***
Девушка, одетая не просто откровенно, а больше вызывающе, начала стучать костяшками пальцев в белую дверь. — О, ты новенькая, да? — лучезарно улыбался мистер Полк, пропуская гостью в номер. — Да нет, просто раньше мы с вами не встречались, мистер Полк. Он любезно предложил новой пассии расположиться на кровати и протянул той бокал вина. — Ну же, оно не отравлено. Мужчина отвернулся налить вина и себе. — Как тебя зовут, милашка? — Джулия, — сделав глоток, ответила девушка. Преодолев разделяющее их расстояние, девушка обняла Генри за талию, опуская свою голову тому на плечо. — Может приступим? — Ох, погоди, — мужчина повернулся лицом к своему рандомному выбору. — Может все-таки выпьем? — он приподнял бокал. — За приятную компанию, мм? — Конечно. Подгадать момент с этим мужчиной было очень сложно. Откровенно говоря, не хотелось Джулии делить одну постель с этим стариком, но и дело само себя не выполнит. Она позволила уложить себя на кровать, позволила медленно раздевать себя, целовать свою шею, гладить свои ноги и руки. Но стоило мистеру Полку увлечься ею, как ее стройная ручка скользнула к недопитому стакану. Белый порошок моментально растворился в красном вине. — Мистер Полк… — Можешь называть меня Генри, — шептал он, не в силах оторвать своих губ от нежной молодой кожи спутницы. — Генри, может мы сначала допьем? Это вино довольно вкусное. Мистер Полк, распалившийся уже не на шутку, быстро схватил свой бокал. Глоток. Он довольно вытирает уголки губ. Джулия сдерживает желание улыбнуться. — Я рад, что тебе оно понрави… — мужчина кашлянул, его рука судорожно пытается схватиться за горло, рот продолжает кривиться, воздух словно застрял, он не проходит дальше, не может достичь легких. Тихие хрипы с трудом срываются с губ мистера Полка. — С вами все в порядке? Мужчина грузно падает на кровать плашмя, пытаясь дотянуться до телефона. Джулия перехватывает трубку и виртуозно изображает спасительный звонок в скорую. — Да, мотель «У дороги», мужчине плохо, мистер Генри Полк, за шестьдесят, я полагаю. Она обеспокоенно сжимала телефон тонкими пальцами, дожидаясь завершения второй части Марлезонского балета. Пожилой мужчина окончательно перестал дышать. Его глаза вылезли из орбит, вены вспухли, синие щеки раздулись, теплая рука свисала с кровати к полу. Он официально был мертв. — Отправил фото, переводи, — сообщил Джимми Винсенту.***
Винсент Розини был горд собой. Имел на это право. Он справился с заказом в куда более сжатые сроки, чем предполагал изначально. Теперь его внимание ничто не отвлечет от заботы об Итане. Отдельная палата была уставлена цветами благодарных покупателей, в углу стояла высокая корзина под завязку напичканная цветами, среди которых была втиснута записка «Болею за вас. Всегда ваша миссис Коул». — Как ты? — Винс коснулся губами лба любовника. — Уже все хорошо. Пора выписываться, — капризничал Итан. Делал он это с завидной периодичностью, каждый визит Розини начиная именно с таких предъяв. — Как только я услышу это от доктора, так сразу, — улыбается шатен, проводя рукой по нечесаным волосам Итана.***
— Ты уже готов? — кричал из кухни Винсент. — Я, наверное, сегодня пропущу, — лениво ответил блондин, сильнее укрываясь теплым пледом. — Как это понимать? — оторопел любовник, заходя в гостиную. — Ты же знаешь, что толку тогда от лечения не будет. — Винс, это ужасно. Три месяца мы с тобой уже ездим на химию. У меня болит уже даже то, что болеть не должно вовсе, — конил Дэвис, ежась на диване. — Ничего не хочу знать, — отрезал шатен. — Вставай, мы должны были уже выехать. — Раз так хочется, поезжай вместо меня, расскажешь потом как прошло. — Твой сарказм не уместен. Итан с нескрываемой ненавистью смотрел на человека, готового костьми лечь, но вытащить блондина из очередной могилы. — Я сказал, что никуда не поеду! — тон становился выше. Голос был железным, ни один звук не дрогнул. Глаза застлал гнев, за которым пряталась боль. — Ты еще наивно полагаешь, что я стану тебя спрашивать? — ссора началась. Около уха просвистела книга. Во время полета она раскрылась и, ударившись о дверной косяк, заскользила по полу в сторону кухни. Затем полетел стакан. Графин с водой. Поднос, на котором мгновение назад стояли предыдущие предметы обихода. Когда швыряться стало нечем, а Винс продолжал стоять в дверях как тупой истукан и буравить любовника взглядом, Итан натянул как можно сильнее плед, прячась под ним с головой. — Я не еду. Точка! Они ругались. Часто, сильно, до боли, до потери голоса. Винсент не мог смириться с отказом от лечения. Он не мог представить себе другую жизнь. Не мог и не хотел. — Я буду все время с тобой. И никуда не уйду, — его рука легко касалась закрытого пледом бедра Итана. — Только пожалуйста, поехали. Я знаю, что это неприятно… — Неприятно? Ты смеешься надо мной? Это адская боль! Лучше бы я еще три ломки пережил, чем эта химия! Ты себе и представить не можешь, какая эта мука, — глаза блондина наполнились слезами. Они катились по щекам ровными струйками и блестели, стоило свету хоть самую малость попасть на них. — Как… как будто по венам раскаленную лаву пустили. Итан рыдал. Это был финиш. Он был несгибаем, он всегда держал лицо. Он мог веселиться, мог шутить, мог хамить и драться. Но плакать? Никогда. Но Итан рыдал. Его нос покраснел, все слова, что тот пытался донести до ума шатена, выходили смазанными из-за всхлипов, он крепко цеплялся за теплые руки, словно в мольбе больше никогда не подвергать его этим испытаниям. Винс разрывался на части. Допустить отмену химии он не мог, ведь это грозило потерей дорого ему человека. Но после этих слов… этих слез, он не мог и дальше так несгибаемо тащить любовника по верному, но такому жестокому пути. — Я… просто боюсь потерять тебя, — он сказал это впервые с того самого дня как Итан пришел в себя в клинике. Винс решительно отказывался принимать болезнь, что теперь с такой скоростью старается разлучить их. Его щеки коснулась слабая худая рука. — Я люблю тебя, Винсент Розини. Ты показал мне другую жизнь. Ты подарил мне новый мир. Я клянусь, я хочу жить в нем с тобой, но… Я так больше просто не могу. Винс целовал его так жадно, как никогда до этого, словно сейчас и здесь они прощаются навсегда. Гладил его руки, перебирал пряди его волос, любовался уставшими от боли и горя глазами.***
— Доктор Гамбли? Это Винсент Розини, я хотел поговорить с вами по поводу лечения Итана Дэвиса. Хорошо, я подъеду. Он снова вошел в уже знакомый кабинет, немолодой врач устало поднял на него глаза. Нелегко, наверное, быть онкологом. Возможно даже тяжелее, чем многим родственникам больных. — Я хотел узнать, может есть какая-то альтернативная замена. Итан наотрез отказывается ездить на химию. Он срывается. Ему невыносимо больно. Я… не могу смотреть как он мучается. Врач внимательно выслушал посетителя. — Есть. Оно менее эффективно, — доктор Гамбли начал перебирать папки на своем столе. — Честно сказать, я не уверен, что в таком состоянии оно принесет свои плоды. — Давайте, пусть лучше так, чем никак. Винсент вернулся домой. Багажник автомобиля хлопнул, сигнализация утвердительно пикнула. Шатен нес в руках огромные тяжелые пакеты. Дверь податливо открылась, пропуская владельца в просторный холл. — Итан? Надеюсь ты переночевал без происшествий, — крикнул Винсент, проходя в гостиную, из которой доносился звук работающего телевизора. На пороге валялся пустой бутылек из-под пилюль. — Я их обыскался… где ты их… — Итан? Блондин лежал на диване, который с вечера все еще освещал слабый свет от экрана телевизора. Противный, непрекращающийся звук наконец сменился бодренькой музычкой утреннего шоу. Он спал. Бледные пальцы левой руки покоились на животе, другая же рука спокойно лежала вдоль туловища. Пряди волос, словно он ни разу не двинулся, аккуратно лежали на подушке, кое-где попадая на белые холодные щеки, румянец с которых сошел сразу как закончилась агония. Он спал. Длинные ресницы, обычно при дыхании чуть подрагивающие, придавали его лицу какую-то женскую черту. Изгибы губ неизменно передавали ту живую улыбку. Будильник прозвенел один раз, а за ним и другой, и блондин бы обязательно открыл глаза, если бы его сердце билось. Он спал.