***
Вскоре Канато наконец возвращается со школы, явно загоревший желанием навестить бедняжку после ученической суеты надоедливыми учителями, дурадской сменой за такие долгие часы. Один Тэдди поддерживал выдержку дождаться, когда это закончится и можно ехать домой, но и, находясь на территории дома, нужно сохранять бдительность, чтобы не поймали его уходящим в тюремную. Посидев у куклы на какое-то время, наконец позволяет себе пойти к заключённой. –Привет, Сестрëнка, мы вернулись. Сидя на койке, синеволосая поскупилась реакцией на его приход и просто направила в его сторону потерянный взгляд. –Ты скучала без меня? Я очень переживал оставлять тебя так долго. Но это уже не важно, мы снова здесь, вместе. Наверстаем упущенное, как говорится. После школы для замученной тоской девы присутствие Канато на её глазах вдруг вместо пассивного компаньона становится надоедливым, беззаботным мальчишкой на фоне мёртвой тишины, к которой так привыкла. Кажется, что больше болтает, расспрашивая о готовой сказке, потом заставит поиграть в неё, донимать запросами чем-то порадовать в благоверность, а у Хитоми после работы с литературой депрессия в самом выгорании что-либо делать. –Чем бы ты хотела заняться? –Не знаю. – сказала так, будто хочет оставаться в неведении. –Может, поцелуемся? –…. – застал её врасплох, но не так эффектно. –Тс-ха-ха-ха-ха! Снова делаешь такое смешное лицо! Ха-ха-ха…! Видимо ты не в настроении для этого. Может, тогда чем-нибудь ещё? –«Если честно, совсем ничего не хочу…». – боится испортить ему настроение своей искренностью. Затеи парнишки не могут никак взбодрить больную депрессией. Хитоми так устала его ждать за эту ночь, что привыкла находиться в постоянном вегетативном состоянии. За время одиночества успела обрасти корнями, от чего боится нарушить собственную "зону комфорта" чем-то оживлённым, что предлагает юноша. Из самозащиты даже игнорит голос Канато, а его настойчивость вызывает у неё стресс. –Что ты хочешь, скажи? –… – думала, думала и кротко отвечает, как есть: – …побыть наедине? –…. – не ожидал такого ответа и воспринял это по-своему. – Ты меня прогоняешь? –Н-нет, просто…. –Я тебе надоел? –Это…. – отчасти он прав, но…. – как-то грубо прозвучало…. –Тогда, что ты хотела этим сказать? – вытаращив злобные глаза, даёт знать, что не собирается ждать. –Гм-м-м, просто…. – пытается придумать безобидный аргумент, но…. –Пытаешься оправдываться в своём эгоизме? – бесцеремонно перебивает, не дав договорить. – После всего, что делаю ради тебя! Забочусь! Приношу подарки! И ты смеешь мне говорить такое?! Канато в порыве обидной ярости хватается за шею, и без того скованную оковкой, поваливает на койку и душит. Момент решения: сопротивляться или принять как судьбу умереть здесь и сейчас? Активный контакт с живым возвращает все чувства Хитоми из вегетативного состояния овоща, от чего рефлекторно схватилась за его запястья с возрастающего страха, давления и угрозы быстрее стала думать из глубины подсознания, и додумалась сказать: –Я просто… не хочу ничего делать! –…. – злобное выражение лица смягчилось и прониклось пониманием. – Но я могу побыть с тобой рядом? –*кивает*. На том Канато отпустил и даёт ей встать, потирая след на шее над железной частью "украшения". –Заставляешь меня позлиться. Почему сразу не сказала, что хочешь побездельничать? –Думала, расстроишься. Не хотела…. –…. Извини…. –…. После чего затихли в неловком молчании, не зная, что добавить, и уставились в пустоту. Да и незачем. В таком моменте слова уже не нужны, чтобы быть с кем-то. Не зная, что делать, зачем пришёл, Канато, глядя в её сторону, ищет какого-нибудь контакта с ней, от чего молча невинно тянет левую руку к её правой руке в надежде на ответ. Изучает пальцами по её тыльной стороне и зарывается между её пальцами. Хитоми особо не реагирует, не ведая смысла как это воспринимать. Только приподымает в ответ пальцы и изучает его холодные фаланги, поглаживая своими. –«Такие тонкие…, – едва улыбается от умиления. – не такие как у его братьев…». Хитоми захотелось изучить конкретнее его холодные пальцы руки́, восхитившись его утончённой структурой, что полусонно прикладывает кисти к губам. Канато ощущает её горячее дыхание на руке и нахлынуло изнутри интригующими ожиданиями. Но девушка ничего не предпринимает, просто довольствуется с затуманенными глазами, проводя то губами, то щекой по его гладкой коже и косточками под ней. Канато по осязанию считал, что Хитоми хочется прикосновений. Неуверенно, но отважно, встаёт перед ней, не оттягивая руку, тянется обнять другой рукой, кладя подбородок ей на левое плечо. –Можешь потрогать меня. – говорит шёпотом он. – Я не рассержусь. Хитоми только легонько смутилась сквозь помутнение рассудка, но не стала отталкивать. Ради предложения расстаётся с его левой рукой и переходит на другое действие. Так же неуверенно начинает медленно проводить руками по спине в одежде сначала вверх, потом вниз до пояса. Канато чуть проникся чувством смущения, закрыв глаза, и тихим вздохом расслабился, открыв очи снова. Но когда в её мысль доходят опуститься ниже пояса, приятно воспылающие чувства внутри переварились в нечто отталкивающее до тошноты. Словно прекрасно пахнущая роза перезрела в мерзкую гниль, становится неприятно это терпеть, чувство обострения усилилось и руки Хитоми убрались от парня, а сама зажмурившись отвернулась от него. –Почему остановилась? – недоумевает в её жесте и отстранился. –Не могу… меня… затошнило…. –"Затошнило"? –Не знаю почему…. Мне плохо. Наверное съела что-то не то. – и нервно дышит, дабы избавиться от тошнотворного переваривания чувств. –…. Неужели я принёс что-то просроченное? –Ничего страшного. Скоро пройдёт. Прости. –Я же говорил, что есть объедки – это дурость! –Может ты и прав…. – но в себе уверена, что дело вовсе не в еде. –Больше ничего залежавшего не принесу. –И что тогда? –Что-нибудь придумаю. Синеволосая так и осталась в недоумении, почему так себя ощущала, когда дело доходит до близости? Это странно. Впервые испытала такое чувство рядом с тем, кому симпатизирует. Возможно она просто не готова становится взрослее. Психика юной особы ещё не окрепла для серьёзного шага, даже если бы хотела решиться ради Канато. Наоборот, только разрушается и никакая романтика не вытащит из душевной апатии, если её исполняет такой же психически больной. Замкнутый круг саморазрушения. К утру Канато после ужина принёс свежую выпечку и молоко в бутылке. Как только отведала глоток холодного, нежно вкусного молока, внезапно почувствовала очень сильную жажду и выпивает быстрее, будто ничего кроме молока ей не хочется, возжелала как воду, но столько сколько дал Канато не хватило, чтобы утолить. –Хочешь ещё? Не получится, так что потерпи до следующей ночи. –«Да ты пытаешь меня, Канато-о-о…. Как же хочется пить! Я с ума сойду!» Вдруг его взгляд упал на зайку, что сушится на ширме душа. –А что там делает Ханю? –Она хотела помыться. – не стала говорить правдивую часть истории.***
К следующей ночи фиолетовласому вновь пора в школу, оставив своей особе больше бумаги и запас на пропитание: сырые овощи, хлеб и клюквенный сок. Спящая Хитоми отсыпает свои часы сна в запустении трёх стен и арматур, напротив которых исходит свет лампы. К переходу в явь сегодня отмывать камеру не придётся, от чего бесцельно болтает ногами, сидя на краю койки. Придётся только думать о мелких занятиях, что скрасит отчуждённость в одиночестве. Для начала устроила себе завтрак с овощами и хлебом. Перекус как всегда не сытен, но с голоду не умрёт, зато аппетит обращается в чёрную дыру обжорства. Как бы и клюквенный сок раньше не испить, чтобы совсем оставаться ни с чем. –«Господи, я становлюсь ненасытной. Раньше мне было достаточно онигири или бутерброда в день, а теперь хочу съесть что угодно…. Надо чем-то себя отвлечь». Стала играться с Ханю, не понимая что с ней делать. Детство уже не то, чтобы с куклами да игрушками баловаться, а махание длинными ушами не доставляет никакой радости. –Как жаль, что ты не настоящая зайчиха. Хотя, я бы и сырой мясо не съела. Или съела бы? Осознавая, что игрушка не помогает отвлечься от аппетита, оставляет в покое. Уставившись в пол, заметила как спокойно проползает сама по себе сороконожка, но Хитоми не из тех девушек, чтобы впадать в панику при виде отвратительного жука. Для разрядки угрюмого настроения наклоняется к ней, легонько тыкает пальцем на неё и заставила запаниковать бедное насекомое, разбегаясь в неопределенные направления змейкой. –«Интересно, насколько я проголодаюсь, что стану есть эту гадость? Нет! Не думать о еде! Думай о чём-нибудь получше еды. …. – начала думать и задумалась о другой насущной проблеме. – …пить…. Чёрт побери…». В упор игнорируя нужду, стала размышлять о чëм-то занимательном и решила почитать ещё книгу. Книги полны рассказов мыслителей, такое точно заполнит голову другими мыслями. Взяв первопопавшуюся, наткнулась на инструкцию по оригами и виды складывания. Подобным когда-то занималась, но особо не затягивало, зато появилось занятие отвлекать себя этим и стала складывать фигуры, стараясь довольствоваться результатами больше, чем набить желудок. Все фигуры из книги, что были, успешно сложились с её рук: кролик, медведь, птица, человечек, змея, рыба, сюрикен, бутон цветка. Для правдоподобия разрисовала карандашом черты, ли́ца, шерсть, узоры, и прочие приметы. Если так представить, из фигурок можно составить целый спектакль на ниточках. –Интересно, а Канато понравится то, что я сделала? Его выражение лица будет типа, "вау, как мило! Столько милых фигурок и это всё ты сама сделала?" Как-то так? …. Что ж, и что теперь? Канато не скоро вернётся. Чем бы себя ещё занять? Пока снова размышляла, от скуки на автомате стала нервно теребить цепь с шеи, слушая характерный звон железных звеньев. Только потом осознав свои действия, пришло в голову достать музыкальную шкатулку и под эту музыку подыгрывать звоном цепи. Получается уже другая музыка, а топотом под ритм ступни по полу создаёт своеобразный бас. Исполняя одни и те же движения, уже погрузилась в ритм звуков, что впала в медитативное состояние на какое-то время. Поиграв своими имитациями музыкальных инструментов, подумывает сохранить в качестве своего ремикса. Потихоньку, сама того не заметила, как создаётся её маленький мир, что затягивает внимание на реализацию. –Может наделить этим фигуркам судьбами? Например, рыба. Что может делать рыба? Плавать. Дышать под водой. Что в ней особенного? Она… может говорить? Другие рыбы молчат, а эта говорит. Но почему говорит? Может, она не всегда была рыбой? Кого-то заколдовал в рыбу? Но кто? Естественно тот, кто владеет магией. Магией обладает человек. "Человечек" будет магом. Но за что заколдовал кого-то в рыбу? Да и ещё способную говорить. Хмммм…. Она может говорить, потому что была тоже человеком. Это логично. Значит…, бывший человек чем-то досадил магу, но чем? Почему маг превратил человека именно в рыбу? В чём смысл такого наказания, чтобы рыба могла разговаривать? Это испытание? Это шанс, чтобы рыба снова стала человеком? Так в чём провинилась эта рыба? Гмммм…. И не только рыбе и магу гадала судьбу, но и другим персонажам. Птица – посланница событий. Медведь – герой. Кролик – друг. Змей – ехидный мудрец. Бутон цветка сравнила с сердцем мира, что поддерживает жизнь всем. Таким образом завлекла себя на долгие размышления мироустройства, что удалось позабыть о желудке на какое-то время. Воображение набирает силу, вручая энтузиазм на реализацию через оригами или бумажные фигур, оборванные вручную без ножниц. Их существование обретает смысл для определённых ролей, в каждой которой вложит частицу души. Однако, даже захватывающее путешествие по грёзам заставило фантазёрку задуматься о нестандартном перекусе. –Ничего страшного, что немного поем бумаги? Я как-то раз ела раньше для выживания и ничего. Не отравилась. Надеюсь у неё получится утолить голод. Пожевав листок бумаги, обмачивая мокрым языком и поглощая взмокшие кусочки до полного съедения. Аппетит действительно затих, однако, послевкусие оставил негодующее ощущение в животе. Но ничего плохого не предвещает, просто лёгкий дискомфорт во время переваривания. Видимо желудок совсем не этого ожидал. А на получение питательных веществ и вовсе не стоит надеяться. –Вот так кормит человека литература…. – с ироничной улыбкой промолвила она. – Я могла бы так же исполнить спектакль из фигурок про "принцессу в драконе", но…. Хочет ли этого Канато? Иначе мне эта идея не интересна. По ощущениям времени прошло много, но действительно ли так? Уход от отчуждённой реальности в мир иллюзий творит чудеса для таких обречённых одиночек. Чувства вспыхивают спонтанно и заносят в унисон другого мира. Словно сон наяву, в котором можно делать всё, что хочется, и контролировать это. Но не всё. Когда сил фантазировать не осталось, в глазах рябит, ничего не хочется, Хитоми поддалась дрëме. После короткого сна за пару часов присаживается на пол, запивая клюквенным соком через трубочку. По воли долга возвращается к своему миру с последующей отчуждённостью ко всем, в том числе и к своим же персонажам. Дрём за это время погасил эмоции, энтузиазм и стёр стимул мыслей. Только пренебрежительное очищение и безнадёжность. Что делать дальше уже не знает, не видит, не понимает зачем. Казалось сочинять свой мир лучшее, что даёт сил на смутное существование, а сейчас словно забыла обо всех впечатлениях и осталась ни с чем. Чисто мусор кругом. Хитоми не исключение – так о себе подумала. Осознавая потерянность. Не стала даже пытаться сдвинуться с места и покорилась вновь вегетативному состоянию, бесцельно блуждая разумом по бесконечным неосязаемым пустотам раз за разом. –Интересно, какого это умирать и быть мёртвым, Ханю? –…. –Не ответишь…. – скептично смотрит на игрушку, понимая её бесполезность. – Это правда, что души бессмертны? Что бывает после смерти? Куда деваются бессмертные? Допустим в рай, но… разве в одном месте не должно быть переполнено бесцельно бессмертными душами? Из чего они появляются? Из чего они сделаны? Куда деваются души животных, которых едим? …. – задумалась в поисках логики, представляя как это работает. – Может…, они перерождаются в утробе матерей и переживают жизнь заново с самого начала? Мы даже не помним кем были, что делали, с кем были. …. – задумалась уже о другом. – А почему самоубийство – грех? Разве нельзя самой решить, когда хочу переродиться и зажить заново, как ни в чём не бывало? Никто не вспомнит, когда все умрут после меня. Никто не узнает меня после перерождения. Даже я не узнаю саму себя. –Канато…. – шепнуло вторым голосом. –М? – посмотрела на Ханю. –Канато…. Останется…. Без тебя. –…. – задумалась над вторым голосом, представляя как вампирёнышь будет ныть и грустить, что тихо заныла сама, понимая его чувства. – Так не честно, Канато…. Так не честно…. Нечестно…. Нечестно…. Нечестно…. – и потекла скупая слезинка.***
–«Интересно, кем я была в прошлой жизни?» Часы отчуждения наконец прошли и фиолетовласый снова вернулся после школы с приветливым ужином из творожного пирога с ягодами собственного приготовления и обещанным молоком. Как и вчера, Хитоми первым жадно отведала молока, а после взялась за пирог. Пока она себе ела, Канато, сидя рядом на койке, пристально смотрел в её сторону, что не заметил маленький мир творчества у столика. Поджидает, чтобы та откусила неаккуратно и измазала щеку в белой начинке, а Хитоми будто не замечает его поведения. Как только дождался этого момента, воспользовался, протягивая пальцем к щеке и убирает с её лица, прикладывая себе в рот. Синеволосая отреагировала спокойно, не осуждая к чему либо, и не придала какому либо значения, после чего заканчивает ужин. –И какие планы на сегодня? – его классический приём расшевелить свою игрушку. –…. – боится сказать что-то после того раза с честным ответом. –Ну же, скажи, чего бы ты хотела? Я не буду ругать тебя за что-то. – ласковым голосом пытается заставить раскрепоститься. –Не знаю. – и решила перевести его внимание на фигурки. – Пока тебя не было, я складывала оригами. –"Оригами"? – осмотревшись, заметил это. – Ясно. Могу посмотреть? –Да, конечно. Канато встал и подходит ближе к столику, берёт в руку поближе рассматривая узоры на человечке, и загадочно оценивает, расторопно вертя в руке. Отреагирует ли так же, как представляла себе Хитоми, ей уже всё равно. –Тебе нравится играть с бумагой? –Было неплохо. –Как мило. – легонько улыбнулся. – Тебе и Ханю стало одиноко вместе, что решила сделать ещё сколько друзей. Понимаю…. –Не просто друзей, а героев из другого мира. –"Другого мира"? –В мире, где есть "они", а мы для "них" не существуем. Или не знают о нашем существовании. Бумажный мир, так сказать. –…. Это…. Интересно. И что происходит в этом мире? –Не уверена. Я пока изучаю существ, которых сама и создала. Вот этот цветок – это сердце мира. Если его уничтожить, мир перестанет жить. –Почему именно цветок? –Она из всех больше похожа на роль сердца. –Хм, а и правда. А остальные что делают? –Человечек колдует, рыба разговаривает, потому что заколдована магом, змей знает всё, но любит поиздеваться над непросвещёнными загадочным выражением слов. Остальные просто живут сами по себе. Пока что. –Ты уже столько всего напридумывала? У меня предположение, что ты собираешься сочинить ещё одну сказку. –Возможно. Не знаю. Я просто играю с ними, а воображение наделяет им судьбы. –"Судьбы"? Наверное тебе приятно чувствовать себя Богом этих фигурок. –"Богом"? Нет, это слишком. Это смущает. –Но ведь они под твоей властью. Разве, играя с ними, не делает покорными марионетками твоей игры? –Ммм, может, но…. Звучит жестоко. –Это всего лишь бумажки. Они даже не понимают, что значит чувствовать. Если их сожжёшь, они не поймут, что умирают. Ведь они никогда не были живыми, верно? –Конечно. «Что я несу? Кажется я теряю границы между реальностью и фантазиями. Надо прекращать сострадать ко всему». –Так ты создаёшь историю в бумажном мире или нет? –…. И да, и нет. Не обещаю, что тебе понравится. Как получится. –Но ты же закончишь сочинять каким-нибудь интересным концом? –Думаю смогу. –Я буду ждать, когда будет готово. –…. Спасибо за книги и прочее. Без них, я бы с ума сходила, хе-хе. –Да? Мне даже вдруг стало любопытно. Как бы ты сходила с ума, зная тебя странной? –«Это кто тут из нас странный?»…. Эм, лучше тебе этого не знать. –Хе-хе-хе, тем более любопытно. Я видал всякие безумства девочек. Видал отчаяние, видал истерики, видал плачь, мольбы о пощаде, а с тобой было бы интересно к чему привело бы ТВОЁ безумство. –«Находясь здесь, даже не знаю»…. Ты же не собираешься это выяснять? –Хе-хе-хе…, в этом нет необходимости. Безумство хаотично, а значит, непредсказуемо. Оно проявляется само по себе в зависимости насколько хрупок разум. –…. Видимо у меня так же всё хрупко. После чего внезапно Канато решил присоединиться к Хитоми по поводу её мира, чтобы вместе сочинили историю. Он выслушал подробности о персонажах и проникся волшебством, порождённое синеволосой. Поддерживает и добавляет свои идеи, задумки, фантазии, от чего история обновляется, страна расширяется больше, наделав ещё больше оригами и разрисовали покрасивее. Законы на хорошее и плохое в поступках. Виды казней. Враги. Друзья. Семья. Так увлеклись между собой созидать, подвластное им желаниям, некий сюрреализм, что юноша чуть не проморгал время – когда надо возвращаться к братьям. Когда настало время для расставания, Канато перед уходом к себе пожелал сладкого сна и поцеловал в лоб, убрав её чёлку. Хитоми в ответ смущённо улыбнулась и любезно пожелала в ответ тоже самое.”Вначале была почва. Затем её намокла вода с неба. Из образовавшегося берега у воды выросли деревья и красный цветок. Вдруг из ниоткуда прилетел Белый листок бумаги. Такой чистый, прямой, совершенный, но уязвимый и опустошённый. Завидев прекрасный бутон цветка, он позавидовав сложился в её копию и стал белым цветком. Красный цветок был живым из-за цвета, а бумажный оставался мёртвым. Тогда красный поделился своим цветом. Красный пал замертво, а белый расцвёл и ожил. Он с помощью живых деревьев расплодил из их листочков ещё белой бумаги, и они, будучи живыми, обрели свои жизни, свои чувства, различные обличья….„
Синеволосая в белом платье с розовыми дизайнерскими деталями в одиночестве играет в свои бумажные игрушки и творчеством выражает свои чувства через сюрреалистические образы из бумаг. Её история началась в разговоре между Человеком и Змеем. Человек должен остаться чистым, белым и держаться от скверны, даже на словах и вопросах, так наказал ему Змей. Человек следует этому наказу и отправился за смыслом жизни. Впереди узрел животные образы испачканные нечистым серым и остерегался, проходя мимо, пока не дошёл до других животных подобные ему, такие же чистые, как он. Попытавшись быть дружелюбнее с новыми соседями, он достиг цели, но не почувствовал удовлетворения. Что Человек, что друзья, все пытались сохранить чистоту, но только Человек оставался безутешным параноиком. Лишившись смысла следовать наказу, отправился к почерневшим в грифели оригами. Человек возжаждал просвещения и не побоялся познакомиться с грязным. Хочет узнать, как тот был осквернён. Осквернённый лишь ответил, что ничего не помнит, лишь попросил вскрыть его внутреннюю сторону. Человек замешкался в первые секунды, но решился послушаться и, раскрыв листок, увидел белую чистоту внутри грязного оригами. После увиденного у очевидца возникло любопытство: а каков же он внутри? Он такой же чистый или…. Но после вскрытия грязного, раскрытый оригами не сложился обратно и остался таким навсегда обездвиженным. Он не говорит и ничего не делает, будто жизнь прервалась после того, что сделал Человек. Что если и с ним случится тоже самое и никогда не оживёт? Любопытство и страх мучали просвещённого, от чего побежал к своим друзьям животным и раскрыл Рыбу также, как грязного, но вместо чистоты узрел письменность с историей одного человека и его поступка с Рыбой. Прочитав это, он возжаждал знать ещё и раскрывает ещё других друзей безвозвратно, тогда узнал ещё больше ужасных историй с животными. Оставшись без никого, просвещённый обращается к единственному, кого не тронул, к Змее. На что Змей, мол, говорит правдивую историю из его прошлых жизней и поступков, записанные в его "друзьях". Час от часу Человеку не легче таскать ношу познания, и чтобы почувствовать ещё большее удовлетворение, спросил: "А что внутри меня?" Змей ехидно посмеялся и признался в своей маленькой непросвещённости, от чего предлагает человеку самостоятельно решить: вскрыть себя или смириться в неведении. Человек, опьянённый познаниями, выбрал первое и Змей прочёл его историю. Историю его первой сгоревшей до тла дружбы с другим человеком, как он. После конца сказки Хитоми подводит итог и осознаёт, что в её рассказе нет ничего доброго и светлого, от чего негодует с такого результата. –Мда…, что-то вышла мрачноватой. Такую сказку нельзя показывать Канато, это уж точно. Ему больше нравятся добрые с счастливым концом. Надо для него переделать специально по-дружелюбнее. Без угнетённых эмоций. …. А вдруг… Нет, лучше я её спрячу. Хорошенько спрячу, что даже не догадается где её искать. Или что она вообще существует. Хе-хе-хе…. Прости, Канато. В камере Хитоми стало больше оригами лежать на полу. Одни были покрыты штрихами грифеля, другие чистые как новые, некоторые остались смятыми, очерчены, исписаны. Куча вырванных черновиков из тетради отправились, намоченными под краном и порваны в утилизацию. А на чистых листах тетради будут заполнены строки о путешествии своей истории игры в оригами, а тёмную сказку записала на сохранение совсем в другом засекреченном месте. –Та-а-ак, нужно создать что-то хорошее…. С хорошим концом. – рассуждает про себя, играя в бумажные игрушки, пытаясь погрузиться в мир иначе. Иная история началась с бумажного разрисованного Кролика, который ищет свою семью. Он путешествует в их поиске. По пути встречает говорящую Рыбу в пруду. Кролик удивился, ведь рыбы не говорят. Рыба сказала, что она не была ею. Её заколдовал один злой маг. Добрый Кролик решил помочь Рыбе и найти этого мага, чтобы расколдовал обратно. Когда Кролик нашёл его, маг отвечает, что он не злой, он сделал это, чтобы наказать и проучить за плохой поступок. Кролик поинтересовался что сделала эта Рыба? Маг не стал оправдываться и послал выяснить у самой Рыбы, дабы проявила честность, если хочет расколдоваться. Но вернувшись, Рыба отвечает, что не знает в чём провинилась. Тогда Кролик попросил рассказать ему чем занималась до того как заколдовали. Рыба рассказала, что раньше была Птицей. Птица наблюдала сверху за миром и рассказывала всем новости. Она видела всё хорошее и плохое. Её рассказы приносили вести и предупреждения всем. Её принцип приносил всем благость, пока во время полёта не начала превращаться в Рыбу и упала в пруд. Выглянув из воды, увидела мага. Тот сказал, что останется Рыбой, но почему, не объяснил. Не поняла Рыба, за что он это сделал. Кролик допрашивает о последнем поступке поподробнее. Рыба сказала, что видела как Медведь убил Коня и рассказала это всем, чтобы держались от него подальше. Получив ответ, Кролик по-прежнему не понимал причины почему маг заколдовал Птицу и возвращается к нему. Спросив его, маг не стал оправдываться и послал выяснить зачем Медведь убил Коня. Кролик искал Медведя. Когда нашёл, спросил его зачем убил Коня. Медведь хотел убить не Коня, а мага, что превращался в Коня, но ошибся и убил не того. Кролик спросил, зачем хотел убить мага? Медведь отвечает, что маг заколдовал его друга в Птицу. Тогда Кролик вернулся к магу спросить зачем он это сделал. Маг не стал оправдываться и послал спросить у самой Птицы. Кролик долго искал Птицу. Искал и искал, но не нашёл, пока не догадался, что единственной Птицей была Рыба. Кролик вернулся к рыбе и спросил, была ли она тогда не Птицей? Рыба удивилась как кролик узнал, что она не была всегда Птицей. Она не стала врать и сказала, что была раньше Лошадью. Будучи Лошадью она попросила мага обратить её в Птицу, так как мечтала быть с другой Птицей в небе и маг обратил её. Кролик спросил, а знает ли она Медведя? Рыба ответила положительно, сказала, что разочарована в нём, после как убил Коня, и решила стать Птицей, чтобы сообщить всем об этом и уберечь. Кролик объяснил, что это был не Конь, а тот самый маг, на что Рыба не могла поверить, ведь маг был жив, когда упала в пруд. Кролику стало интересно узнать зачем магу такое делать и вернулся к нему. Маг не стал оправдываться и послал спросить у Медведя, почему тот решил убить мага, если Лошадь сама хотела быть заколдованой Птицей. Кролик пришёл к одинокому Медведю и спросил об этом. Медведь ответил, что не хотел с ней расставаться. Он на земле, она в небе. Не хотел остаться одиноким, а она его оставила. А ведь он тоже летал в небе, пока не попросил мага превратить в Коня. Кролик спросил, не являлся ли он Птицей, на что Медведь кивнул. Он хотел быть с Лошадью, но небеса разделяли их, потому попросил мага превратить его в Коня, но превратил в Медведя, на что обозлился после как обратил Лошадь в Птицу. Теперь Кролик больше не мог не винить во всём мага и вернулся к нему. Маг снова не хочет оправдываться, на что Кролик отказывается слушаться и требует правду из его уст, зачем и почему. Но маг настаивает на своём и предложил Кролику сказать Медведю где та Лошадь, пообещав, что после ушастый найдёт свою семью. Кролик послушался в последний раз и пошёл к Медведю. После как сказал ему о Лошади, привёл к пруду, где Медведь встречает своего друга в облике Рыбы. Поговорив между собой Медведь и Рыба с печалью выяснили, что они, не узнав друг друга, пытались быть друг с другом. Будучи Лошадью, хотела к Птице, другая Птица хотела к Лошади, но стала Медведем, а Лошадь из Птицы обратилась в Рыбу. В итоге остались в таком обличии вместе горевать внизу между берегом и водой, но несмотря на это были благодарны доброму Кролику, что помог им встретиться снова. Кролик пожалел их и остался с ними за поддержку, отказавшись от поиска семьи. Он настраивал их на самое лучшее, выслушивал обоих и чувствовал себя счастливым, помогая им. Вдруг Медведь и Рыба обратились в кроликов. Они не возражали и стали одному Кролику желанной семьёй и жили долго и счастливо. –Что ж…, странная история получилась, но…. Получше придумать уже не в силах. Как-нибудь потом переделаю. И снова после переутомления головы смысловой нагрузкой ложится на койку отсыпать некоторые часы к обеду. После пробуждения неизвестно сколько времени прошло, может и вовсе не сдвинулось с места. Тяжёлые веки открываются, сознание бытия расплывчатое, безжизненный взгляд уставился в пустоту, тела будто нет, только дыхание. Вставать нет желания, пока голодный желудок не начал беспокоить. Но поживиться особо нечем, как обычно, и перебивает аппетит листком бумаги. Перекусив очередным скромным обедом, ей становится скучно. Использует тщетные попытки в чём-то увлечься. То заплетает себе волосы в косу на плечо, что, познавая их мягкость и шелковистость, ковыряет в ней пальцами, то у раковины попускает из кольца пальцев мыльные пузыри из моющих средств, наблюдая как один цветной пузырь в воздухе теряет перламутровые краски, бледнеет и лопается, не успев приземлиться. Снова включает музыкальную шкатулку с пустым взглядом, навязчивая мелодия играет одно и тоже, пока кидает Ханю над собой, поёт песню из памяти. Прочие мелкие занятия помогают отвлечься от скуки на какое-то момент, но не затягивают до увлечения. Не заполняют пустоту и смысл жить. Только ощущение безнадёжности в существовании. У оригами и то судьбы поинтереснее, чем у живого "бога". Спустя блуждания в помутнённом чертоге разума, вдруг одиночка вспоминает о своём несуразном способе помыть пол с помощью Ханю и задумалась о ещё более несуразном. Если бы Ханю не было с собой, чем бы Хитоми добилась чистоты? Подумав дважды, сверив вердикты, она решила попробовать помыть пол ещё раз, но в этот раз с помощью своего тела. Но чтобы платье от Канато не испортить, придётся в любом случае снять и аккуратно сложить на койку, а самой пойти в душ, намылиться, лечь и буквально натирать своей обнажённой кожей, лениво ползая подобно змее. Сырая влажность до мурашек. Неуклюже, неумело, неуверенно, но кое-как с помощью рук намыливает безразличный пол и другими частями тела как может. Подобные действия заставляют её переживать обо всём за вульгарность. Чувства нахлынывают из глубокой спячки. Забава, стыд, самоутверждение, тревожность, нелепость, отчаяние. Тем не менее, это лучше чем ментально гнить в клетке, не расковывая изощрённость. Теперь Хитоми, как никому, лучше знать какого быть на месте игрушечной зайки. Холодно. Мокро. Унизительно. Даже взглянула снизу вверх на неё, наблюдающую со стола. –Теперь, мы в расчёте. – сказала она в глаза-бусинки бездушной сухой игрушки сверху. Тело едва покрыто пенными комочками, волосы оправдали свою функцию за место швабры, прислонившись лицом к полу ближе. Намылив везде территорию камеры, синеволосая обнаруживает на руках и ногах лёгкие пятна грязи и уходит в душ. Как включила напор тёплой воды на себя, всё тело содрогнулось в мурашках, что издала женский тихий стон, ощутив благодать, пока смывает с себя грязь с пеной. И так повторяя процедуру ещё и ещё, пока грязи во время мытья пола не стало видно на теле. Заодно избавила себя от запаха, как положено по указу Канато. Вдруг, находясь в душе, слышит знакомый голос, к которому не была готова услышать. –Сестрëнка? Ты в душе? –Э…! Д-да…. – запуганно зажалась в углу за ширмой и задрожала, спрятав грудь скрещенными руками. Девушка слишком поздно задумалась о счёте времени, чтобы вот так оплошать. В голову внедряются тревожные мысли, но пытается сохранять спокойствие, в надежде, что обойдётся уважением личных границ. –Я не вовремя? – спросил он. –Гм, пожалуй, да. –А ты скоро закончишь смывать с себя запах? –Думаю скоро. Подожди немного, хорошо? –Ладно. Но задумавшись над ситуацией, понимает, что ей нечем накрыться и обсушиться, а мокрой лезть в платье Канато это не понравится. Можно попросить, чтобы он подал одеяло, но прежде чем хотела попросить об этом, парень говорит первым: –Сестрëнка, не хочешь я тебе спинку потру? –…?! – от чего её глаз передёрнуло. – Нет, я сама справлюсь. Лучше… полотенце принеси. Сможешь? –Какая же у меня капризная принцесса, Тэдди. Сейчас принесу. Спустя ожидания в душе от ненужных глаз, Хитоми получила от Канато то, что просила, и с облегчением принялась обтираться досуха. Канато, глядя на болтающуюся цепь от стены до края стенки кабина, решил для забавы взяться, слегка дёрнуть к себе и вытащить из душа, от чего при удавке по горлу та запаниковав оказала сопротивление, но его попытки с усмешкой набирают силу, что та в спешке накрывает всю себя полотенцем прежде, чем окажется на показ, и он вытащил едва завёрнутую Хитоми в бежевом полотенце. –К-Канато! – возразила она, едва перебирая дрожащие босые ноги в стойку. –Хе-хе-хе! Ха-ха-ха! Что за прелесть~? Как я и ожидал. – с дикими азартом взглядом подходит ближе, перебирая цепь. – Ты смотришься такой хрупкой, такой робкой, беззащитной, будто одно прикосновение доставит тебе мучительную боль. – стал домогаться до её зоны декольте, прижав к стене, и хихикать. –Не надо! Прошу! Или… или я закричу! – зажмурив глаза, отчаянно сделала условное предупреждение. От чего Канато сменился в лице без эмоций и ударил её по щеке, что та упала на пол, удержав полотенце до уровня декольте. Хитоми смиренно приняла это, лёжа на боку, ибо изначально предугадала его реакцию, лишь бы не дотрагивался там, где стыдно в таком виде. –Не смей кричать, дура! Я же просил быть тише! Что же ты не понимаешь?! –…. – начинает ныть со страху, не переставая жмуриться. –Эй, ты что, я же пошутил. Ты правда думала, что стану стягивать с тебя полотенце, глупая? – навис сверху по меж ног, прижимает её плечо к полу, таким образом положил на спину, и целует за шею под ошейником, пока та открывает тревожные глаза в смущении, левой рукой держит полотенце к верху, а другой к низу у его бёдер. –Знаешь, Тэдди дал мне отличную идею как можно насладиться твоей кровью. Только не шевелись…. –«Что?! Только не снова…! Я же умру от кровопотери из носа!» – не смогла так сказать, пока напряжённо сжималась челюсть. Канато собрался воспользоваться её беспомощностью, но не так как ожидала Хитоми. Он немного отстранившись взялся за баночку с жёлтой консистенцией, открывает крышку, окунул палец и этим пальцем помазывает на её обнажённую кожу декольте. Девушку это прикосновение насторожило и смутило, заставив вздрогнуть пожимая плечами. Положив банку в сторону, приближается лицом к намазанному месту с разинутым ртом и вонзает клыки. Почувствовав острую боль, Хитоми напряглась ещё больше и снова зажмурилась, стиснув зубы, пока терпит. Отпив пару глотков, отстраняется посмотреть на её реакцию. –Ты вся дрожишь. Тебе настолько страшно? Хи-хи-хи…. Такая милая. Люблю тебя…. – и возвращается обратно допивать до свёртывания в месте укуса. –«Гм…, господи…». – мучаясь от смешанных чувств до тошноты на лице залилось краской, в упор продолжая прикрываться полотенцем сверху и снизу двумя руками. Когда кровь перестала течь ему в рот, тот стал поцелуями облизывать вокруг укуса, слизывая следы жёлтой консистенции. Видимо сладка на вкус. –Вот. – простонав говорит он. – Теперь твоя кровь во мне. Я должен обменяться своей. Давай, выпей моей. – подаёт свою руку. –Ах…? Канато сам кусает себя за кисть на тыльной стороне и оставил две дырочки, из которых сочится багровая жидкость. –Вот, пей. – подаёт к её рту. Дрожащая в ужасе не может ничего поделать и, не отворачивая головы, замерла в ожидании когда её губы соприкоснутся к его укусу на руке. Достигнув прикосновения к губам, нежно вкушает привкус его холодной крови и покорно посасывает запретный напиток. Понимая такую возможность, закрывая глаза представила, что это поможет избавиться от надоедливой жажды и стала смелее отсасывать глотки. Не обращая внимания на специфический вкус, пьёт как воду, в которой так нуждалась столько, сколько так хотела. Пока поглощала кровь, неосознанно медленно открывает сонные глаза и видит как Канато в слезах по щекам, нежным взглядом наблюдая, расплывается в улыбке, полная заботы и тепла в холодном мире безразличия. –«Я снова заставила его плакать…. Я же старалась этого не допустить. Да что ж я за человек?» Прекратив пить, не отрывая взгляда от завораживающей картины, Канато убирает руку и рассматривает свой укус, как на что-то значимое. –Видишь? Ничего страшного, верно? Хм-хм-хм…. Здорово это Тэдди придумал? –*молчит* … теперь позволишь мне собраться после душа? –Хорошо. Хитоми дождалась, когда Канато отстранится и отведёт взгляд, тогда поспешила обратно за стенку поправлять полотенце и обсушить волосы. А когда закончила с этим, выходит, прикрывшись им, собралась надевать то платье, как вдруг Канато заходит в камеру так, будто за это время отлучался в другом месте, с другим экземпляром на обоих руках: облегающее длинное тёмно-зелёное платье. –Я принёс тебе переодеться. Надень это. –Ам, хорошо. Хитоми за кабиной преобразилась в новом платье, выходя на показ. Канато, как всегда, доволен созерцать её в чём-то из его работ и приступил приводить её в порядок с волосами. После проверяет вид лица в её отстранённом состоянии куклы, когда за место неё приводят в порядок, словно слишком беспомощна, чтобы делать что-то самой. Он залюбовался, всматриваясь в черты, уголки, сегменты, что его повадки выглядели довольно зловеще. –Всё, что нужно моей принцессе, чтобы сохранять свою красоту только мне. Правда, Сестрëнка? Есть ещё какие-нибудь пожелания? –…. – неописуемое чувство ужаса в глубине потаённых желаний не позволяют пользоваться его любезностью, что в желудке сжалось ложной сытостью после стресса и питья крови. – Нет. Всё хорошо. –Как дела в твоём бумажном мире? –А, ну…. Неплохо. Произошла одна история с кроликом и его приключения с другими персонажами. –Ты записала в тетрадь? –Да, но не рекомендую, пока, изучать. Тебе может не понравиться. Мне надо переработать с этим. –…. Может я смогу тебе с этим помочь? –Но ты же увидишь то, что написала. Твоё впечатление растворится после совместной обработки. –Ты права, но… на самом деле…, если честно, мне с тобой делать историю нравится больше, чем слушать то, что придумываешь. Во время этого я чувствую себя счастливым, когда делаем что-то вместе. –Вот как. Ну раз ты так говоришь, тогда ладно. Не имея ничего против, даёт ему исписанную тетрадь почитать её сочинение для ознакомления без редакции. После чего Канато нахмурил брови в недоумении с запутанной истории превращений, но больше смутило его со смерти ни в чём не повинного Коня. Хитоми над этим подумала и решила, что всё-таки это хитрость мага, а Конь не был мёртв. Его и не было по сути. А неожиданный счастливый конец Кролика заставил умилиться, хоть и поначалу история шла к поиску справедливости. –А в самом начале кем были все животные прежде, чем были превращены? – спросил Канато. –Ну-у-у, я думаю это уже не важно. Эти животные не могли успокоиться, чтобы стать вместе. Постоянно что-то меняли, пока не определились кем быть, чтобы получилась семья. –Выходит, этим животным в любом случае пришлось быть семьёй Кролика, благодаря магу? Так он хороший или плохой? –Скорее мудрый. Мудрость – мост между плохим и хорошим. Так мне говорили ранее. –А почему маг просто не превратил их в кроликов сразу и не объединил в одну семью? –… они… были не готовы. Не готовы осознать, что семья важнее, чем эгоистичные желания, в которых только и делаешь, что суетишься вокруг до около, если бы не доброта Кролика. И он этого добился. –И как только Кролику не надоело бегать к одному и другому из-за мага? –Животные сами виноваты, что только и делают, что оправдываются, обвиняют других, нежели в своих поступках, в которых втянули ни в чём не повинного мага. –Хм…. Звучит мудро. –Ага. Несмотря на конфликты, они позабыли о проделках мага и жили долго и счастливо в кроличьей семье. –А нельзя сделать так, чтобы за место Кролика был Медведь в поисках семьи? –Нет, у Медведя точно не хватит терпения слушать всех, да и уши слишком маленькие, чтобы слушаться. –Не обижайся, Тэдди, она не со зла. –Извиняюсь, если сказала что-то не то. –Тэдди хочет быть героем твоей сказки. –А, вот ты про что. Может я и про медведя что-нибудь сочиню. –Тэдди был бы очень рад. –И про что ты бы хотел в истории? –Я… не знаю.***
Настала следующая ночь четверга как Хитоми просыпается у себя во мраке с чувством лёгкого недомогания, что тяжело вдыхать сырой воздух. –Чих! *шмыг* А…? – ставит во внимании состояние, потирая под низом носа. – Это после мытья пола так? Вновь в новом платье зелёного цвета встала с лежачего положения, приступает завтракать бананами из сбора фруктов слегка и после расчёсывать волосы в порядок. На сегодня планы – сочинять новую сказку, как обычно сама, но на сей раз про Тэдди. На ум ничего не приходит и просто делает наброски в листках про плюшевого медведя, кровавого медведя и бумажного медведя, зарисовывая карикатурные образы. Как связать между собой в хорошую историю со счастливым концом, пока не видит. Нет вдохновения на подобное в неприветливой атмосфере подземелья под слабым освещением, особенно, когда симпатии к этому животному нет. Тогда придумала представить за место него кого-нибудь другого, чтобы смотивировало им заняться. Таким образом решила сочинить, что медведь болен. Какой из медведей, не знает. –Думать про сюжет. Один заболел, другие…. Даже если не успею, Канато мне в этом поможет. Дав себе оправдание, совсем опустила руки и расслабленно присела на чистый пол, углубившись на ментальное путешествие разума в закрытых глазах. Что внутри, что снаружи, всё так тихо, но если углубить слух, слышится звонкий гул. Такой громкий, такой неугомонный, будто сама тишина громче маленького, нахального звука в попытке отвлечь от потаённого познания иного, непривычного, загадочного. Под фоном тиши в голове сами по себе, как во сне, мерцают случайные, незначительные обрывки воспоминаний. Солнечные волосы, два силуэта людей, белые лисы, бальная люстра, крест, книги, бабочка-крапивница, фиолетовая роза, золотые реки, молнии, синий огонь, летающая белая бумага в тёмном небе, оригами, плюшевый медведь, живой медведь, семья медведей, медвежонок. Пока из спектра образов не случилась сценарическая искра: маленький медвежонок, завидев большого сильного медведя, захотел быть таким же, но не знает, что он им будет, только подождать когда вырастет. Извлекая из этой мысли добавила, что этот же медвежонок до этого всё хотел быть кем-то из зверей, чтобы жить интереснее, но не медведем. –Эй, а неплохо. Может об этом написать? С лёгким подъёмом идеи буквально из воздуха приступает придумывать и записывать в тетрадь начало, середину и счастливый конец истории о медвежонке. Однажды Мать-медведица гуляла со своим чадо и присматривала за ним, когда убегал за приключениями. Вдруг медвежонок увидел рыбу и хотел быть как она, чтобы дышать под водой. Но мама съела эту рыбу и доказала этим, что быть рыбой не так уж и легко. Тогда медвежонок взглянул на птицу и то, как она летает. Медвежонку стало завидно и тоже хотел полетать. Даже забравшись на дерево собрался взлететь, но когда взобрался, посмотрев вниз, испугался высоты и передумал хотеть летать, аккуратно спускаясь вниз. Затем увидел благородного оленя, на его большие устрашающие рога, похожие на голые кусты. Медвежонку понравился образ и захотел себе его рога, но когда олень снял с себя и остался ждать новых растущих, медвежонок примеряет себе, но они оказались такими тяжёлыми, что только доставляли неудобства, чем величие, и оставил их, понимая зачем олень избавился от них. Затем приглянулся к бобру, который занят грызть у основания дерева и поразился его острым крепким зубам, от чего заставил дерево свалиться. Медвежонок тоже захотел так разделаться с деревом и стал тоже грызть. Зубки его острые, но не мощные как у бобра, только царапины оставляли и медвежонок оставил попытки быть бобром. Расстроенный всем неудачам стал блуждать дальше, пока на носик не упала капля. Медвежонок облизнулся и почувствовал сладкий вкус. Желая узнать откуда упала сладость, поднял голову и увидел улей на дереве. Он хотел взобраться туда, но вспомнил, что боится высоты. Вдруг к дереву подошёл другой зверь. Косматый, здоровый, бурый. Без страха, без сомнений, взбирается всем весом на беззащитное древо, но прежде чем будет совсем высоко к улью, медвежонок поспешно спросил: –Мистер, а вы кто? –Я… – не оборачивая голову, продолжает лезть. – …медведь. –Медведь? – и упал назад вприсядку. Улей упал и разбился на куски сот с тягучим мёдом. После чего старший спускается обратно. –Я тоже хочу быть медведем. – сказал медвежонок. –Глупый, – глумился взрослый. – ты и есть медведь. Просто тебе надо подрасти. –И я буду как вы? –Конечно будешь. Угощайся. И вместе стали поедать с наслаждением медовые соты под жужжанием пчёл. На этом Хитоми закончила писать недоработанную сказку. –Хм…, слишком простая и безобидная. Понравится ли ему такая? Я хотя бы попыталась. Ну, а теперь спать, как обычно. – и потянула руки над головой, потягиваясь. Проспав некоторое время в зацикленности бремени, синеволосая вновь ищет чем себя развлечь, начиная с обеда. Снова оставшиеся фрукты, бутылка молока и безутешный голод. В надежде включает музыкальную шкатулку, снова играет заезженная мелодия, что можно и не включать было. Достаточно в голове провернуть и эта мелодия напевает из ментального измерения. В глубоком умиротворении случайные слова сами образуются из-под сознания, чтобы сочинить утешительную песню из ничего. "Темно…, не спит. Как же здесь… всё болит. Пусто… ничего… Сама загнала я его. Смерть, улыбаясь, Всё наблюда-а-ает, смеясь. Как зави-ду-ю Я так то-же хо-чу. Сороконожку видала, Так убить не смогла. Проще бума-а-агу порвать, разорвать и сожрать…. Эти слова…. Лживые слова…." –Хм, может и песню сочинить? Вроде как получается…, если переписать на что-то другое. Не такое мрачное. Но больная душа от тоски не решилась на благой подвиг и оставила идею на долгий ящик. Вместо этого продолжает утопать в дурные мысли, которые раньше не являлись на бедную голову обречённой. Ножи, верёвки, оружия, пилы, глаза монстра, людоеды, жуки, кровь, мясо, органы, шейные позвонки, острые зубы, глаза из орбит. Только эти мысли позволяют душе жить, в каком-то смысле, перерождаться и существовать только так в этом мире. Питать негативные чувства горькой печали до состояния маньячного опьянения. Душевная жажда крови. –О, нет. Что это со мной? Я стала думать об ужасном и… наслаждаться? Нет, это неправильно. Нельзя отчаиваться. Пока я жива, я должна сохранить…. Какой в этом смысл? Мне нельзя покидать камеру, нельзя попадаться на глазах. Таким, как я, нужно умереть, а я…. Винить ли в этом Канато, что щадит меня, убийцу? Виноват ли он, что держит меня в плену, будто от этого стану лучше, чем раньше? Он даже заставил меня пить кровь, и я пила, много пила, и он плакал. Какой же я монстр…. Как бы себя не корила, а сопротивляться тёмной стороне сознания нет причин. Никто не станет помогать бороться с этим. Все отвернулись. Теперь сама за себя. Пока юного надзирателя нет, Хитоми встаёт на ноги и в поисках эмоций начинает кружиться в темпе вальса, как полоумная, выгуливая "внутренних демонов". Осторожно танцует так, чтобы цепь не повредила ей шею, будто вальсирует на паре с ней. При головокружении эскапизма позволяет себе вспоминать тот самый школьный бал, о котором при здравом уме остерегалась, как страшного сна. Страшные сны, кошмары – больше ничто, только подзадоривают до безумия перестать бояться явления ночи. Будто не кошмары глумятся, а сама порождаешь изнутри. Пусть убьют, пусть растерзают, пусть издеваются, всё равно здравомыслие покидает с каждой минутой. Что такое боль, когда перестаёшь воспринимать? Боль никогда не кончится, так зачем мучаться? Просто делись с другими и одиночество пройдёт. –Ха-ха… ха-ха…. Ха-ха-ха…. Хе-хе-хе…. Опять… опять убегаю от страдания…. Я так безнадёжна, ха-ха-ха-ах! Утомившись после перевозбуждения, присела отдохнуть на пол от танцев. Как успокоилась и обрела покой, обращает внимание на своё состояние и заметила, как вся горит. Пощупав рукой лицо, руке очень тепло, что можно погреться как о печку. –Давненько я так себя не чувствовала. Я и забыла как это приятно. – сказала, расплываясь в пьяной улыбке. Вдруг мимо у её ног проползает безобидный жук. Хитоми тут же заметила его и без колебаний взяла в руку. После первого жука собирает ещё подобных букашек за пределами прутьев в бумажный конверт. Сороконожки, уховёртки, жуки барахтаются по стенкам, издавая шуршащие по бумаге зазубренными лапками. Затем берётся за оригами и устраивает при помощи жуков нашествие на бумажный мир, представляя, что эти жуки – жуткие враги. В действительности это нельзя реализовать, но в воображении представляет как эти большие твари нападают и едят всё живое. Сороконожку кладёт на бумажного человека, представляя как его обвивает нечто подобное с множеством острых лапок, представляя что живой человек чувствует на себе подобное, и "богиня" рефлекторно растягивает улыбку. Наигравшись с насекомыми, отпустила их, а сама стала складывать новые оригами в виде людей. Одним за другим исполняет свои изощрённые пытки да резню: отрывая головы, руки, ноги, тело пополам, и всё это медленно и расторопно, чтобы каждый бумажный скрежет был услышан её ушами во время разрывания в стороны. Вот и новый звук для полноценной мелодии с шкатулкой, цепями и топотом. Помимо отрывания конечностей напоследок с последним просто подержала во рту его голову, пока не размокнет и не станет совсем уязвимым и разорванным её языком, после чего ошмётки бумажной головы спустятся по глотке. Наконец её безумному одиночеству настал конец с прибытием Канато и его подачи ужина. На удивление Хитоми приняла его в этот раз очень приветливо с искрой в глазах и тепло встречает, чуть ли не пытаясь обнять, но ограничилась лишь прикладыванием ладонями за его щёки. –Сестрëнка, ты какая-то в хорошем настроении. –Правда? Даже не представляю, что может быть не так. –Это ведь не означает, что ты что-то скрываешь? – с подозрением нахмурил брови. – Кроме меня, сюда никто не приходил, верно? –…. – убрав с его лица руки, опустила глаза. – Ладно, каюсь, был тут кое-кто. –Да?! И кто это был тут?! – злобно сверлит глазными блюдцами. –Это… муза. –…. – брови поднялись от неожиданного ответа. –Ха-ха-ха! Прости, я хотела пошутить! Так же как и ты надо мной, знаешь ли. –К тебе точно никто не приходил? –Только муза, хи-хи-хи! – смущённо прикрыла губы. –Больше так не делай. –Только не говори, что я не имею право на маленькую месть. – обиженно надула губки. –Я… – вдруг засопел в голосе. – больше не могу ждать… хочу твою кровь. – быстро кладёт на пол ужин и берётся за баночку из кармана с жидкой сладостью. Открыв крышку, стягивает с её плеча платье, макает палец и намазывает на это место. Хитоми немного поёжилась, но не стала сопротивляться, однако, ей пришло в голову воспользоваться этим моментом. –Постой, – послушался тот. – можно взглянуть? – лезет к его разинутым губам и завороженно заглядывается на клыки при помощи пальцев, чуть ли не желая уколоться. Канато сонно наблюдал за её завороженный взгляд. Наблюдал, как с каждым мигом ресниц чёрные зрачки сужаются и расширяются, но ощущая её кончики пальцев на чувствительных губах, взялся за её запястье, убрал и полез целовать в губы. Затем целует за щеку, чуть ниже, опускается ниже по шее, пропуская ошейник, до плеча и резко кусает, почувствовав на вкус сладкое место. Хитоми от боли хватается за его плечи снизу и корчится в терпении, вспоминая картины кровавого насилия, когда доставляли ей удовольствие в фантазиях, чтобы приглушить собственные мучения. От чего лицо залилось краской при сопротивлении к боли с каждым глотком кровососа. Напившись сполна, Канато отпускает и даёт Хитоми поужинать, присаживаясь на койке, и он туда же присаживается рядом. –Я забыл принести тебе попить. Будешь мою кровь? –Хгм, кхе-хе-хе-хе! Какой ты коварный, Канато-кун. –Эй, я не специально. – улыбаясь, старается делать неповинный вид, пожимая плечами. – Я правда забыл~ – и склонил искоса голову. –Ну да, ну да…. –Так ты будешь или нет? – со спавшей улыбкой спросил, боясь услышать отказ. –Хм…, – думает с понимающей улыбкой. – если так хочешь…. –Конечно, хочу! Пей столько, сколько я у тебя! Хочешь, я тоже намажусь мёдом? –Нет, мне и так сойдёт. –Гм…, – вдруг состроил виноватую гримасу. – …как хочешь. После как девушка отужинала, Канато кусает свою руку, оставив кровоточащие дырочки, и подаёт ей, на что та поддаётся, взяв за руку, и запивает съеденное его кровью. От чего во время её питья он снова заулыбался, наблюдая за ней. Ему так понравилось это занятие, что забыл спросить про новую сказку с медведем, когда пришло время расставаться. К следующей ночи Хитоми просыпается в замкнутом пространстве не в лучшем состоянии. Глаза закрыты, но держаться спящей больше не может. Не спит, но вставать не хочется. Некое недомогание возрастает до уровня сознания, от чего чётко ощущается слабость и тоска, от которой нет особых причин поднимать пассивное тело со спанья. Расчёсывать волосы, завтракать, писать истории, одни и те же действия утратили смысл делать это снова и снова. В голове засели одни и те же воспоминания о предыдущих ночах в тюремной камере, вкус прошлого всё преснее и преснее. Нет никакого смысла что-то делать дальше, ничего не интересно, ничего нового. Только ностальгия в безжизненных очах по тёплому прошлому, когда раньше было лучше. Когда была свободна и вольна. Когда была юнее и беззаботнее. Когда легко дышала под лучами солнца. Когда только учёба и дом были достойными хлопотами и испытаниями, что справлялась с гордой улыбкой. Если не получается заснуть, придётся просто проваляться трупом на одном месте и думать о чём угодно, пока желудок не включит режим попрошайки. Скудный запас еды, который решила не растягивать, всё съела за раз, кроме питья. Мысли теряли границы между сном и реальностью, что стала разрисовывать на бумаге акстецкие изображения как задумает движение руки. Какой же сон в этот день снился? Цветастое окружение по среди смольной тьмы. Броские фигуры неопознанных персиковых деревьев, будто из смешанного в разные цвета пластилина, дополнительно окрашеные кра́пинками акварели. Проходя через чёрное, как мгла, поле, подходила к человеческой фигуре такого же состава, что и деревья. Не тронув, не сказав ни слова, ничего не сделав – только посмотрела на некого человекообразного, как вдруг, само по себе его разрывает на части, отделяя надплечье от шеи. Следовал истошный вопль, принадлежащий будто юному парню. Огромный прорех пополам пробрался до живота, истекая красной жидкостью, и дал упасть вниз внутренностям под ногами всё ещё стоящего человекоподобного. Со спокойствием пытаясь понять что происходит, оглянулась вокруг как её всё это время окружали ещё такие же люди. Тоже самое произошло и с ними после как посмотрела. Больше криков, больше кровопролития, больше разорванных трупов группой, стоящих на ногах в собственных требухах. Что чувствовала сама сновидящая, так это непонимание в происходящем и лёгкое безразличие. Будто весь этот спектакль не для ужаса, а для неё. То чувство когда настолько привыкла к самоистязанию, что отвратительные вещи стали ей приемлемой частью в жизни с другими. Естественной. Так и должно быть. Какая разница как реагировать, если это ИХ выбор разрываться на части и страдать? Всё, что она может, это наблюдать и терпеть. Наблюдать и терпеть это. Наблюдать и терпеть, пока всё не кончится. Коль не кончится, так она покончит с этим и проснется ото сна. Вновь тишина и стерильный холод. И всё же, после вида розовых кишков наружу из пластилинного таза на ногах оставило визуальное впечатление. Чего и следовало ожидать, рисунки из сна получались своеобразно неразборчивыми: неизвестные животные, на подобии инопланетян или мутантов. То ли кривые, то ли измятые, то ли просят убить – избавить от мучений. Потому рисует воткнутые в них клинки да палки в бока, глаза или во что-то типа того, но от этого им не легче, только оправдываются и жалуются на страдания. Тогда снова разрывает разрисованную бумагу на части и съедает не спеша, не задумываясь, что частично съела и грифель карандаша. Вкуса нет, как и аппетита. Нет чувства продуктивного воображения. Краски сознания поблекли. Нет чёрного, нет белого. Серость. Даже синие волосы под освещением ламп будто потускнели. Мучительные ночи в одиночке, в изоляции от мироустройства, в изоляции от жизни и цели, доводящее до истеричного отчаяния. Тело начинает придумывать болезни от лёгкой боли в животе до боли в горле, кашель, как будто выработалась аллергия от этого места. Непереносимость тюремной атмосферы. Отчуждения слишком много до удушения, тело уже не в силах мириться. Выдаёт капризы, протест в виде судорожных искр в мышцах. Даже не желает понимать почему владелица не собирается прислушиваться, почему не захочет выйти, почему цепь на ней. Просто выберись – всё, что оно просит и это не обсуждается. Тем временем…. Рейджи находился в тихой библиотеке, сидя на стуле у столика. Долго не решался прочесть одну свежую рукопись на этом самом столе, держа лицо повёрнутым в противоположную. Что-то щемило внутри, сковывало, выворачивало наизнанку заглядывать под обложку простой тетради. Неделя прошла после выноса Её вещей из комнаты жертвенных невест. Тогда в ту ночь на столике заприметил это, а завидев название "Мемуары Хитоми Саши", и вовсе сильно сжал левую руку в кулак то ли от обиды, что всё-таки оставила после себя отпечаток личной биографии, чтобы подразнить, поиздеваться над упокоенными чувствами смирения, то ли так проявлял сопротивление, пытаясь сохранить независимость и безразлично решиться выбросить этот очередной "хлам". Собравшись с духом, берётся за тетрадь, как и все вещи на вынос в кладовую, а рукопись в мусорку. Но, избавившись от этого, ему не дало покоя проклятое любопытство одарённое природой. После как выбросил через следующую ночь подобрал обратно, но не прочитать, – только приберёг на сохранение в книжном зале от лишних глаз, читать сам так и не решался. Какой смысл что-то узнавать о той, кто по своей воле, по своему желанию покинула всех? Только рану, где-то в глубине, в укромном уголке души наковыряет шире. Под конец учебных дней неделя выдержки вынесла весь дух, и заработал неопределённое настроение. В свободное время ни работать с химией, ни читать научную литературу, ни готовить желания нет. Привычные занятия приелись до безвкусицы. Только риск возбудит новые ощущения из унылой рутины и, возможно, одарит вдохновение. Это и заставило вернуться к исходу. Собравшись спокойствием в библиотеке перед совершенным действием на стуле, только из удовлетворения любопытства, взял тетрадь со стола и открывает обложку. Первое что заценил – почерк. Сдержанный, аккуратный, но резкости линий выдают, что строчила та спонтанно, словно куда-то спешила. После чего принялся вчитываться. «Самый первый момент из моей жизни, который я помню, это когда я была ещё совсем младенцем. Абсолютно беспомощным, неспособным ни на что, неосознанным ни о жизни, ни о смерти. Я помню как однажды меня принесли в церковь, что довольно странно вспоминать, будучи младенцем такое событие. Возможно это из-за того, что меня принесли туда, чтобы окунуть в бассейне. Возможно наполненный святой водой. Когда меня подобрал Святой Отец на руки и окунул в этот бассейн, я была очень напугана и не сдерживала свой крик недовольства. Испугалась, что захлебнусь, но и ещё мне было холодно. Такой момент я и запомнила, когда была грудничком. Остальные дни как пустые страницы дневника моего, или не моего отца. Я не уверена что именно прочла с первого раза, но…. Надеюсь, однажды всё прояснится. Моя мама мне рассказывала, что это было необходимо для защиты, чтобы Бог особо оберегал меня. Да, она верующая. Она была хорошей, как я помню, и в меру строгой, но мудрой. Я всегда старалась делать всё, чтобы она была довольна моими поступками. Она интересно рассказывает о устроенном мире и объясняет что правильно, а что не правильно. Рассказывала много историй и их смысловое составляющее, а ещё пела песни. Не знаю какие были у других детей матери, но моя была очень хорошей, даже если она на меня злится, я не обижусь. Ведь она злится тогда, когда что-то происходит неправильно. Поэтому стараюсь исправляться, чтобы она могла мною гордиться. Мой отец тоже хороший. Он тоже многому меня научил и рассказывал истории. Однажды, когда училась в школе, я очень злилась на мальчиков за то, что они задирали меня. Мне пришлось их проучить, но так вышло, что переборщила. Мне сейчас стыдно вспоминать как была жестока с ними. Это из-за того, что отец научил меня драться, но это не его вина, а моя. Только благодаря матери, поняла, что сила нужна не для возвышения над проигравшими, а для защиты своей жизни и заботы о других беспомощных. Потому я смогла перед задирами извиниться, только после этого они меня всё равно избегают. Возможно у них просто проблемы или не представляют дружбы с девочкой, которая их победила. Тут мне нечего хвастать, мне правда было противно, что так и не поладила с ними. Отец объяснил почему решил научить меня драться. Дело в том, что у него была сестра, которой очень дорожил, пока её не стало из-за нападения каких-то негодяев. До этого он ей всё время говорил, обещал, что будет защищать, но не представлял, что не смог быть с ней всё время рядом. И из-за этого глупого обещания и подверг свою сестру гибели. Тогда можно сказать, что он усвоил урок. Если хочешь уберечь чью-то жизнь, научи её защищаться. Моя мама тоже до встречи с моим отцом жила по этим принципам, к которым до смерти сестры отец относился скептически. Он был из тех, кто считал, что женщины должны быть хрупкими, на то они и женщины. Кто мог подумать, что этим жестоким случаем Бог преподаст урок отцу и убедит, что мама была права….» По мнению Рейджи её способности повествования для мемуаров были не отточенными. Больше похоже на технику писания в дневнике. Как в первый раз. Рассказ о родителях написано сыро и неинтересно, словно писал какой-то отсталый от жизни ребёнок, ведь мемуары написаны в её семнадцатилетие. Но несмотря на критику в голове вампир продолжает изучать историю нелучшей писательницы с недосказанной биографией. Повествование перешло к школьной жизни, где её почти всё вполне устраивало и познакомилась с одноклассниками, заводила дружбу с девочками, пока рассказ не перешёл к следующему. «… всегда любили давать друг другу клички, если кто-то выделяется в школе. Мне казалось я из большинства без "имени", пока не с того, не сего не прозвали "Ножница". Я впала в ступор тогда. Не понимала почему именно таким жутким холодным прозвищем одарили меня. Потому спросила у подруги, на что она ответила типа: – «Да ты разговариваешь так, будто у тебя не язык, а нож. Что не скажешь, так по живому режешь». Это меня ещё больше поразило, я никогда не следила как выражалась, чтобы так обо мне отзывались. Мне это не нравилось, меня пугало, будто не в моей речи дело, а в самом деле несу с собой опасное оружие в школе. А если учитель услышит как меня дразнят, он же заподозрит во мне гангстера какого-то. Я не могла этого допустить и стала работать над собой. Выяснив, как говорю не так, у тех, кто меня слушает, стала подбирать слова помягче, без прямолинейностей, может с добавкой лжи, а то и вовсе больше молчать. Вскоре меня перестали называть Ножницей и почувствовала облегчение. Однако, не могла позволить себе расслабляться, пока не вошло в привычку говорить не на прямую». –Хм, интересно…. – всё, что мог прокомментировать в середине записи и перелистывает, читая дальше до следующей темы. «…как бы я не хотела сохранить невинность, порой из незнаяния могу натворить того, что не предвидела…. Не понимала…. Но я должна сознаться в кое о чём ужасном, ведь на том и мемуары. Мне жаль, мне ужасно жаль. Я правда не знала к чему это приведёт. В общем, я убила двух собак…. Я просто хотела с ними поиграть в догонялки, но что-то пошло не так и и, не важно как это сделала. Я думала просто схвачу и выиграю, но видимо переборщила с хваткой. Я не знала, просто не знала насколько они были хрупкими. К моей удаче никто об этом не узнал. И всё же. Я правда не хотела совершать оплошность. Если бы только знала. Поэтому…». –«Убила собак? Интересно, как? Уж не врёт, что жалеет о совершённом? Юная лицемерка». Из прочитанного далее Рейджи узнал откуда у её любопытства растут ноги. Её страх – оставаться невеждой, после чего способна совершить ошибку и сожалеть. Незнание – не оправдание. Надо больше учиться и вооружаться от оплошностей – таково её поведение узнать: что эта за комната, почему в семье конфликты, почему у вампиров такие правила по отношению к людям и т. д. Не дали возможности познакомиться поближе, естественно отбросила идею сблизиться и отвернулась к школьнику, боясь жить с вампирами в неведении. И вот к чему это привело. Тем временем в подземелье…. Под конец ночи замученная потерянная в мыслях, духом прогнившая, заключённая ждала своего друга со вкусным ужином больше, чем обычно. Творчеством не занималась за сегодня, даже не удовлетворяла потаённое безумие, ибо даже оно не удосужилось посетить за это время. Куда делся дьявольский дух садизма? Наигрался с её телом и разумом, и теперь оставил гнить в одиночестве? Мучает, глумится над обречённой. Добивается чего-то, будто есть у той выбор в чём-то доказать, дать понять как ей надоело жить ради кутузки, несмотря на душевный недуг. Заплутавшись в чертогах разума, душа не в состоянии заметить очевидного действия. Оправдание сильно заслонило – сидеть в безопасности ото всех под присмотром заботливого Канато. Нельзя его расстраивать. Нельзя быть таким чудовищем. Нельзя быть такой эгоистичной. Не заслужила так поступать после греха. Снаружи лучше не станет – снаружи Бог, который преподнесёт наказание, и Канато расстроится. Всё против желания её тела и души, которые не принимают благо: оставаться на месте. Возможно ли задохнуться от одиночества насмерть? Если это случится, нет в ней вины. Бог доберётся и сюда. К прибытию Канато после учёбы и совместного ужина с братьями Хитоми сидела на коленях на полу с опущенной головой и сжимала кисти перед чашечками в ожидании скрипа арматурной двери. С его появлением – когда раньше боялась проявлять приставучесть, как слабость, – она скинула с себя удушающую гордость одиночества и ринулась с разбегу в распростёртые объятья, как бедный ребёнок, крепко-крепко. Юноша сбитый врасплох старался не выронить ужин на подносе и не накричать громко за её вульгарное приветствие. Хитоми сама понимает что вытворяет нечто из ряда вон, но ужасно хотела поглотить его себе и вдохнуть виноградный запах, исходящее с его шеи. Единственный для неё, кто остался в живых. С голосом, с реакциями, с эмоциями. –Тише, иначе без ужина останешься! По твоей вине. –Извини-извини. – взяв себя в руки, нехотя отстраняется, прижав к груди руки. – Я просто очень… очень… – стыдливо робко решается сказать это вслух. – …скучала. –"Скучала"? А как же твоя муза? –Она не приходила…. –Поэтому я стал тебе нужным? –…. – этот вопрос заставил задуматься о её характере. – Я снова показываю себя не с лучшей стороны? –…. Ты никогда не была совершенством, но… всё равно хочу, чтобы ты была только со мной. –Ты… хочешь сказать…. Ты принимаешь меня такую, какая я есть? –Ты так этого и не поняла? С тех пор как стал намазывать тебя мёдом, я смог принять твою кровь. Так же как и ты мою. Это для тебя ничего не значит? –А, точно. Что-то не очень стала соображать в последнее время. –Твоя правда. Давай, поужинай и займёмся нашим весельем. Хитоми приняла поднос с творожно-ягодным пирогом и присаживается на краю койки, Канато тем самым достаёт баночку и мирно ждёт. С его приходом недуг девушки за время уединения как рукой снялся. Не только из-за ужина. Обстановка немного развеяла атмосферу. Вскоре, утолив голод, синеволосая понимает что надо делать теперь и смиренно оголяет плечо сама для него. Фиолетовласый намазывает место для укуса и приступает к кровопитью. Хитоми по-прежнему не рада острой боли клыков чуть ли не до слёз, но терпеливо принимает ради Канато, что даже в знак этого гладит его по волосам затылка. И как в прошлые разы в ответ он же даёт ей попить его крови. Это становится зависимостью. Обесценивание к себе, будучи запертой, приводит к слепому подчинению. Только тюремщик на фоне безнадёжности сравнился с оазисом, что не хочется отпускать, несмотря на допустимые недостатки. –Так не хочется оставаться снова одной, без тебя. – вцепившись за его плечо, призналась она, когда пришлось ему вновь уходить. –Правда? Бедняжка. Но тебе придётся потерпеть до завтра. Потом с вечера я тут же вернусь, как можно скорее, и будем проводить время вместе больше. –Обещаешь? – слегка утратила здравомыслие от того, что потеряла счёт количества ночей, чтобы понять. –Обещаю, сестрëнка. Дождись до завтра, а пока поспи. Так будет быстрее. –«Быстрее…, если бы могла так спать всегда, пока ты меня не разбудишь». Одно обнадёживает: завтра у Канато выходной и будет находиться с ней намного дольше. Сама замечая, что всё больше и больше становится подобной животному в клетке, так и просящее хозяина не оставлять одного. «…Не важно. Уже не важно о чём ещё могла бы о себе поведать. Я всё равно ухожу. Только зря испортила тетрадь своими дурацкими изречениями.***
В первые секунды после пробуждения Канато уже переживает за свою собственность. Хочется навестить её сейчас, но нельзя. Сначала нужно показаться на совместный завтрак, который жадно отбирает секунду за секундой, когда за это время можно побыть с Ней, но нет. Дисциплина, прилежность, рутина, правила, любое нарушение привлечёт к себе внимание, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Юноша уже крепко невтерпёж сжимает Тэдди, пока сидит за столом, а невозмутимо строгий Рейджи накрывает стол. Чтобы хоть как-то снять подозрительное напряжение, вальяжно побалтывает ногами под стулом. Присоединяется к трапезе Аято, затем Райто и Субару. Старшие между собой что-то обсуждали, но их член троицы Корделии даже не вслушивался, слишком сосредоточен на сохранении спокойствия. После совместного завтрака с равнодушными братьями Канато переполнился искушением и восторгом, что выходной наконец настал. Две ночи с Хитоми. Беседа, игры, совместное творчество только для двоих, прикосновения нежных рук к его волосам, сладости и кровь с мёдом. Даже приоделся специально для этих дней светлой вязаной кофтой и брюками. Какой же она была милой вчера, когда стала проявлять привязанность, думал Канато. Как все разошлись из столовой, он прокрался на кухню и сложил очередной бутерброд, завернув в обёртку, и спрятал за Тэдди. По пути прихватил на локоть новое платье из мастерской для смены запаха девушки. Спускается в подземелье, настроенный на счастливый лад. Представлял как та снова набросится свирепыми объятьями, даст попить крови и поцелует, а после раскроет ей свою душу разговорами из ночей, проведённые в школе. Дойдя до той камеры, через прутья обнаруживает Хитоми, лежащую на полу прижавшись лицом. Как открыл дверь и подошёл ближе, услышал как она издаёт быстрые вздохи, словно задыхается. Фиолетовласого насторожило, всё ещё держа при себе платье, бутерброд и Тэдди, одной рукой переворачивает на полубок и увидел её красное спящее лицо в приступе фильтрации лёгких. Тот перепугался с распахнутыми округлыми глазами и растерялся, боясь предположить, что подхватила какую-то болезнь. –Сестрëнка, твоё лицо…! Твоё лицо…! Что с тобой?! Тебе плохо? Но страдающая не может даже открыть глаза, пока пытается перевести непрерывное дыхание. Тот и без прикосновения ладони ко лбу ощущает в воздухе, как от неё исходит жар. –Ты вся горишь! Что с тобой случилось? Почему тебе плохо?! Что же это…? Юноша отбросил вещи в сторону и прижимает её к себе. Его кожа ощущает жар сильнее через её лихорадочное дыхание. Стоит дотронуться холодной рукой до её щеки, ещё горячее. Её тело трясёт, сама страдает, ничего не может с собой поделать. Такая беспомощная, и Канато почувствовал себя таким же беспомощным да безнадёжным. Сам себя связал по рукам. Не знает, что с ней делать, как ей помочь. Да так, чтобы никто по-прежнему о ней не узнал. –Сестрëнка, пожалуйста, только не умирай. Что мне делать, чтобы ты так не страдала? Девушка через закрытые от мучения глаза слышит его тревожный голос, сама не меньше его волнуется за себя и находит силы, чтобы сказать одно важное слово во спасение: –…ах, ах, ах,