Домик Вайлет

Первые записи, несмотря на то, что были так странно датированы, сами по себе оказались вполне обыденными. Анна пролистала добрый десяток страниц, на которых Вайлет описывала в красках прогулки, делилась собственными размышлениями о людях, вскользь касалась событий в городе, где тогда жила. Анна не опознала такого, в памяти было совсем пусто, но на всякий случай она вбила название в заметки телефона, чтобы посмотреть информацию позже, если будет слишком интересно — или слишком скучно. К пятнадцатой странице ей пришла мысль, что стоит отложить дневник, как вдруг взгляд наткнулся на отчерченный красными чернилами абзац. Цвета, безусловно, сильно поблекли, но оттого выделение показалось даже более настораживающим. Листнув на несколько страниц вперёд, Анна обнаружила, что такие абзацы попадаются время от времени и дальше. Анна вернулась к первой из записей. Та врывалась в методичное и крайне скучное описание ужина, куда Вайлет пригласили, а она не хотела идти, потому пускала яд в каждой строчке, комментируя всё, что ей тогда попалось на глаза. Отчерченный абзац буквально разрывал повествование, оказавшись на странице посреди предложения о вкусе запечённых крылышек под сливочным соусом. Анна нахмурилась и прочла: «Открытки от него всегда приходили по субботам. Я складывала их в коробку, такие маленькие кусочки совершенно другой жизни, осколки чужого мне языка, элегантно отрисованные розы или пухлощёкие ангелы с горнами в руках. Я не отвечала — зачем мне? Но сохранить эти весточки была обязана...» И всё, запись обрывалась, а со следующей строки Вайлет писала: «И это было бы довольно вкусно, но перца туда переложили». Торопливо перевернув страницу, Анна придирчиво осмотрела разворот, потом следующий и ещё один, пока не нашла очередной выделенный участок. «Сегодня он написал на открытке одно только слово. Почему?» И снова текст сменился, строка была помещена в скучное описание пейзажей, которые Вайлет меланхолично созерцала, пока поезд уносил её на побережье. Осенняя пора в тот год, похоже, выдалась особенно унылой. Анна потёрла переносицу и чихнула. Она устала стоять у стола, куда водрузила увесистый том, а стула в комнате не оказалось. Подумав немного, Анна взяла дневник со всей бережностью и осторожностью, на какие была способна, и отправилась вниз, замирая на каждой ступени. Отчего-то ей почудилось, что весь дом немного дрожит, будто бы под ковром, скрывавшим ступени, пробегала морская волна, а может, проползало нечто неведомое и необыкновенное. Впрочем, вполне вероятно, нужно было пообедать, и это голод давал о себе знать, мешая ей чувствовать себя уверенно. Анна устроила дневник на постели, прямо посреди тёмного, в зелёную клетку пледа, а сама ускользнула на кухню. Поджарив себе наггетсы, открыв банку горошка и прихватив кусок хлеба, она отправилась на крыльцо и принялась есть, поглядывая на блики солнца, запутавшиеся в зарослях. Дневник тётки можно было пролистывать и за едой, но Анна решила, что так слишком легко и быстро добираться до разгадки, какой бы та ни была. И тогда снова придётся скучать и размышлять о необходимости включить ноутбук. Нет уж! Кто же, интересно, этот загадочный отправитель открыток? И куда Вайлет могла подевать коробку с его посланиями? Она наверняка сохранила их, о, Анна знала её характер. Может, это где-то на чердаке? Несмотря на то, что коттеджик был маленьким, чердак у него раньше казался Анне отдельным королевством. Там можно было просиживать часами напролёт и всегда находилось что-то любопытное. На этот раз Анна решила оставить пространство под крышей на потом, как раз на то время, когда все иные возможные развлечения кончатся, так что, прожёвывая кусочек курятины, она набрала в заметки ещё одно слово. Чтобы не забыть, хотя можно ли было о таком забыть? *** Оставив посуду сохнуть, Анна вернулась в комнату, где её терпеливо ждал дневник, и устроилась среди подушек, подтянув том на колени. Она листала страницы и пробегала их взглядом, внимательно прочитывая только выделенные моменты. «…думала, что это приглашение. Было похоже. Просьба о встрече и букет фиалок. Но как угадать, куда и во сколько нужно прийти? Я смотрела на эту открытку, и мне было так печально. Я почти привязалась, а теперь он… он обидится, и больше этих…» «Тогда я пересматривала их все, одну за другой. Они — словно буквы алфавита, словно карты Таро, словно рунические знаки. Они больше чем кусочки картона с рисунками. Они есть символ…» «Когда-нибудь я соберу оборванные нити, смогу разобраться в полотне!» Анна качнула головой. Ей вот ровным счётом ничего не было понятно. За обрывками вырисовывалась история, никак не связанная с неспешным повествованием, где Вайлет описывала свои безрадостные дни. По крайней мере, Анна ужасно скучала, когда взгляд выхватывал целые абзацы описаний чужих костюмов, прогулок и театральных постановок. Может, это и вовсе были только фантазии тётки, призванные создать в рутине островок волшебства. Рассказывая об обыденном, Вайлет была многословна, переключаясь на открытки и таинственного отправителя — писала обрывочно, перескакивая с мысли на мысль, ставя точки раньше, чем закончит предложение. «И если ты читаешь это, знай, тут только четверть истории», — сообщила следующая страница. У Анны заслезились глаза, она зевнула и вновь посмотрела на пожелтевшую бумагу. Отчерченный абзац пропал. — Эй? — она недоумевающе перевернула страницу, но строчки, которую только что прочла почти вслух, шевеля губами — так точно! — не оказалось. — Так не бывает, — возмутилась Анна и перелистнула ещё пару страниц. Между ними внезапно нашлась открытка. Анна рассматривала плотный картон с замиранием сердца. Изображённый там горный пейзаж казался слишком выписанным, чересчур приукрашенным, и пусть краски заметно поблекли, всё-таки они и сейчас были нежными и чистыми. Вдоволь насмотревшись на вершину, украшенную шапкой ледника, Анна перевернула открытку. На ней значилось: «для В. Забыть я не могу, но с той же силой, с какой буду помнить, постараюсь держаться вдали». — Всё-таки ничего мистического, — почти разочаровалась Анна. — Любовная история тётки Вайлет. Она подняла голову и только сейчас заметила, как удлинились тени, как порозовели солнечные лучи — близился закат. «Интересно, Вайлет обидится, если я заберу открытку себе? — Анна покрутила ту в пальцах. — И что она вообще скажет, если узнает, что я тут читаю её дневник?» И снова в памяти всплыла дата — на этот раз страницы подсказывали, что строчки были написаны около семидесяти лет назад. — Как это вообще возможно? — Анна отложила открытку в сторону и, заложив между страниц телефон, открыла том с конца, чтобы посмотреть, какая дата значится в последних записях. Как оказалось, на пожелтевших листах Вайлет рассказывала о себе на протяжении десяти лет. Она заканчивала дневник очень странно: «И я сама прочту это однажды, — говорилось вверху страницы, — прочту, чтобы наконец-то увидеть всю картину». А затем почти в самом низу изрядно выцветшим алым значилось: «А ты нашла открытку, крошка?» Анна была уверена, что дневник обращается к ней.