***
Перед самой демобилизацией Бэзила ранили. Пуля прошлась по боку, не задев жизненно важные органы, но пока разведчик дополз до штаба, крови из него вытекло немало. Весь процесс отступления он провалялся во французской санитарной части. Направляясь в переполненных поездах домой уже вместе с другими солдатами, Бэзил старался ни о чем не думать. Сама мысль, что он скоро увидит сестру и родителей, непривычно грела, но страх увидеть свою комнату и вещи Джона оставался в голове нетронутым пятном. И в то же время, он хотел это все увидеть, как будто привычка резать себя такими мыслями, словно стеклом, доставляла ему особое, садистское удовлетворение. Большая часть дома во время войны использовалась для государственных и военных потребностей. Комнату Беатрис тоже заняли, поэтому спала она все это время в кровати Бэзила. Часть Джона же, как будто специально, чтобы разъярить его уязвлённую душу, осталась почти нетронутой. И запах, и дух, и книги, и игрушки, оставленные младшим братом, будто шагнули ему навстречу в образе их всегда ясно смотрящего владельца. И со скорбью положили руку ему на плечо. «Ну почему не я», - не то сказал, не то подумал Бэзил, сквозь слезы вглядываясь в едва затронувшие комнату зимние лучи. «На твоём месте должен был только я. И точка», - он сжал руку в кулак, до боли царапая ногтями еще так и незажившие ссадины. - Ты что-то говоришь, дорогой? - несмело спросила мать за его плечом. - Говорю. Что я заслуживал сдохнуть на этой войне, а не Джон, - на каблуках развернулся к ней Бэзил. Слёзы от бессильной злости почти высохли. – Хотя вам это сложно будет понять. Уже почти забытая волна обиды за брата, накопленная годами до войны, заново поднялась в его душе. За тем, что он говорит, Бэзил уже несколько месяцев как забыл следить, ведь смысла скрывать, что думаешь, у него не было. Но увидев, как отшатнулась от него сильно постаревшая за годы войны мать, мужчина сразу почувствовал укол совести. - Я всегда относилась к вам обоим и Беатрис одинаково, - справившись с эмоциями, заявила миссис Рэтбоун, устало смотря куда-то мимо него. - Когда-нибудь, ты это поймёшь. "Надеюсь, что не доживу до того момента, как начну понимать подобное", въедливо ответил голос в голове, но Бэзил себя одёрнул. - Извини меня. Я же после фронта, я сам не ведаю, что творю. - Я всё понимаю, сынок, - наконец-то заглянула ему в глаза мать. - Располагайся. Ты будешь есть в столовой, или тебе принести сюда еду? - Я буду есть с Джоном, - Бэз мягко погладил покрывало, прежде чем на него сесть и опереться о стену спиной. На секунду он зажмурился, а когда заставил себя распахнуть глаза, они снова были полны слёз. - То есть, пожалуйста, принести сюда, - глухо закончил он. Мама замерла в проходе, напряженно смотря на него. На секунду ему показалось, что она хочет его обнять, но виденье тут же развеялось, женщина кивнула и ушла, прикрыв за собой дверь. Удивляясь собственному желанию таких объятий, еще недавно еле выдерживающий прикосновения членов семьи на вокзале, Бэз обхватил обоими руками любимого Джоном в детстве слона и позволил себе разрыдаться, забравшись с ногами на кровать. Он плакал не сдерживая себя и взахлёб, пока руки несуществующего в реальности брата аккуратно гладили его по волосам.***
Дни потянулись за днями долгие, бессмысленные, легкие и тяжелые одновременно. Кровать Бэза перенесли в другую комнату, чтобы Бэа не мешала брату. Сам Бэз так и спал на бывшей кровати Джона. Чистота, тепло, количество еды удивляли, позволяли расслабиться и ни о чем не думать и забыться сном на двенадцать часов подряд. Когда он просыпался, оповещал об этих родных, мать приносила ему завтрак, а Бэа приходила перевязывать рану и обрабатывать многочисленные порезы. После чего он снова оставался наедине и бесцельно смотрел в потолок, не желая ни выходить на улицу, ни даже спускаться на первый этаж, где отец организовал целое фармацевтическое производство. И после здорового сна и плотной еды мысли наконец приходили. Приходили и загоняли его в ловушку между двумя противоборствующими лагерями. С одной стороны, его мучила ненависть к убийцам Джона и большинства его боевых товарищей, к людям, под пулями которых он ползал по окопам все это время. С другой, вспоминая каждый собственный удачный выстрел, он чувствовал холод внизу живота, и ярость стихала, уступая место отвращению. Он хватал газеты, читал о том, кто когда отступил, потери каждой из армий, но не видел то, что волновало его больше всего - причины почему эту войну вообще стоило вести. Он бесился и бросал газеты на пол, но потом опять начинал читать и вот, смотрите: такая-то территория перешла другой стране. Такая-то страна прекратила свое существование. "Это то, что вам было нужно" - с ненавистью думал он, - "Дележка. А ребятам умирай за ваши кошельки". От злости хотелось колотить кровать руками, но мерзкий внутренний голосок останавливал его. "А ты то чем лучше? Ты убийца. Ты мог отказаться, мог умереть. А сейчас все умерли, а ты остался жить. И надо тебе эта жизнь?!" "Не надо", честно отвечал Бэз. От отвращения к себе хотелось выть. Но после длинных часов, проведенных скучившись под одеялом, он вспоминал, что своими действиями помог эту войну остановить. Привести к логическому концу. Что его смерть ничего бы не решила, войну не предотвратить, ее можно только вытерпеть и пережить. Цепи, сковывающие его тело, отпускали, и вся цепочка рассуждений начиналась сначала.***
Утро одного из таких дней имело отличия от предыдущих: вместе с миской с водой и бинтами Бэа принесла новости. - Безил, на имя нашей семьи пришло письмо. Тебя награждают Военным крестом! Название, - она сверилась из надписью на листе бумаги, - "За проявленную смелость и находчивость в дозоре"! Но подняв на него глаза, девушка быстро осеклась. С вымороженным лицом Бэзил забрал у нее письмо, быстро пробежал по нему глазами, после чего порвал бумагу на мелкие куски и выбросил в ведро. - Я не пойду. - Но почему?! - громко воскликнула девушка, глядя на него круглыми глазами. - Потому, что я не хочу. - А почему не хочешь? - Не я выбирал идти ли мне на эту проклятую войну. Не надо мне их побрякушки. - Бэзил, ты не можешь так просто отказаться! Ты позоришь честь нескольких поколений семьи! Для Рэтбоунов всегда было радостью служить Соединенному королевству! - Да сдалась мне ваша честь три раза, - закатил глаза Бэз, понемногу начиная раздражаться, - И ты у кого такими фразочками научилась говорить, у отца?.. Будь хорошей и послушной стране девочкой, промой ветерану царапины и уходи, - мужчина взял со стола баночку с перекисью и протянул ее младшей сестре. Но на Беатрис это мало подействовало. - Да, наш отец намного лучше разбирается в вопросах преданности государству, чем ты! Мы все надеялись, что хотя бы война исправит твоё отношение... Да даже Джон на фронт хотел, в отличии от тебя! - Хватит! - Бэз, не помня себя, с размаху швырнул перекись об пол. По комнате разлетелись осколки, в воздухе повис резкий запах спирта. Бэа закричала и закрыла лицо руками. - Не смей вспоминать Джона, и его желание идти на войну, это вы же и виноваты, что он хотел туда уйти из такой семейки! - он осекся, только сейчас заметив стекло под ногами и поняв, что сделал. - Ну может не ты лично, а наши драгоценные родители, - на вдохе продолжил он. - Но это не даёт тебе права на этом спекулировать. И вести себя как последняя... - не договорил он, отходя к окну. - Извини за перекись, я надеюсь, что тебя не задело. Попроси кого-то внизу тщательно тебя осмотреть. И пожалуй я сегодня обойдусь без перевязки, ничего со мной не будет, там уже всё зажило. Бэа быстро кивнула и выскочила из комнаты. Всё ещё содрогаясь от гнева, Бэзил принялся убирать осколки, а потом и комнату вообще. Ссора как будто сложила последний паззл в его спорах с самим собой. Он ненавидит эту войну и продолжит ее ненавидеть всегда. И гнев за Джона должен идти против тех, кто это всё начинал, а не против тех, кого сослали воевать под дулом пистолета так же, как и него. А дома у него находиться больше нет сил. Вещи брата со временем навевают только тоску, а жизнь под одной крышей с теми, кто портит память о нём, становится невыносимой. "Поскорее бы полностью выздороветь", угрюмо подумал Бэз, заканчивая уборку и вновь улёгшись на уютную кровать. Но после принесенной каким-то ассистентом завтрака и полудённого сна, его ярость понемногу поутихла, уступив место конформности. Он чувствовал, что его мутит как от перспективы ещё одного подобного утреннему конфликта, так и вообще от перспективы разговаривать с кем-то из семьи на серьёзные темы. Казалось, что пойти и получить эту чертову медаль намного проще, чем выслушивать часовые лекции от отца. Тем более, что он уже решил для себя, что для него эта война значила. Да и всё таки это возможность ещё раз увидеть британских сослуживцев... Вместо них перед глазами возник образ Найджела. Бэзил вздохнул и начал собираться.***
Церемония проходила в огромном актовом зале, напомнившим Бэзу про сцену. От одного воспоминание о театре, у него сжалось сердце, сразу захотелось вернуться к былым ролям, хотя он уже давно отвык считать себя способным на что-то подобное. Вскоре после прибытия его окликнули, и он действительно встретился с ребятами из полка. Слушая разговоры о том, кому сколько дали денег, как встретили родные и кто из товарищей умер в больницах от повреждений за последний месяц, Рэтбоун алогично успокаивался и ощущал себя более дома, чем несколько часов назад. По сравнению со многими ветеранами он чувствовал себя недопустимо целым и здоровым, но маленькая надежда в голове опять ожила, напоминая что хорошее здоровье и приличный внешний вид только помогут ему вернуться в театр. Наград было очень много, на сцене выступали разные люди: военные, врачи и матери солдат, политики и бизнесмены-благотворители. Далеко не у всех в речи была чушь о преданности короне и патриотизме, многие рассказывали ужасные либо наоборот трогательные и обнадёживающие истории про Великую Войну. Бэзил то слушал их, забывшись обо всём, и не сразу сообразил, что надо делать, когда назвали его имя. Очнувшись, он тронулся к краю возвышения, а нервы тем временем всё больше натягивались, что для бывшего актёра было совсем не типично. Прожекторы давили на глаза, а пафос ситуации - на нервы. Поднявшись, он еле сдержался, чтобы не убежать, и выслушал за какие такие заслуги в разведке, а по факту - в попытках самоубийства - его награждают. Ни разу не улыбнувшись и вяло поблагодарив, Рэтбоун подождал, пока ему на грудь нацепят Крест, в отчаянье разглядывая восхищенные лица людей в зале. И вдруг он нашел глазами того, кого, наверное, подсознательно искал: Найджел сидел в инвалидном кресле возле самой задней стены, оборудованной для людей, которые лишились возможность ходить. Возле него на стульчике сидела Банни. От одного их вида Бэзилу ощутимо полегчало. Он вознамерился подойти сразу, как только его отпустят из этой пыточной. Пока он пробирался к заднему ряду, на него опять таки накатывало волнение - но уже другое, чем при выходе на сцену. Казалось невероятным, что он вот так просто увидит его через три, две... Уже через одну минуту, как только сможет поднять, ни обо что не споткнувшись, глаза. И он его увидел. Увидел и замер, не в состоянии шелохнуться или отвести глаза. Найджел смотрел на него с болью, вцепившись в подлокотники кресла до побелевших суставов. Он выглядел совсем не так, как Бэз его запомнил. Но его живое лицо и выразительные эмоции были такими, как будто они попрощались позавчера, а не перестали разговаривать больше чем два года тому назад. Кто-то подал Рэтбоуну стул, и он поставил его рядом с креслом Найджела и сел, не разрывая зрительного контакта с Брюсом, как будто боясь, что если его нарушить, то что-то произойдёт. Найджел всё так же молчал, на его глазах были слёзы. Бэзил почувствовал как внутри него нарастает и клокочет то, чему он не мог дать названия. Он наконец-то отвёл глаза и опёрся лбом об мягкое плечо. Голова Найджела склонилась над его волосами. - Я очень тебе сочувствую, - полушепотом произнёс он. По голосу было сложно, что его душили слёзы. Что-то в груди Бэзила усилилось и требовало дать выхода, делая спокойное сидение в зале и, тем более, разговор невозможными. В конце концов он не выдержал. - Простите, - Бэз перевёл глаза с Найджела на Банни, резко вскочил и помчался к выходу из зала, быстрее, чем бы его смог хоть кто-то окликнуть. Домой он попросту добежал, не помня себя от иррационального страха. Первым делом забрался в погреб и нашёл вино, после чего запёрся у себя и вылил в себя сразу полбутылки, пытаясь заглушить мечущееся и сходящее с ума естество. На голодный желудок алкоголь быстро подействовал, голова и ноги стали ватными. Мужчина переоделся, упал на кровать и забылся сном, пытаясь не вспоминать о сегодняшнем состоянии ни на секунду. *** Утром голова раскалывалась, но чувствовал он себя намного спокойнее. Заглянувшую Бэа послал за таблетками, но от перевязки опять отказался. Напуганная вчерашним разговором девушка не решилась возразить. Таблетки помогли, но чем дальше отступала головная боль, тем явнее просыпалась совесть за вчерашнее. Даже не притронувшись к завтраку, Бэзил собрался с духом и отправился к Брюсам домой. Зимний сад навевал тоску и миллионы воспоминаний. Рэтбоун смотрел на него не в силах ни двинуться с места, ни убежать. Внутри опять нарастало такое же беспокойство, но чувство вины за своё и так уже двойное бегство удерживало его на месте. Бэзил обхватил рукой верхнюю часть калитки и зажмурился. Он попытался почувствовать себя, чтобы понять, что ему нужно. Почему именно он так боится встречи с Найджелом? Ответ пришёл не сразу, а вместе со звуком открывающихся дверей. Увидевший его в окно Брюс, тяжело опираясь на костыли, возник в дверях, и вместе с его появлением пришло решение. "Я не хочу быть с ним. Не буду. Ни за что. Ты можешь пообщаться, если хочешь, и успокоить его. Но дальше дружбы заходить строго настрого нельзя". Приняв подобное решение, Бэзил почувствовал, как его отпустило. Он наконец-то смог открыть калитку, зайти во двор и поздороваться с неуверенно на него смотрящим хозяином дома.