«You are the sun You are the only one My heart is blue My heart is blue for you». The Subways
— Нет. Ты меня на это не подпишешь, Мулан. — Я тебя на что угодно подпишу после очередной расистcкой шуточки, Рид, — ласково пообещала офицер Чень, кивая на проходившего мимо офицера, и громко спросила: — Стоун, ты это слышал? — Йеп! — с готовностью откликнулся Стоун, а Гэвин немедленно запротестовал: — Нельзя быть таким злопамятным, Джонни-бой! Знаешь, что такое гипербола? Это значит, что на самом деле я не считаю, что твою мамку видно из космоса... — Лучше бы ты заткнулся, Гэвин, пока не довёл дело до коллективной жалобы и суда Линча, — от души посоветовала Чень. В течение следующих десяти минут, остававшихся после перерыва, она подробно поясняла Риду, почему ей вовсе не льстит имя диснеевской принцессы. А ещё она уверяла, что, если назвать Мисси из бухгалтерии Покахонтас, той тоже вряд ли понравится. — У неё же гуронские корни! Она вылитая Покахонтас или даже две Покахонтас в одном теле, если ты понимаешь, о чём я. Арахисовое масло никого не стройнит, знаешь ли, особенно если жрать его банками... — Именно поэтому и не понравится, долбоёб. У тебя сегодня дежурное блюдо «Классический белый расистский пирог под кремом из чувства собственного превосходства»? — Да какое превосходство? Тут из белых остался я и два старпёра, которые, наверное, Линкольна помнят. Мы вымираем, а вот вы просто до пизды странные все. Вот если бы меня сравнили с диснеевской принцессой, мне было бы приятно. — Окей, Золушка, — Чень вытащила из нагрудного кармана какую-то бумажку и помахала ею прямо перед расистским носом Гэвина, — что насчёт посетить бал этим вечером, потусоваться, попасть в место, где никто не знает, какой ты на самом деле придурок, и это всего за сорок баксов? — Нихуя себе цена. Джимми Хендрикс воскрес, чтобы дать прощальный концерт? Нет? А чего тогда так дорого? Ты на реставрацию Великой Китайской стены пожертвования собираешь? Гунны снова наступают? — Или берёшь за сорок, или тебе пиздец. Я пишу рапорт, и он до конца рабочего дня будет лежать на столе у Фаулера. И поверь, Рид, там будет всё, начиная с Великой Китайской и гуннов, заканчивая вопросами про то, как поживает мой дракончик Мушу. Понял, байчи? — Знаешь, Чень, — послушно вытаскивая бумажник, задумчиво заметил Гэвин, — а я всегда думал, что истории про китайскую агрессию и развязывание ядерной войны — это преувеличение. — Да-да, гони свои зелёные бумажки, проклятый капиталист, ты всё правильно понял. Твои бабки теперь мои, — пересчитывая наличку, ответила Чень. Вручая совершенно не нужный Риду билет, она ласковым голоском феи-крёстной сказала напоследок: — Не забудь, милая, принц всегда самый красивый и стоит в луче света, чтобы ты не ошиблась. Тусуешься с ним до полуночи, сосёшься в туалете, очаровываешь, а потом съёбываешь. Не забудь потерять туфельку, или твоя сказочка закончится, так и не начавшись. — Луч света, потусоваться, очаровать... А насколько он красивый? — На весь золотой запас США, милая.★
— Эй! Рид вложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. Это помогло, его заметили. Чувак в сутенёрской шубе на голое тело, который только вышел на сцену, посмотрел на него сквозь тёмные пряди спутанных волос, почти закрывших глаза. Ещё, блядь, одна гаражная рок-звёздочка, решившая вернуться в старые добрые нулевые. Видно, что этот кандидат на звание принца решил угореть по героиновому шику, а ещё он наверняка молился на Роберта Смита. Смоки-айс, как у актёра с массовки «Безумного Макса». На голом плече, с которого сползала его идиотская шуба, видны тату, не свежие, уже слегка выцветшие. «Когда ж ты, бля, забивался? В одиннадцать лет?» — усмехнулся Рид, прихлёбывая остро пахнущее солодом крепкое местное пиво. Он уже успел немного поднабраться, расслабиться и откровенно стебался над ребятами, лабавшими хуёвые каверы на Джудас Прист и Блэк Сэббат. Некоторые выдавали хуергу собственного изготовления, и Рид мог бы поклясться, что отрыжка Фаулера и то звучит музыкальнее. Тексты про кровь, сперму, бензин и длинноногих шаболд, которых катают на рычащих, как львы, лоурайдерах, а потом ебут под Луной где-то в Калифорнии, заставляли давиться пивом и утирать слёзы восторга. Песне про безбашенного байкера, который уехал прямо в горизонт, прихватив «разбитые мечты и пачку сигарет», Гэвин даже аплодировал. Новый кадр этого зачуханного фестиваля «Неудачники от мира рок-н-ролла» на принца для Золушки-Рида тоже совсем не походил, хотя и стоял точно в луче дешёвого, помаргивающего от перепадов напряжения софита. Гэвин хмыкнул и запланировал завтра же с утра устроить в кафетерии суд присяжных, чтобы объявить слушание дела «Рид против Чэнь». Сорок баксов вернуть вряд ли удастся, но зато можно было бы свалить на неё немного канцелярской работы. Это было бы вполне справедливо, ведь, в конце концов, Гэвин хотя бы смог поржать. Однако, продумывая аргументы стороны обвинения, Гэвин уже успел прилично поднабраться и вдруг подумал, что стоит всё-таки дать шанс коммунистической китайской шпионке, затесавшейся в ряды детройтской полиции. Например, тщательнее проверять кандидатов в сказочные принцы... — Слышь! Да, я тебе, — снова крикнул Рид, напрочь забыв, как именно звали нового исполнителя, хотя его объявили всего минуту назад, — а может, разбавишь эту тухлую программу? Сбацай что-нибудь поновее... Или, бля, например, постарее, а то, кажется, нас всех тут закинуло в восьмидесятые... Не то чтобы я был против, говорят, тогда крэк был дешевле, а Сара Коннор — моложе... — Это не караоке, мужик. Хочешь слушать свою музыку — вали домой и включай что хочешь, — заметил кто-то за соседним столиком. Гэвин хотел пояснить что-то встрявшему мужику, но солист, накрашенный как Мортиша Адамс на Хэллоуин, только расслабленно и одобрительно улыбнулся, усаживаясь на высокий барный стул. Пристроив на коленях покоцаную акустическую гитару, он снова глянул на Гэвина в упор, по-детски сдувая прядь, закрывавшую пол-лица. Оказалось, что глаза у него очень светлые, будто бы светящиеся из-за этой ебанутой угольно-чёрной обводки. Как у кошака. Девки, наверное, кипятком бы ссали при виде этого принца, если бы, конечно, в этой забегаловке вообще были сегодня девки. «Принц? Стоп, бля, Золушка, мы так не договаривались. Этот мамкин модник вообще не тянет на...» — Да мне, в общем, похуй, что играть, — доверительно сообщил прекрасный принц, — купишь пару пива, и я тебе сыграю хоть «У Мэри был барашек». Я — Рик, кстати.★
— Ну ты и мудила, Рик-Дик... Я же пошутил про балладу о «Джим Джонсе»! Она же неебически... — Длинная. Я знаю. А ещё, — откидывая волосы с лица, глубоко и жадно затягиваясь сигаретным дымом, добавил Рик, — можно хуярить новые куплеты на ходу. Никто не просечёт, отвечаю. Главное — в конце прибавлять «...в заливе Боттани-Бэй». — Ты мог бы спеть несколько песен на заказ, и я бы тебе десять бутылок проставил, а ты тянул одну целых двадцать минут. Ты заработал только две бутылки. Лох. — Да ты гонишь! Если выбор был между «налакаться дешёвым лагером» и «вынести всем мозг», то что бы ты выбрал? Боже, да ты видел их ебальники? — И Рик счастливо рассмеялся, вспоминая, как их вдвоём выставляли из бара. Они едва отвоевали честно купленное Ридом пиво, когда их выталкивали прочь, предлагая навсегда забыть дорогу в этот бар. Поцарапанная, расстроенная гитара так и осталась на сцене. Оказалось, что Рик вообще пришёл с пустыми руками, а гитару позаимствовал у кого-то в гримёрке. «Да я вообще в последний раз играл в старшей школе, откуда бы у меня своя взялась?» — беспечно сообщил он Риду. На улице было уже прохладно, и, когда они ржали, вспоминая выступление, в рыжем свете уличных фонарей было видно их влажное пьяное дыхание. Рик, честно отработавший свою выпивку, прижал горлышко спасённой бутылки к выступу на кирпичной стене, легко хлопнул ладонью сверху, срывая крышку, и присосался так, будто год не пил. Глядя, как ходит вверх-вниз кадык на его обнажённой шее, перехваченной широким бархатным чокером, Рид сам сглотнул. — Что? — хрипло спросил Рик, утирая губы и смазывая на сторону остатки помады. — Охуенно выглядишь, — ляпнул Гэвин, но тут же исправился: — Баксов на пять... или даже на десятку, если в процессе будешь петь про Боттани Бэй...★
В небе над Детройтом не было видно звёзд. И даже сигнальных маяков самолётов, взлетавших из Метрополитан Уэйн, нельзя было разглядеть в этой густой черноте. Мокрый асфальт, весь в длинных трещинах, влажно искрился в искусственном свете. Гэвин отчаянно и тупо шутил. Рик, кутаясь в свою сутенёрскую шубу, допивал вторую из заработанных бутылок. Дымные тени вокруг его светлых кошачьих глаз размазались. Всё потому, что он смеялся почти до слёз и постоянно тёр глаза. Он стрельнул у Рида сигарету и затягивался так, будто целовался, оставляя на белом фильтре блёклые следы помады. Он выглядел действительно охуенно. Примерно на десятку баксов. Или на все сорок баксов, отданных китайской завоевательнице Чень. Или на всё золото мира.