Равноденствие

*** В полумраке прихожей Ичиго, почти слепой после яркого солнца, слышал возню Гриммджо с курткой, и притихший дом тоже внимал этим звукам, как настороженный пес, учуявший незнакомца. Замок щелкнул — эхом далекого взрыва. Ичиго сделал шаг от двери, только чтобы тут же впечататься в нее спиной, вздрогнуть от жара чужих ладоней на своих плечах и ничуть не удивиться. — В мясном костюмчике прохладно, да? — спросил Гриммджо, растирая его руки и вдруг притягивая, притискивая к себе, в клетку объятия. Он зашел с улицы, но все равно был как печка. Ичиго только теперь в полной мере ощутил, насколько замерз, стоя на пороге. И только поэтому его насквозь прошило дрожью. Только поэтому. — У нас, живых, свои недостатки, — отозвался он глухо. Тело словно не могло вспомнить, как на него реагировать. Противоречащие друг другу сигналы парализовали, но лишь на несколько секунд. Потом Ичиго повел плечами — и Гриммджо на удивление легко отступил, оборвал прикосновение, боднув его в висок напоследок. Развернулся, уверенным шагом направился в кухню. — Один? — Сам знаешь. Ты бы не пришел, если бы отец был дома. — Ты меня недооцениваешь. — Никогда не делал такой ошибки. Гриммджо бросил через плечо взгляд «да ладно?», но комментировать поленился. Наблюдая, как он разваливается на стуле, который недавно занимал Ренджи, и хватает с ополовиненного блюда шарик моти, Ичиго включил еще горячий чайник и сел напротив. Он не знал пока, собирается ли предлагать Гриммджо чай, строго говоря — он вообще сейчас ни черта не знал и даже примерно не представлял, что и как будет дальше, но звуки закипающей воды немного сбили градус нарастающего в тишине напряжения. Впрочем, не исключено, что Ичиго оно только мерещилось. Гриммджо выглядел расслабленным, смотрел открыто, со своей усмешкой, в которой теперь не было привычной злости, а было… что-то другое. И от этого чудовищная усталость, копившаяся в Ичиго последние несколько дней, подтаивала, как глыба льда под лучами весеннего солнца. — Ты что, правда решил, что я уйду? Теперь? — с обидной проницательностью вдруг спросил Гриммджо. — Не исключал. Вдруг ты решил начать с чистого листа где-нибудь в другом месте. Может, там, откуда ты родом. Да где угодно. Ты разве сам не думал… просто оставить всё позади? — Думал. Только вот… чем дольше я думал, тем меньше смысла в этом оставалось. Во всём, — он широким жестом показал на себя, с головы до ног, — этом. — То есть — в жизни? — перевел Ичиго, даже мысли не допуская, что Гриммджо действительно может иметь в виду себя. — Тебе не угодишь. По сравнению с бесконечной пустыней тут гораздо веселее. — Да брось, Ичиго. Мы же оба знаем: ты — единственная причина, по которой я сейчас здесь. — В моем доме? — В этом мире. Чайник умолк, опрокидывая на кухню новую порцию тишины. Гриммджо вдруг пружинисто поднялся, прихватил с раковины две недавно вымытые кружки, встряхнул их, не утруждаясь полотенцем, и стал по-хозяйски рыться в шкафчиках. Ичиго молча наблюдал за этим, решая, возмутиться — или восхититься. — Ну, а ты? — чуя упертый между лопаток взгляд, на миг обернулся Гриммджо. — Допускал, что я свалю… или хотел? Я имею в виду — правда хотел. Он ждал честности, без недавней бравады Ичиго, без его приросшей к коже брони. Может, он даже принял бы сейчас ответ «да, хотел». Может, даже стал бы с ним считаться. Может, выполнил бы желание. «Только сегодня, эксклюзивное предложение, акция заканчивается через три, два, один…» Честный ответ у Ичиго был — за бравадой и броней. Он уже и не притворялся перед собой. Кого тут еще можно было обмануть? — Я почти умер, чтобы ты вернулся. Гриммджо плеснул кипятка в кружки с добытыми чайными пакетиками, снова обернулся, только чтобы Ичиго увидел, как он закатил глаза. — Я тебя умоляю, Куросаки. Покажи мне хоть одного человека, ради кого ты не пытался бы расстаться с жизнью, — вот тогда я удивлюсь. То Кучики, то рыжая… потом за врагов стал впрягаться. Тебе что, нимбом голову припекает? — Твое мнение по этому вопросу я отлично помню, спасибо. «Битва не закончена, пока твой противник дышит. Поэтому я пришел за тобой в первый раз. Поэтому вернулся — во второй». Гриммджо повернулся к нему, с двумя кружками и без улыбки. Он тоже помнил. «И поэтому ты сейчас здесь, как гребаная кукла в коробке». — Я знаю, всё это не одно и то же. Знаю, что ты готов был умереть ради меня. Ну, а я… готов был ради тебя убивать. — Он поставил одну кружку перед Ичиго, сел, сделал глоток чая. — И я убивал. «Мы те, кто мы есть. Мы делаем то, что должно». Кое о чем нельзя забыть, даже если хочется. Признание не стало открытием. Ичиго знал — помнил — о Тесле. Сколько их еще было? Сколько успело поплатиться до того, как Санта Тереза повредила его маску? Гриммджо так и не рассказал ему, как лишился сил и даже формы, но догадаться было нетрудно. Он знал, как насытить свою ярость. Теперь же… А что теперь? — Так и слышу, как у тебя шестеренки крутятся, — прервал затянувшееся молчание Гриммджо. — Хочешь, вместо тебя озвучу? «Как всё сложно». Блядь, ну еще б не сложно. Тебе память выпотрошило, я с того света вернулся. И я знаю… знаю, что у тебя не было времени залатать себя. После всего. — Всего? — с холодком переспросил Ичиго. — После Айзена, — спокойно сказал Гриммджо, выдерживая его взгляд и не мигая. — После Лас Ночес. После всего, что ты помнишь… и особенно после всего, что забыл. У тебя не было времени, потому что его и не должно было быть. Тебя не для того сюда отправили. И меня тоже. — Он говорил. — Среди гула, который подчас наполнял голову при попытках вспомнить, вдруг ясно зазвучал голос Айзена. Ичиго невольно поморщился. Вспоминать его было почти физически неприятно. — Еще бы эта мразь не похвалилась. Психолог херов. Сыграл на тебе, как на детском пианино, — Гриммджо побарабанил пальцами по воображаемым клавишам. — Главное, что ты не подыгрывал. — Никогда, — припечатал он. — Я входил в Эспаду, но Айзен не был мне хозяином. — Кот, гуляющий сам по себе, — с острым чувством дежавю пробормотал Ичиго — и затерявшийся в потемках сознания кирпичик встроился в поврежденную стену памяти. Эта ассоциация у него уже рождалась. В спящем парке, подсвеченном точками далеких фонарей, вечность назад. Как и тогда, Гриммджо только недоуменно нахмурился. Ичиго со вздохом потер затылок и сделал шаг назад — от сложного к простому. К вопросу, который некому было задать раньше. — И где ты все-таки гулял эти дни? — Обустраивался. Нашел квартиру, надо было привести ее в порядок. Да и голову, в общем-то, тоже. — Не думал, что с твоей головой можно управиться за пять дней. — Чисто по верхам пройтись, — осклабился Гриммджо, будто ему комплимент отвесили. — Пока ты в отключке валялся… знаешь, не до того было. — Боялся, что я не очнусь? — Боялся, что очнешься не ты. Ичиго взглянул удивленно, и Гриммджо с неохотой пояснил: — Урахара сказал, жить ты в любом случае будешь. Но насколько то дерьмо повредило твою память, твою личность — этого даже он не знал. Старик твой был весь на позитиве, конечно, но я видел. Видел, как ему страшно. Мысль об испуганном отце неуютно топорщилась в голове. Ичиго обхватил кружку пальцами, уже привычно сдерживая поднявшийся в нем рой вопросов, на которые Ишшин не спешил отвечать. — Ты говорил с ним? — Немного, да. Пока мы все толклись в магазине, с кем я только не перекинулся парой слов. Даже с этим… отмороженный такой, с заколочками. — Он… что-то знает? — Кто? «Господин брат» Кучики? Ичиго одарил его выразительным взглядом, и Гриммджо перестал ерничать. Ну, почти. — Твой отец, видимо, — довольно древний мужик, так что знает он, как мне кажется, до хрена всего. — Гриммджо… — Да понял я, что тебя интересует. Говорили ли мы о тебе? Черт, ну разумеется. И нет, пересказывать я ничего не собираюсь. Хочешь — сам у него спроси. А вообще, не забивай себе этим голову, серьезно. Ей и так сейчас несладко. По себе сужу. Ичиго продолжал давить на него взглядом, и Гриммджо, откинувшись на спинку стула, без прежнего запала сказал: — По крайней мере… он знает, что я сделал тебе больно. — И? — И что я больше так не буду, — с нотками веселого раздражения ответил он. — Твою мать, ну что ты хочешь услышать? Что я от него получил отцовское благословение? Ты там полумертвый валялся, в том числе из-за меня. С учетом этого странно, что Куросаки-сан даже замолвил за меня пару слов перед Урахарой. Сразу ясно, в кого ты такой конченый альтруист. Несколько мгновений Ичиго переживал потрясение от уважительной формы, которой Гриммджо в запале одарил его отца, а потом заинтересованно спросил: — А эти пара слов связаны с деньгами, которые ты откуда-то достал, чтобы снять квартиру? Или ты все-таки совершил налет на банк? — Банк пусть будет запасным вариантом. Пока что Урахара мне отстегнул немного. Стартовый капитал, так сказать. — Понятно… чем ты ему угрожал? — Не угрожал, а предупредил честно: если мне будет негде жить, я поселюсь у него. И на его месте я бы не стал сравнивать себя с паинькой Абараи. — И что же Урахара-сан? — Он мудрый чел, — пожал плечами Гриммджо. Потом добавил менее довольно: — Еще я пообещал, что соглашусь на какие-то его исследования.  — Уверен, ему не терпится покопаться в твоем «случае воскрешения», — с ноткой злорадства догадался Ичиго. — Гриммджо Джаггерджак — подопытная крыса шинигами. Докатился. Тот даже не стал огрызаться, только фыркнул да руки на груди скрестил. — Моя жизнь после встречи с тобой пошла под откос, так что я вот вообще не удивлен. — Только не надо рассказывать, что ты согласился на его условия из-за денег и по доброте душевной. — Я воскрес, Ичиго. Хотелось бы убедиться, что это не вылезет мне боком. Что процесс, скажем, не окажется обратимым. Или что однажды ты не проснешься рядом с зомби. Ичиго поймал веселый отблеск в синих глазах, проигнорировал явную провокацию и заметил только: — Что, начал освежать в памяти ужастики? — Скорее уж «осваивать». За несколько десятков лет наснимали будь здоров. — Десятков?.. В какое время ты вообще жил? Твоим любимым актером был Чарли Чаплин? — У тебя отец еще динозавров застал, так что помалкивал бы. — Кинематограф тогда хоть изобрели вообще? — Я не настолько древний, уймись, — усмехнулся Гриммджо. С черными волосами, которые в ярком солнечном свете отливали синевой, он выглядел немного странно, простой темный джемпер с джинсами вместо белого арранкарского тряпья делали его абсурдно земным, обычным парнем, но ни единого мига он не казался самозванцем. Напротив, без захлестывающей его ярости и жажды разрушения Гриммджо был гораздо больше похож на себя. Того, кто иногда выглядывал из-за костяной маски. Кого Ичиго видел, как бы эта часть Шестого Эспады ни старалась закопать себя поглубже в пески Уэко Мундо. Под его изучающим взглядом Гриммджо облокотился о стол, подпер щеку рукой и сказал: — Могу перекраситься, если тебе голубой больше по вкусу. — С головой тебе точно еще надо поработать, — ответил Ичиго насмешливо, — но не в этом смысле. — Ладно. Но если что, на будущее — я готов к экспериментам. У меня, в конце концов, целая жизнь впереди. — Сколько тебе, кстати, было, когда ты умер? Ну, тогда. В первый раз. — А что? — По идее, сейчас тебе должно быть столько же. А я никогда не мог понять, на какой возраст ты выглядишь. — Что такое, ягодка, боишься, я для тебя слишком старый? — Само собой. На кой черт мне старикан в кругу общения? Испортишь мне репутацию. — Думаешь, никаким другим способом я тебе репутацию не попорчу? Я польщен. — Над остальным хотя бы можно будет поработать. Гриммджо задумчиво посмотрел в окно, словно прислушиваясь к чему-то, почесал бровь и выпрямился. — Поработать нам будет над чем, это точно. Целое поле непаханое. — Он фыркнул на вопросительный взгляд Ичиго, вмиг раскусив его наигранность. — Я теперь простой смертный, а ты… страж? Сам, наверное, пока толком не понял, что за силы унаследовал. И у обоих память как решето. Такой вот у нас расклад. И ничего общего с тем, что было раньше, он не имеет. — Тебя это расстраивает? — спросил Ичиго. Несколько слов выбили огненный сноп искр из темной массы его воспоминаний. То, что осталось. То, что навсегда погребено в руинах внутреннего мира. Урахара уже сказал ему: лучше не лезть под обломки в поисках утраченных кусков его жизни. Просто Ичиго не успел привыкнуть. — Нет. Я говорю только, что всё изменилось. Нам придется с этим справиться, а мы оба — не из тех, кто сдаётся. Так было раньше. Так всегда будет. А еще угадай хорошую новость? — Удиви меня, — предложил Ичиго, которого от этой его уверенности и спокойствия повело, словно после долгих блужданий по подземельям он вдруг вывалился наружу и глотнул ледяного чистого воздуха. — У нас есть чертова уйма времени, — одарил его улыбкой-оскалом Гриммджо и, противореча себе, вдруг поднялся, расправил широкие плечи. — Но на сегодня душеспасительных бесед хватит. — Быстро ты сдулся. — Не кисни, Ичиго. — Еще одно эхо в горах. Те же слова — другое место. Другое время. Всё изменилось и неуловимо осталось прежним. Ровно в той мере, чтобы принять — не забывая. — Ты вряд ли хочешь знакомить меня с сестричками прямо сейчас. А они скоро вернутся. — Вместе с отцом, — добавил Ичиго, тоже вставая. Гриммджо принял независимый вид и оставил замечание без комментариев. Они вышли в прихожую. После залитой солнцем кухни здесь словно все краски приглушили. Одни только синие глаза вспыхнули огнем, когда Гриммджо, натягивавший куртку, обернулся на тихое «Эй…» Знакомый жадный блеск должен был бы оттолкнуть, а на деле подцепил, как рыбу на крючок, и последние два шага до поцелуя Ичиго даже не почувствовал, будто и не он их сделал. На этот раз — Гриммджо ответил. С той осторожностью, какой всегда глупо было ждать от него. Раньше. Счетчики обнулились, а мосты, оставшиеся за спиной, тлели. Пройти еще можно... но нужно ли? Гриммджо отстранился, одарил сытым прищуром. — С чего такие нежности? — Вспомнил, что ты тут заявил про подарки, — севшим голосом сказал Ичиго, выпутываясь из невесть когда спеленавших его рук, возвращая себе безопасные два шага. — Правильно, слушай старших, плохого не посоветуют. — С Новым годом, Гриммджо. — С новой эрой, — ответил тот — и едва сдержался, чтобы не нагнать, чтобы не поставить точку, как хочется. Задавленное движение рябью прошло по лицу, вспыхнуло в глазах. Он открыл дверь, впуская в дом солнце. — До скорого, Куросаки. Ичиго смотрел ему в спину, пока он шел по тротуару, сунув руки в карманы. Не ждал, что Гриммджо оглянется, вовсе нет. Просто нужно было переждать очередной оползень из воспоминаний, густую мешанину жадных рук, злых слов, сонного дыхания, потока воды с волос и одежды, тяжести чужого тела и смертельного ужаса, что это конец. «Не обольщайся на мой счет». Гриммджо завернул за угол, еще одна картинка в перезагруженной памяти. Вместе с недавними словами. Со свежими взглядами, жестами, с тем, что сделано — и чего не сделано. Со всем человеческим, что пока приживается, как пересаженная кожа. «Не буду я вокруг тебя на задних лапах ходить». Ичиго закрыл дверь, обессиленно привалился к ней спиной и улыбнулся. Да, их отношения всегда были честными. Только вот сегодня Гриммджо солгал… даже если сам пока этого не понял.