза, пододвигаясь ближе, и усмехнулся: — Мне тебя победить придется? — Ты три раза пробовал, — тепло ответил юноша, — и хоть ты и забирал тех, за кем пришел, я останавливал тебя до того, как ты переполнишься отчаянием с головой, и оно тебя уничтожит. Не думаю, что у тебя получится, хоть я ни секунды не сомневаюсь в твоих навыках. — Умолять тогда? Дэмиен с полуулыбкой — внезапно мягкой и такой открытой, как никогда — вздохнул и опустился рядом, и его лоб почти прижался ко лбу Тима. — Полагаю, — пробормотал он, ласково обхватывая лицо парня, и тот счастливо задрожал, — обойдемся без этого.***
Дэмиен ободряюще кивнул ему, и Тим подался в перед — к огромным фигурам. Юноша бы выглядел почти смешно на фоне богов-гигантов, если бы Тим не знал его силы; он был там — ниже остальных, едва доставая до их поясов, но даже они, всесильные бессмертные боги, когда-нибудь войдут под купол его дома и не смогут вернуться обратно, и именно из-за этого они его не сторонились — не боялись. Не было смысла страшиться смерти, если она была неизбежной конечной точкой каждого пути. С ней давно смирились — и к ней были готовы; ее приветствовали в своем доме, сажали за свой стол, укладывали спать в гостевой спальне — она была другом, тем, кто встретит тебя, когда ты, обессиленный, падешь. — Если вы, — рявкнул Дэмиен, и полные обожания мысли Тима мгновенно отошли на второй план, — сейчас же не прекратите выпендриваться, я вас прокляну. Кто-то хихикнул — однозначно Джейсон — и боги послушно уменьшились до человеческого размера. Дик за его плечом запыхтел. — Поверить не могу, — шепнул он Тиму на ухо, — что Брюс нам ничего не сказал. — Я и сам до конца в это поверить не могу, — ответил парень, оглядываясь. Мужчина о котором они говорили, кажется, их услышал — уж больно у него стал извиняющийся вид. Кассандра пихнула его плечом в плечо. — Он извинился. Ну, если так можно было назвать возведение их троих в статус бессмертных — то да. Дэмиен же за смерти невинных его до сих пор третировал и, судя по всему, останавливаться не собирался. Не то что бы с ним кто-то спорил. Джейсон только подбадривал, например. Если быть уж до конца честным, их нельзя было назвать богами — ни в коем случае; можно было быть бессмертным, но при этом ничем не управлять, и это вполне их троих устраивало, особенно Тима. Он-то от бессмертия одни плюсы получал. Дик, судя по его взглядам на богиню знаний — тоже. Кассандра пока себя только искала, но от общества отца и братьев явно получала удовольствие. Да и с Джейсоном они уж больно хорошо спелись и теперь досаждали всем, кому было можно. Дэмиен вскинул бровь. — Ты так и будешь на меня смотреть? — О, просто задумался, — засмеялся Тим, — о том, что ты сказал о своей матушке. Я думаю, теперь мне свои потроха вдвойне беречь нужно. Юноша фыркнул. — Как только она переключится со страстного гнева на отца — несомненно. Но, если я хорошо ее знаю, это произойдет еще нескоро.***
— Дэми? — М-м-м? — Поверье, что в твоих глазах можно увидеть свою смерть, тоже от твоего дедушки пошло? — Нет, — зевнул юноша, — это еще с самого начала было, — он обхватил лицо Тима и нежно наклонил его, сонно целуя его ресницы и бормоча между поцелуями объяснения: — Не вы глядя мне в глаза видите свой конец, а я — глядя на вас. — Это многое объясняет, — шепнул в ответ Тим. Дэмиен усмехнулся ему в кожу. — Ты хочешь спросить, какой у тебя. — Так очевидно? — Да, — фыркнул юноша. Он отстранился, и Тим приоткрыл веки, заглядывая в лицо Дэмиена — и то, насколько нежным был его взгляд, сводило его с ума. — Я его не видел, — признался юноша, — ни разу. Каждый раз это был просто ты и ты меня этим заинтересовал. Так обычно с бессмертными происходит, — добавил он, — но кроме тебя я встречал такое только у Джейсона. А, ну еще и у твоих друзей. Тим вскинулся. — У дру… у Коннора с Бартом? И Стеф? — Да, — снова зевнул Дэмиен, — первые два уже бессмертны, насколько я чувствую. Отец первого — бог, просто из другого пантеона, и я думаю, мой — наш — отец ему рассказал, что по его вине случилось, и тот поспешил все объяснить своему ребенку, — юноша пожал плечами. — Иногда взрослые боги такие придурки, — пожаловался он. — А Барт? — Возможно, Коннор его с собой утянул, — снова пожал плечами Дэмиен, — не знаю. — Я хотел Брюса попросить о них, — признался Тим, — и тебя тоже. Я не представлял как без них жить, пока я был смертен — а сейчас уж тем более. — Проси только о девушке, — ответил юноша, снова сворачиваясь у него на груди. — Отец все равно ради вас троих сейчас что угодно сделает. — А ты? — Ну, не зря же ты ко мне столько раз ходил, — пробормотал юноша, — да еще и всю оставшуюся вечность собираешься со мной бок о бок провести. Это ж сколько нервов можно потратить. Тим засмеялся и сквозь смех почувствовал, как трясущийся из-за него Дэмиен сонно улыбается ему в кожу.