Сияй, сияй, моя звезда

Ксандер не смог бы сказать, когда именно это началось. А главное, почему. Ему всегда казалось, что он точно знает, что делает со своей жизнью. И что же хочет от неё в конечном итоге получить. Наконец доучиться и начать работать не на полставки было бы неплохо. Заслужить соответствующую репутацию, а потом, когда-нибудь… Связать себя с боевыми искусствами. И начать обучать других. Почему бы и нет? Наверное, потому что мечты такого рода с реальностью не соприкасаются вовсе. Ксандер ведь сам всегда твердил об этом Квону. Пытался убедить того, что сколько бы он ни убивался в доках, вряд ли когда-то сможет накопить на свой корабль, пускай и самый маленький. А уж собрать свою команду и отправиться в кругосветное плаванье — тем более. Квон в ответ обычно только мягко улыбался и упрямо качал головой. Было в этом пареньке что-то солнечное, и этим чем-то ему хорошо удавалось делиться с остальными. Поэтому Ксандер был очень рад, что они дружат уже столько лет, с самого детства. И был готов продолжать терпеть любые причуды Квона как угодно долго. Вот только даже представить не мог, что причуды друга превратятся в его собственные. Что сам будет готов тратить последние деньги непонятно на что и… тоже влюбится в красивую картинку, именно. Просто однажды Квон перехватил Ксандера после пар и потянул за собой в неопределенном направлении. Сопротивляться не хотелось: зеленые глаза Квона никогда ещё так не сверкали. Что могло сделать его настолько счастливым? Вскоре надобность отвечать на этот вопрос отпала. — Она, — немного отдышавшись, пролепетал Квон. — Она снова в нашем городе! Ксандеру понадобилось совсем немного времени, чтобы сообразить, про кого идёт речь. Они ведь теперь стояли перед внушительным шатром, Квон почти что пританцовывал от нетерпения, а на его щеках играл румянец, который до этого появлялся на бледной коже лишь однажды. — Я надеялся, ты уже давно забыл про неё… — Ты что! Я искал её всё это время, только тщетно! Кто же мог подумать, что она вернётся сама? К концу столь тяжелого дня Ксандеру особо не хотелось ни думать, ни спорить. Поэтому он снова позволил потянуть себя дальше, надеясь хоть немного вздремнуть во время представления. Не вышло. И даже не потому, что Квон постоянно впивался ногтями ему в руку и пищал от восторга. Просто она правда летала, а Ксандер не привык к людям, которые парят на такой немыслимой высоте. Впрочем, в тот же вечер, возвращаясь домой, он засомневался, а человек ли она вообще. Как такие длинные волосы ей не мешают? Как она может удержаться на своих тонких ручках? Как проделывает всё так, словно за спиной у неё крылья? Может, Ксандер просто невнимательно приглядывался? Последнюю мысль он решился озвучить. — Нет, — Квон заливисто рассмеялся, — она человек! Просто равных ей нет. Но для меня Рувей скорее ангел… Значит, Рувей. Ксандер не стал зацикливаться на этом имени. Он был уверен, что забудет его завтра же, когда будет конспектировать лекцию про строение костного мозга. А когда-нибудь это странное имя забудет и Квон, не может же он жить в своих мечтах вечно? Не может, конечно же, нет. Поэтому на следующий день Ксандер очень удивился, снова обнаружив себя на вчерашнем месте под куполом. Квон не впивался в его руку ногтями, потому что бережно держал скромный букет первоцветов. Зря Ксандер тогда не придал этому особого значения. Ведь, когда закончилось представление, а все прожекторы погасли, Квон решил ошарашить его ещё одним сильным заявлением: — Можешь меня не ждать. А я попробую с ней поговорить. Слишком давно хотел её увидеть с более близкого расстояния и передать букет лично. Как так вышло, Ксандер снова же не понял. Но девушку в маленьком облезлом фургончике они разыскали вдвоем. Она как раз сидела перед зеркалом, смывая со своих щек блестки. Ксандер почувствовал себя до жути неловко. Так, словно наблюдал за чем-то слишком, до неприличия личным. Квон сначала тоже не спешил говорить. Но не потому что был смущен — на его лице читалось какое-то выражение совсем другого рода. Наконец он кое-как из себя выдавил следующее, запнувшись на её имени: — Рувей, ты… меня помнишь? — под конец Квон не выдержал пристальный взгляд серых глаз и опустил голову. А Ксандер начал серьёзно сомневаться в правильности всей этой затеи. То, что дверка фургона была открыта, могло означать, что Рувей не хватало свежего воздуха и она решила проветрить. А вовсе не ждала незваных гостей. — Конечно, помню, — вдруг улыбнулась девушка и смахнула с глаз длинную челку. Небрежным и слишком уж очаровательным жестом. — Не поверишь, таким настойчивым оказался один ты. — Я, — Квон неуверенно сделал шаг вперед, не решаясь подойти ещё ближе. Наконец вручить свой букет он тоже не решался, но Рувей ему одобрительно кивнула. — Я… Приду посмотреть на твоё выступление и завтра! И послезавтра, но только если ты не против… — Всё в порядке. Буду счастлива рассмотреть среди сотен незнакомцев тебя, — Рувей пожала плечиками, а Ксандер поймал себя на мысли, что прямо сейчас ему больше всего хотелось бы, чтобы эта простая фраза была адресована ему. Квон не нашел в себе сил ответить. Да, несколько раз порывался, но открывал и закрывал рот совершенно безрезультатно. В итоге он несмело потянулся к руке Рувей и быстро, словно боясь передумать, коснулся её запястья губами. Заработав этим ещё одну улыбку на прощание, предназначенную для него одного. Тогда Ксандер и начал догадываться, что влип более чем основательно. Он тоже ходил на её выступления. Не каждый день, как Квон, — просто не мог позволить себе такой роскоши. Учёба и подработка слишком выматывали, часто спасала одна единственная мысль о том, что если протянет до вечера — снова увидит, как она летает. Снова попробует заговорить с ней сам. Не всё ведь слушать их обмен любезностями с Квоном? — Рувей, а ты о чем-нибудь мечтаешь? — словно невзначай, спросил Ксандер однажды вечером. Может, он бы и придумал тему для разговора получше, если бы только было больше времени. Если бы через пять минут Рувей не нужно было бежать на очередную тренировку — иначе главный тут человек, Александр Гилтен, может что-то заподозрить. Эх, были бы реальные поводы для подозрений… — Конечно, — улыбнулась она. Так же тепло, как обычно Квону. — Обрести крылья и научиться летать ещё выше. Глупо, правда? — Ничуть, — Ксандер серьёзно помотал головой. — Ну, а ты? Мечтаешь о чём-то? «Да. Найти в тебе хоть один недостаток, чтобы убедиться, что ты всё-таки человек. Из плоти и крови, такой же, как и все мы, грешные. Глупо, правда?» — Нет. Не вижу смысла в этих мечтаниях, если честно… Всего лишь один недостаток, большего не нужно. Чтобы убедиться, что Рувей настоящая. Ведь разве можно так крепко влюбиться во всего лишь сценичный образ, чью-то удачную выдумку? Да, влюбиться — понимание пришло к Ксандеру не сразу. То, что его сердце пропускает по несколько ударов, когда Рувей на арене просто подмигивает, слишком уж надоело оправдывать скудным ужином и отсутствием завтрака. При чем тут вообще питание? Или как неправильный режим сна может относиться к тщетным попытками прекратить заикаться рядом с ней? Да никак, просто Ксандер такой дурак, что умудрился правда влюбиться в образ, не в реального человека. Несколько дней он усердно над этим размышлял. Да что там дней, и ночей тоже. Так что, возможно, хоть в решении обо всём рассказать Квону стоит винить окончательно полетевший к чертям режим сна. В тот день с самого утра шёл ливень, и только к вечеру он превратился в опустившуюся на город изморозь. Тогда, хорошенько обмотавшись шарфом и натянув на уши любимую шляпу, Ксандер зашагал в сторону пристани — искать друга. Невысказанные чувства лежали на сердце слишком тяжёлым грузом, но поделиться ими с девушкой — их причиной — казалось вселенской глупостью. А так, кроме Квона, больше никто из знакомых не знал про существование Рувей. Про другую её ипостась, знаменитую Тучку, тоже. Так кого же ещё просить подтвердить, что ну совершенно точно нельзя называть эти странные чувства настоящей влюбленностью? Квона удалось застать за краской запчастей в одном из ангаров. В последнее время работы у того прибавилось: у одной влиятельной компании полным ходом шло строительство нового торгового судна. Сейчас у бедняги уже глаза слипались от усталости, но, заметив Ксандера, он заметно оживился. — Не ожидал тебя увидеть в нашем захолустье, — пробормотал Квон, подняв голову. Ксандер промолчал, надеясь, что это был не упрёк. Сейчас бы собраться с духом и наконец выложить всё как есть. Вдруг полегчает? Но Квон его опередил. Он отложил кисточку с вонючей краской и подошёл к Ксандеру, заглядывая ему в глаза снизу вверх. И выглядел он при этом… Чертовски уставшим, но счастливым. Откуда тогда у Ксандера появилось это нехорошее предчувствие? — Я очень рад, что ты пришёл, — теперь, начав говорить, Квон смотрел куда-то в сторону, — давно хотел тебе кое-что рассказать. Не могу я так больше. Представляешь, кажется, я… Люблю Рувей. Ксандер только крепче стиснул зубы, натянутая улыбка сама собой застыла на губах. Нет, Квон не удивил его этим заявлением. Да и слепому понятно, что не просто так он продолжает бегать за Рувей. Но почему всё сложилось именно так? Почему им обоим приспичило рассказать всё друг другу в один день? — Я знаю, — выдавил из себя Ксандер. Только потому что от него ждали хоть какого-то ответа. — Неужели так заметно? — Ещё как, — Ксандер подавил нервный смешок и присел на корточки. Ну вот. Раз — и его собственные чувства больше не имеют никакого значения. Слишком долго сомневался, слишком долго корил себя, что нельзя влюбляться в красивую картинку. Даже если на щеках у неё блестки, а за спиной длинная коса. — Что мне делать? — вдруг спросил Квон с таким отчаянием, что Ксандер отвлекся от собственных грустных мыслей. — А чего тебе хочется? Собираешься ей признаться? — Я не знаю! Вдруг ей это не понравиться? Тогда она начнет меня избегать. Может, и тебя заодно. Может… — Тебе стоит с ней поговорить, — отрезал Ксандер, сам удивившись своей уверенности. Хоть один из них ведь имеет право на счастье? — Я, — Квон схватился руками за голову и зажмурился. А Ксандер решил дать ему немного времени и отвернулся, натянув шарф на нос. От резкого запаха краски начинала кружиться голова. — Я… Ксандер, ты мне поможешь? Он ещё раз окинул взглядом серый ангар, заваленный мусором. А затем — белобрысого растрепанного паренька, своего лучшего друга. Который буквально светился от счастья. Никогда ещё такого не было. И никогда ещё Ксандер не чувствовал себя настолько обреченным. — Помогу. Обещаю.