Земля-воздух

Первые мгновения настоящего полета всегда завораживали Якоба, еще с тех пор как он впервые взмыл в воздух — невысоко, да и не было это именно взлетом, просто колокол недостаточно туго закрепили, и самолет во время обучения маневрированию на земле поймал встречный ветер и подпрыгнул повыше, чем обычно. Ветер сперва подхватывает самолет под крылья, и нужно внимательно прислушиваться к тому, куда идет крен и вовремя нажимать педали, несколько томительных секунд ожидая, пока полет выровняется. Потом становится проще и быстрее, и с каждым футом высоты ветер становится сильнее, а самолет послушнее. Самолеты семейства «Блерио», к которому принадлежал его «Теодор», могли подниматься на высоту около полумили, но все-таки обычно держались ниже, в районе трети мили, где еще можно было разглядеть ориентиры на земле, а ветер был не настолько сильным, чтобы мешать управлению. Да и не каждый пилот выдерживал такие подъемы, особенно в холод, под облаками и над холмистой местностью, когда кровь замерзает в жилах, а лед покрывает тонким слоем крылья самолета и лицо человека, а уши отказываются что-то слышать из-за постоянного звона. Якоб не хотел бы повторять свой недавний пролет под грозовым облаком и только радовался, что вечер был лунным и, конечно, по-весеннему свежим и бодрящим, но все же не настолько, чтобы коченели пальцы на колоколе и отнимались ноги на педалях. Лучи заходящего солнца делали лес и поля под крылом рыжими, как шкурка молодого лиса или шляпки млечников, которые Якоб любил собирать возле дома. Мирные картины лесов и полей перемежались видами уродливых валов из вывороченной взрывами земли, заброшенных домов, разрушенных фабрик и элеваторов. Природа не знала о войне, она пробуждалась, как делала это многие миллионы лет, и эти шрамы она зарастит, скроет новыми деревьями и травами — но только если люди не перестанут разрушать все, к чему прикоснутся. Колонны пехоты и обоза Якоб заметил издалека, они выделялись на фоне еще едва тронутой зеленью земли и действительно не скрывались в слишком густых для свободного прохода техники, да и человека, лесах. Подлетать слишком близко Якоб не решился — почти наверняка в каждой колонне есть хотя бы по одному акустическому локатору, как раз на случай подлета бомбардировщика. Если бы Якоб был ответственным за оснащение колонн, он бы не пожалел и орудий противоаэропланной обороны, тем более что немцы начали активно ими вооружаться, как только потеряли господство в небе. Он видел достаточно, чтобы понять, что и как нужно отметить на карте, поэтому можно было возвращаться. Разворот «Теодор» взял легко и непринужденно, поймав крылом восходящий воздух и взлетая выше. Якоб улыбнулся и погладил колокол, как некоторые гладят шею любимого коня или собаки. Они все сделали правильно и уже возвращаются, не пройдет и четверти часа, как они окажутся в лагере. Месье Гобер все-таки проиграет пари, но вряд ли обидится. Рыжий, как шкурка молодого лиса или шляпки млечников, самолет поднялся из-за дальнего холма и устремился к «Теодору», приветливо качнув двумя парами разномастных крыльев. Он приближался даже как-то вальяжно, уверенно, как подходит к добыче уверенный в себе хищник, и Якоб вполне понимал причины такого мнения. По сравнению с его «Теодором» этот немецкий «Альбатрос» был похож на орла, нависшего над чайкой — он намного быстрее, устойчивее в воздухе, наверняка вооружен, как и положено немецкому истребителю, двумя пулеметами. Якоб знал, на что способен этот самолет и его пилот, они уже виделись — совсем недавно, над Санс-де-Пре, но тогда Якобу удалось сбежать, предприняв отчаянный бросок через облачный фронт. Это точно был тот самый самолет, тот же рисунок на крыльях, та же манера полета, те же отметки на фюзеляже — их не стало больше, но Якоб понимал, что сбитого разведчика, да еще однажды уже ушедшего от возмездия, обязательно отметят памятным знаком. Такое признание заслуг немного согрело душу, но Якоб не собирался становиться легкой добычей. «Теодор» меньше, медленнее, он неустойчив, но очень вынослив благодаря своей легкости. Его можно расстрелять, и Якоб даже вряд ли успеет нормально сесть, придется прыгать, бросая самолет умирать на лету, а потом долго и нудно возвращаться домой — и это если у Немца не хватит личного интереса его преследовать и по земле. Вряд ли. Наверняка пилот «Альбатроса» знает себе цену и не гоняет лично всех американских авиаторов вместе с их старыми потрепанными аэропланами. Якоб догадывался, что встретился с одним из тех, благодаря кому Центральные державы так долго одерживали верх в воздушных боях, и почти не сомневался в том, что из этой схватки живым не выйдет либо он, либо «Теодор», либо они оба. Но никто не помешает хотя бы попытаться! «Теодор» легок и неустойчив? Так в этом его сила! И Якоб с нервным смешком надавил на левую педаль, закладывая еще один разворот, чтобы лететь уже прямо на «Альбатроса». Петлю Дегу он, наверное, не осилит, но купол и развороты ему всегда удавались! Самолет мотало в воздухе, как сорвавшуюся с веревки простыню, Якоб едва успевал хоть как-то удерживать его от падения в штопор. Весенний ветер неспокоен и переменчив, и обычно это было большой проблемой, но сейчас эта переменчивость только радовала. Попробуй попасть в мелкую, юркую и непредсказуемую мишень, которая и сама не знает, куда ее в следующий миг мотнет. Никто не мог сказать, что Немец не старался. Его полутораплан почти и не чувствовал бьющих под крылья потоков, ему достаточно было просто лететь вперед и стрелять. Якоб на стрельбу не отвлекался — у него тоже пулемет был подсоединен через синхронизатор, но катастрофически не хватало рук даже на то, чтобы показать Немцу какой-нибудь особенно глумливый знак напоследок. Несколько пуль все же ударило в фюзеляж и тележку, добавив танцу «Теодора» нотку конвульсивности, но сближение самолетов было слишком стремительным, чтобы успеть сделать несколько очередей. Возможно, Немец предполагал, что Якоб пойдет на таран, и заранее уже знал, насколько это бесполезно — легкий «Теодор» не сможет даже толком надкусить «Альбатроса», разве что расшибется сам. Но вместо этого Якоб прошел почти над самой его кабиной, остро жалея об отсутствии напарника, который смог бы, наверное, сейчас расстрелять Немца из банального пистолета, настолько близко они были в этот момент. Зайти противнику в хвост — один из самых эффективных маневров, если имеешь дело не с оборонительной модификацией, а «Альбатрос» не был похож на того, кто склонен к обороне. Нет, он был хищником, жестоким и точным в своих атаках, и не предполагал подобной наглости от маленький потрепанных аэропланов. Сейчас у «Теодора» было преимущество легкости — он успел выйти в вираж с набором высоты первым, и теперь уже Якоб стрелял по «Альбатросу», пока тот тяжеловесно разворачивался в воздухе. Теперь нестабильность «Теодора» мешала уже Якобу, он тоже никак не мог толком попасть, поэтому сосредоточился на том, чтобы просто вертеться почти вплотную к «Альбатросу», изредка покусывая его, но больше раздражая и не давая напасть на себя. «Альбатрос» прочный, сильный, но куда менее выносливый, чем «Теодор», а судя по тому, откуда он появился, он летел не с базы, а тоже совершал вечернее патрулирование. Значит, и выдохнется он гораздо быстрее, а потом будет вынужден сдаться и либо сесть, что для тяжелого истребителя грозит большими проблемами с взлетом на такой местности, либо отправиться обратно в порт, оставив «Теодора» в покое. Активные маневры увеличивают расход топлива, и Якоб не давал пилоту «Альбатроса» ни минуты покоя, мельтеша и раздражая, но не давая протаранить себя. На стрельбу сил и внимания не оставалось, Якоб даже не мог посмотреть вниз или в лицо противнику, хотя раньше и хотел бы узнать, действительно ли он выглядит как истинный немецкий пилот, сравнить его с мистером Холлигером и месье Гобером, поучиться каким-нибудь маневрам… Сейчас он мог только сосредоточенно прислушиваться к малейшим колебаниям самолета и кружить, петлять, пытаться то сесть прямо на «Альбатрос» с риском сломать тележку, то проскочить под его брюхом. Такие бои называли «собачьей сварой», и Якоб очень остро понимал теперь почему. Никакой красоты и изящных маневров в них не было, только озлобленные попытки хоть как-то дотянуться друг до друга. Топливо заканчивалось, Якоб понимал, что если они не расцепятся в ближайшее время, то он не сможет долететь до базы. Наверное, что-то подобное подумал и Немец, когда вдруг стремительно пошел вверх, на совершенно недосягаемую для маленького «Теодора» высоту. Это был шанс, который никак нельзя упускать. Якоб коротко глянул вниз, чтобы понять, где они находятся. Невдалеке была долина, пересеченная высохшим руслом реки и окруженная со всех сторон лесом. Не идеальная посадочная полоса, но это было лучшее, что сейчас могла бы подкинуть Якобу его шальная Удача, и Якоб решился. По пути к земле усталый «Теодор» едва удерживался, чтобы не закрутиться в смертельном для него штопоре. Угол посадки никак нельзя было назвать пологим, и Якоба ощутимо тряхнуло при соприкосновении колес тележки с пусть и мягкой, но все же землей. Но эта же мягкая земля неплохо гасила разгон, так что следующие несколько минут «Теодор» петлял вместе с руслом, постепенно замедляясь. Топлива на новый взлет не оставалось, и Якоб ощущал, как все хуже и хуже самолет слушается рулей и постепенно глохнет мотор. Но они так никуда и не врезались, и «Теодор» наконец замер на самом краю долины рядом с кромкой леса.