Другой парень

      Подойдя к нужной мне двери, я помедлил, прислушиваясь. Из комнаты доносился звук шагов, показавшихся мне торопливыми или даже какими-то нервными. Я постучал. Шаги моментально замерли, воцарилась полная тишина. Странно. Я постучал сильнее. С той стороны шаги осторожно приблизились к двери, но сама дверь продолжала оставаться закрытой.       — Эй, открывай, я знаю, что ты там, — сказал я с шутливой угрозой.       Дверь тут же широко распахнулась. И прямо перед собой я увидел высокого, стройного, можно даже сказать, худенького, но всё равно прекрасно сложенного парня. И, черт, когда Рита говорила, что он «ооочень симпатичный», я решил, что она, как обычно, всё сильно преувеличивает. Но в этот раз оказалось, что, как по мне, она даже преуменьшила его внешние достоинства. Светлая, даже бледная кожа, правильные черты лица, большие выразительные глаза, пухлые, но при этом аккуратные губы. Его волосы тоже оказались выкрашенными в черный, и хотя были подстрижены значительно короче, чем у меня, всё же были достаточно длинны и красиво обрамляли его лицо. Его привлекательность была настолько очевидной, что с первой же секунды бросалась в глаза. Ну, или это только на меня он произвел такое впечатление. Но реально, у меня чуть не вырвалось вслух «вау!»… Но этому помешали тут же обращенные ко мне фразы:       — Что тебе от меня надо? Зачем ты пришел?       Мда, кажется, это сейчас был не самый лучший из возможных вариантов начала знакомства. К тому же теперь я заметил, что он весь напряжен, как натянутая струна, словно готовился обороняться от нападения.       — Ну, может быть затем, что я GA-ассистент, а ты первокурсник, и это моя работа — помочь тебе устроиться на новом месте.       — О, черт… — он тут же смущенно склонил голову, напряжение заметно спало. — Прости меня. Я… прости, я просто…       — Меня, кстати, Эшли зовут, — прервал я его запинающиеся извинения, желая помочь наладить нормальный разговор.       — А, да, Эшли… Очень приятно. А я Эндрю. Можно Энди. Да, лучше Энди… Слушай, прости меня, пожалуйста, — он вновь пустился в извинения.       — Да ладно, перестань, всё нормально, — отмахнулся я.       Я и так его сразу же простил, да даже, если честно, нисколько и не обиделся. Меньше всего он казался грубым — он выглядел взволнованным, а то и напуганным. Но с чего бы? Неужели на него так подействовала моя совершенно безобидная шутка, брошенная через дверь. Ерунда какая-то.       — Так что, может, пригласишь меня войти, — продолжил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно дружелюбнее.       Я заметил, что Энди слегка вздрогнул. И на какую-то долю секунды он все же помедлил.       — О, да, конечно, заходи, — сказал он даже слишком бодро, словно справившись с собой и взяв себя в руки, и приглашающе освободил дверной проем, пропуская меня внутрь.       Я зашел в комнату, вернее, это можно было назвать вполне себе приличной квартирой. Тут была отдельная ванная комната, приоткрытая дверь вела в спальню, совмещенную с рабочим кабинетом, я же, переступив порог, сейчас оказался в просторной гостиной с диваном и креслами, и окном почти во всю стену. Да, шикарные апартаменты, особенно для студента. Эту картину нарушал только лежащий на полу посреди гостиной раскрытый чемодан, с наполовину вытащенной из него одеждой. Энди, видимо, как раз разбирал свои вещи, когда я пришел. И одного взгляда на этот чемодан было достаточно, чтобы понять, что он был куплен на распродаже где-нибудь в Marshalls.       — Что ж, отличное местечко, — сказал я, оглядываясь по сторонам, а потом вновь взглянул на чемодан. — А я сначала подумал, что ты богатенький сынок какой-нибудь важной шишки.       — А теперь ты убедился, что я обычный нищеброд? — Энди, видимо, проследил мой взгляд.       — Извини, у меня иногда бывают проблемы с тактичностью, — сказал я.       — Да, ничего, — отмахнулся Энди. — А что, мое заселение сюда действительно такое странное? В смысле, та девушка внизу — Рита, да? — она, кажется, была очень удивлена.       — Вообще, да, странное, — ответил я. — Во-первых, это реально дорого, во-вторых, так далеко от остальных студентов. Это вызывает любопытство.       — Черт, — Энди нервно дернул головой. — А я как раз хотел привлекать к себе как можно меньше внимания.       — Что ж, миссия провалена, — я усмехнулся, но заметив, как явно Энди расстроился из-за моих слов, поспешил добавить: — Ну, по крайней мере, сейчас, когда на кампусе в основном только те, кто здесь работает. Возможно, когда здесь будет полно других студентов, то никто и не обратит внимания. Так всё же, почему сюда?       Энди помедлил с ответом, словно пытался придумать подходящий.       — Ну, просто мои родители считают, что я должен больше времени уделять учебе, а не всяким там вечеринкам.       — А они не думают, что такое жилье — просто идеальное место, чтобы устраивать свои собственные вечеринки?       — Я не собираюсь устраивать никаких вечеринок! — ответил Энди с такой резкой поспешностью, что я решил пока оставить эту тему.       — Так что, пойдем пройдемся по тем офисам, где тебе еще надо зарегистрироваться. Я заодно покажу тебе, что тут где находится.       — Идти… сейчас… — к Энди внезапно вернулась нервозность, а его переминания с ноги на ногу выглядели так, словно он спешно пытается сообразить, куда бы ему спрятаться. — Слушай, я еще не… Может попозже?       — О, да, конечно, тогда я пойду назад к себе в офис, а ты, как будешь готов, то свистни, и тут же прибегу обратно, — проговорил я не без язвительности.       — О, черт, — Энди смущенно ненадолго закрыл лицо руками. — Прости, совсем не соображаю, что говорю. Да что со мной сегодня такое! Наверное, это из-за переезда. Я ведь сам знаю, что надо…       — Да, я как раз хотел спросить, ты где-то уже учился? Тебе ведь не восемнадцать?       — Мне двадцать, — ответил Энди. — Да, я уже поступал сразу после школы в другой колледж, но я… заболел.       — Заболел?       — Ну, да. И мне пришлось прервать учебу, и к началу следующего года я еще… не до конца поправился. И на первом курсе я еще проучился не так много, чтобы можно было, да и имело бы смысл восстанавливаться. Ну, и мне теперь захотелось поступить сюда. Ну, в общем, вот, — завершил Энди свои, надо сказать, не особо-то внятные объяснения. Я окинул Энди взглядом. — Что? — спросил он. — Все конечности у меня свои, и все внутренние органы, кстати, тоже на месте.       — То есть проблемы у тебя были с головой? — вырвался у меня вопрос.       — А у тебя реально проблемы с тактичностью, — буркнул Энди, но всё же улыбнувшись. — Нет, с головой у меня тоже всё в порядке. Я надеюсь. Просто я… болел.       — Ладно, как скажешь, — сказал я примирительно, тоже улыбнувшись ему в ответ. — Ну, готов идти?       — Ой, а может, чтобы мне тебя не напрягать, ты мне просто скажешь, куда надо идти в первую очередь, а потом я сам… — Энди вновь принялся суетливо отнекиваться.       — Ну, вот еще! — решительно прервал я его. — Мало ли, у тебя что-нибудь не получится с оформлением, а здесь ты даже в кафетерий без специального пропуска не попадешь. Еще помрешь от голода, а мне потом объяснять, как же так получилось. Нет уж!       На самом деле я, конечно, вполне бы мог согласиться на его предложение. В конце концов, это вообще была не моя работа, да и он сам не маленький, уж разобрался бы со всем как-нибудь. Я просто подумал, что если я сейчас его оставлю, то другого случая пообщаться и познакомиться поближе с этим таким нелюдимым затворником мне может и не представиться. А мне уже хотелось познакомиться с ним поближе. Он меня заинтересовал, даже понравился. И не только внешне, с ним, несмотря на его странности, было легко общаться и приятно находиться рядом, в нем не было и тени того чванства, которое тут наблюдалось у большинства студентов, которые изо всех сил старались самоутвердиться в компании, в том числе и за чужой счет. Кроме того, я подумал, что если Энди так боится куда-либо идти сейчас, в чем бы ни была причина этих страхов, то когда же он тогда отважится на это в одиночку.       Энди обреченно свесил голову, видимо, смирившись с неизбежностью того, что ему всё-таки придется покинуть свою комнату и выйти в большой мир.       — Эй, это не займет много времени, — сказал я, стараясь его подбодрить. — Сейчас рабочий день в самом разгаре и все на своих местах. А ты из студентов-новичков, вероятно, первая и пока единственная ласточка. И потом весь остаток дня будет в твоем распоряжении.       — Да, ты прав, — Энди неуверенно кивнул головой.       — И если ты будешь хорошим мальчиком, то обещаю как-нибудь после достать тебе майку с лого универа. Так они капец какие дорогие, но у нас в центре периодически можно бесплатно добыть университетский мерч, оставшийся невостребованным после каких-нибудь мероприятий.       — Ладно, — Энди широко улыбнулся. — Только учти, что я запомнил твое обещание.       — Окей, учту.       Мы спустились с Энди в холл. Рита вновь сидела, закинув ноги на стойку, из-за ее спины было видно, что она смотрит какое-то видео.       — Счастливо! — сказал я Рите на прощание, проходя мимо. — Я помню про ноутбуки, еще увидимся.       — Пропуск верни! — бросила она, не поворачивая головы.       — Ах да, — я сделал шаг назад. Она молча вытянула руку, по-прежнему не отрывая взгляд от монитора. — О, пожалуйста, держите, ваше величество, — сказал я, вкладывая пропуск ей в ладонь. В этот момент она всё же слегка повернула голову, бросая на меня украдкой, вскидывая бровь и ухмыляясь, такой заговорщический взгляд, словно говоря: «Давай действуй! Удачи!», — До вечера, — стараясь подавить недовольных вздох, добавил я в ответ, хотя мне больше снова захотелось сказать ей «отвали».       Мы с Энди уже были в дверях, когда Рита внезапно всё же решила нам что-то сказать:       — Развлекайтесь, мальчики. Наслаждайтесь вашими белыми привилегиями.       — Что это сейчас было? — спросил меня Энди, когда мы вышли из здания и двери за нами затворились.       — Ты о Рите? Сколько раз она уже заставила тебя извиниться за то, что ты белый? — ответил я вопросом на вопрос, одновременно указывая рукой направление, в котором нам с Энди нужно было идти.       — Ну… — Энди слегка улыбнулся. — Не то что бы заставила, скорее намекнула, что извиниться было бы неплохо… Два раза. Три, считая этот.       — И только-то?! — усмехнулся я, демонстрируя гротескное удивление. — Кажется, ты ей и в самом деле очень понравился.       — Серьезно? — переспросил Энди с недоверием.       — О, не принимай ее выпады на свой счет. Рита иногда может показаться грубой, но она мой лучший друг, я ее прекрасно знаю, и уже не раз мог убедиться, что на нее всегда можно положиться, особенно в трудную минуту. Просто у нее сейчас что-то вроде сезонного обострения начала учебного года, когда здесь появляется много новых людей.       — То есть?       — Ну, знаешь, у себя на факультете Рита в числе лучших студентов, и ей самой нравится ее учеба, она хочет в будущем серьезно заниматься общественной деятельностью. Но при этом на нее сильно давят родители, которые — конечно же, из лучших побуждений и любви — хотят для своей дочери самого лучшего, а заодно, чтобы и она была лучшей во всем, и вряд ли успокоятся, пока она не станет первой чернокожей женщиной-президентом, а еще лучше вообще первой женщиной-президентом, а потому ей надо поторопиться, пока кто-нибудь не опередил. А ведь ей еще и просто жить хочется. А с другой стороны, у нас, согласно внутренней статистике, всего четыре процента чернокожих студентов — как-то не тянет на равные возможности, да? Да и про тех, кто здесь всё же учится, за глаза шепчутся, что они сюда попали либо благодаря спорту, либо только как представители меньшинств, а не благодаря своим мозгам и личным заслугам. И это при том, что чернокожие студенты чаще других успешно завершают свои образовательные программы. И Рита оказывается зажатой между этих двух огней: навязываемой ей роли идеального прогрессивного представителя меньшинств и вот этими вот расистскими стереотипами. Естественно, это не может ее не напрягать. Я думаю, что когда Рита так демонстративно подчеркивает свою этничность и делает свои словесные выпады, так она заранее предупреждает, что это она ни у кого не собирается просить прощения ни за свой цвет кожи, ни за то, что она от него не отказывается, пытаясь кому-то угодить, прикидываясь эдакой белой черной…       Мы с Энди как раз вышли за территорию Северной деревни, и я повел его в сторону административных корпусов, выбрав при этом, не без умысла, дорогу подлиннее, решив, что если Энди это заметит, то скажу, что просто решил пойти по более тенистой дороге, а не тащиться по солнцу, которое и в самом деле уже припекало. Но Энди, казалось, потерялся в собственных мыслях и ничего не замечал вокруг.       — Значит… тут всё то же самое? — спросил Энди внезапно с такой, словно из самой глубины души, грустью, что у меня самого в груди кольнуло.       — Ты о чем?       — Ну, когда я выбирал этот универ, я думал, что он весь такой прогрессивный. Я надеялся, что хотя бы здесь не будет всего этого дерьма с навешиванием ярлыков и ненавистью к тем, кто… другой.       — А, ты об этом… Нет, здесь и правда стараются поддерживать разнообразие, по крайней мере, это активно провозглашается, и открытая ненависть тут действительно пресекается, но… Загляни как-нибудь в ходе учебного года в столовую в час-пик, и ты увидишь, что каждый столик — сколько бы человек за ним ни сидело, три или пятнадцать — это будет отдельная группа. Причем заметно это будет с первого беглого взгляда. Люди за одним столиком будут даже одеты и подстрижены в одном стиле. Спортсмены будут сидеть со спортсменами. Те, кто учатся на стипендию, будут сидеть отдельно от тех, чьи родители полностью оплачивают учебу. А эти, в свою очередь, не будут допущены за столики тех, чьи родители не только платят за учебу, но и делают университету щедрые пожертвования. Ну, и все прочие моменты: пол, цвет кожи, религия… В аудиториях и во время каких-нибудь официальных мероприятий люди могут быть перемешаны друг с другом. Но в такой неформальной обстановке видно, что они не выходят в общении за пределы своего круга и к себе никого не пропускают. Столики могут стоять очень близко, но границы между ними не пересекаются. Единственное относительное исключение составляем разве что мы, те, кто работает на кампусе. На эти вакансии всегда полно желающих, несмотря на кучу требований к претендентам, вроде успешной учебы, участии в общественной жизни и всё такое. И здесь при выборе кандидата фактор разнообразия действительно может сыграть роль. И мы все более и менее знаем друг друга, и общаемся с другими студентами, узнавая их по работе. Но ведь нас очень мало. Мы — демонстрационные образцы, которых изготовили в единственном экземпляре и не торопятся запускать в массовое производство. Нас взяли работать не столько ассистентами, сколько символами того, как у нас тут всё зашибись с равными возможностями и толерантностью. Не студенческий центр, а готовое модельное агентство для рекламной кампании Бенеттона. Юнайтид Калорз, черт…       Черт! Кажется, я сейчас сказал совсем не то, что мне следовало бы говорить новичку, представляя ему университет, в который он только что поступил. И чего меня только так прорвало?       — Что ж, наверное, это лучше, чем вообще ничего. В других местах даже делать вид не стараются, — проговорил Энди.       — Да? Да, наверное. Я и сам здесь на кампусе чувствую себя комфортнее, чем где бы то ни было еще. До идеала, конечно, всё очень и очень далеко, но общая атмосфера здесь гораздо свежее. И мне нравится, что я могу участвовать в жизни университета. Я в этом году начинаю свою магистерскую программу, и, учитывая мои результаты в учебе, мог бы попробовать податься в преподавательские ассистенты — работы меньше, а платят больше, да и престижнее. Но мне пока не хочется расставаться с нашим модельным агентством, то есть студенческим центром.       — Подожди, — Энди внезапно посмотрел на меня в некотором замешательстве. — А ты сам… ну… какого цвета?       — Какого я цвета? Радужного, — усмехнулся я, при этом внимательно следя за реакцией Энди.       — Правда?       Мне показалось, или в его голосе реально прозвучала радость? Ну, или как минимум заинтересованность?       — Ага. Я когда впервые устраивался на эту работу, то специально вступил в одну лгбт-организацию, что и указал в своем резюме, а заодно и к резюме приложил фотографию, где на заднем плане довольно навязчиво маячил радужный флаг — решил проверить их толерантность.       — О, это… смело.       — А, брось. По-настоящему смело это было бы в какой-нибудь другой стране.       — Здесь это тоже может быть нелегко.       — Да, ты прав, иногда бывает. А что ты? Тебе доводилось публично признаваться, что ты гей?       Да, знаю, что такая формулировка вопроса была рискованной. В конце концов, что бы там ни говорила Рита и что бы там не говорили про мифический гей-радар, да, можно предполагать, но можно и ошибиться, и я вовсе не был так уверен, что мой новый знакомый — гей, а он мне уже начинал нравиться. Да и как я уже убедился на собственном опыте, важно даже не то, гей кто-то или нет, а насколько он принимает себя таким, какой он есть. И мне хотелось увидеть реакцию Энди. Да и сам Энди мог ответить так, как счел бы нужным.       — Ну, я… А откуда ты… — к Энди вновь вернулся тот испуг, что был у него в первую минуту нашего знакомства. Он быстро опустил глаза, и я уже хотел извиниться за неуместный вопрос. Но Энди меня опередил, взглянув прямо мне в глаза и улыбнувшись. — А родители считаются за публичное признание? Мне было лет семнадцать, когда я наконец-то набрался смелости объявить им об этом.       — И как родители отреагировали? — поспешил выяснить я.       — Ну, шампанское они по этому поводу не открывали и фейерверков не запускали. Сначала у них вырвалось со вздохом, что они уже давно это… «подозревали». Потом отец повернулся к маме и сказал, что она должна ему сто баксов. Потом они оба замахали руками, что, нет-нет, это просто шутка, что они вовсе на меня не спорили. Ну, а потом они начали говорить, что они меня любят и принимают любым, что быть геем — это нормально, что они меня во всем поддержат… Ух… Короче, они явно заранее начитались всех этих статей для родителей лгбт-подростков о том, как себя надо вести и что надо говорить, и очень старались сделать всё правильно.       — Что ж, совсем не плохой вариант.       — О, да. Мне-то повезло… — произнес Энди с той же, неизвестно откуда опять взявшейся грустью, с которой он говорил об универе.       Я заметил это уточнение, что «ему-то» повезло. А кому не повезло? Он явно не мог иметь в виду меня. Уверен, что Рита ни с кем бы не стала так откровенничать обо мне, а тем более с кем-то, кого она совсем не знает. А если бы по каким-то невообразимым причинам и стала, то даже она, распространяя сплетни, не работает с такой скоростью. А, ладно… Сейчас это было не так уж важно. То, что Энди всё-таки оказался геем, к тому же, давно принявшим себя, да и родители его, судя по всему, с этим вполне смирились — это уже было большой удачей. Оставалось выяснить последний важный вопрос. И я решил, что наиболее естественно его будет задать сейчас, нежели возвращаться к нему позднее, тем самым привлекая к нему большее внимание.       — Так что, ты сейчас с кем-нибудь встречаешься?       — Что? Я? А, нет… Нет, сейчас ни с кем.       Бинго! Может, это и в самом деле мой счастливый шанс.       Но пока я решил не торопить события и сменить тему, тем более, что мы уже подходили к основной учебной территории кампуса, где также находились нужные нам административные корпуса. Я стал рассказывать, что и где у нас находится, а Энди охотно и с интересом поддерживал разговор своими вопросами. Общение стало уже совсем непринужденным.       Но стоило нам начать посещать офисы для оформления документов, как к Энди вернулась нервозность и зажатость. Уже не столь явная и заметная, по крайней мере, для других. И всё же должен признаться, что не без удовольствия для себя отметил, что при встрече с новыми людьми, Энди старался держаться поближе ко мне. Я так или иначе знал всех ассистентов, кто работал в этих офисах, а потому у меня получалось их отвлечь каким-нибудь незначительным разговором. Мне казалось, что Энди чувствовал себя свободнее, когда внимание не было сосредоточено только на нем одном.       Но я наблюдал, как при встрече с новым человеком, Энди словно старался скрыть лицо под своей длинной челкой черных волос. Он делал это как бы невзначай, типа просто поправлял волосы, и если бы это произошло один раз, я мог бы ничего и не заметить. Но это повторялось раз за разом. И что это было? Боязнь незнакомых людей после долгого периода болезни, если он в самом деле чем-то болел?       А, ладно, проблема не выглядела такой уж серьезной, не убегал же он от них, в конце концов.       Когда мы закончили, мне уже давно было пора возвращаться в офис, а мы как раз находились недалеко от студенческого центра.       — Сам найдешь дорогу обратно? — спросил я Энди.       Мне еще не хотелось с ним расставаться, но пойти сейчас его провожать — нет, это был бы уже совсем перебор. Меньше всего мне хотелось показаться навязчивым.       — Да, конечно, — поспешно ответил Энди, но уходить, как мне показалось, он сам не спешил.       — О, и еще я хотел… — я хотел спросить его номер телефона, но передумал в последний момент, решив ограничиться собственной рабочей визиткой, это не выходило за рамки моей официальной роли. — Вот, если у тебя будут какие-нибудь вопросы, то звони.       Конечно, я вовсе не думал, что Энди сам соберется позвонить мне в ближайшее время, но всё-таки.       И пожелав друг другу удачного дня, мы разошлись. Ну и ладно, всё правильно, торопиться было некуда, да и незачем. К тому же я помнил, что сегодня вечером, чтобы помочь Рите, мне еще предстояло вернуться в Северную деревню. И это вселяло надежду…