Недетские игры. Высшая Лига.

      Неловкое молчание длилось несколько секунд. Ким Тэхён еще раз обвел колким взглядом Хани, презрительно цокнул и оглянулся по сторонам. Он тут же нашёл то, что искал: — Хьюн, подойди! — крикнул он через всё фойе женщине, которая протирала огромные листья монстеры у лестницы. Та тут же обернулась и спешным шагом подошла к Тэ. — Покажи ей дом, — чуть качнув головой в сторону Хани, сказал он, — Размести её в комнате для гостей и разъясни правила дома, — продолжил он, даже не смотря на новоиспеченную сестру. — И накорми. — тут же добавил он, опомнившись. Раздав наставления и еще раз пренебрежительно прицокнув, он спешно покинул дом. — И да, если отец будет меня спрашивать, — я буду поздно. — добавил он, хлопая дверью. Хван Хьюн изучающе посмотрела на Хани. — Как я могу к вам обращаться? — учтиво спросила Хьюн. — Хани. — потупив взгляд, представилась та. — Меня можете называть Хьюн. — чуть улыбнувшись, ответила женщина.       Дом воистину был впечатляющих размеров — просто огромный. Одни коридоры сменялись другими, несколько кабинетов, библиотека, целая комната с коллекцией картин, статуэток и других предметов искусства, гостиные, ванные комнаты, спортивный зал, бассейн и сауна, подземный гараж — по дому можно было блуждать часами. К дому прилегал прекрасный сад с аллеей. Хьюн подробнейшим образом показала особняк, а также ознакомила с правилами поведения в нём: в доме не принято шуметь и устраивать вечеринки; повар готовит еду 3 раза в день, но общим для семьи Ким является только ужин, который всегда подаётся в отдельно отведенный для этого зал к восьми часам вечера; ко всем вещам в доме надо относиться бережно, поскольку почти всё — лимитированное, коллекционное или уникальное и единственное в своем роде. Хьюн показала девушке ее комнату: светлая, довольно просторная, в голубых и розовых тонах, с небольшим балконом с видом на цветущий сад. Оставив Хани осваиваться, мадам Хван удалилась. Хани еще раз окинула комнату взглядом, подошла к шкафу-купе и посмотрела на себя в зеркало: она, точнее её внешний вид никак не вписывался в это убранство — диссонанс резал глаз. Она покачала головой, натянув глупую улыбку, и отвернулась, направившись к балкону. Свежий воздух, наполненный ароматом цветов, тут же ударил в нос и она жадно втянула его, максимально заполняя легкие. Вид открывался потрясающий, воздух дурманил и пьянил, и Ли Хани почти забылась, если б не стук в дверь. — Да? — словно вырванная из неги, отозвалась Хани. — Я принесла вам лапшу и сок. — слегка извиняясь, пояснила Хьюн, увидев чуть растерянную её внезапным вторжением Ли на балконе. Хван поставила поднос с едой на столик подле кровати и направилась обратно к двери. — Извините. — вымолвила, чуть склонившись, Хьюн и закрыла за собой дверь.       В происходящее не верилось от слова «совсем». Ли Хани положила ладони на перила балкона и с силой сдавила их в попытке проснуться, но это был не сон. Настоящее никак не укладывалось в голове, такое головокружительное и вместе с тем абсолютно чуждое, не её. Хани вышла с балкона в комнату, взглянула на столик с подносом — есть не хотелось вообще. Обстановка комнаты, да и дом в целом, давили на нее, хотелось уйти. Но идти было некуда. Возвращаться в ту квартиру, где испустила последний дух её любимая мама, она тоже не хотела, потому как та квартира была буквально пропитана её мамой и абсолютно все напоминало о ней и об этой утрате, и сил находиться там не было уже никаких. Мамы не хватало катастрофически и все существо Хани хотела именно к ней. Схватив свой рюкзачок с кровати, Хани вышла из комнаты, спустилась по лестнице и вышла на улицу. Миновав тенистый сад через аллею, она вышла за ворота, прошла сотню метров до автобусной остановки и села в автобус, который тут же подъехал, будто поданный специально для неё.       Через полчаса пути, она сошла. Сердце ныло и вело вперед, через своего рода «тоннель» из сакуры, потом чуть вправо по пешеходной дорожке, к целому полю могильных плит, последнему пристанищу. Ли Хани без труда отыскала среди тысяч именно ту, к которой вело её сердце. — Здравствуй, мама. — падая на колени и заливаясь слезами, словно выдохнула она. — Я так скучаю по тебе. — эти слова шли из самого сердца, и от этого потоком нескончаемых слез заливались глаза малышки Ли. Ты оставила меня, и у меня не осталось никого, мне так одиноко, — всхлипывая, продолжала она. — Мамочка, я верю, ты с неба видишь всё! — вскинув голову вверх, устремив слезный взгляд в безоблачное голубое небо, зарыдала она… и зажмурилась, пытаясь представить лицо матери… — Этот господин Ким добр ко мне, но вот его сын… он ненавидит меня, — я это чувствую. Как мне жить в одном доме с человеком, который меня презирает только за то, что я есть? Мне вообще не хочется жить в этом доме… мамочка… — глотая собственные слезы, убивалась Хани. Я бы отдала полжизни, лишь бы вернуться на пару лет назад, в нашу квартиру, когда ты была жива и здорова…       Еще многое было сказано, сидя на коленях у той могильной плиты. Глаза покраснели и вспухли от слез, душу безмерно тянула скорбь. Наговорившись и проревевшись, Хани встала с колен и, надвинув кепку глубже на лоб, побрела на выход, смотря только под ноги, пиная пыль дороги, еле волоча ноги в бессилии. Её мысли витали где-то далеко от реальности, когда она почувствовала толчок, наткнувшись на встречного прохожего, который нес огромный букет, что перекрывал незнакомца от пояса до макушки. Сквозь бутоны алых роз был виден правый глаз брюнета, которым он сверкнул на Хани в ярости и, произойди это в каком-либо другом месте, то он определенно сказал бы что-то оскорбительное, но в силу особенности места, он все свое презрение выразил одним взглядом единственно виднеющегося из-за бутонов роз глаза. Немного отлетев в сторону от удара, Ли вымолвила: «Извините» — на что не получила никакого ответа. Незнакомец прошел дальше, провожаемый недоумевающим взглядом Хани. Это был молодой парень, в приталенном костюме, атлетического телосложения, трапецеидальный торс и мышцы отчетливо просматривались сквозь обтягивающий дорогой костюм.