Равноденствие

*** На ужин Ичиго не опоздал. Он успел даже переодеться, прежде чем спуститься на кухню, откуда уже доносились вкусные запахи. Впрочем, казалось, что в этот раз за позднее возвращение ему ничего бы не было. Отец вел себя как обычно, много и шумно болтал, давал кучу наставлений, как вести себя вдали от дома, не обращая внимания на то, что внимательно слушает его только Юзу, но что-то было не так. Он иногда сбивался с мысли и на мгновение замолкал на полуслове, а в его веселье то и дело сквозила натужность. Ичиго казалось, что отец волнуется за них, и от этого ему почему-то стало не по себе. — Как только доберетесь до места — сразу позвоните папочке! — вещал отец, не замечая прилипшей к подбородку рисинки. — А еще лучше — как только сойдете с поезда! Или даже на подъезде к станции. О, Масаки, — он привычно поднял глаза к потолку, — наши дети покидают меня на целую неделю! — Мы бы не покидали, если бы ты не придумал эту поездку, — пробурчал Ичиго, все еще не смирившийся с необходимостью оставить Каракуру именно сейчас, когда все Общество Душ будто сидело на бочке с порохом, а фитиль становился все короче и короче. Он тихо зашипел, когда Карин пнула его под столом, с невозмутимым лицом говоря: — А по-моему, отличная идея. Спасибо, пап. Хоть раз ты придумал что-то дельное. — Карин-тян! — умилился отец и рванул к дочери, чтобы выразить свой восторг объятиями, но Карин вовремя встала и под разочарованный вопль родителя поблагодарила сестру за ужин. Юзу разулыбалась, довольная, а потом приняла деловой вид, как всегда, когда она брала на себя роль хозяйки дома: — Я приготовила еды побольше, дня на четыре должно хватить. Нужно только разогреть, — обращено это было, разумеется, к отцу, за пропитание которого так беспокоилась Юзу. — Только я весь день на кухне провертелась и не успела сделать уборку. Хотя… еще не так уж поздно, так что этим я сейчас и займусь! Вдохновленная идеей, Юзу принялась быстро убирать со стола грязную посуду. — Да брось, ты только два дня назад весь дом надраивала, — напомнила Карин, помогая ей. — Может, случится чудо и наш старик не даст зарасти тут всему грязью за неделю. — Дочь, ты сурова к своему отцу! — заметил тот, но, как отметил Ичиго, без огонька. — Говорю как есть, — отрезала Карин и чуть не смахнула одну чашку на пол. — Да и братец тоже хорош, хоть бы изредка помогал, а не пропадал целыми днями неизвестно где! Ичиго, не ожидавший наезда, растерялся и брякнул: — Ну, я… могу посуду помыть. — Ой, правда, Ичи? — немного удивленно обрадовалась Юзу, и Ичиго даже почувствовал укол совести: а ведь в самом деле, он в собственном доме часто чувствовал себя гостем, и о помощи сестре, которая крутилась белкой в колесе, даже речи не шло. — Другое дело, — хмыкнула Карин. — А я ребятам обещала выйти погулять, они меня уже ждут. Наблюдая, как она уходит, отец спешно поднялся, крикнул, чтоб Карин не задерживалась, и хлопнул себя по лбу: — Мне нужно еще в клинику заскочить, кое-какие дела закончить. — Тогда я сразу займусь уборкой, — улыбнулась Юзу, вытерла руки чистым кухонным полотенцем и аккуратно повесила его на крючок. Вот так Ичиго и остался наедине с горкой посуды на опустевшей кухне. Уныло возюкая губкой по чашкам, он обдумывал завтрашний отъезд, прикидывал, что надо с собой взять, припоминал еще какие-то бытовые мелочи, которые очень вписывались в общую обстановку и никак не были связаны с «подработкой» на благо Общества Душ. Вода, грязная посуда, мокрое полотенце. Все идеально просто, все в рамках нормы. Только вот побаливала рука, которую он отшиб о булыжник на тренировке, и на колене наливался синяк, и все тело вдруг наполнилось усталостью, которой до сих пор Ичиго не замечал. Еще его что-то смутно тревожило на самом краю сознания, и он не сразу заметил, как уже в третий раз озирается — то на окно, то на дверь. Казалось, совсем недавно нечто подобное уже было, вот только Ичиго никак не мог ухватить за хвост ускользающее ощущение. А потом воспоминание толкнулось в сознание, но нужды в нем уже не было. Тарелка, которую Ичиго как раз вытирал полотенцем, выпала из его рук, разлетелась звонкими брызгами по всей кухне, а он рванул в свою комнату. Краем уха он уловил отдаленный крик Юзу: «Ичи, что там у тебя разбилось?!». Рейацу, появившаяся словно из ниоткуда, опаляла нервы, как кипятком. — Быстро ты, — сказал Гриммджо, когда Ичиго вломился в комнату. — Как ты сюда попал? — Окно было открыто. — Не было, — мотнул головой Ичиго — и тут же понял: Юзу. Она во время уборки всегда проветривала комнаты и сейчас, пока Ичиго был на кухне, решила ненадолго распахнуть окно в его комнате. Гриммджо не удостоил его ответом, поигрывая удостоверением временного шинигами, которое Ичиго оставил на столе. Проклятье… — Где твой гигай? — Ичиго старался вернуться к тому тону, которым он общался с Гриммджо днем, вернуть свою собранность, но что-то неуловимо изменилось — во взгляде ли синих глаз, в жестах ли… — Гуляет где-то. Мне похрен. — Зачем ты использовал гиконган? Тебе его не для развлечений дали. — Разве? — Гриммджо чуть наклонился к нему, не вставая со стола, на который он присел. — Я сказал, что он мне пригодится, если это будет необходимо. Сейчас как раз такой случай. Ничего не происходило, а у Ичиго было ощущение, словно земля уходит из-под ног. Достигнутое такими усилиями равновесие пошатнулось, и хотелось всплеснуть руками, балансируя на грани чего-то опасного, знакомого и неправильного. Гриммджо хищно улыбался, и спокойствия это не добавляло. — Когда Ренджи его тебе дал… — сделал попытку Ичиго, отчаянно пытаясь понять, как остановить этот оползень под ногами, но был перебит задумчивым и вместе с тем насмешливым: — Ренджи, да. — Гриммджо громко хмыкнул и спросил, словно продолжая уже начатый разговор или повторяя вопрос, на который так и не получил ответ: — Так что там у тебя с ним? Ичиго захлебнулся холодным воздухом, все еще затапливающим комнату, всмотрелся в строгое, почти злое лицо и не стал интересоваться его адекватностью. Вместо этого медленно выговорил: — В каком смысле? Мы друзья. Ты и так знаешь. — В прямом смысле, — передразнил Гриммджо. — Что там эта девчонка тебе говорила? Про друга, с которым она тебя видела? Ичиго вспомнил перекошенное то гневом, то испугом лицо Ито, свое желание сломать ей хребет, руки Гриммджо на хрупкой белой шее и его яростные глаза. А потом — глубокую зимнюю тишину посреди снегопада и зовущий покой. Свою глупую выходку. Тепло пустого кафе. Неловкий разговор и смолкающую внутри панику. — А не пошел бы ты? — ломким голосом сказал он. — Тебя это не касается. И не смей вмешивать его во все это. Ты понял меня? Вся сущность Джаггерджака заявляла, что тот сейчас просто обязан разозлиться до беспамятства и популярно объяснить, где он видал запреты какого-то гребаного шинигами, но вместо этого Гриммджо долго молчал, оценивающе разглядывал его, а потом наконец мирно отозвался: — Ладно. — Ладно?! — взвился Ичиго от этого его насмешливого спокойствия. — Что, и это все? Так просто? Не пойдешь убивать Ренджи? Не будешь меня доканывать вопросами и шуточками? «Ладно», да? Вот и вали тогда нахер отсюда! Услышал, что хотел, — и убирайся! Блядь, Гриммджо, как же ты меня достал! Тот негромко фыркнул. — Да неужели? Ичиго не сразу ответил. У него сжалось горло, а ноги будто сами по себе сделали шаг назад — так, что он уперся в дверь. — Уйди, — почти беззвучно выдохнул он. — Знаешь, — протянул Гриммджо, — мне надо было просто сразу убить тебя. Что бы там Айзен ни говорил. Просто избавиться от тебя. И не доводить… — До чего? — бесцветно спросил Ичиго, глядя на него неотрывно, вбирая в себя ленивые задумчивые интонации — и напряженную позу, кипящую рейацу.  — До того момента, когда я не захочу, — кисло ответил он и наконец поднялся, выпрямился во весь свой немалый рост. — Вот ведь дерьмо. — Уйди, Гриммджо, — не слушая его, повторил Ичиго. Он понимал, что это бесполезно. Что курок спущен. — Я согласился сыграть в твою игру, Ичиго, но мне, — Гриммджо улыбнулся и небрежно зашвырнул удостоверение шинигами под кровать, — надоело. Это было сигналом, словно стартовая ракета взвилась в воздух. Ичиго не знал, чего он добивается, кидаясь на арранкара, но он просто немного опередил действия самого Гриммджо. Тягаться с ним, Шестым, будучи в физической оболочке, — смехотворно, и все же Ичиго понимал, что у него нет других вариантов. Гриммджо даже позволил кулаку Ичиго врезаться в его солнечное сплетение, прежде чем сжал его, как в тисках, и — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ичиго остервенело вырывался, но Гриммджо, словно не замечая, без усилия приподнял его, пронес несколько шагов, крепко прижимая к себе, и опустил на постель, тут же придавливая сверху: уселся на ноги, вздернул руки над головой и припечатал к подушке. Хватка у него была стальная: проще себе руку отгрызть, чем вырваться. Как из капкана. И Ичиго чувствовал себя — загнанной добычей. — Ты обещал!.. — прошипел он, дергаясь. Рейацу выплескивалась из него рваными толчками, но даже это не ослабляло давления духовной силы Гриммджо. — Я обещал тебя не убивать, — откликнулся тот, и причины его странной недавней покладистости стали ясны. Зачем утруждать себя спорами, когда ты и так победил и вот-вот заберешь свой приз? — Насчет «не трахать» уговора не было. Условия… чертовы условия. Он не раз уже прокалывался, выставляя их этой подлой синеглазой твари, и лучше бы было с ним вообще не связываться, но — прошедшее время. Отчаянно прошедшее. И чтобы не лежать сейчас распятым на кровати, нужно было сразу убить его. И не доводить… какая ирония. — Отвали! — рявкнул Ичиго и попытался вывернуть руки. В коридоре вдруг что-то громыхнуло, дверь распахнулась, и Юзу, втаскивая в комнату пылесос, озадаченно спросила: — Ичи, с кем ты тут говоришь? Он замер, бессознательно стараясь расслабиться, чтобы поза выглядела не такой напряженной, справился с секундным ступором и выдавил: — Я же просил стучаться. — Ну, извини, извини, — рассеянно пробормотала Юзу. — А ты чего в темноте? Ичиго так и не включил верхний свет, когда вбежал. Он даже не замечал, что горит только настольная лампа, потому что этого хватало, чтобы видеть Гриммджо до боли отчетливо. Щелкнул выключатель. Ичиго зажмурился на мгновение, а когда открыл глаза, то натолкнулся взглядом на ухмыляющуюся физиономию Гриммджо. Казалось, что у него даже маска кривится от веселья. — Как тебе повезло, что она меня не видит. — Так с кем ты говорил, Ичи? — напомнила свой вопрос сестра. — Здесь дух? Я вроде чувствую чье-то присутствие… — Нет здесь никого, Юзу. Послушай, ты можешь зайти позже? Я занят. — Вижу я, как ты занят, — отмахнулась она. — Я только на пару минут. Пройдусь с пылесосом быстренько — и все. Слушай, ты и окно не закрыл, здесь же холодильник настоящий! Юзу принялась возиться с окном, а Ичиго встретился взглядом с Гриммджо и покачал головой: только не впутывать ее, только не это. — А ты будешь хорошо себя вести? — низким голосом спросил Гриммджо и приотпустил его руки. Закрыв распахнутую фрамугу и поеживаясь от холода, Юзу взялась за пылесос. В его шуме утонул вздох Ичиго, когда Гриммджо опустился на него почти всем весом, ближе и теснее. Так знакомо, так невыносимо… — Брось, Ичиго, — жарким шепотом выдохнул Гриммджо ему в ухо. — Ты же знал, чем это закончится. И я знал. Ичиго смотрел только на сестру, которая сосредоточенно возила пылесосной насадкой по полу. Ему удалось почти не вздрогнуть, когда горячий мокрый язык прочертил длинную полосу на его шее. Юзу принялась пылесосить под кроватью. Она вдруг наклонилась и вытащила печать Ичиго, мельком глянула на нее и бросила на стол, не придав значения странной штуковине. Ичиго проследил взглядом за удостоверением. Гриммджо со смешком потерся об него плавным долгим движением, сжимая бедра коленями, и Ичиго вдруг почувствовал, как он убрал одну руку — только чтобы опустить ее ниже, тронуть мимоходом щеку теплыми пальцами, провести по груди сверху вниз, добраться до края футболки — и нырнуть под нее. Ичиго выговорил одними губами: «Придурок», а Гриммджо только еще раз нарисовал окружность вокруг его пупка, и синие глаза с огромными зрачками искрились. — Хватит шарахаться от меня, — выдохнул Гриммджо — губы в губы, почти касаясь — и снова двинул бедрами. У него стояло, а в лице читалось такое неприкрытое желание, что Ичиго обдало жаром. Он дернулся, скорее машинально, чем всерьез пытаясь освободиться, и сестра вопросительно повернулась к нему. Это было ужасно. То, как Юзу смотрела на него, заливающегося краской. То, как кружилась голова от бешеного адреналина. То, как по телу растекалось тепло и скручивалось жгутами внизу живота от нереальности происходящего. — Осторожней, — насмешливо шептал Гриммджо, прихватывая острыми зубами его шею, — она ведь может и заметить. Он издевался, но все же сместился чуть в сторону, позволяя согнуть одну ногу, и от этого было еще более стыдно и еще более жарко, словно Ичиго добровольно подыгрывал ему. Когда Юзу выключила наконец пылесос, он уже едва мог дышать. Воздух казался густым, как смола, и был пропитан запахом Гриммджо, рейацу Гриммджо, голосом Гриммджо, шепчущим, издевающимся, будоражащим. — Ичи, ты чего? У тебя температуры нет? — встревоженно спросила Юзу, взглянув на него. — Все… в порядке, — сил говорить нормально не осталось. Слова приходилось выцеживать из себя, стараясь уловить, что от него хотят услышать. Юзу шагнула к кровати, но, натолкнувшись на взгляд брата, в котором отражалось больше, чем ему хотелось бы, замахала руками: — Ладно, ладно, я сейчас уйду. Пробираясь к двери, она еще бормотала себе под нос: «Странный ты все-таки стал», — а Ичиго чувствовал, как его немного отпускает нервное перенапряжение. Только вот он зря расслабился и отвлекся: не дожидаясь, пока они снова останутся наедине и Ичиго получит возможность возобновить борьбу, Гриммджо накрыл его рот своими губами, целуя жадно и глубоко. На пару мгновений Ичиго растерялся, оглушенный его напором, потом с усилием выдернул одну руку из захвата, отвернулся, обрывая поцелуй, и почти без замаха ударил Гриммджо. В итоге он только сбил костяшки пальцев об маску и добился короткого обидного ржания. — Ты не можешь со мной тягаться. И перестань уже разбрасываться рейацу, это все равно не поможет. — Гриммджо улыбался, не пытаясь снова перехватить руку Ичиго, которая теперь упиралась в его грудь. — Так нравится чужая беспомощность? — зло прошипел Ичиго, снова извиваясь под ним и стараясь не замечать его возбуждения… и своего собственного тоже. — Нет. Только твоя, — подначил Гриммджо. — И только в постели. — Пошел ты, — Ичиго почти хрипел, выбиваясь из сил, и все равно затараторил, как заведенный: — Пошел ты, пошел ты, пошел ты… — А ты ничего не заметил? Ичиго замолчал и проследил за его взглядом. Дверь. Юзу так торопливо уходила, что не закрыла дверь до конца. А спальня отца дальше по коридору, и вряд ли Юзу уже убирала там. Отец может вернуться в любой момент, Карин — тоже… а он лежит тут, как на ладони, придавленный к постели мужиком и… и… — Что притих, Ичиго? — Смешок щекотнул шею. — Не любишь делать это публично? — Чего ты хочешь? — равнодушно спросил он, зная, что не переживет, если кто-то из родных застанет его, пока… пока они тут… — Ты у нас сделки любишь, да? Так давай заключим еще одну, только теперь на моих условиях. — Гриммджо погладил пальцами его припухшие губы, не сдержавшись, коротко поцеловал и удовлетворенно выдохнул: — Я сейчас выпускаю тебя. Ты закрываешь дверь. А потом перестаешь строить из себя девственницу на заклании и делаешь все как надо. Идет? Ичиго смотрел на него и не видел. Рейацу рвалась наружу, в голове звенело, в паху тяжело пульсировало, под рукой бешено колотилось сердце Гриммджо, и ответить он мог только одно: — Идет. — Ты обещаешь? — с ласковой насмешкой спросил Гриммджо, наклоняясь к нему совсем близко, лицом к лицу. — Я обещаю, — отозвался эхом Ичиго и, понимая, что от него ждут доказательства, приподнял голову и почти вслепую нашел его губы, впустил его язык в свой рот, откликаясь, поддаваясь. А потом Гриммджо резко сел, отпуская его, освобождая от тяжести своего тела, от жадности своего взгляда, и Ичиго вскочил, ломано, как марионетка, которую слишком сильно дергают за ниточки. В нескольких шагах от него лежала печать. Подскочить, высвободиться из тела — несколько секунд, не больше. И тогда все это закончится. Гриммджо это знал. И Гриммджо всегда сдерживал данное слово. Ичиго замер на несколько мгновений, дошел до двери, шатаясь, словно пьяный, и закрыл ее. На дорогу обратно его уже не хватило бы, и он просто остался стоять на месте, опираясь одной рукой на дверь, а вторую безвольно опустив. — Какая жертвенность… — Рядом с его ладонью на деревянную поверхность опустилась широкая ладонь Гриммджо. — Трепещешь за душевное здоровье сестрички, да? Или ты не хотел, чтобы я останавливался? Ведь было так просто, Ичиго. Так просто… Он привык к тому, что «нет» ничего не значит, но все-таки выдохнул: — Не надо. — Хочешь, я скажу, чего ты от меня ждешь? — вдруг спросил Гриммджо, накрывая его руку своей, грея дыханием затылок, отчего тонкие волоски на шее вставали дыбом. — Ты ждешь, что я завалю тебя и оттрахаю — как раньше, как в первый раз. И ждешь ты этого потому, что так ты сможешь себя оправдать. Но, знаешь… не в этот раз. Не будет у тебя оправданий. Ни одного. Ичиго уже не был уверен, что хоть что-то понимает. Гриммджо пеленал его собой, укутывал, прижимаясь невозможно тесно, и от него было жарко. Едва покачиваясь, он терся напряженным членом о задницу Ичиго, и ему достаточно было просто стянуть хакама с себя и штаны — с него, чтобы вставить, чтобы впечатать в дверь и двигаться в знакомом рваном ритме. Вместо этого Гриммджо свободной рукой погладил его пах через ткань, а потом быстро оттянул резинку просторных домашних штанов и белья, скользнул внутрь, крепко обхватил пальцами твердый член и сделал издевательски медленное движение вверх-вниз. Ичиго громко вдохнул, захлебываясь воздухом, и тут же услышал насмешливый голос: — Тшшш… Мы ведь знаем, каким шумным ты можешь быть, да? — Гриммджо начал неторопливо дрочить ему, легко сжимая пальцы, чтобы все не закончилось слишком быстро. — А то, если тебя услышат, все геройство пойдет прахом. Второй рукой Гриммджо забрался под его футболку, то поглаживая, то щипая ставшую вдруг очень чувствительной кожу. Ичиго хотел послать его, но только сдавленно всхлипнул, испуганно зажал себе рот ладонью и прислонился горящим лбом к прохладе двери. Гриммджо знал его тело. Выучил. И теперь играл на нем, как музыкант на какой-нибудь гребаной скрипке. По коридору кто-то прошел. Ичиго окаменел, боясь выдать себя малейшим звуком, а Гриммджо только хмыкнул и быстрее задвигал рукой, шепча: — Мой глупый вкусный мышонок… Желание размозжить ему голову плавилось в другом, гораздо более низком. Ичиго подался бедрами вперед, толкаясь в его руку сильнее, задыхаясь от эмоций, которые раздирали его на куски. «Верни свои чувства — и ты вернешь свою силу», — вдруг вспомнились слова Зангетсу, вспыхнули в огне, которым он горел. Все дело было в этом. В том, что Гриммджо заставлял его чувствовать — снова, воскрешал мертвые ощущения, отдавал то, что сам же и забирал в мире Пустых. В том, что ему одному было мало тела. В том, что он хотел знать Ичиго — и добивался своего. Разговорами. Прикосновениями. Взглядами. Не то для развлечения, не то всерьез. Он знал, что однажды завоеванное уже никуда не денется, и ослабил хватку, чтобы не сломать, чтобы дать отдышаться. Но отпускать — отпускать он не собирался. И кончая, сладко вздрагивая всем телом в его руках, Ичиго понял, что ему было известно это и раньше. Он просто ждал, замирая от страха, от затаенного стыда, ждал, когда Гриммджо придет, чтобы заявить свои права, и ничего не делал, чтобы остановить это, только убегал от собственной тени. Почему? Восхитительный вопрос, оседающий сладкой истомой на коже. И даже легко стало допустить, что Гриммджо… был прав. Что Ичиго просто не хотел его останавливать. Смешно и дико. — Да, — словно в ответ на какой-то вопрос выдохнул Гриммджо. Продолжая прижимать его к себе одной рукой, вторую переместил ему за спину, и в сбивающемся чужом дыхании Ичиго слышал приближение удовольствия. Зарычав, Гриммджо с силой вжался в него, будто вплавляясь в податливое мягкое тело, впился зубами в его шею, и на мгновение Ичиго показалось, что из прокушенной артерии сейчас хлынет кровь, и он истечет ею, пачкая себя и жадного, голодного арранкара, истечет и умрет, и тогда все закончится. Но Гриммджо разжал зубы, прошелся языком по укушенному месту, и видение отступило. Ичиго удивлялся, как он еще стоит, и думал, что сползет на пол, если только Гриммджо уберет руки и отойдет. Его развернули за плечи. Ичиго с облегчением прижался спиной к двери, находя опору. — Ну и зачем? — ватным, заплетающимся языком спросил он, хотя было, пожалуй, все равно. Гриммджо внимательно смотрел на него, словно навсегда запоминая выражение лица, потом без зазрения совести вытер испачканную руку о футболку Ичиго. — Помнишь, я обещал извиниться? — он наклонился и насмешливо лизнул Ичиго в щеку. Тот даже не попытался уклониться. — Считай, что я это сделал. Ичиго только устало вздохнул: как будто от него можно было ожидать чего-то другого. — А десерт оставим на потом, — напоследок облапив его, заявил Гриммджо — и наконец выпустил, отошел сразу к окну, которое распахнул в два счета: — Не скучай, Куросаки. Холодный воздух колыхал занавески, от которых по полу плыли легкие тени. Ичиго дышал, глубоко, как только мог, успокаивая сердцебиение и взбесившуюся рейацу. На ногах он все-таки устоял, хотя ощущение продолжительного падения в пропасть от этого никуда не делось. *** Ренджи добрался до дома Ичиго за несколько минут и, заметив открытое окно, махнул в него. В комнате было не теплее, чем на улице, а хозяина не наблюдалось. Немного отдышавшись, Ренджи собрался его поискать, но это не потребовалось. Ичиго вошел, рассеянно вытирая влажные волосы, и Ренджи хватило одного взгляда на него, чтобы подавиться ругательством. Ичиго посмотрел задумчиво, почти растерянно, удивительно ясными глазами. У него дернулась рука, и Ренджи понял, что он просто хотел машинально прикрыть расплывающееся на шее темное пятно, но потом одумался. Смысла в этом и правда не было. — Что случилось? — спросил Ичиго, отшвыривая мокрое полотенце на спинку стула. — Извини, — ровно отозвался Ренджи, — но твою поездку придется отложить. Все собираются у Урахары. Ичиго нахмурился, осознавая смысл сказанного, кивнул и взял со стола печать.