Сияй, сияй, моя звезда

— Единственная и неповторимая… Ксандер не слышит окончания фразы — зал тонет в громких аплодисментах. А потом вдруг снова становится тихо, все начинают поднимать головы, пытаясь разглядеть призрачную фигурку под самым куполом. Никому не хочется пропустить то, как она сделает первый шаг над пропастью. Поэтому Ксандер следует общему примеру и тоже усердно всматривается в полумрак. Впрочем, он и так знает, что там увидит. Не в первый же раз приходит посмотреть на неё, наплевав на все остальные неотложные дела. И даже не в десятый. А сегодня, как всегда, они должны были быть вместе с Квоном… Но что-то поменялось в последний момент, поэтому Ксандер сегодня сидит тут один. Но он не жалуется, нет. Вот только с Квоном под боком, наверное, не пришлось бы так нервничать: букет в руке у самого большого поклонника единственной и неповторимой Тучки непременно бы уцелел. А так вот это уже и дарить как-то неловко. Ксандер улыбается этой мысли: ну какой из него самый большой поклонник? Вот из Квона — да, отличный. А он? Вообще только сегодня подумал, что что-нибудь подарить ей после очередного её блестящего выступления было бы неплохой идеей. Учитывая, насколько несчастной она выглядела вчера… Ксандер невольно сжимает руки в кулаки. Именно, несчастной. А у него даже не было возможности подойти к Рувей и хоть о чем-то расспросить. Ничего, он сделает это сегодня. Подарит то, что осталось от букета и попросит задержаться хоть на пару минут. С чего ей отказываться? Луч прожектора наконец выхватывает из темноты знакомую фигурку, окутанную легкой тёмно-синей тканью, словно маревом. Тучка — так она ещё давно начала называть себя сама, если верить Квону. Удачное слово. От него веет дождем и всеми оттенками синего. А сейчас Рувей не спешит становиться на канат, она замерла на несколько мгновений, чтобы помахать зрителям. Тогда Ксандер и начал отмечать про себя что-то неладное. Блестки. Как всегда на её щеках и веках, но в этот раз их гораздо больше. На шее тоже они, но зачем на руках? Внезапное осознание накрывает Ксандера с головой. Всё это для того, чтобы скрыть синяки, ну конечно. А может, он просто себя слишком накручивает? Улыбка. Как всегда такая, что глаз не отвести, но в этот раз смотрится совершенно неуместно на лице Рувей. Уголки губ изгибаются, а глаза остаются будто стеклянными. По обычной схеме Рувей подмигивает нескольким зрителям в разных концах зала, но смотрит куда угодно, лишь бы не на Ксандера. Или это он сам себе придумал? Волосы. Они не заплетены в косу и свободно рассыпаются по плечам золотистыми прядями. Красиво, но… Почему? Ксандер тряхнул головой, пытаясь избавиться от глупых неутешительных мыслей. Может, сегодня что-то не так с освещением, поэтому и всё вокруг кажется таким неправильным? Поверить в это не так уж и сложно. Но почему противная тяжесть в груди всё равно никуда не девается? Рувей делает первый шаг. Ксандер начинает пробираться ближе к арене — так, словно сможет что-то изменить. Она двигается легко и плавно, словно танцует. Он отдавил ноги нескольким милым дамам и даже не извинился. Ксандер не спускает взгляда с Рувей, а она, как настоящее облачко, уже застывает над самым центром арены и машет зрителям оттуда. И по-прежнему даже не смотрит в его сторону. Вдруг Рувей резко наклоняется, тут же кое-как восстанавливая равновесия, балансируя на одной ноге. Зал с облегчением выдыхает, и Ксандер тоже. Пусть и знает, что это просто часть номера, всё не по-настоящему. Рувей — мастер своего дела. Она никогда не упадет. Никогда. И всё равно тревожное предчувствие мешает Ксандеру дышать, он продолжает проталкиваться к арене. Так, словно может что-то изменить. Рувей шагает неспешно, её синие одежды развиваются от непонятно откуда взявшегося ветра. В зале царит мертвая тишина, все напряженно следят за дальнейшими действиями знаменитой акробатки. Многие и пришли сюда, чтобы посмотреть на неё одну. Что ж, Ксандер знает, они не будут разочарованы. До конца каната остается совсем немного. И тогда Рувей оборачивается. В сторону Ксандера, но не к нему, это он сразу понимает по её расширенным в страхе глазам. И тому, что даже от прежней натянутой улыбки ничего не осталось. Нет, это не может быть частью номера. Прежде такого ещё никогда не происходило. Ксандер против воли проследил за её взглядом. Гилтен, ну конечно. Как хоть что-то может обойтись без него? Тем более в этом чертовом цирке. И Ксандер, сплюнув в сторону этого чудовища, продолжает пробираться к арене. Так, словно может что-то изменить. Рувей делает ещё один шаг, и только после окончательно теряет равновесие. Оступается. В этой части представления такого точно не предусмотрено… Зал замирает, и Ксандер вместе с ним. Потому что ничего изменить он не может, сейчас приходится осознавать это как никогда ясно. Он может только наблюдать, как и все вокруг. «Прошу тебя, держись. Прошу…» Облакам ведь не положено падать с неба, да? Рувей почему-то снова улыбается. И в последний раз взмахивает руками, так, словно собирается взлететь, как птица. «Падение — тоже своего рода полёт?» — проносятся в голове у Ксандера её слова. Она всегда мечтала о крыльях, так почему каждый раз находился кто-то, кто ей их обламывал? Перед глазами у Ксандера всё темнеет. А остальные думают, что они поняли эту сложную схему. Правильно догадались, что всё происходящее — просто часть интересного представления. Всегда ведь так и было, тогда почему сегодня должно что-то меняться? У Ксандера нет ответа на этот вопрос. Его голова становится совершенно пустой ровно в тот момент, когда что-то — или кто-то — падает на арену с высоты, слишком большой для обычного человека. Даже если этот человек — непревзойденный акробат, мастер своего дела. «Надеюсь, этот полет доставил тебе радость». Нужно что-то сделать. Хоть что-нибудь — наконец доходит до Ксандера. Позвать врача? Можно, но… Поздно. Слишком поздно, Ксандер уже опоздал. А ещё собственные ноги его не слушаются, да и отвести взгляд от распластанного на краю арены хрупкого тела всё не выходит. Человеческие конечности ведь не сгибаются под такими углами, верно?.. Ксандер не может заставить себя сдвинуться с места до тех пор, пока Рувей становится больше не видно за окружившей её толпой. Тогда он поворачивает голову, чтобы перехватить холодный взгляд зелёных глаз. Гилтен. Конечно. «Убью» — несколько раз повторяет Ксандер про себя, словно пробуя это слово на вкус. Он пока не понимает, насколько же Гилтен во всём виноват. И даже представить себе не может, что в какой-то мере ответственность несёт каждый из них. Но это только пока. У Ксандера хорошее воображение. Он справится.