Другой парень

      Жил-был парень по имени Энтони Левицки. Парень как парень. Учился в школе, закончил ее, поступил и уехал из дома в колледж… А потом его сосед установил в их комнате скрытую видеокамеру, заснял, как в этой комнате Тони занимается сексом с другим парнем, и выложил эту запись в интернет. Спустя пару дней Тони спрыгнул с моста. Ему было восемнадцать.       Я никогда не знал Тони Левицки. Даже о самом факте его существования я узнал лишь спустя два года после его смерти. И эта история не о нем…       — Эй, Эшли! — раздался у меня за спиной слишком, к сожалению, хорошо знакомый голос.       Моя рука с пятидолларовой купюрой замерла на полпути к кофейному автомату, и я мысленно уже проклял себя за то, что мне приспичило выползти из-за своего стола в одном из офисов студенческого центра именно в этот момент, чтобы наткнуться тут в холле на Леонарда.       — Я как раз тебя искал, — продолжал Леонард.       Я тут же мысленно выписал себе полное отпущение всех грехов: если Леонард меня разыскивал, то от общения с ним меня бы уже ничто не спасло.       — Ты ведь сейчас ничем серьезным не занят?       О, эта типичная манера подавать безапелляционные утверждения под видом вопроса: ну, конечно, из всех нас, старшекурсников-ассистентов, чем-то серьезным может быть занят только он один.       — Мой дорогой Леонард, — сказал я намеренно приторно сладким голосом, не поворачиваясь и делая вид, что внимательно разглядываю кнопки кофейного автомата, — ты же прекрасно знаешь, что для тебя я… всегда занят.       — А мне от тебя ничего и не нужно, — пропел он в ответ тем же ехидно-сладким тоном. — Звонила Рита, передала информацию, что у нее только что заселился какой-то первокурсник. Нужно провести с ним инструктаж и всё такое.       Значит, кое-что всё-таки нужно.       — Что? Первокурсник? — я даже оглянулся через плечо. — До начала занятий еще две недели.       — Ну, вот так, — хмыкнул Леонард, разводя руками, в одной из которых он держал зеленый квадратик бумаги для заметок, видимо, с пометками насчет этого первокурсника.       — Так сам им и займись, — сказал я, полностью поворачиваясь к Леонарду. — Это вообще-то твоя прямая обязанность, не моя. Не забыл? — прибавил я, тем не менее убирая пять долларов обратно в карман, так как предчувствовал, что спокойно выпить кофе мне всё равно уже не удастся.       — Не могу. Еще неделю назад было же условлено, что сегодня я встречаю профессора Макгонигала. Он должен уже приехать в течение часа, — сказал Леонард с таким пафосом, словно приезжал, как минимум, президент и приезжал лично к нему.       — Ах да, как же я мог забыть, ты же потом месяц спать не будешь, если пропустишь хотя бы одного заезжего профессора, не лизнув ему зад.       — Это называется налаживанием социальных связей и ответственным отношением к своей дальнейшей карьере, — ответил Леонард с совершенно серьезной и спокойной миной. Черт, он даже не нашел в моих словах ничего для себя оскорбительного. — Кроме того, — продолжил он менторским тоном, — встречая солидных гостей, мы должны показывать, что у нас серьезный университет, — он демонстративно окинул презрительным взглядом мои длинные, ниже плеч, выкрашенные в черный волосы, — а не коммуна каких-то раздолбаев-хиппи.       О, да, свои коротко остриженные белобрысые волосенки в мелкую кудряшку он, судя по всему, считал идеальным символом солидности и серьезности.       — Мой дорогой Леонард, — сказал я, опираясь рукой о кофейный автомат и демонстрируя утомленность, — поразительно, что до тебя за четыре года так и не дошло, что ты учишься в одном из самых передовых университетов Новой Англии, а не в каком-нибудь сельскохозяйственном колледже где-то в Алабаме. Здесь другие ценности, здесь ценится свобода, индивидуальность и широта взглядов, способствующие новым достижениям, а не твой ханжеский консерватизм и поведение пай-мальчика.       — Ценности всегда и везде одинаковые, — ответил Леонард, высокомерно вздергивая подбородок. — Просто кто-то понимает это сразу, а кто-то верит в амнистию молодости, дающую возможность творить всякие глупости, но и они скоро понимают, что в жизни нужно следовать определенным правилам и выстраивать определенные отношения, чтобы иметь возможность занять достойную позицию в обществе. Ты, конечно, этого еще не понял, а мог бы, учитывая опыт твоих последних отношений, уж куда нагляднее, — сказал он с мерзкой ухмылкой.       Так, взаимный обмен колкостями за время обучения стал у нас с Леонардом частью повседневной рутины, вроде утренней пробежки: что-то столь же обязательное, но и помогающее держать себя в тонусе. Но сейчас он уже начал пересекать черту. Я резко выпрямился, бросая на него быстрый и пристальный взгляд. Леонард вздрогнул и нервно поджал губы, поняв, что сболтнул лишнего. Глаза его забегали — на открытые конфликты он всегда идти боялся. Я решил вернуться к тому, с чего начался этот разговор.       — Так что, вы там целым отделом этого профессора встречать собрались, что некому заняться этим первокурсником?       — Вот еще, я и один прекрасно справлюсь. Это Рита намекнула, что лучше позвать тебя.       — С чего бы это?       — Ну, Рита сказала, цитирую, что он настолько смазливый, что она почти готова простить ему то, что он белый, но что она уверена на все девяносто семь процентов, что он гей. Так что, Парди, — Леонард противненько ухмыльнулся, — возможно, это твой счастливый шанс.       — О, и ты добровольно сам отказываешься от такого шанса в мою пользу. Это так великодушно с твоей стороны, ты настоящий друг!       — Да пошел ты! Я не гей! — Леонард чуть не подпрыгнул от возмущения.       О, вот на эту реплику он счел нужным оскорбиться, причем прекрасно зная — я из своей ориентации никогда тайны не делал, — что говорит сейчас с геем. Но на это уже мне было пофиг, бесить его мне нравилось гораздо больше.       — Конечно, это только твое решение и никто не вправе на тебя давить, — усмехнулся я, подходя к нему, — но пока ты тянешь с каминг-аутом, всех симпатичных геев успеют разобрать, — сказал я, забрав у него зеленый листочек, и прошел мимо, намеренно задевая его плечом. Я не собирался дожидаться, что он мне на это ответит.       Заглянув к своим в офис и сказав, что отлучусь на пару часов, я вышел из студенческого центра на улицу, тут же сощурившись от яркого летнего утреннего солнца. Не задумываясь, я сначала направился в сторону многоэтажек, в которых располагались основные общежития. Но как только заглянул в листочек, чтобы узнать, какая именно высотка мне нужна, замер на месте посреди дорожки. Что, North C? Это что, какой-то прикол от Леонарда или какой-то первокурсник реально заселился в одно из зданий Северной деревни — самое престижное жилье на кампусе, которое можно было позволить себе просто за деньги, не занимая какую-то должность или не имея каких-то заслуг перед университетом. В эти здания обычно заселяли участников всяких конференций или международных программ. Чтобы там жили студенты, а тем более первокурсники — это было что-то новенькое. Но тут я вспомнил, что информация поступила от Риты, а она как раз сейчас работала в этом комплексе. Что ж, ситуация становилась интереснее, посмотрим.       Я развернулся на сто восемьдесят градусов и ускорил шаг — теперь мне предстояла более долгая прогулка, длиной примерно в милю. Северная деревня располагалась на самом отшибе кампуса: за модерновыми лабораторными комплексами и за историческими зданиями, в которых располагались всякие культурные центры. Территория кампуса расширялась, что-то уже строилось и за зданиями Северной деревни, но сейчас это был самый тихий район.       Впрочем, в конце лета на всей территории кампуса царило затишье, вряд ли сейчас здесь находилось больше тысячи человек. Но это было затишье перед грядущей бурей. Вернее, перед ежегодным апокалипсисом, когда эту территорию разом наводнят два десятка тысяч студентов и начнется веселая «неделька первокурсника» со всеми ее сумасшедшими попойками, в которых всегда с радостью принимают участие абсолютно все, включая значительную часть преподов, а не только первокурсники. К концу же семестра, со всеми его дэдлайнами, тут случается уже массовый зомби-апокалипсис, только местные зомби жаждут не человечьей плоти, а кофе. И в каждом из этих периодов есть своя особая прелесть. Но больше всего я всё-таки любил это летнее затишье, когда жизнь на кампусе, со всеми его возможностями, казалась настоящей утопией на Земле, а сам кампус — настоящим городом Солнца. Даже если бы мне сейчас было особо куда отсюда податься, я все равно, наверное, не расстался бы с кампусом на всё лето.       Что касается Риты, то на ее очередную попытку сводничества я собирался реагировать как на шутку, но так же решил про себя, что ничто не мешает мне подумать об этом всерьез. Хотя ее прошлые многочисленные попытки, предпринятые за последний год, сосватать мне кого-нибудь, не закончились ничем серьезным. Но ведь всё может быть, причем в любой момент.       Занятый этими мыслями, я подошел к невысоким, четырехэтажным, домикам из красного кирпича в псевдоголландском стиле, по газонам между которыми свободно шастали совсем осмелевшие и даже обнаглевшие за лето белки и бурундуки.       Еще подходя к широким стеклянным дверям здания North C, я сквозь них увидел силуэт Риты, она была на своем посту, сидела, откинувшись на спинку высокого стула и закинув скрещенные ноги на стойку ресепшна. Когда я нажал кнопку звонка, она медленно повернула голову, склонила ее на бок, словно не узнавая меня или будучи удивленной моему появлению, затем медленно, очень медленно, потянулась к кнопке, всё-таки открывая мне дверь. Своей вальяжной позы она не изменила. Еще перед ней на стойке стоял ее ноутбук, и когда я подошел, она делала вид, что что-то там увлеченно разглядывает.       — Какие люди! Чем обязана такому визиту? — произнесла она, не отрывая глаз от экрана. Я бы и вправду мог подумать, что она меня не ждала, если бы не тщетно скрываемая хитрая ухмылка на губах.       Мы с ней не виделись пару дней, и я быстро отметил произошедшие за это время перемены. Ее обычно прямые волосы оказались заплетены в африканские косички, а на крышке ноутбука оказался наискосок наклеен большой стикер с надписью «BLACK LIVES MATTER», наклеен прямо поверх прочих многочисленных наклеек, даже поверх логотипа Apple, до этого оставляемого открытым. И я знал, что это не последние изменения в ее образе, которых стоит ожидать в ближайшие дни. Но сейчас она была одета так же, как и я: джинсы, кеды и темно-бордовая футболка с черно-белым девизом — цвета нашего универа.       Я подошел и встал напротив нее, опираясь руками о стойку.       — Неужели первокурсник? — спросил я, решив сразу перейти к сути дела.       — Представь себе! — воскликнула она, сразу же поднимая на меня глаза и многозначительно вскидывая брови. Видимо, желание поделиться инфой и тут же ее обсудить оказалось сильнее желания повредничать.       — Что, чей-то богатенький сынок промахнулся мимо Гарварда? — высказал я свое предположение.       — Не, не похоже, — она мотнула головой. — Судя по тачке его родителей, ничего особенного.       — Так он еще и с родителями приехал? — для меня это было новым удивлением.       — Ага, прикинь! — снова воскликнула она, но тут же состроила недовольную гримаску и проворчала: — Ох уж мне эти ваши белые семейки среднего класса, так оберегают своих дитяток, лет до тридцати. Мне же мой отец говорил, что если бы я меньше думала об учебе, то уже лет с двенадцати могла бы подрабатывать уличной проституткой, помогая раздобыть ему денег на наркоту.       Я закатил глаза, прищелкнув языком.       — Думаю, что мистер Стивенсон, твой папа, учитывая его руководящую должность в фармацевтической компании, мог бы и без твоей помощи раздобыть себе любую наркоту, если бы она ему вдруг зачем-нибудь понадобилась, — спокойно ответил я.       — Ах да, я и забыла, что ты в курсе… — на этот раз ворчание было более натуральным. — Постой! — она уставилась на меня испытующим взглядом. — Ты что, отрицаешь наличие проблемы цветного гетто?       — Нет, — ответил я с тем же спокойствием. — Я отрицаю лишь наличие у тебя актерских способностей и то, что у тебя получается выдавать себя за выходца из гетто.       Теперь настал черед Риты недовольно закатывать глаза.       — И всё равно мои предки считают, что я должна вкалывать как раб на плантации, — она саркастично усмехнулась. — Они же столько в меня вложили, я должна оправдать надежды семьи.       — Кстати, о семейных ценностях, — я решил сменить тему. — Твоя бабушка не собирается в ближайшее время снова навестить тебя с ее клубничными капкейками?       — Тебе лишь бы жрать! — усмехнувшись, фыркнула Рита. — Нет, бабуля в гости пока не собирается, не повезло тебе. Но если ты будешь хорошо себя вести, то, так и быть, я снова приглашу тебя к нам на Рождество, благо предки остались от тебя в восторге, уж не знаю, почему.       — О, это так великодушно с твоей стороны, — улыбнулся я. — Но до Рождества еще чуть ли не полгода, и, кто знает, может быть у меня в этот раз будут свои планы.       — Может быть… — протянула Рита с лукавой ухмылкой.       — Так что, этот первокурсник и в самом деле такой симпатичный? — спросил я, слишком поздно спохватившись, что этим вопросом обнаружил слишком хорошее понимание ее намеков.       — Ха, я знала, что перед таким соблазном ты не устоишь и примчишься сюда на всех парусах! — воскликнула она, торжествующе приподнимая брови.       — Чушь! Я просто не смог найти предлог, чтобы отвертеться от этой обязанности, — сказал я, хотя это, конечно, было неправдой, если бы не захотел, то просто бы послал Леонарда куда подальше. — Но с чего ты решила, что он гей? Только потому, что он симпатичный?       — Потому что он ооочень симпатичный, — сделала многозначительный акцент Рита, — а меня к нему нисколько не потянуло, и у меня не мелькнуло даже мысли приберечь такого красавчика для себя и самой за ним приударить.       — Блеск, логика, — фыркнул я.       — А, брось, — отмахнулась она. — Ну, интуиция, типа того. Сам понимаешь, это трудно объяснить.       — Постой, ты что, хочешь сказать, что тебя ко мне совершенно не влечет? Или что я не такой уж симпатичный?! — теперь я решил ради шутки придраться к ее словам.       — Ну, — вздохнула с деланным недовольством Рита, — раз уж ты так явно напрашиваешься на комплименты, то, так уж и быть, скажу, хотя мне совершенно не хочется этого делать, что за лето ты прямо расцвел: посвежел, подкачался, загорел — самое время отправляться в бой, очаровывать и покорять, — она сделала паузу, а затем прибавила, уставившись на меня сверлящим взглядом: — А главное, у тебя наконец-то исчезло с лица это выражение вселенской скорби и сокрушенности о тщетности бытия. Знаешь, как противно было целый год любоваться твоей кислой физиономией?       — Отвали, — вырвалось у меня. — Я просто был вымотан учебой, а теперь смог немного отдохнуть. И вовсе не целый год, а чуть больше, чем полгода.       — Как скажешь, — она приподняла руки в насмешливо-успокаивающей манере.       — Лучше ты мне скажи, — мне хотелось сменить направление разговора, — если этот парень действительно гей, то какого черта ты сказала об этом Леонарду? Сама знаешь, какой он козел. И можно не сомневаться, что он всем об этом растреплет.       — Вот именно поэтому, — ничуть не смутившись ответила она. — Смотри сам, взрослый парень приезжает вместе с родителями за две недели до начала занятий и заселяется в привилегированные апартаменты на самом отшибе кампуса. И всё это явно для того, чтобы максимально оградить себя от встреч с другими первокурсниками и прочими студентами. Да он по-любому привлечет к себе внимание, и не самое позитивное. И пусть уж лучше все думают, что его поведение объясняется его ориентацией, что он типа переживает из-за того, что он типа не такой, как все, бла-бла-бла, и благодаря этому все остальные сочувственно, или чтобы просто не нарваться на обвинения в гомофобии, оставят его в покое, нежели его начнут гнобить, считая зазнавшейся сволочью или просто каким-то странным, стремным и слабым. А Леонард — это лучшее средство для максимально оперативного и широкого распространения информации. Главное сообщить ему эту информацию со словами «только никому не говори, это по секрету». И, как ты правильно заметил, он козел, которого никто не любит. А значит больше шансов, что посочувствуют этому парню.       — Мда, Леонарда никто не любит, зато слишком многие предпочитают с ним дружить или хотя бы не ссориться, слишком у многих преподов он ходит в любимчиках, — пробормотал я себе под нос, а потом постарался посмотреть на нее ее же сверлящим взглядом. — А всю эту гениальную схему ты только что придумала? Чтобы оправдать собственное неумение держать язык за зубами?       — Слушай ты, — она даже подалась вперед, — у этого парня реально какие-то проблемы. Не знаю какие. Может быть, дело в родителях. Ему, кстати, уже явно больше восемнадцати, а я, наверное, целых двадцать минут отсюда наблюдала, — она махнула рукой на стеклянные двери, ведущие на подъездную дорожку, — как его родители прощались там с ним, всё обнимали, брали за руки, что-то ему там взволнованно говорили, мать его целовала и чуть не рыдала. Не знаю, сколько бы это еще продолжалось, но я решила вмешаться, вышла на улицу и сказала, что у меня и помимо оформления его заселения еще дела есть. А то мне уже начало казаться, что еще немного, и они запихнут его в машину и увезут обратно. И не думаю, что это было то, чего ему бы самому хотелось. Надо было парню помочь, — она сделала паузу, и вернула себе безразличный тон: — Ну, а еще меня просто достало смотреть на эти сопли и сюсюканье, аж до тошноты. У меня и без того работенка нервная.       — Да, вижу, как ты нервничаешь и прямо завалена делами, — усмехнулся я, окидывая взглядом ее позу.       — Эй, — возмущенно воскликнула она. — Мне сегодня еще чуть ли не целый этаж готовить к заезду участников какой-то очередной экологической конференции. Я просто жду, когда мне уже скинут точную информацию о количестве и составе. Кстати, не поможешь мне притащить и настроить ноутбуки в комнатах участников?       — Окей, — кивнул я. — Как в офисе сегодня всё закончу.       — Окей… Так вот… — спохватившись, она решила вернуться к главной теме разговора: — И вот об этой сцене с родителями я Леонарду ничего не говорила, и никому не скажу, только тебе.       — О, да, спасибо, кстати, что решила сосватать мне парня, который даже при первом и самом поверхностном знакомстве оказывается весь из себя проблемный, — съязвил я.       — Ну, сам по себе-то он кажется вполне нормальным, — ответила она спокойно и вполне серьезно, но тут же снова бросила на меня сверлящий многозначительный взгляд. — И вообще, у тебя уже был один, с первого взгляда совершенно беспроблемный. И чем это всё закончилось?       Замечательно, блин! Уже второй человек менее чем за час напоминал мне о том, о чем я старался забыть.       — Так, ладно, давай пропуск, я пошел. У меня тоже еще куча дел на сегодня, и без возни с первокурсниками и их закидонами.       Насмешливо вздохнув, Рита наконец-то убрала ноги со стойки, доставая из кармана джинсов пластиковую карточку и манерным жестом протягивая ее мне.       — Держи. Только лицо сделай попроще. И опробуй на нем свой фирменный взгляд из-под челки.       — Как же ты меня достала, — сказал я, выхватывая пропуск и устремляясь к лифту. — Как его хотя бы зовут? — крикнул я оттуда, прикладывая карточку к сканеру и вызывая лифт.       — Эээ… кажется, Эндрю, — она решила проверить инфу в своих записях в ноуте, когда я уже заходил в подъехавший лифт. — Да, Эндрю Бирсак. Кто знает, может быть, ты сейчас идешь навстречу своей судьбе, и именно ему удастся залечить твое разбитое сердце.       — Отвали, я сказал! — я жал кнопку закрытия дверей, уже жалея, что не выбрал вместо лифта лестницу. — С моим сердцем и так полный порядок.       — Повторяй это почаще, — крикнула она мне вслед, когда двери лифта уже закрывались. Вот, язва…