Nobody Loves Me Like You

      Исак прислонился головой к иллюминатору самолёта, когда понял, что его бессмысленная потребность сделать своё появление — особенно это — драматическим, была полностью вина Эвена. Они готовились к взлёту, судя по словам капитана, и какой-то мальчишка с диастемой между передними зубами озадаченно смотрел на профиль Вальтерсена. Исак несколько секунд неловко смотрел ему в глаза, прежде чем отвернуться. Он надеялся, что отец ребёнка заметит дискомфорт Вальтерсена и сделает замечание, что смотреть не чужих людей — невежливо, но, к сожалению, этого не случилось.       Поэтому он осторожно попытался сблизиться с малышом, обнажив вместо этого свои зубы, указательным пальцем показывая на собственную диастему.        — Видишь! У меня тоже есть, — нервно усмехнулся он, но ребёнок даже не улыбнулся. Он просто отвернулся, оставив Исака в крайне смущённом состоянии. Отлично, даже детям со мной скучно.       Исак натянул на голову капюшон от серой худи и посмотрел в иллюминатор на человека, направляющего самолёты по взлетной полосе. Они были в двадцать первом веке, и людям всё ещё приходилось преодолевать холод и указывать самолётам, в какую сторону лететь. Разве это не безумие? Как один человек мог решить, куда лететь самолётам?       Что ж.       Это было, вероятно, не точно, и, скорее всего, результат долгого процесса проверки, но всё жё. Исак нервничал, а когда это происходило, то в его голове крутились самые суетливые мысли.       Он вздохнул и попытался сосредоточиться на других вещах, таких как, вызывающая тревогу, возможность потерять свой багаж; или второй куплет Кендрика Ламара в песне «Swimming Pools»; или тот факт, что он пропустил пение в Церкви своей матери в это Рождество и что он не разговаривал с ней почти год; или тот факт, что Эвен превратил его в драматического неудачника, одержимого временем и сюрпризами.       Эвен.       Они не разговаривали по-настоящему с тех пор, как в октябре Эвен прижал его к стене на узкой улочке, ведущей к забронированной парнями квартире, и поцеловал, затаив дыхание. Они почти не разговаривали, лишь обменивались шутками в групповом чате и комментариями в инстаграме. В особо одинокую ночь Исак написал «все ещё» под постом Эвена, который был подписан как: «никто не любит меня так, как ты (когда-то)». Но Насхайм никогда не утруждал себя ответом, так что Вальтерсен вернулся к тому, чтобы время от времени отмечать его под различными рандомными мемами, а потом не думать о нём по нескольку дней подряд.       В своём сердце Исак был в хорошем месте. Его сердце больше не горело; оно больше не казалась воспалённым и распухшим. Иногда по ночам он даже убеждал себя, что его чувства к Эвену были всего лишь симптомами подавленного гнева и полного одиночества на протяжении всей его жизни, потому что никто не испытывал таких чувств к другому человеку. Ни у кого не воспламенялось сердце при одной только мысли о другой душе; никто не испытывал такого сильного чувства, если только это не было связано с чем-то другим. Люди встречались друг с другом и не чувствовали, что огонь постоянно поджигает их грудь. Это было ненормально; это было нездорово. И его вспышка гнева в уборной того бара помогла ему увидеть это. Давление, которое он оказывал на Эвена, заставляя всё его счастье вращаться вокруг того, любит ли его Насхайм так, как хотел бы Исак, чтобы его любили.       Иногда Исак видел это совершенно отчётливо. Он видел, как его любовь к Эвену граничила с навязчивой идеей, о которой никто не хотел знать; как Эвен заслуживал того, чтобы его любили нежно и заботливо. Но Насхайм не заслуживал того, кто чувствовал, что может умереть, если у него не будет Эвена.       Но в то же время Исак признавал, что действительно отдал ему своё сердце и душу. Может быть, его чувства и не были такими уже очевидными для него, но он всё ещё питал их к нему; он питал к нему безграничную нежность — к Эвену, своему солнцу. В конце концов, он действительно сказал это на детской площадке; он всерьёз имел в виду каждое сказанное «я люблю тебя», каждое нежное прикосновение. Его чувства всё ещё были там, под кожей, обнимая его кости. Но они были не единственной вещью, которая теперь имела значение. Теперь Исаку тоже хотелось утонуть в чужих объятиях.       Я могу приручить их. Эти эмоции. И он это сделал. Расстояние помогло. Возможно, это правда, что сердце забывает, когда глаза больше не могут видеть объект своего желания. Теперь, видя обновления Насхайма в фэйсбуке и инстаграме, его сердце почти не сжималось. Просто оставайся спокойным.       Исак стукнулся лбом о стекло и выдохнул через нос. Он возвращался домой и собирался удивить всех, кроме Мутты. В конце концов, ему нужно было, чтобы кто-то встретил его в аэропорту. Он подумал, что Эвену будет больно, потому что Исак не сказал ему об этом раньше. Ему было интересно, чувствует ли это и Насхайм — как они отдалились друг от друга.       .       Исак проспал почти весь свой короткий полёт, а затем обрадовался, увидев свой багаж на карусели. Он был счастлив, когда наконец заметил Мутту в толпе, который бросился в его распростёртые объятия.       — Я жду уже больше получаса! — застонал Исак, когда Мутта наконец опустил его на землю.       — Прости. Я проспал, — он пожал плечами, прежде чем схватить одну из сумок Исака. — И вообще, кто тебя надоумил выбрать такой ранний рейс?       — Ты что, серьёзно? Проспал? Я выбрал тебя для этого важного момента, а ты проспал?!       — Ты сам себя слышишь? Важный момент? Ты говоришь, как грёбаный Эвен, — фыркнул Мутта и рассмеялся, когда заметил румянец на лице Исака.       — Вижу, ты всё ещё отстой, — Исак сжал губы и, нахмурившись, протиснулся мимо него.       — Вижу, ты всё ещё тащишься по нему.       — Заткнись!       .       Поездка на машине прошла довольно спокойно. Исак рассказал Мутте о том, как мальчишка с диастемой между передними зубами чуть не пролил сок на свою толстовку, и о том, как он в конце концов пожалел об этом, ведь горячий бортпроводник решил удостовериться, что ребёнок в порядке. Мутта буквально сиял рядом с ним.       — Мне нравишься новый ты.       — Хм? — Исак моргнул, пряча за уши выбившиеся из-под капюшона худи кудри.       — Ты такой.. — Мутта сделал паузу, затем поднёс руку к капюшону Вальтерсена, чтобы снять его и взъерошить волосы. — Ты говоришь вроде как свободно? Счастливо? Я не знаю.       — О чём ты говоришь? — Исак засмеялся, потому что не знал, что делать и потому, что никто не трогал его непослушные волосы только ради того, чтобы взъерошить их, а не чтобы затащить его в постель.        — Посмотри на себя, — улыбнулся Мутта, и Исак никогда не видел, чтобы тот так широко улыбался. — Ты говоришь о горячих бортпроводниках, а ещё отрастил эту сумасшедшую причёску. Мне это очень нравится! Ты никогда не рассказывал мне о горячих парнях.       — Заткнись, — рассмеялся Исак.       Они направились в квартиру Мутты, потому что Вальтерсену всё ещё негде было жить, также он не хотел, чтобы у Эдварда случился сердечный приступ так рано утром. Он хотел, чтобы тот хотя бы сначала позавтракал.       Исак никогда бы не признался в этом, но когда Мирцелла на минуту перестала лаять, заметив его в дверях, Вальтерсен почувствовал, как его сердце забилось сильнее.       — Не могу поверить, что она меня помнит, — благоговейно вздохнул Исак, широко раскинув руки, потому что ему не хватало физического контакта, даже с домашними животными.       — Ты что, издеваешься? Она была такой сварливой последние полгода. Ты буквально её любимец, — рассмеялся Мутта.       — Ну да, конечно.       Мирцелла выглядела счастливой, увидев Вальтерсена. Это было довольно глупо, но Исак не мог не растаять от такого внимания. Его глаза закрылись, когда он представил себе все руки, которые сегодня будут обнимать его. Одна лишь мысль о паре долговязых рук могла заставить его потерять сознание.       — Итак, хм, кому сначала ты собираешься устроить сердечный приступ? — спросил Мутта, а в его взгляде уже читался ответ.       — Эм, может быть, нам стоит пойти к Элиасу? Я не знаю. Он много чего написал на моей стене в фэйсбуке, — пожал плечами Исак. — Похоже, он скучает по мне.       — Элиас. Хм, — задумчиво протянул Мутта, снимая ботинки.       — Что?! — Исак сердито посмотрел на него.       — Ничего.       — Почему ты разуваешься?       — Я уверен, что ты захочешь увидеть Элиаса сам, — пожал плечами Мутта, пытаясь скрыть ухмылку. — Это было так давно, ты же знаешь. Я уверен, что ты хочешь поговорить с ним наедине.       — Ты мудак, — прошипел Исак, потому что точно знал, что тот имеет в виду.       — Родителей Эвена в эти выходные не будет, так что ты можешь просто воспользоваться своим ключом. Он, наверное, ещё спит.       — Мутта, клянусь Богом!       — Упс. Очевидно, я имел в виду Элиаса.       .       Исак стоял перед дверью квартиры Эвена с сердцем, застрявшим в горле, а его разум по спирали выходил из-под контроля от всех возможных вариантов развития событий. Он был в ужасе от собственной возможной реакции, когда увидит Насхайма.       Что, если всё это вернётся? Тоска и всё это дерьмо? Что, если он не захочет меня видеть? Что, если он не так обрадуется, как мне хотелось бы? Что, если он не отреагирует на моё удивление так, как я отреагирую на его? Что, если он подумает, что я вернулся за ним, и мы просто переспим? О боже, а что если мы переспим? Я даже не принял душ! У меня с собой ничего нет! Что, если.. заткнись, вы не переспите! Что, если он упадёт? Что, если это будет неловко? Что, если там никого нет? Что если..       Исак усилием воли отогнал от себя эти мысли, вставил ключ — тот самый, который он долго хранил в сейфе после переезда, — в замочную скважину и как можно тише толкнул дверь. Квартира выглядела точно так же, за исключением нескольких картин, которые, как он подозревал, Эвен выбрал, основываясь на их внешнем виде и своих ощущениях. Он был почти ошеломлён простым запахом этой квартиры, не осознавая, что раньше у неё даже был отчётливый аромат. Солнце светило в большие окна кухни, и Исак чувствовал себя в безопасности, он почти эмоционально переживал случившееся. Какого чёрта?       Он вдруг осознал, что не ступал в квартиру Эвена с февраля, когда они поссорились в День его Рождения. Это было почти год назад. Что ж. Он прогнал комок в горле и на цыпочках прокрался в комнату Эвена, слыша только стук собственного сердца.       Дерьмо. Столько усилий, чтобы оставаться спокойным.       Эвен спал, как и предполагалось, спрятавшись под двумя пушистыми одеялами и парой подушек на левой стороне кровати. Его голые ключицы выглядывали из-под одеяла, а блондинистые! волосы были взъерошены во все стороны, будто кто-то всю ночь их перебирал.       При виде этого зрелища мозг Исака заработал с новой силой, и он почувствовал, как сердцебиение в груди удесятерилось. Он чувствовал себя нелепо, но прижал обе руки к своей груди. Боже, посмотрите на него. Исак был счастлив, взволнован и напуган одновременно. Эвен.       Прежде чем он успел подумать об этом, Исак подошёл к правой стороне кровати, которая выглядела так, словно её оставили пустой для него, позволил своим ботинкам упасть на пол и свернулся калачиком рядом с Эвеном, затаив дыхание.       Не делай ничего глупого. Не делай ничего глупого.       Исак взял его к себе. Просто потратил несколько минут, глядя на него. И, боже, как же Эвен был красив. Вальтерсен протянул руку и провёл пальцами по волосам Насхайма, совсем чуть-чуть. Он едва касался его, всё ещё сохраняя некоторое расстояние между их телами. Но это было так, будто Эвен мог чувствовать его даже во сне; мог чувствовать тепло его тела, потому что он придвинулся ближе; так близко, что Исак мог чувствовать его медленное дыхание на своем лице, горячее и глубокое.       Глаза Исака расширились, дыхание стало прерывистым, и желание просто закрыть веки и выгнуть спину было почти всепоглощающим. Как же я скучал по тебе. Он позволил своей руке упасть на грудь Эвена, прямо над его сердцем; подушечки пальцев едва касались кожи там, и он попытался заставить своё сердцебиение следовать ритму под его пальцами. Однако это оказалось неправильной стратегией, поскольку только подпитывало его потребность прикоснуться к нему, опустошить его, даже заявить на него свои права.       Не слишком задумываясь, Исак протянул руку, пока его пальцы не запутались в волосах Эвена; сначала нерешительно, а потом уже смелее. Он гладил его светлые локоны, пока руки Насхайма не сомкнулись вокруг его талии и не притянули ближе, заставляя Исака чувствовать себя так, словно его только что затянуло волной; голова кружилась от смущения и необходимости снова дышать, вот только Исак не интересовался воздухом вокруг них. Это был воздух, заключённый в лёгкие Эвена, которого он жаждал.       Проснись!       Исак тяжело дышал, прижавшись к шее Эвена. Его глаза сами собой закрылись, рот был открыт, одна рука вцепилась в волосы, а другая пыталась найти пристанище на его боку, шее, щеке, где угодно. Но потом Эвен прижал его к себе ещё крепче, и Исак почувствовал его стояк через боксёры; почувствовал, как он почти перевернул их и притянул его к своей обнажённой груди, обеими руками лихорадочно двигаясь по его одетой спине; вверх-вниз, вверх-вниз, заставляя Исака ёрзать от желания. Как же ты ещё не проснулся?       В какой-то момент Исак застонал, потому что Эвен лежал под ним почти голый, явно возбуждённый воскресным утром, когда солнце проглядывало сквозь занавески. И он втайне надеялся, что тот сон, из которого вынырнул Насхайм, был о нём. Эвен, который теперь спал полуголым на пороге зимы; Эвен, который отказался от сотен слоёв одежды — потому что они были похожи на объятия — чтобы спать в своих боксёрах.       Подождите.       Исак отстранился от Эвена как раз вовремя, чтобы душ перестал работать, и ему показалось, что его затянуло ещё одной волной. Только этот был отрезвляющим, а не опьяняющим.       Исак сел в постели, как идиот, с раскрасневшимися щеками и растрёпанными волосами. Он оставался в этом подвешенном состоянии, пока девушка не вышла из ванной с одним лишь маленьким полотенцем, обёрнутым вокруг её крошечного тела. Исак был так потрясён собственным идиотизмом — и тем фактом, что он даже не услышал звук воды, пока тёрся о полуобнаженного Эвена, — что просто сидел там, пока она не заметила его и не испустила испуганный крик, который разбудил парня.       — Почему ты так кричишь? — простонал Насхайм своим глубоким, хриплым утренним голосом, приподнимаясь на локтях и протирая глаза.       Затем он издал такой же удивлённый крик, когда наконец-то понял, кому принадлежит тело рядом с ним.       — Срань господня! Неужели я всё ещё сплю? — Эвен чуть не свалился с кровати, и если бы Исак не пытался сдержать слёзы, он бы, наверное, рассмеялся.       — Эвен, кто это?! — взвизгнула она, оценив его реакцию, и потянулась за одним из больших свитеров Эвена, валявшимся на полу.       Блять. Не надевай его. Я люблю этот свитер.       Она быстро надела его, в то время как Эвен пытался проморгаться, вероятно, обрабатывая свой собственный стояк и принимая взъерошенный вид Исака.       — Эвен? — снова спросила она, явно раздражённая тем, что ни один из них не произнёс ни слова.       — О боже мой! — Эвен наконец расхохотался, протягивая руки. — Ты чуть не довёл меня до сердечного приступа, маленький засранец! Иди сюда!       Тогда Насхайм крепко обнял его, даже не заботясь об эрекции, прижатой к животу Исака, как бы говоря: «да, это для тебя. Не для той девушки, с которой я явно трахался прошлой ночью. Добро пожаловать домой.»       И, честно говоря, Исак ни за что на свете не отдал бы его, поэтому он крепко обнял Эвена обеими руками, вдыхая его запах.       — Чёрт возьми, я скучал по тебе! — шептал Исак во время их объятий, пытаясь убежать от стыда.       — Я тоже скучал по тебе, — ответил Эвен, разрывая объятия, чтобы обхватить руками его лицо и улыбнуться. — Когда ты вернулся? Какого хрена?!       — Эм. Сегодня утром, — Исак покраснел, чувствуя, как его пальцы скользят по щекам; такие тёплые, большие и осторожные. Вальтерсен не мог припомнить, когда в последний раз кто-то так бережно обхватывал его лицо, словно он был драгоценностью.       — Эвен?! — девушка снова прервала их, явно смущённая и раздосадованная разворачивающейся перед ней сценой. Исак гадал, знает ли она, кто он такой. — Может быть, ты будешь предупреждать меня, когда у тебя в комнате будет друг, чтобы я могла одеться?!       Друг.       — Не волнуйся, я гей, — фыркнул Исак, наконец разрушая чары, чтоб с силой оттолкнуть руки Эвена.       Затем он почувствовал, что его сердце немного успокоилось, когда Эвен рассмеялся вместо того, чтобы расстроиться из-за явно грубого тона Вальтерсена. Но у Исака защемило сердце от такой знакомой ситуации, несмотря на её юмористический подтекст. Девушка в душе Эвена; в его постели на ночь. Это было даже больнее, чем если бы Насхайм сбежал с каким-нибудь парнем в Берген, потому что это напомнило ему о том, что некоторые потребности Эвена он просто никогда не сможет удовлетворить: мягкость, изгибы, цветочный аромат, гладкая кожа. Исак почти забыл, каково это — чувствовать себя недостаточно хорошо. Он не чувствовал ничего подобного с тех пор, как уехал из дома Эвена. Чёрт возьми.       — Эмма, я знаю, что прозвучу сейчас как мудак, но не могла бы ты уделить нам минутку? — Эвен говорил серьёзно, как будто он мог слышать самоуничижительные мысли Исака. — Мне очень жаль. Исак только что вернулся из-за границы. Я не видел его целую вечность.       Эмма.       Исак услышал, как она усмехнулась и протопала в гостиную, а затем, прежде чем он смог собраться с духом, чтобы поднять голову и посмотреть Эвену в глаза, она захлопнула входную дверь, заставив их обоих вздрогнуть.       — Это ты! Это ты! Я не могу поверить! — Эвен чуть не набросился на него, как только наступила тишина, совершенно не обращая внимания на эту девушку, которая в ярости умчалась прочь с одним из его лучших свитеров.       — Что? — Исак не смог сдержать улыбки.       — Что ты здесь делаешь? Кто ещё знает, что ты здесь? Ты вернулся навсегда? Почему ты мне ничего не сказал? А Эдвард знает?       Исак обхватил Эвена обеими руками за спину и крепче прижал к груди, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Он скучал по этому; по ним, кем бы они ни были.       — Боже, я так скучал по тебе, — вздохнул он в шею, надеясь, что Эвен получит хоть какие-то ответы от этого объятия, потому что это не рассказывало историю о том, что кто-то остался только ненадолго; это объятие не рассказывало историю о ком-то, кто сделал несколько остановок до того, что сейчас есть у них. Нет.       Это объятие говорило «я дома и не собираюсь уходить».       — Добро пожаловать домой, — улыбнулся Эвен, уткнувшись в его кожу.       .       — Итак, Эмма, хм, — задумчиво произнёс Исак, когда перед ним поставили миску с хлопьями. Эвен всё же умудрился надеть футболку и спортивные штаны.       — Ты сказал Мутте, но не мне, — поморщился Эвен, копаясь в своей миске и качая головой. — Ты попросил Мутту встретить тебя в аэропорту, но не меня.       — Эмма, — повторил Исак. — Милое имя.       — Мутта, серьёзно? Мне немного обидно.       — Похоже, она не слишком обрадовалась, увидев меня. Не думаю, что зарекомендовал себя как лучшего друга, — пожал плечами Исак, едва обращая внимание на слова Эвена.       — Ты предпочёл Мутту своему лучшему другу.       — Я бы не хотел нарушать плотный график моего лучшего друга, — закатил глаза Исак, а затем запихнул в рот целую ложку отстойных хлопьев Насхайма.       — Ты вернулся всего пять минут назад, но уже ведёшь себя как маленькое дерьмо.       — Маленькое дерьмо? Я немного обижен, — вздохнул Исак. — Просто пытаюсь учесть твои биологические потребности.       — Исак, я мог бы прожить без Тиндера одну ночь, если бы знал, что ты наконец-то вернёшься домой.       Ты меня ждал? Ты вообще ждал?       — Тиндер, хм. Интересно.       Исак знал, что он был невыносим, честно говоря. Но за тридцать минут до этого очень интересного разговора он уже представлял себе, как валяется на простынях Эвена, а не ест мокрые хлопья, стиснув зубы.       — Блять, я скучал по тебе и по всему тому дерьму, которое ты мне даришь, — выпалил Эвен. Он заработал смешок и улыбку от Исака, который очень хорошо знал, что тот бы разбил лагерь за пределами аэропорта, если бы ему пришлось.       — Я вижу, ты так скучал по мне и моему дерьму, что обратился к Тиндеру, а?       — Да, твоё превосходное использование Grindr заставило меня захотеть поэкспериментировать с поиском приложений для себя.       — Ну ты и придурок! — кинул в него маленький кусочек хлеба Исак.       — Ты что, только что бросил в меня хлебом? — Эвен встал со стула и улыбнулся так широко, что Исаку показалось, будто того щекочут. — Чему тебя учили в Дании?       — Не смей приближаться ко мне! — он рассмеялся.       — Я предлагаю тебе перебраться на диван или кровать, если не хочешь, чтобы тебя прижали к полу.       — Если ты хочешь потереться о меня, то всё, что тебе нужно сделать, это попросить. Нет нужды в этом ребячестве.       Эвен явно серьёзно говорил, потому что они каким-то образом оказались на полу, борясь, как четырнадцатилетние дети, которые, в конечном счёте, и вовсе забыли, как вообще началась ссора. Только теперь Насхайм щекотал Вальтерсена и вызывал самые странные и смущающие звуки из его рта, как будто они не были разлучены больше полугода; как будто Исак не уехал при самых горьких обстоятельствах; как будто они снова стали лучшими друзьями, которые порой увлекались; как будто Эвен не дал ему тайного обещания, когда он попросил его вернуться после того, как поцеловал Исака у той стены.       И всё же из всех возможных вариантов Исаку больше всего нравилось именно это. Его сердце почти разрывалось от счастья и чистого удовлетворения прямо сейчас, прямо здесь. И на мгновение ему захотелось, чтобы время остановилось и дало ему это. Только это. Они валялись на кухонном полу Эвена, с привкусом молока на языке и молчаливыми эрекциями между ног, жаждущими быть признанными.       Исак был так близок к тому, чтобы сделать этот прыжок; чтобы послать весь свой план; чтобы перестать оставаться спокойным и отстранённым. Его собственное тело жаждало какого-то освобождения, какого-то невысказанного, но согласованного контакта, чтобы ослабить напряжение; чтобы убедиться, что он может вернуться к Мутте, не дроча в общественном туалете, потому что это было слишком. Они смеялись и улыбались, но сексуальное напряжение было там, в воздухе, парящем над ними. Густо и безошибочно. И хотя мысль об Эвене, лежащем между чужими ногами прошлой ночью, убивала Исака, заставляя кого-то другого трепетать от желания и вожделения к нему, он всё ещё был готов ползать на коленях и доставлять ему удовольствие, пока имя Исака не станет единственным, что он произнесёт.       — Исак..       — Эвен..       Зелёный на синем. Синий на зелёном.       Затем дверь распахнулась, и в комнату ворвались Элиас, Адам, Юсеф и Соня.       — Исак!       Блять.       .       Недостатком того, что дом Эвена был любимым местом для всех тусовок, было то, что у большинства его друзей были свои персональные ключи от двери его дома. Эта деталь была особенно важна, когда кто-то лежал в постели Насхайма или на полу кухни, широко расставив ноги.       — Ну, это не заняло много времени, — расхохотался Элиас, в то время как Исак и Эвен изо всех сил пытались встать на ноги, как два похотливых подростка, застигнутые в середине полового акта.       — Вот дерьмо! Это совсем не то, что ты думаешь! — простонал Исак, явно взволнованный и растрёпанный. Его взгляд тут же упал на Соню, которая, казалось, сейчас была занята тысячами мыслей.       Она остановилась на улыбке, и Исак подумал о том, как сильно отличается её реакция от его собственной, когда он увидел девушку в постели Эвена.       — Ах ты маленький засранец! — воскликнула она, широко раскрывая объятия и бросаясь к нему.       Они все присоединились к ней. Все эти странные звуки и смех заставили почувствовать Исака себя как дома.       .       — Не могу поверить, что ты выбрал Мутту из всех людей, — усмехнулся Элиас, когда они все устроились в квартире Эвена. Исак пришёл бы на его защиту, но Мутта предал его, испортив весь сюрприз и открыв его местонахождение остальным ребятам из компании.       — Что ты имеешь в виду? Фотография Мутты стояла на обоях его телефона. Исак влюблён в него, — усмехнулся Адам, а затем заработал толчок от Юсефа.       — Единственный, в кого я влюблён, это она, — поправил Исак, крепче обнимая Соню, которая в кои-то веки действительно сидела у него на коленях, а его прежний обнадеживающий стояк теперь исчез.       — Подожди минутку, чем ты занимался в Дании?! — глаза Элиаса расширились, и Эвен действительно снял свой тапок и швырнул им ему в лицо.       — Заткнись!       — Я всё ещё гей. Не волнуйся, — Исак закатил глаза.       — Я подтверждаю, — засмеялась Соня, ёрзая у него на коленях, явно имея в виду ситуацию без стояка.       Все дружно расхохотались, и Исак даже толкнул её.       — Ты отвратительна. Слезь с меня!       — О нет! — умоляла она, протягивая руки к его волосам.       — Неужели парикмахерские в Копенгагене такие дорогие, бро? — поддразнил Адам, заставив Исака закатить глаза. Он знал, что эта штука с волосами обязательно всплывёт. Конечно.       — Оставь его в покое! — вмешалась Соня. — По-моему, это чертовски мило. Он выглядит моложе.       — Я думаю, что это делает его горячим, — добавил Эвен. И если компания ребят забыла, в каком положении они нашли парней на кухонном полу, то теперь они определённо вспомнили об этом.       — Тебе обязательно было делать это странным, Эвен? Серьёзно? — Элиас отрицательно покачал головой.       .       — Где ты собираешься жить? — спросил его Эвен, задержавшись на мгновение, когда их пальцы соприкоснулись, чтобы передать ему косяк. Исак был благодарен судьбе за то, что тот дождался, когда ребята уйдут, и только потом достал косяк. Это было их дело, Исака и Эвена. Забраться на подоконник и курить было их коньком. — Вернёшься к Эдварду?       — Да, — кивнул Исак, прежде чем сделать особенно длинную затяжку; его щеки ввалились, пока не заболело горло. — Я имею в виду, если он всё ещё хочет меня видеть.       — Он только и делает, что говорит о тебе, — улыбнулся Эвен, от чего у Вальтерсена скрутило живот, а лицо покраснело так, что ему пришлось отвернуться и уставиться в окно. — Я уверен, что он устроит тебе самую большую вечеринку по случаю возвращения. Сто процентов, что он снова пригласит странных соседей, которые выглядят так, будто относятся к иллюминатам.       — Ты так думаешь? — Исак склонил голову набок, полностью игнорируя шутку, а затем ахнул, когда понял, насколько неуверенно прозвучал его голос. Ты так думаешь? Ты думаешь, он будет рад меня видеть? Кажется, что в конце концов все от меня устают.       — Конечно.       А потом на секунду стало слишком тихо и странно. Всё казалось хрупким, как бумага, словно она вот-вот порвётся, если кто-то из них произнесёт не то слово.       — Если нет, то ты всегда можешь вернуться сюда, — добавил Эвен, приподняв брови с лёгким озорством в глубине своих голубых глаз.       Исак улыбнулся и снова отвернулся. Они должны были как можно скорее покончить с косяком и отправиться к Эдварду, пока он не услышал об этом от кого-нибудь другого.       — Мы просто закончим трахаться, — выпалил Исак со смешком, не совсем понимая, к чему это было. Слова только что выстроились на кончике его языка, и он просто обязан был их произнести. И судя по выражению лица Эвена, они, вероятно, звучали так же непривычно для его ушей.       — Я могу думать о худших вещах, которые могут случиться, — наконец выдохнул Эвен с улыбкой в голосе, возвращая лёгкость обратно. Или, возможно, травка тоже помогала. Кто бы мог подумать.       — Да.       Исак не знал, с чем он согласился, но всё же отвёл взгляд, прежде чем успеть сделать что-то ещё, о чём мог бы пожалеть. Например, обхватить ладонями его лицо и прижать их губы друг к другу. У него кружилась голова от того, что он почти ощущал вкус Эвена во рту.       — Я скучал по нам, — прошептал Эвен, заставляя Исака бросить на него быстрый взгляд.       Он был настоящим бунтарём, Эвен. И он не отступал до тех пор, пока Исаку не оставалось ничего другого, как выслушать и смириться с ущербом, нанесённым его сердцу.       Нам.       — По нам, — повторил Исак, когда его пальцы вернули ему косяк.       Но вместо того, чтобы задержаться на этот раз, он схватил Эвена за пальцы и сжал их так нежно, как будто хотел сказать: «я тоже скучал по нам».       Только на мгновение.       Этот момент длился несколько минут, а может, и дольше. Они держались за руки на подоконнике Эвена, пока не осталось ничего, что можно было бы выкурить.       Нам.       .       — Ты видел его в последнее время? — спросил Исак, когда они шли по улице. — Очевидно, Эдварда, а не Микаэля.       — Да, примерно две недели назад, — кивнул Эвен. — Я пытался навестить его в последнее время, но Микаэль всё время говорил, что Эдвард занят с Хельгой или что-то в этом роде.       — А?       — Да. Я тоже понятия не имею.       Исак продолжал хмуриться, пока они не добрались до дома Эдварда. Он почувствовал, как Эвен напрягся рядом с ним, как будто вспоминая последние разы, когда он пытался установить контакт с самим Эдвардом.       — Исак?! — воскликнул Микаэль. Его дикие волосы были такими пушистыми, а руки тут же поднялись, чтобы заключить Вальтерсена в довольно неловком объятии. — Вот дерьмо! Ты вернулся! Я и понятия не имел!       Исак рассмеялся и обнял его в ответ.       — Ну и фору ты дал своим волосам!       — Ого! Посмотри на себя! Посмотри на эти кудряшки! — Микаэль улыбнулся и провёл рукой по волосам Исака.       — Я тоже рад тебя видеть, Микаэль! — Эвен фыркнул, явно раздражённый тем, что Микаэль взъерошил волосы Исака, заставляя его хихикать.       — Заткнись! — закатил глаза Микаэль.       Они смеялись ещё несколько секунд, прежде чем Исак прервал их хихиканье и спросил об Эдварде.       — Э-э.. — начал Микаэль, но именно в этот момент самая пушистая копна белого меха, мяукая, направилась к входной двери. Исак почти готов был поклясться, что в её голосе звучала радость.       — Текила! — он чуть не заскулил, тут же опустившись на колени, чтобы схватить её. — Привет, малышка!       Несколькими месяцами ранее Исак, вероятно, чувствовал бы себя немного неловко, называя кошку «малышкой», но он понял, что сейчас ему всё равно. Она это заслужила, как и он. Конечно, кошка не была так взволнована, как Мирцелла, но она держала его за руку своими лапами и издавала звуки, которые он никогда раньше не слышал от неё.       — По-моему, у неё припадок, — сказал Микаэль.       — Я думаю, она счастлива, что он дома, — улыбнулась Эвен.       — Но почему она выглядит такой несчастной? Она и вполовину не такая злая, как обычно, — заметил Исак.       — Эм, ну..       .       — Какого хрена?! — взвизгнул Исак.       — Он там всего на пару недель, — пробормотал Микаэль. — Ничего особенного в этом нет. Он просто немного устал.       — Эдвард уже несколько недель лежит в этой проклятой больнице, и ты не думаешь, что это так уж важно?! — Эвен нахмурился.       — Я имею в виду.. это не было похоже на сердечный приступ или что-то в этом роде. Он просто чувствовал себя немного усталым, и его врач порекомендовал ему пройти обследование. Это просто для профилактики.       — В течение нескольких недель никто не регистрируется по полной программе, Микаэль! — почти закричал Исак.       — Почему ты кричишь на меня? Это он предпочёл уйти.. не то, чтобы я пренебрегал им! Хельга тоже была здесь почти каждый день!       Блять. Исак глубоко вздохнул и погладил Текилу, потому что она тоже чувствовала его страдания.       — Прости, — пробормотал он.       — Что ж, нет, — сказал Эвен, и в его голосе прозвучала обида. — Почему ты мне ничего не сказал? Я спрашивал тебя несколько дней подряд, а ты всё это время лгал мне.       — Извини, чувак, — вздохнул Микаэль. — Я не хотел этого делать. Он просто не хотел, чтобы ты волновался и попросил меня ничего тебе не говорить. Извини.       .       — Неужели я умер? Я на небесах? Наконец-то? — Эдвард рассмеялся, как только оправился от первоначального шока, увидев Исака и Эвена в своей больничной палате.       — Это совсем не смешно! — Исак нахмурился, но не удержался и подошёл к кровати, неловко обняв старика, стараясь не сломать ему что-нибудь.       — Если это заставляет меня смеяться, то, наверное, смешно. Тебе так не кажется? — Эдвард усмехнулся. — Я бы тоже обнял тебя в ответ, но не могу пошевелить руками.       — Не смей так говорить! — прошипела Хельга, ставя жёлтые цветы — которые купил Эвен — в вазу, которую Микаэль принёс с собой. — Почему ты так пугаешь детей?       — Не могу поверить, что ты мне ничего не сказала! — Эвен направил своё разочарование на неё.       — Ну, мне нечего было рассказывать, — она пожала плечами. — Старику нужно было время, чтобы прийти в себя. Дай ему передохнуть. Ты ведь никогда никому не рассказываешь, когда принимаешь долгую и расслабляющую ванну, правда?       — Мои расслабляющие ванны не длятся и двух недель!       — Ну, тебе же не девяносто, — улыбнулся Эдвард. — А ещё я люблю цветы. Спасибо, Эвен.       — Это не круто, чувак. Не круто, — покачал головой Эвен, скрестив руки на груди и стоя за спиной Исака, который сидел на кровати.       — Как насчёт того, чтобы вместо этого сосредоточиться на человеке часа? С возвращением, Исак.       — Ты был меньше всех удивлён, — прищурился Исак. — Я почти уверен, что даже Мутта был более удивлён, когда увидел меня в аэропорту и понял, что я вернулся.       — Ну, скажем так, у меня было предчувствие, — ухмыльнулся Эдвард про себя. Как ты всё ещё способен ухмыляться, когда тебе за девяносто?       — Предчувствие?       — Я знал, что ты не пропустишь Рождество и Новый год дома.       Правильно.       По какой-то причине Исак оглянулся на Эвена в коротком приступе паники, как будто только что разоблачили и раскрыли его истинные мотивы. Он густо покраснел. Но ещё больше его взволновал тот факт, что Эвен тоже покраснел.       — Итак, Микаэль, наверное, переедет в гостиную, да? — наконец Эдвард снова нарушил неловкое молчание.       — Что?! Ни за что! Теперь это моя комната. Исак может двигаться дальше по коридору, — усмехнулся Микаэль.       — Ну уж нет, — Исак сердито посмотрел на него.       — Я старше тебя!       — Сначала я здесь жил!       .       Было что-то особенное в соседстве с девяностолетним стариком, который сейчас жил в больнице, и парнем, которого он ненавидел всем сердцем. Это было не совсем нормально, но и вполовину не так плохо. Во всяком случае, Исак был благодарен за то, что это была его жизнь, даже если встреча с Микаэлем после душа была не чем иным, как катастрофой.       — Ты всё ещё влюблён в меня или как? — Исак стонал всякий раз, когда Микаэль превращался в заикающееся месиво, видя его в одних трусах. — Мне позволено разгуливать полуголым, когда Хельги нет рядом.       — Но ты же точно не ходишь в таком виде, когда рядом Эвен!       — Заткнись! — Исак швырнул ему в лицо одну из огромных подушек.       .       Эвен. Эвен в последнее время молчал, но его мысли были громкими, такими громкими. Он был там, когда Эдварда выписали; когда Исак вернулся в свою комнату. Он помог им обоим устроиться, заставив Вальтерсена поёжиться и покраснеть, когда тот начал складывать его нижнее бельё.       — Кельвин Кляйн, хах, — усмехнулся он.       — Не трогай это! — Исак чуть не бросился на него, выдергивая боксёры из его рук.       — Те же самые, что были на тебе на той фотографии?       — Что?! — у Исака чуть не произошло короткое замыкание в мозгу.       — Нюдсы, которые ты послал Элиасу.       Блять. Щёки Исака вспыхнули при мысли о том, что Эвен вспомнил подробности той фотографии.       — Это была обычная фотография! Я же не совсем голый там!       — Ты купил их в Копенгагене? — Эвен проигнорировал его, улыбнувшись краешком губ.       — Эвен, пожалуйста, давай не будем говорить о моём нижнем белье, — Исак бросил на него взгляд, застрявший где-то между смущением и раздражением.       — Конечно, мы можем это сделать.       Эвен начал приносить свой ноутбук в дом Эдварда и часами лежать на полу, редактируя, почти не требуя никакого внимания. Он играл с Текилой, иногда помогал Хельге готовить и убирать, но молчал. Он был слишком тихим; он наблюдал, вскакивая на ноги, чтобы помочь Исаку и Микаэлю прекратить ссоры из-за последнего куска хлеба или из-за того, кто первым пойдет в душ. Он предлагал свои услуги всякий раз, когда Эдвард выходил из своей комнаты или боролся с пультом от телевизора.       — Позволь мне помочь, — настаивал Эвен.       — Ты не был так полезен, когда Микаэля не было рядом, — фыркнул Эдвард, заставив Исака открыть рот, прежде чем он сам рассмеялся.       — Агрх. Хорошо. Сделай это сам! — простонал Эвен.       .       — Я думаю, он ревнует, — пожал плечами Эдвард, когда Эвен ушёл от них около девяти вечера.       — Эдвард, — закатил глаза Исак.       — Просто мои пять копеек.       — Эвен вовсе не ревнив.       — Думаю, Эдвард прав, — пожал плечами Микаэль.       — А я думаю, что тебя никто не спрашивал, — прошипел Исак.       — Ты слишком груб с Микаэлем, Исак.       — С каких это пор Микаэль стал твоим любимчиком? — Исак нахмурился. — Я думаю, именно поэтому Эвен ведёт себя так странно. Это потому, что ты всегда на стороне Микаэля.       — Я не знаю, когда у меня появились двое ссорящихся детей, но я не жалуюсь, — рассмеялся Эдвард.       При этих словах хмурый взгляд Исака растаял. Жизнь была действительно прекрасна. И если старик, с которым Вальтерсен не был связан никакими узами, мог приютить его, накормить и даже пошутить о том, что он его ребёнок, то он, должно быть, сделал что-то правильное.       .