Равноденствие

*** Он проснулся толчком, будто выплыл из холодной глубины. Ему не приснился кошмар, Ичиго был в этом уверен. Ему вообще ничего не снилось. Просто темнота, в которой иногда колышется что-то огромное, уродливое. Ощущение уходило, стоило только открыть глаза, и он не знал, почему просыпается каждый раз так буднично. В комнате было по-обычному тихо, но с недавних пор понятие тишины для Ичиго сильно изменилось. Здесь отчетливо тикали часы. За приоткрытым окном было слышно, как ветер гонит по дороге пустой пакет. Иногда шелестел шинами автомобиль, взрыкивал двигателем, на несколько секунд заглядывал в спальню отсветом фар. Здесь было громко. Ичиго приподнялся на локтях (спать на животе — еще одна привычка, появившаяся не так давно) и вздрогнул, посмотрев на свои руки. Тени от капель воды на оконном стекле россыпью покрывали кожу, как трупные пятна. Пара секунд ушла на осознание того, что это просто напоминание о дожде, который шел весь вечер. Ичиго шевельнул рукой, тени остались неподвижны. Все правильно, все как надо. Мимо дома прокатила еще одна машина. Ичиго поморщился от грохота и опустился на подушку, перевернувшись на спину. Он догадывался, почему не видит снов. Это компенсировало кошмары, без спросу приходившие в любой момент бодрствования. Ичиго устало закрыл глаза. В этой подпорченной тишине было слишком громко. *** А та тишина — каменный монолит — сводила с ума. Впору было разговаривать с самим собой, только бы нарушить гулкое молчание. Уэко Мундо высасывал звуки вместе с жизнью, и они тонули в бескрайних ледяных песках, умирали в пустых коридорах замка. В какой-то момент Ичиго с ужасом понимал, что ждет, когда с тихим шорохом откроется дверь. Зазвучат чужие шаги. Зашелестит ткань одежды. Ждал, когда раздастся чей-нибудь голос. Но хуже всего оказывалось не это. Хуже всего было то, что ожидания оправдывались. Ичиго никогда не пытался представить себе ад, но он в любом случае ошибся бы. В аду не было огня и запаха серы, зато у него были лица. У него были маски. Были имена и были номера. Чужак стал хоть каким-то событием в унылой пустыне. Как охотничьи псы, которые давно не гонялись за дичью, арранкары скучали в ожидании войны с шинигами, и Айзен бросил им кость. Это не всем было интересно, но тех, кто поддался любопытству, хватало. Вначале Ичиго еще удивлялся, как их не тошнит от «общей кормушки». Потом понимание пришло само собой: разумные или нет, арранкары во многом оставались животными и просто не брезговали дармовым удовольствием. За неимением других развлечений многие сочли, что отыметь плененного врага — тоже неплохо, тем более с благословения их любезного Айзена-сама. Впрочем, у них тоже были свои принципы. Попользовать разок после других — почему бы и нет, но не прийти снова. Скучно становилось, наверное. Или презрение так выказывали. Они не возвращались, большего Ичиго не желал. Хотя случались и исключения. Нойтора Джируга, пятый из Эспады, от которого Ичиго, как идиот, защитил Гриммджо. Тот, кто лишил сил Нелл и едва не убил самого Ичиго. Тощее одноглазое чудовище с черными патлами. Казалось, он считает поверженного шинигами своим личным военным трофеем и бесится, что его нельзя прикончить. Ярость приводила его в комнату к Ичиго, и одного раза ей было недостаточно. Нойтора приходил с юношей, который был с ним в пустыне, а потом и в тронном зале Айзена. Это он держал меч у горла Ренджи. Тесла. Стройный, тихий, очень юный на вид и беспрекословно подчиняющийся хозяину. В первый раз Нойтора, растягивая в улыбке безобразно большой рот, повторил то, что сказал Тесле во время их битвы: «Делай с ним что хочешь». Во второй раз молча наблюдал, как двигаются в рваном ритме обнаженные тела на разворошенной постели. В третий раз не выдержал. Отшвырнул Теслу, как надоедливую шавку, перехватил вскинутую для удара руку Ичиго, наотмашь врезал ему по лицу. Навалился всем телом, всей мощью рейацу, и улыбался широко, пока Ичиго захлебывался воздухом. Может быть, он убедил себя, что нет ничего зазорного в том, чтобы развлечься с таким слабаком. Об этом Ичиго не думал ни тогда, ни после. Главное, что у Нойторы хватило выдержки хотя бы на первые два раза. И единственным исключением он не стал. Было еще одно. Исключение из всего. *** Назойливый морок, лезущий под закрытые веки, вспорхнул от резкого движения, смазал уже проступивший угловатыми очертаниями образ. Ичиго опять перевернулся на живот, обхватил горячую измятую подушку. Он еще успел подумать, что не выспится и завтра будет снова пугать всех видом зомби, прежде чем сработала память тела, чтобы утащить его в другой уголок недалекого прошлого. Он лежал на постели, которую ненавидел, и у него болело все тело, которое он ненавидел еще сильнее. Знал, что глупо. Рассудок, словно со стороны, словно чужой, уговаривал: это ничего, это просто плоть, к которой прикасаются чужие руки. Можно было еще вспомнить, что настоящее тело сейчас дома, что в нем Кон — как всегда пытается клеить девчонок, наверное. А здесь всего лишь духовная сущность. Это мелочь, это не смертельно, это можно пережить. И если вжаться лицом в подушку посильнее, то все станет хорошо. Мысли текли глупые, вязкие, но в те моменты они помогали не тронуться умом. Они останавливали лихорадочный счет в голове. Заставляли не думать, как и где его трогали недавно. И по ним, как по детской горке, можно было даже соскользнуть в тревожный сон. Наверное, это действовали еще и таблетки Гранца, но вот о них как раз думать было не нужно. Ичиго не знал, минуту или час назад он уснул, но в себя он пришел от ощущения упавшего на него с приличной высоты сейфа. Это мог быть только Айзен, но Ичиго все же приоткрыл глаза, скосил их вбок и ничего не увидел. Зато почувствовал. Рядом с ним сели, большая ладонь легла на голову, с издевательской нежностью погладила по волосам, спустилась ниже и замерла на спине Ичиго. — Бедное дитя, — произнес Айзен с сожалением, похожим на настоящее. — Признаёшься в педофилии? — с натужной усмешкой откликнулся Ичиго, не пытаясь шевельнуться. Ему казалось, что, если он попробует, непременно случится что-нибудь глупое и унизительное — ну, в том, старом значении этого слова. Например, его вырвет. Или у него ненароком лопнет голова. Или он потеряет сознание от накатывающего из-за рейацу Айзена головокружения. Поэтому Ичиго просто неподвижно лежал и чувствовал его всеми порами. Ичиго не было страшно. Так, как в первый день, — точно нет. Он понимал, что Айзен его больше не тронет. Не после всех этих арранкаров. Не тогда, когда ломать уже незачем и нечего. Ни одной причины не осталось, чтобы еще раз сойти со своего пьедестала. — А ты никогда ничему не учишься, правда? Снова дерзишь. — Привычка, — огрызнулся Ичиго, сжимая под подушкой кулаки. Ноющая боль в запястьях стала острой, словно ее наточили. Замершая на спине рука двинулась, пальцы заскользили по желобку позвоночника, сверху вниз. Ичиго показалось, что Айзен, даже не делая ничего особенного, все равно как будто трахает его. Мягкими прикосновениями. Тяжестью духовной силы. Доброжелательным голосом, с укором спрашивающим: — Глупый ребенок, и зачем только ты ввязался во все это? — И зачем только ты приперся, если задаешь одни риторические вопросы? — в тон отозвался Ичиго, обещая себе оставаться спокойным. Он совершенно точно находился в выигрышной позиции: ему просто нечего было терять. — Просто я, как хороший хозяин, хотел убедиться, что тебе здесь комфортно. Надеюсь, тебя все устраивает, Куросаки-кун? В вопросе было столько неподдельной заботы, что Ичиго с трудом поборол желание все-таки обернуться и посмотреть в его бесстрастную физиономию. Неудивительно, что этому лицемерному ублюдку верило все Общество Душ столько лет. Не чувствуй себя Ичиго попользованной рваной тряпкой, он бы и сам, пожалуй, поверил. Айзен вряд ли рассчитывал услышать жалобы и мольбы о пощаде. Скорее, хотел подтвердить мнение, которое он составил об Ичиго. Или развлекался. Или удовлетворял садистские склонности. Как бы там ни было, жаловаться Ичиго не собирался и от него этого не ждали. Идиллическое взаимопонимание. — Меня все устраивает, — спокойно ответил он. — Рад слышать, — расцвела в голосе улыбка. — Но, кажется, ты неважно себя чувствуешь. Голова болит? Невинный вопрос он сопроводил легким похлопыванием по заднице Ичиго, которая ощущалась болевым центром, и нити от него расходились по всему телу. С отстраненным удивлением Ичиго обнаружил, что пошлые намеки до сих пор способны его смутить, и процедил: — Есть немного. — Я распоряжусь, чтобы тебя вылечили. Хотя наши медики не сравнятся с Иноуэ-сан, конечно. Он поднялся с постели и бесшумно прошел к двери. Ичиго ощутил только отступающий натиск духовной силы. Прежде чем открыть дверь, Айзен сказал почти без вопроса в голосе: — Ты ведь не жалеешь, что пошел на все это? — Разумеется не жалею. — Разумеется, — хмыкнул Айзен, одним словом перечеркивая всю фальшивую любезность, которой щеголял до этого. Врача он все же прислал — молчаливую безразличную женщину, которая все сделала быстро и ни разу не подняв глаз. Скорее всего, ей не было дела до странного мальчика-шинигами, но почему-то именно в ее присутствии Ичиго впервые за несколько дней стало мучительно стыдно. *** Лежа на спине, Ичиго смотрел на светлеющий потолок и слушал грохот настенных часов. До звонка будильника оставалось слишком мало времени для сна, слишком много времени для игры в кошки-мышки с памятью. Странно, но иногда — как сейчас — ему не хватало той тишины.