Смертельная тишина

Сейчас наступила настоящая весна. По субботам я ухожу помогать на ферму к дяде Боре, брату отца Вани. Работа помогает мне сохранять сознание и удерживать баланс: учеба-работа-выгорание. Только работать мне не позволяют дольше четырех часов. Вредно для болезни. Итак худая. Буду работать — похудею еще больше. Так обычно шутит мама, она переживает немного, но я могу ее понять. Я ее очень люблю и сама волнуюсь не меньше, если что-то грозит тому хрупкому равновесию, которое мы с ней построили. Признаться честно, моя работа даже не включает в себя физическую нагрузку. Я даже получаю десяток яиц домой: дядя Леня обильно кормит меня белком, мол, он и не таких щупленьких видывал и вытаскивал благодаря силе домашних продуктов! Ну а я? Я просто перебираю яйца. В первый контейнер большие, во второй кладу поменьше, в третий, так уж и быть, побитые, и четвертый серый ящичек является сундучком для негодных вовсе. Моя работа разноплановая. Иногда я убираю курятники, мою ведра и по пути в деревню разношу пару заказов по ближайшим домам. Февральские дни пролетели незаметно. Мы с мамой были на каникулах, на горнолыжном курорте. Я привыкаю к тому, что я всегда занята , — у меня есть дела и обязанности, не позволяющие так быстро опостылеть к развратности общества. Медленно радуюсь солнечным дням, которые дарят надежду и заветное тепло. В школе я с восьми до часу, после звонка беру заранее приготовленные вещи и сбегаю вниз по лестнице. Я не обращаю особо внимания, если меня зовет поговорить Даня. Я прошу друга не говорить о нем. О том кудрявом парне с глазами, в которых стоит раз заглянуть, чтобы удостовериться в том, что в них столько же страсти, как и ненависти. Он придерживается моей тактики после злосчастного дня рождения, и благодарность, впитывающая мою душу, переполняла и тело. Теперь мы одноклассники, которых ничего не должно связывать. Даже случайно прикасаясь по пути на уроки или в столовую, я быстро отстраняюсь, будто обжигаюсь кипятком. Я не смотрю на него, и очень, надеюсь, что он не смотрит на меня. Так будет лучше всего. Для меня. Для нас. Так будет правильно, ведь так? С Даней мы по-прежнему общаемся, но в наших разговорах никогда нет темы моих отношений с его братом. Это табу, которое нельзя нарушать. Именно так я постепенно вычеркиваю Ваню Иванова из моей жизни. Я решила во чтобы то ни стало быть смелой и наконец избавиться от людей, которые приносят зуд на шее. В списке таких оказался и Игорь, преследующий меня похлеще Иванова. Однажды Игорь остановил меня после уроков в спортзале, когда все ушли. Он сделал это намеренно — я догадалась по хитрой ухмылке и сощуренным глазам. Как оказалось, он попросил отличницу Веру передать мне, что меня зовет физрук, хотя на самом деле никакой физрук, конечно же, меня не звал. Олег Владимирович, дай ему здоровья, допивал третью кружку чая с бергамотом в столовой, уж будьте в этом уверены! Когда вижу выражение лица Игоря, я отворачиваюсь: — Линка, ну куда ты побежала? Чего дуешься-то? Обидел чем? Ты хоть скажи?! На самом деле Игорь меня ничем не обидел. За последнее время, по крайней мере. Сон, в который я погрузилась во время дня рождения Вани, заставил меня вспомнить, что мое неадекватное поведение было вызвано тем, что это Игорь подмешал мне что-то в мой стакан. И сдаётся мне, я не единственная угодила в эту ловушку. Он собственноручно разбил мое сердце, когда натравил меня и моего мальчика друг против друга. Детская обида. Мне должно быть наплевать на то, что произошло. Но прошло уже несколько лет. Игорь изменился. Он больше не был плохишом, он просто стал дурачком. И то что случилось -не вернуть время вспять. Мы тоже были виноваты с Ваней, но мне так отчаянно хотелось найти отвественнного за ситуацию, что мой разум, отвергая любые доводы, решил, что никаких отношений с Игорем, при которых я не буду вспоминать родные глаза, никогда не будет. —Прости меня, мне нужно побыть одной,— говорю ему заученную фразу для всех тех, кто хочет слишком близко приблизиться ко мне. Чертята бесятся в его глазах, и я не понимаю – я не единственная девчонка в этой чертовой школе. Вон, Лизка так и виснет у него на шее в коридорах! Пусть над ней издевается, если она уж так хочет, а меня пусть оставят в покое. —Ты говоришь это уже сотую неделю подряд! Ты можешь хотя бы объяснить, что произошло? «Могу»,—мысленно ответила ему я.—«Я наконец-то стала вспоминать, каким ты был человеком все это время». Доктора говорили, что я вспомню все, о чем забыла тогда в тот день. Мне сказали, что из-за пережитого шока я ничего и не помнила. Но зато я помнила все дни до, в отличие от Вани. Бывший друг в ту ночь настолько ушибся головой, что помнил то лишь немногое, связанное со мной. Он частично забыл и ту нежную привязанность, которая была между нами, помнил, что любил, но и ненавидел так же. Каким-то образом он любил меня — и я знала это. Но в то же самое время он считал меня виноватой – и я, конечно, не могла винить его в этом. — Все его нейронные связи, отвечающие за взаимоотношения с Вами, подверглись насилию. Он не хочет вспоминать Вас, поскольку раньше предпочёл бы забыть. Позвольте его желанию исполниться, Каролина, будьте благоразумны, если хотите остаться в рассудке. Не стоит лишний раз напоминать былые раны, это может усугубить ситуацию. Но Ваня помнил меня, в каком-то ключе, после трёхнедельной реабилитации он впервые написал мне одно сообщение: «Я скучаю». Помню, как тогда наспех собрала фрукты и выпечку, чтобы его навестить. Надо же! Вспомнил меня! Я очень переживала, что он навсегда позабыл свою Птичку. Боялась этого. Я не могла представить себе жизнь без нашей дружбы. Это точно не жизнь! Но когда я зашла в палату, и на его лице снова читалось это выражение лица — равнодушное и презрительное. Но будто увидев мое лицо, с его плеч сошел тяжкий груз. —П-привет,— тихо говорю. —Я вспомнил тебя. Нас. Частично. Ты была для меня очень важна,— начал он, но по глазам я вижу — происходило что-то явно не то. —Мы были лучшими друзьями, — я киваю, подтверждая его слова.—Наверное, ты вспомнил что-то еще? Он даже попытался улыбнуться, но походило это больше на оскал: —Да, ты уже догадываешься, что я хочу тебе сказать? —Без ниточки в сене,— вру, теребя свою прядь, в тайне надеясь, что он скажет что-то не на столько сбивающее с толку и норовящее задавить своим весом, силой и тщедушием. — Когда ты волнуешься, ты не смотришь в глаза собеседнику. Когда врешь,— говорит он, - трогаешь волосы. Я прав? —Все так. — Я будто знаю тебя всю жизнь, но знаешь что я чувствую? —Никто не знал, что с нами произошло... —Будто, если заставлю почувствовать тебя ничтожеством, мне станет легче. Я вздрогнула, и апельсин в моей руке покатился по цветастому ковру. Я замерла как жертва перед добычей. — Это все не правда,— в итоге выдавливаю я.—Ты меня любишь и жить без меня не можешь, ты это и сам знаешь. Но с тех пор мы были на разных сторонах. На разных берегах. Мне стоило отпустить ситуацию. Вот почему Игорь вызывает во мне такие противоречивые чувства. Мне бы не хотелось его винить в произошедшем, я не хочу обременять другого человека хоть и в сотворенном им зле. «Мы были детьми»,— я оправдываю себя, в отчаянии бросаясь к песку, что омыла тщедушная стихия, разрушившая мой прекрасный песочный замок. В этом нет оправдания. Если я хочу винить кого-то — то не проще ли винить себя? —Мы с тобой разные люди,— развожу руками в сторону.— Доволен ? —Нет, не доволен,— яростно говорит он, приблизившись подозрительно близко. Дышит мне в щеку, сейчас поцелует! Я отвожу голову и пытаюсь вырваться: — Отстань от меня!— кричу, в надежде, что отличница Вера еще не ушла далеко. —Нельзя заставить полюбить силой, ты что не понимаешь? И обманом тоже, между прочим! Он прижимается губами к моим губам. Они буквально сжевывают и кусают их, и кажется что я чувствую кровь. Требовательно и яростно я пытаюсь отбиться и мычу ему в рот. —Пусти! Через пару секунд меня кажется услышали. Вокруг было смутно, я даже не помню, когда начала плакать. Походу это моя защитная реакция. —Пошел вон, урод!— парень с параллельного класса Женя, мускулистый боец, откинул подальше наглеца, подарив ему кулак в челюсть. Брызги крови попали на мою одежду и щеки покрылись маленькими красными каплями, и я омерзительно закрыла глаза, пытаясь совладать с собой. Какое право мальчики имеют целовать тебя, когда ты этого не хочешь? Какое право они имеют, чтобы силой заставлять тебя делать, что тебе не хочется? Мне больше не хотелось плакать. Мне задолбало, что у меня недостаточно сил, чтобы защитить себя от таких уродов. Я мысленно усмехнулась: я ведь даже верила, что Игорю можно дать шанс. Он был галантен и красив в своих поступках. —Ты что не понимаешь?!— он все еще хочет мне доказать свою правоту. Я улыбаюсь ему; но эта улыбка — зло и жестокость. Я хохочу: —Что мне следует понимать, а? —Женя удерживает обидчика, держа его за две руки.—Может, то, что ты, гнусный паршивец, решил, что можешь спокойно подсунуть наркоту, и это останется безнаказанным? —Я ничего не делал. Ты сама пила, это было твое решение. Моя совесть чиста, если ты об этом! Мне все равно хочется смеяться. Истерически смеяться, чтобы хоть как-то облегчить свои душевные терзания. Свою боль. Я подхожу к нему ближе, и не понимаю, как могла влюбиться в этого человека несколько лет назад. Сумасшедший взгляд маньяка пронизывал меня с каким-то диким неестественным желанием, его руки сжимались и разжимались, то ли представляя мое горло, то ли голову. —Так заруби себе на носу, Игорь Голублев: если ты не хочешь, чтобы я начала копать это дело, держись от меня как можно дальше. И кивнув Жене в знак благодарности, я кинулась вон из раздевалки. Снова чувствуя себя запертой в ловушке. Мне срочно нужно на улицу, мне нужно дышать. —Ты еще прибежишь обратно, анорексичка, — кидает тот мне вслед и преувеличенно подчеркивает:— Тебя со своими загонами никакой парень никогда не захочет! Его слова шумят в моей голове молотом, отстукивая странный ритм: тук-тук-тук. В сердце появилась большая заноза, и я почему-то была уверена, что давно от неё избавилась. Но нет — вот она торчит снова. В витражах вижу свою фигуру, и она мне почему-то кажется слишком нормальной. Адреналин бежит по венам, достигая пика. Мне срочно нужно зеркало. Мне нужно убедиться, что мой вес пятьдесят два килограмма, как и... Но я не могу вспомнить, когда он был такой. Месяца три назад..? Еще с октября мы договорились с диетологом, что вес пятьдесят два-три — оптимальный для меня, когда я не становлюсь анорексиком в полной мере, то есть не впадаю в крайность, и когда чувствуя себя наиболее здорово. Золотая середина, где я не врежу своему здоровью, имея идеальную фигуру в пропорции рост-вес. Дело в том, что я перестала лечиться. Я перестала посещать сеансы, психотерапию, взвешивание. Мама на мели, у нас больше нет денег на психологов, диетологов и прочее. Об этом она мне сообщила несколько недель назад, и я сама предложила ей эту идею и была в целом рада, что мне более не придется быть пациентом с психическим заболеванием, по типу ментальной анорексии.  Когда мама увидела, что мне становится лучше, когда она увидела, что мой вес вернулся к норме, что я уже не ем одни йогурты по утрам, она решила, что медицинские услуги мне больше не требуются. Она доверяла мне. А я не могу не оправдать ее доверия. Я взгляну на секундочку и дело с концом! Больничное крыло в нашей школе находится на втором этаже, и я стараюсь не сорваться с места, чтобы не рвануть в кабинет и не попросить весы. Мне кажется, что мои ляжки стали больше. Я отбрасываю свою мысль. Мне нельзя думать об этом! Идея фикс с похудением должна раз и навсегда закрыться. Это болезнь, я от нее избавилась. Я не психически больная, у меня все отлично. Мне вообще все равно, что там и кто думает, что я какая-то не такая. Я взлетаю на последний этаж, не замечая как врезаюсь в кого-то со всей силы. Большие руки притягивают меня за талию, и я автоматически хватаюсь за руку, чтобы удержать себя от соприкосновение со стенкой. У него синяк под глазом и распухла нижняя губа. Мой рука тянется к еще щеке, но я отдергиваю ее быстрее, чем успею натворить что-то непоправимое. Мы отстраняемся друг от друга, будто нас удалили молнией. Я не могу отдышаться. —Ты что, подрался?— первое, что вылетает из моего рта. Мы не разговаривали два месяца. Избегали друг друга, и в целом выполняли это успешно. Он окидывает меня безумным взглядом и я понимаю почему: я до сих пор вся в капельках мелкой крови. —Мы повздорили с Игорем,— не понимаю, почему я вообще что-то хочу ему объяснить. Ваня поправляет свои волосы левой рукой, всматривается в меня и кивает каким-то мыслям, протягивает платок и вытирает с моего лица капли крови. Затем он разворачивается и уходит, не проронив ни слова. Мне тоже пора домой. Весы у меня тоже есть. С четверга я решила, что мне снова необходимо похудеть. Я не впала в истерику, не билась в конвульсиях и конечно не стала рассказывать об этом маме. Мне скоро восемнадцать, я взрослая девочка, которая самостоятельно может взять ответственность за себя. Теперь я решила не есть меньше, а заниматься большими физическими нагрузками. Это, конечно, не умаляло никакой опасности. После трёхкилометровкой пробежки вокруг старого стадиона я падала прямо на землю, не в силах совладать с вырывающимся сердцем — оно умоляло меня остановиться хоть на секундочку. Щеки пылали огнём, и спасибо, что зимняя пора в этом году отступила достаточно рано, иначе я бы заболела быстрее, чем мой плевок спустится на землю. К концу марта на ферме начался ажиотаж: было много заказов на дом, и я, по поручению дяди Бори, брала скутер с багажом и разъезжала по пунктам вместе дядей Лешей. Сначала мне показалось, что и дядя Боря решил во чтобы то ни стало спутать меня с родственником Иванова, чтобы нарочно «разговорить» на эту запретную тему. —Многого ты о себе мнения, Линка,—пробасил дядя Боря, когда я задала ему волнующий меня вопрос.— Если хочешь так сильно убрать кого-то из жизни, необязательно привязывать к каждому слову и действию его образ. Леху, вон, Лида пристроить попросила — он без надзора и работы совсем разленится. А ты вот примером будешь! И тяжёлые ящики не будешь же сама таскать! А если уронишь, и все яйца побьются? Вот и ты живи, работаешь покладисто, а совсем не отдыхаешь. Чтобы через недельку в тот ваш поход пошла, который в школе! —Дядя Боря!– мои щёки окольцевали алые пятна.— И откуда вы знаете про поход? Дядя Боря на самом деле был добрый малый, а самое главное — справедливый начальник. Мне не хотелось с ним обсуждать эту затертую до дыр тему об моих взаимоотношениях с младшим Ивановым. Его тучная фигура присела на деревянный стул, пожаловавший на секунду. Он покачал головой и пробасил, протирая лоб платком: —Ей-богу, не пойму! Как дети малые шарахаются друг от друга, а пользы никакой. И вроде счастливо живут, говорят, а жить друг без друга не могут!— затем он замолчал на несколько секунд и уже с жалостью посмотрел на меня— Как выпуститесь, так пойдет проще, не переживай, Линка: на расстоянии связь мелькнет понемногу, стирается с появлением других людей и учебой. Осталось совсем ничего. Я с удивлением кивнула, стирая невидимую слезу с щеки: —Вы правы. Все будет хорошо. С дядей Лешей, как и было обещано, проблем по этому вопросов не возникло. Мы были отличной командой, шутили и смеялись, не затрагивая больных тем. Я даже привыкла. Наступила весна. А это точно начало. Но однажды случился надлом. Страшная ситуация, которая я надеялась никогда со мной не произойдёт, и будто по предсказанию дяди Бори, случилось непоправимое. Видимо, я правда притягиваю неприятности.  Даня с Элей назвали меня «магнитом» для них. Однажды Дядя Леша попросил меня прикрыть его на последний час развоза: заказ оставались маленькие, нетяжелые. Всего две упаковки десятиштучных яиц. —Будь другом, Линок,—жалостливо обратился папа Вани ко мне, на что я покачала головой: —Только не натворите чего, Дядь Леш, а то мне неохота потом объясняться тете Лиде, почему вы с дедом пропили свою зарплату! Он смешно «закрыл» невидимым ключом рот и дал мне честное батницкое слово, что не собирается брать в рот даже рюмочки. Но я то знала правду: не зря они с дедом идут на день рождение к Сергею. Тот жил на другом конце деревни, на Девятовской улице, на которую без нашего квадроцикла не добраться. Там и грязи полно, и поле кругом. Пешим шагом сорок минут, не меньше. —Зря Ванька забыл тебя, Линок, ты вон какая благородная душа!—прокричал дядя Лёша, гудя квадроциклом, ускакавшим в даль. Я лишь покачала головой. Благородная душа! Будь я по-настоящему такой, какой он описывал, то давно бы выбросила своё несчастное сердце в реку. Сумерки уже прокрадывались вовсю, вокруг пролетали мохнатые шмели. На улице так невероятно хорошо! Я улыбнулась, радуясь чему-то легкому. Впервые никакого груза на моих плечах — только я и жизнь, которую стоит прожить так, как тебе этого самому хочется. Вечерний лес — то единственное место души, где все звуки природы становятся более яркими и интенсивными. Птицы перестают петь, их место занимают кузнечики, сверчки и лягушки, которые создают глубокий звуковой фон. Воздух наполнен ароматами деревьев, трав и цветов, которые выделяются в темноте благодаря мягкому свету луны и звезд. Тени от деревьев создают игру света и тени, которые добавляют загадочности и таинственности в окружающую атмосферу. Скоро у мамы будет день рождение, и мы с ней, быть может, испечем малиновый торт с голубикой. Пора бы глупо вздохнуть и начать мечтать о будущем. Скоро это все закончится, и я буду вспоминать об одиннадцатом классе, как о нечто, случившемся не со мной. Так я верила, надеялась на что-то, быть может, глупое и наивное. Телефон в заднем кармане прорезает звук сверчков. Я почти у дома Дементьевых, сейчас занесу десяток яиц и возьму телефон. Тетя Зоя дала мне настойку коры дуба — сказала, что если буду болеть, то нужно пить немного. Эффект поможет разогреть горло. Я поблагодарила щедрую хозяйку и пошла по дорожке, пропускная мальчишек на велосипедах. Разрывной рингтон снова завибрировал в кармане и я, не глядя на имя в телефоне, подняла его к уху: — Да тут я, тут. Что произошло? Если вы по поводу заказа, то ферма доставит вам сегодня в районе получаса... — С каких пор ты занимаешься доставкой?— прорезался знакомый голос с другой линии. Отчего-то он был задумчивым и вовсе не веселым. Причину угадать не так сложно. —А-Алина?— в замешательстве ответила я, чуть не попав под колёса велосипеда.— У тебя как дела? Ты, видимо, меня неправильно поняла, я не желаю тебе зла, а Ваня, он же бесчувственный подонок! Я прошу тебя... —Не по телефону, встретимся на нашем месте?— прерывает она. — Конечно! Буду так скоро, как смогу. Вихрь в моих волосах рассыпался от сновавшего ветра. Заказ потерпит, сейчас на первом месте — мои друзья. Если что, то предложу Алине помочь мне с последней доставкой на сегодня. Солнце медленно заходит за горизонт, мягко успокаивая меня солнечными лучами, касающегося моего лица. Я немного жмурюсь, и, кажется, случайно наступаю на высокий выступ, моментально теряя равновесие. Черт! Коленка теперь немного в покалеченном состоянии. — Тебе нужна помощь? Голос сзади заставил меня резко обернуться. Сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди — до чего я перепугалась. Моя подруга выглядела слегка изможденной, на что указывали сиреневые круги под глазами и взгляд — ее глаза рассказали мне о том, что она пережила недавно что-то страшное. —Алина, девочка, с тобой все хорошо?— я отложила рюкзак к дереву и подбежала к ней. Несмотря на легкую боль, я быстро смогла ее снять активными движениями ноги. Ее руки были ледяные, до ужаса холодные, глаза на мокром месте. Бедная моя! Мне захотелось прижать ее к груди и пообещать, что все будет хорошо. Я не слышала о ней ровным счетом ничего за последние два месяца. Она жила здесь же, в деревне, но из дома не высовывалась, сидела в своей комнатушке, мечтая о прекрасном принце, которому не суждено обладать хоть какими-то мозгами. Он бросил ее — очевидность этого была ярче всяких слов и действий. Он поиграл с ее чувствами, был сначала ее другом, затем парнем, после — чудовищем, растоптавшим все нежное и живое в ее душе. Тетя Женя прогоняла меня всякий раз, когда я хотела достучаться до сердца Алины, что спрятала его в железной клетке под тайный засовом. Она закрылась ото всех, считая, что таким образом сможет победить боль и любовь. «Напиши хотя бы, что ты хорошо себя чувствуешь»,— писала я в эсемеске спустя пару дней. Ее чувства мне были как всегда понятны, и я еле-еле сдерживалась, чтобы не броситься через дорожку к знакомому поместью для того, чтобы выбесить весь тлетворный дух из поганца. «Занимайся своей жизнью и не лезь в мою»,— вот и ответ. Однако после этого мы не пересекались: Алина точно дала понять, что в ее жизни нет места для меня. Неужели злость к Ване способна разрушить отношения даже между близкими друзьями? — Ты что, опять решила заняться похудением?— вместо ответа, спросила она. — Таскаешь эти коробки и надрываешься. Хочешь похудеть еще больше? Но для какой цели? Неужели есть что-то или кто-то, ради чего ты затеяла эту идею с работой? Резкое обвинение заставило меня от неё отстраниться. Враждебность и ее собственное старание, чтобы не перейти расчерченные только ей границы, витали в воздухе. Какая-то птица пролетела между нами. Алина позвала меня сюда не для того, чтобы обсудить ее проблему, а для того, чтобы обсудить ее претензию на меня. Обескуражившее чувство осознание полосонька болью изнутри. —Если я что-то делаю, то делаю это для себя, будь уверена,— я вежливо ей улыбнулась и движением одной руки предложила пройтись вдоль дорожки.—Хочешь пойти куда-нибудь в конкретное место? Девушка переваривала в себе какие-то противоречивые чувства. Она слегка пожала плечами. Мы знали друг друга достаточно давно, чтобы изучить: слегка дрожащие губы и складочка меж бровей подруги выдавали ее излишнюю тревожность. — Не стоит утруждаться, Лина, мы сможем дойти до моего дома и поговорить. Есть вещи, которые нам следовало бы обсудить. Я кивнула в знак согласия, набрасывая на плечи рюкзак. В сердце начала вырисовываться новая рана — мои друзья любят оставлять свои царапины в качестве напоминания мне самой о том, чтобы всякий раз я от дружбы держалась как можно дальше, иначе мне будет больно. Я была таким человеком, каким мне быть порою не совсем хотелось, — мое умение привязываться к людям,  наделение их самыми важными качествами для меня и неумение отпускать их, когда приходит время прощаться,— разве это не мешает спокойной жизни? Я еле сдерживала слёзы. В чем на этот раз моя вина? Мы сели у ручья, и мои руки коснулись ребристой поверхности воды. Вода в ручье была прозрачной и сверкающей в заходящем солнце. Ее поток был небольшим, но постоянным, и он проходил через камни и обломки деревьев, создавая приятное бульканье. По краям ручья росли низкие кустарники и зеленые травы, которые плавно колыхались под воздействием мягкого бриза. Вода была прохладной и освежающей, и казалось, что ее прозрачность позволяет увидеть дно ручья, где тихо плыли маленькие рыбки. Мы любили ловить их в детстве, выпрашивая желания, но затем обязательно отпускать. Смотреть на воду в ручье было спокойно и умиротворяюще, словно течение ручья способствовало решению всех проблем в мире. Вспомнив, как мы порою брызгали друг друга, я с толикой веселья подбросила в ладошке струйку воды, слегка обрызгивая подругу. Ей нужно улыбаться. Необходимо учиться радоваться, когда тебя бросают в яму. Выкарабкиваться из неё, если таковы условия. Я знаю — мы с Алиной были как два сапога пара, — очень разные души, находящие в друг друге гармонию. Уголки ее губ подернулись и, не мечтая быть перед мной в долгу, девушка подхватила мою игру: набрав в две ладошки холодную воду ручья, она облила мне волосы. — Постой !— я смеюсь, чувствуя, как разрывается грудная клетка от смеха. Мелкие водоросли прилипли к волосам, создавая иллюзию чучела. —Ты похожа на лягушку, Линочка,— энергично заявляет Алина, стаскивая с меня мерзкую водянистую паутину. Она с гордостью показывает мне свою добычу — вон, какая умница, спасла меня от участи превращения в водяного! Мы обе рассмеялись такому исходу и я, чувствуя прилив сил, заключила ее в объятия. — Я очень люблю быть в нашем лесу,— говорю я ей, улыбаясь краешком губ. — Когда нам было восемь, ты сделала мне пластырь из подорожника, помнишь? —Но подорожник здесь больше не растет,— сказала она, и я пожала плечами. — Твоя мама сказала, что из меня получился бы замечательный врач, а Ваня даже... Ее голос утих, но я не собиралась ничего говорить. Есть чувства, с которыми необходимо справляться самостоятельно, — таким образом, чтобы закалить свое сердце, сделать его неуязвимым. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я заговорила: —Я люблю тебя, ты же это знаешь?— мой голос преисполнен отчаяния и, вероятно, слез. Мне не хочется терять своих друзей. — Если тебя что-то тревожит, то лучше выкладывай. Ты же знаешь, я ужасно нетерпелива! На лице подруги сформировалось вымученное подобие улыбки. Мы были лучшими подругами с того дня, когда я решила, что скорее буду одинокой, чем позволю себе заговорить с кем-либо. Мы всегда проводили время вместе, делились секретами и поддерживали друг друга. Она первый человек, защитивший меня от самой себя. Когда я предпочитаю держаться особняком, она находит меня и вытаскивает на поверхность. Если бы не ее влияние, я бы наверное не смогла бы справиться со многими вещами. Любовь и отношения. Отвратительная тема, особенно в тот момент, когда появляется кто-то лишний вроде меня. Нас с Ваней связывала еще более глубокая дружба, и Алина знала — не могла не знать — глубокая привязанность. — Послушай, мне жаль, что так произошло. Если бы я знал... Алина внезапно остановилась и обернулась ко мне с отчаянным выражением лица. Я смотрела на неё умоляюще: давай, дорогая, разрушим все мосты! — Ты думаешь, что я не знаю, что ты увела у меня Ваню? — отвернувшись, она произнесла этот вопрос спокойным голосом и продолжила:—Я знаю, как ты его целовала в спортзале. Да, не смотри так. Я знаю, почему он меня никогда не любил. Я была ошеломлена и не могла поверить, что моя лучшая подруга детства обвиняет меня в том, чего я не делала, — не уводила ее парня. Откуда она знает про этот забытый богом случай? Но, конечно, на душе скребли кошки: я и она знали, что между нами с Ваней есть притяжение, которое не объяснишь. —Лина,—девушка воинственно смотрела на меня, хмуря брови.–Скажи правду. — Это не совсем так. Не так, как тебе кажется. Я поцеловала Иванова только потому, что хотела насолить ему. Я бы никогда не стала делать чего-то, что могла бы отразиться на тебе, поверь мне, пожалуйста. —Хочешь сказать, что не приходила к нему домой? Не ночевала и не осталась на ночь в день его рождения? Если нет, тогда извини меня. Я была очень неправа. — саркастические нотки были пронизаны попыткой уличить меня во лжи и доказать, что я — мерзавка, обхитрившая подругу и охомутавшая ее парня в два счета. Непрошеные слёзы застыли в моих глазах, не в силах пролиться. Как всегда обвинения. И я даже знаю, что виновата. И мне вспомнился наш с Ваней поцелуй, и новая волна стыда накрыла с головой. Мне он понравился. Может, я и в действительности поцеловала его ради мести, но в итоге наказала лишь саму себя. Как же я могла ударить ее в самое больное место? — Тогда я не знала, что он в отношениях с тобой. —Но ты же день и ночь слушала мою болтовню... ты знала, что я была влюблена в него, и даже не подумала о том, как я себя буду чувствовать, если узнала бы об этом. Но ты об этом даже не подумала и знаешь что? Ты просто лживая лицемерка. Ты для него навес золота, не так ли? —Вздор! Я мечтаю избавиться от него, если так необходимо. Мы с ним не можем дышать одним воздухом, разве не очевидно? —Конечно очевидно. Вы либо убьете друг друга, либо наброситесь, срывая одежду. Стыд окольцевал мои щёки. —Хватит, ну, хватит! Мне нечего сказать, правда. Мне глубоко плевать на него. —Тогда с какой целью ты постоянно обшиваешься рядом с ним, а? Можешь не отвечать: ты просто в тайне надеешься и ждёшь, что он из-за вашей старой дружбы начнет встречаться с тобой! Вон как важна, и знаешь, права ты в этом. Он и правда считает тебя своей драгоценностью, которую нужно оберегать и хранить. – Не верю. Ты зла, и я тебя понимаю, но я правда не хотела, чтобы вы расстались! Моя вина есть, Алина, но я не сделала бы ничего предумышленно. — Тогда ответь себе на вопрос: ты его любишь ? —Люблю! Тишина повисла в воздухе. Алина замотала головой, словно не в силах поверить той силе человеческой глупости. Невероятно! —Я не могу его не любить. Это просто есть вот здесь,—я указала область сердца.— Оно не денется никуда, куда бы я не пошла и чтобы между нами не произошло. Но я знаю одно – все это в прошлом, потому что Ваня Иванов, который был моим лучшим друг, исчез после той аварии. — Он не помнит многое, но это не значит, что он перестал любить тебя. —Любить можно иначе, Алина, и вовсе не так как ты себя это можешь представить. Его любовь — в моем уничтожении. Я сжимала руки в кулаки, перебарывая желание крепко обхватить себя за плечи и хорошенько пожалеть. —Мне нужно идти. Извини. Может, я и правда  тварь, ты права. Но если хочешь винить кого-то здесь — вини меня. Так будет проще справиться с тем, что у тебя разбито сердце. Я ухожу, попутно вытирая слёзы. На горизонте ночь, и я даже не вижу ее лица. Мне хочется рыдать в подушку, заглушая всхлипы. Я слишком много плачу из-за одного и того же человека. Я слишком много прожигаю свою жизнь. Придурок! Люблю его, значит? Жить не могу? Да, конечно! Ненавижу. Не-на-ви-жу. Я несусь сквозь лес, пытаясь найти дорогу вперёд. Мой рюкзак больно бьет меня по плечу и я поскальзываюсь, хочу снова встать и встаю. И так всю жизнь. Я не могу перестать плакать. Мне гораздо легче выплакаться, нежели таить все в себе. Мой разум где-то за горизонтом. И он возвращается только тогда, когда я слышу треск. Костер и марево. Пожарные искры ласкают деревяшки, вспыхивая колечками. Гогот и смех компашки заставляет мою голову разболеться. Хочу отдыха, хочу домой. К черту доставку, нет ее и не будет сегодня. Мне нужно свернуться в комочек, пожалеть себя и обнять маму, наверное. Волны мыслей атакуют меня. Как она узнала про это? Что ей сказал Ваня? Я слышу трассу и проход к деревне. Молодежь собралась за костром у беседки, в которой мы точно так же проводили время. Я не обращаю внимание на людей, сидящих там, пока кто-то грубо не хватает меня за руку, утаскивая ближе к огню. Черт. Везучая. —Мальцы, а ну-ка, что за пташка к нам прилетела? Небось ее обидел дружок какой? Ванек, да?— противный голос звучит как из-под воды. Мои уши заложило. Жизнь меня явно любит. Приятная встреча с Игорем Голублевым сулит мне очередную попытку избежать праведного гнева. Он собрался со своими старыми друзьями из деревни. Как раньше. Плохой звоночек. Очень. Они не общались с ним вечность. Они были в ссоре. Их всегда было трое и Игорек. Пашка, Кир и Василь. Святая троица под командованием крутого качка из города. В руках предводителям— сигаретка, недокуренная. Он вдыхает дым и с удовольствием пускает мне его на лицо. Какая мерзость, я сейчас задохнусь! Откашлявшись, я смотрю на него волком: —Опять поцелуешь силком, любимый? Ребята смеются. Я выставила лидера на посмешище, вот потеха! Я знала — я бью туда, куда нужно, только провоцировать парней, пьяных в стельку, — неразумно. Мой мозг отчаянно хочет выбраться из кокона его рук, но он не пускает. — Ну, мы же с тобой вместе, не так ли, солнышко?— пытается сгладить углы он, приобнимая одной рукой за талию. Я морщусь и качаю головой. Больше никогда никаких «мы». Я просто не могла быть такой дурочкой, чтобы повестись на него. Невозможно, правда! От него за километр пахнет угрозой и чем-то еще. Он больной, душевнобольной! Вот чем! —В твоих мечтах,— оскорбляюсь я, отстраняя его руку от себя, а затем шепчу ему в самое ухо: — Если у тебя короткая память, я напомню: может я и забыла, что ты сделал со мной, но очень быстро вспомню и доложу, кому нужно. Он вспыхнул так, как разгорается пламя на спичке. Его выражение лица меняется, превращаясь в ужасно-разозлённое. —Ты—моя, ясно, моя? —Не неси бред! Открой глаза! Ты ненормальный псих. У тебя беды с головой, Игорек, иди и лечись! Он грубо хватает меня за капюшон толстовки, затягивая шнурки. Это практически душит меня, и я снова кашляю. Голова ужасно раскалывается, мне хочется спать. Никаких слез он не увидит. Только не перед Каролиной Шведовой, которая расползается как последняя дрянь, когда дело заходит до любви. Он снова целует, прожигая мою плоть. Внутренности горят, мечтая вырваться наружу. Я не ела почти весь день, и я вырываю прямо на него жидкостью. Походу, надышалась дымом. Очень плохо, очень. Меня давно не рвала таким образом. — Кто ты без меня, дорогуша, кто? —Ты ненормальный, — хриплю я Я пытаюсь убежать, но они меня ловят. Я падаю, практически соприкасаясь с огнем. Чувствуя на лице его жар. Нет! Не дам себя подпалить. - Она боится вон. Думает, мы хотим ее подпалить. Дура. Кому она нужна? Игорь снова ловит меня и силком усаживает на скамейку. Я смотрю на него ненавистным взглядом. —Давай на чистоту. Что ты затеяла? Мотаю головой не в силах что-либо сказать. Смотрю с гордо поднятым подбородком, несмотря на то, что приспешники дьявола скрутили мои руки по обе стороны. —Говори. Не скажешь — у нас ребятами для тебя будет маленький сюрприз. Я выгибаю бровь, бросая вызов. Бесит меня. Все кидают, швыряют. Знаете, что? Не игрушка я, и со мной так не обращаются. Ни с кем так не обращаются ! —Не убьешь - не посмеешь. Даже твой дорогой папочка не сможет прикрыть это грязное дельце. И снова больная точка. Отец его жил в Испании, не интересуясь особо жизнью сына. Жаль его, конечно. Оправдание есть, но смысла в нем? Нет, конечно. Мне хочется кидаться и драться. Не скажешь, что придумала, ты выпьешь это,— он подвинул частью Лёвой руки маленькую стеклянную рюмку с прозрачной жидкостью.— Василь нашел одну интересную траву в жидком виде: сможешь опозориться похлеще, чем тогда с фоткой, которую выложил Иванов. Мои щёки вспыхивают. Нет мне дела до этой истории? Помню, мама очень переживала по этому поводу. Думала, что случилось. Конечно это было неожиданно от Вани, но зная правду сейчас, я не чувствовала более обиды. —Ничего не собираюсь делать, понятно?— лгу я. В моей голове давно созрел план. План блестящий и бриллиантовый. Был бы, если бы я занялась его моделированием. Игорь Голублев должен немного заплатить за то, что так издевательски повёл себя со мной и моим другом. Я винила его. Могла винить. И он это знал. Знал немного меня, чтобы понимать, что все эти недели я кропотливо жду момента его разоблачения. Когда ко мне вернулась память, целиком и полностью, я поняла — совесть не даст замять это дело так просто. В нем много того, что нужно откопать, но сделать это с осторожностью. Он был связан с наркотиками. С алкоголем, девчонками и теми, кто был ответствен за эти бесчестные поступки. Он превратил моего друга в козла. Из-за него Ваня бросил Алину. А у Алины разбито сердце. Он причинил боль не только мне, но и моим друзьям. —Сколько ты хочешь? — Чего? —Бабла, дура, бабла! Как ты и сказала, мой папочка разберётся в этом. Но дело не в этом. Не в деньгах. А в справедливости. Я устала покачала головой: —Хотел купить мое сердце и влюбить в себя? Подумал, что, когда вспомню подробности аварии, не смогу донести до тебя, потому что ты мой любимый? Ха! Пошел. К. Черту. Злость и гнев описывали в нем все. Он с силой сжал мой подбородок, вливая разгоряченную жидкость мне в горло. Нет! Я пыталась отстраниться, но делала лишь хуже — задыхалась и, кажется, на секунду задохнулась от нехватки кислорода. —Держите ее! Слышишь, Линка, завтра будет на каждом заборе написано, кто ты на самом деле. И я в буквальном смысле. Моя голова кружилась. —Ты заплатишь за это, — просипела я. Не помню, все было как в тумане. Кто-то кажется задрал мою майку, свитшота больше нет — холодный вечерний воздух неприятно холодил кожу. — А что тут у нас? - пробасил его дружок, доставая мой зелёный рюкзак.—Яички чтоли? Вот как сюрприз! Один за другим яйца разбивались прямиком на меня. Скорлупки царапали кожу. Я была почти голой и униженной. Я закрыла глаза. Слизь стекала по моим волосам. Нужно что-то сделать. Зацепиться за что-то. Ну же, пока из тебя не сделали тряпичную куклу! Решение лежало на поверхности. Ничего сложного, определенно ничего. Я свалилась кучей на траву. —Игорь, она что, это, вырубилась? Она дышит? Кто-то недовольно перевернул меня и услышал крик. Пока они развлекались с камерой, я разбила себе нос. Я знаю этот трюк с детства — необходимо лишь ударить в нужное место, чтобы из носа пошла кровь. Это естественная реакция, и приходит быстро. Зато их испугает. —Левый, ты че? Все хорошо? Что с ней? —Она же анорексичка, мать вашу! Они засуетились, складывая все свои кибитки в одну сумку. Сейчас поднимут меня и понесут ближе к трассе, а там, я уже найду в себе силы добежать до первого дома. Мне только бы подождать. Внутри все горело и кипятилось. Ненавижу их. Кир схватил меня за бок и перевалил на левое плечо. Игорь с остальными вызывали то ли машину, то ли просили подъехать какую-то дамочку из верхов. Мы дошли уже достаточно далеко, как Кир неожиданно поставил меня на землю. —Беги, Кара, иначе будет хуже!— я с удивлением распахиваю глаза, глядя на Кира. Парень со страхом оглядывается назад. Парни порядком отстали и суетятся: видимо, потеряли что-то. — Но почему?— смотрю на него сквозь подступившие слёзы. Меня отпускают?! Кир отдаёт мне свой мобильник и приказывает уходить: — Он проворачивает слишком опасные дела. В том числе, связанные с тобой. Я не хочу в этом участвовать. Я кивнула и отвернулась, пробираясь по темноте, затем хватаюсь за лёгкие. Дышу. Могу дышать. Кир лепечет: —Корочка, зря ты парня так, он сдачи может дать. Береги себя. И он исчезает, крича парням, что я обманула его и убежала. Благородная душа все-таки существует! Я набираю знакомый номер, спрятавшись за ямой у трассы. Когда чёрная машина аккуратно подъезжает к месту моего обитания, я с бешеным адреналином вырываюсь вперёд, все ещё опасаясь преследований. —Простите, пожалуйста!— кричу я друзьям, не в силах смотреть на их лица, переполненные жалостью ко мне. — Извиняться будешь перед Ивановым за то, что мы недоглядели за тобой!— говорит в сердцах блондинка, аккуратно высаживая меня на заднее сиденье. —Чего?— мычу я, понимая, что никакому Иванову нет дела до меня. Эля беспокойно набирает чей-то номер телефона, пытаясь параллельно что-то объяснить Дане. Я смутно пытаюсь разобрать их слова, наблюдая за своим худым и истощенным телом, которое стоически выдержало унижения. К моему удивлению, я даже не расстроена. Мне равнодушно-хорошо, будто случилось нечто из разряда — ожидала и получила. Я ничего не чувствую. — Я расскажу папе про Игоря, пусть разберётся с гаденышем и его семейкой!— в сердцах восклицает Эля, и в глубине души я испытываю к моим друзьям большую сердечную благодарность за беспокойство и заботу. Когда осознаёшь, что рядом с тобой есть такие люди, – все не кажется таким мрачным и безнадежным, а, наоборот, хочется радоваться каждый день и дарить улыбки прохожим. — Он давно на Линку запал, вздумал сделать ее своей собственностью. А все почему? Потому что в отличие от тупых кур, с кем он привык возиться, у нее есть мозги ! Мозги, Даня, и эмпатия! Ты взгляни на нее — она чертова спасительница для извращённых придурков, которые находят в ней свою боль. Даня мягко приобнял ее за плечи, а затем развернул и посадил в машину. Затем он предложил выпить мне таблетку, и с его помощью я запила ее необходимым количеством воды. — Должна помочь скоро. Потерпи, Лин. Потерпи. Всегда терпи. Терпение рождает пассивность. Я могу терпеть, ждать и надеяться, что когда-то все будет иначе. Мир вдруг изменится, люди, делающие мне больно, перестанут втыкать кинжалы, а небеса станут к нам благосклонней. Я умею ждать. Умею, но больше не могу. Когда с тобой поступают по-свински и грязно, дело не в том, чтобы отомстить, а в том, чтобы наказать за содеянное. И до этого момента — можно, конечно, и потерпеть, но только для того, чтобы справедливость наконец-то восторжествовала.