Из жизни дураков

      В ее мечтах все выглядело иначе. Возможно, она не покоряла строгих экзаменаторов, подчиняя своей воле стихии, но скромно и достойно заходила вместе с прочими студентами в ворота Академии Героев, готовая облачиться в форменную мантию и принести клятву верности Невервинтеру. Вместо этого она, с резью в животе и разом похолодевшими руками, следила за переглядываниями и покачиванием голов старших магов, прежде чем услышать вердикт: да, Тамирис Винтерглен не бесталанна, но незнание теории магических наук едва ли позволит ей успевать в академических дисциплинах наравне с более подготовленными абитуриентами. Пожалуй, они могли сказать короче: «Нам не нужна вторая Кара».              Теперь Тамирис могла только ругать себя за то, что не просила Тармаса давать ей таких же уроков, как Эми, — но какой напрасной тратой времени это казалось, когда все заклинания удавались сами собой! С каким самодовольством она полагала, что вовсе не обязательно грызть горькую ботву азов, чтобы добраться до сладких плодов знания, как без устали напоминал ей наставник! Да, она была второй Карой, еще одной до глупости самоуверенной колдуньей, и готовилась закончить точно так же — мытьем полов и тарелок в «Утонувшей фляге».              Вечером Тамирис еще держалась, фыркая в ответ на Нишкины подначки и снисходительно принимая Карины поздравления, — но как ей хотелось, чтобы все было наоборот!              В ночи тоска накрыла ее с головой. Она ревела в подушку, как ребенок, и бессмысленно повторяла: «Хочу домой! Хочу домой!» Домой, где лето похоже на лето, а зима — на зиму, и не тянется круглый год влажное теплое бессезонье, как в Невервинтере. Где никто не заявит, что от нее пахнет торфом и мхом, и не назовет болотной девкой. Где отец не будет ни о чем расспрашивать, а только скажет, что похлебка на очаге, и пойдет наколоть дров, чтобы протопить ее отсыревшую за зиму комнату. Где зарастают кипреем пожарища, а на кладбище еще не потемнела от дождей дюжина новых надгробий. Куда ей нельзя возвращаться, чтобы больше никого не подвергать опасности.              Непоступление в Академию было намного большим, чем личная неудача — с этим-то Тамирис, проглотив гордость, еще могла смириться. Но это означало, что она не попадет в Черное Озеро, не повидается с мудрецом Алданоном, ничего не узнает о странных серебряных осколках, ведь для службы в страже она не годилась, а прислуживать бандитам было выше ее сил. Как она радовалась, обнаружив третий, казалось бы, самый легкий путь, — и вот осталась ни с чем!              Под утро Тамирис все же надоело упиваться своими страданиями. Она заставила себя умыться и надеть чистое платье, спустилась вниз, взялась за метлу — в зале еще не убирались после ночи — и тут на нее вновь накатило. Ясно представилось, как в этой душной прокуренной таверне пройдет вся ее жизнь, и Тамирис вновь расплакалась, прижимая метлу к груди, словно потерянную сестру.              Самозабвенно всхлипывая, она даже не услышала, как со спины подошел Дункан.              — Так-так-так, и что это с моей Тами? Ну-ка, иди сюда!              Он заключил в объятия их обеих — ее и метлу. Чувствуя на макушке тепло прижавшейся щеки, Тамирис зарыдала еще горше и слаще — уже от того, что ее обнимают, жалеют, утешают.              — Так я и знал, что ты из-за Академии расстроилась. Да ладно, не надо. Это они пусть плачут, а не ты. Много они понимают… Упустили такую умницу… Ничего, ты им еще покажешь…              — Дядя, ну хватит! — наконец не выдержала Тамирис. — Ты меня совсем сиропом зальешь!              Он отступил, улыбаясь.              — Но так сработало же! Возвращается твой боевой дух!              Его плутовская улыбка была настолько заразительной, что Тамирис не смогла на нее не ответить, хоть и сердилась немного, что Дункан ее поддразнил. Она торопливо смахнула с щек слезы.              — Да, глупо из-за этого расклеиваться. Одна дверь закрывается, другая открывается… — Тамирис запнулась, чувствуя, что сама сбивается на банальности, которые в собственном исполнении ничуть не утешали.              — Давай-ка я с Сэндом поговорю? Тебе же не творению заклинаний надо учиться, а в то, что он по части магии большой теоретик, я охотно верю. Уж у меня найдется, чем его припугнуть, чтобы он с тобой позанимался.              Представив себе эту картину, Тамирис недоверчиво покачала головой.              — А на деле он придумает, чем припугнуть тебя, и вы так увлечетесь перебранкой, что будете оскорблять друг друга часа два, а потом разойдетесь, совершенно довольные собой, даже не вспомните, с чего все начиналось, и останусь я неученая.              — Ну, тогда я молча — клянусь, что молча! — покажу ему кошелек. Сэнд мимо гроша оброненного на улице не пройдет, а позвени перед ним золотыми — и ты живо не то что в студенты Академии, в архимаги попадешь!              — Спасибо, дядя, но это уже лишнее, — Тамирис двинулась по залу, выметая сор из-под столов, — ты и так нас всех кормишь задаром, не хватало мне совсем тебе на шею сесть.              Дункан удобно устроился на скамье, вытянув длинные ноги.              — Когда я слышу подобные рассуждения от милой девушки, которая метет мою таверну в то самое время, пока я прохлаждаюсь, то думаю, что моей шее как раз очень легко. Брось, Тами, на кого мне еще деньги тратить, как не на тебя?              Этим вопросом Тамирис не раз задавалась всерьез. Она могла понять, почему одиноко и замкнуто живет ее приемный отец, но разговорчивый Дункан порой казался ей не меньшим отшельником посреди многолюдного Невервинтера. Он всегда был готов пошутить или затеять перепалку, знал все городские сплетни, но свободное время коротал разве что в компании кувшина с элем. В его жизни Тамирис не видела ни женщин, ни мужчин, ни друзей, ни даже собутыльников.              Продолжая мести пол, она украдкой поглядывала на Дункана. В блеклом утреннем свете его лицо казалось совсем молодым, и Тамирис в очередной раз поразилась тому, что полный сил полуэльф выбрал жизнь трактирщика и даже ее проживал куда более одиноко и однообразно, чем мог бы. Иногда, подвыпив, он рассказывал забавные, не всегда пристойные истории, но все они относились к давним временам его юности. А ведь он все еще был привлекательным мужчиной, с бархатными карими глазами и тонкими чертами лица…              Дункан подмигнул ей, и Тамирис сконфузилась, обнаружив, что в задумчивости уже откровенно его рассматривала. К счастью, он даже не подозревал об ее мыслях и весело крикнул Сэлу, с кряхтением спускавшемуся по лестнице:              — Эй, тебе не кажется, что наша девочка как-то бледновата?              Сэл остановился, растирая ладонями вечно ноющую поясницу, и бросил на Тамирис мимолетный взгляд.              — Будешь тут бледноватой, когда с утра до ночи в таверне гробишься, а в награду разве что слышишь: «Ой, что-то у тебя нездоровый вид, вот с чего бы?»              Он и сам выглядел хуже обычного, и Тамирис мысленно поставила зарубку забежать наконец на рынок, поспрашивать о поясах из собачьей шерсти, пока Сэла совсем не скрутило от весенней сырости.              — Вот я и думаю, что-то ведь надо с этим делать?              — Гулять ей надо, кровь горячить винцом и парнишкой хорошим… А тебе — хоть иногда самому за метлу браться…              — Эй, эй, тут кто хозяин-то?              — Ты совета просил — я тебе дал…              Уверенная, что вопрос закрыт и теперь спорщикам долго будет не до нее, Тамирис вернулась к уборке, но Сэл неожиданно продолжил:              — На праздник вон пусть сходит, повеселится маленько. Жонглеры там будут, акробаты… Театр вроде как из самого Баатора — ну, какой-то там планарный. Лантанцы приедут, всякие штуки привезут… Зеленотравье же.              Дункан хлопнул себя по лбу.              — Зеленотравье! Точно! Ну-ка, Тамирис, как ты на это смотришь? Нет, даже не отвечай, я вижу, как твои глазки загораются!              Занятая вступительными испытаниями, Тамирис совсем позабыла о празднике начала весны, — да и в Невервинтере, с его нежухнувшей травой, его не приходилось ждать с таким нетерпением, как дома. Она вновь с тоской вспомнила Западную Гавань: как выписывали из Лейлона барда и волновались, доедет ли вовремя по бездорожью, как накрывали столы на лугу, как танцевали до утра, прикрепив к одежде букетики незабудок… Но, конечно, в Невервинтере будут совсем другие гулянья — богатые и многолюдные. Может быть, даже с фейерверками.              И все же Тамирис покачала головой.              — Наверняка вечером во «Фляге» полно народа будет. Куда это я пойду гулять?              — Ты так мало веришь в нас с Сэлом? Как-то мы справлялись до того, как ты появилась! Ну, хватит, никаких споров со старшими! Я твой дядя, и я тебе приказываю хватать под локотки Кару с Нишкой и гулять всю ночь!              Очевидно, на ее лице не отразилось ни капли радости, потому как Дункан разочарованно вздохнул.              — Ну, что не так-то на этот раз?              Ей просто не хотелось идти в этой компании: не приходилось сомневаться, что Кара и Нишка переругаются, едва выйдут из таверны, и хорошо если праздник не закончится большим пожаром или переполохом после воплей знатной дамы, что ее обокрали. Тамирис охотно отправилась бы на праздник со спокойной дружелюбной Элани, но именно она и не захотела бы проводить целую ночь среди гуляющей толпы. Однако каждое новое возражение заставляло Тамирис чувствовать себя все более неблагодарной: в конце концов, Дункан искренне хотел ее порадовать.              — Да что ты, дядя, все прекрасно. Спасибо большое тебе, — заставив себя улыбнуться, она наклонилась к нему, чтобы поцеловать в щеку, но Дункан вдруг удержал ее.              — Нет, я вижу, опять что-то не то! Компания неподходящая? Ну, раз ничего другого не остается, может, мне себя в провожатые предложить? А? У меня же еще достаточно приличный вид для этого?              — Лучше спроси, достаточно ли у Тамирис сил, чтобы дотащить тебя до «Фляги», когда ты упьешься до бесчувствия, — меланхолично заметил Сэл, протирая за стойкой кружки.              — Ты на что это намекаешь, а?! — тут же взвился Дункан.              — Я разве намекаю?..              — Все хорошо, хорошо! — поспешно вмешалась Тамирис. — Если ты хочешь, я хочу с тобой пойти!              Она могла только молиться, что не залилась при этих словах краской. В самом деле, что могло быть приличнее и безопаснее, чем пойти на городской праздник в сопровождении дяди?              Тамирис продолжала твердить это про себя вечером, выбирая выходное платье. Их у нее было два: одно пошитое Реттой, бежевое, очень красивое, но уже слегка поношенное и безнадежно устаревшего скромного фасона, а второе, нежно-зеленое, шелковое — платье мечты, только ждущее своего часа. Тамирис заказала его зимой, потратив все деньги, подаренные дядей на праздники, но ни секунды не пожалела об этом. До сих пор она носила только закрытые платья — это же, как и всякая мечта, было дерзким, и по той же причине от него захватывало дух. Возможно, вырез был низковат, зато грудь в нем выглядела просто потрясающе: Тамирис сама засмотрелась на соблазнительно выглядывающие из корсажа холмики, впервые в жизни чувствуя себя настоящей красавицей.              И все же сердце колотилось как бешеное, когда Тамирис выходила из комнаты, тайно радуясь тому, что не придется проходить в праздничном наряде через общий зал. Кара, конечно же, фыркнула, зато Нишка, подмигнув, показала большой палец, а Келгар с присвистом наградил смачным шлепком по заду. Но оставался еще один судья, самый строгий — и по его виду Тамирис поняла, что вердикт будет обвинительным.              Дункан опустил взгляд в вырез платья, после долгого недоброго промедления поднял, и Тамирис испугалась, увидев, как побагровело дядино лицо.              — В этом ты на улицу не выйдешь!              Даже отец никогда не разговаривал с ней в подобном тоне, и на смену смущению немедленно пришла злость. Тамирис с вызовом выпрямилась, еще сильнее выпячивая грудь.              — В этом? И что же в «этом» такого?              — Если ты не понимаешь, что в этом такого, тебе тем более рано в нем ходить! Оно слишком… слишком… взрослое для тебя!              — Мне двадцать два, а не одиннадцать, и если ты это понял только сейчас…              — Мало ли что я понял, но ты в нем на праздник не пойдешь!              — Эй, Дункан, да ты чего… — пробасил Келгар, но тот без труда уклонился от его умиротворяющего тычка в спину.              Дядя выглядел злым — действительно злым и непримиримым, и к горлу Тамирис вдруг подступили слезы: совсем не такой реакции она ожидала! Но и отступить она не могла.              — Да? И что же ты сделаешь? Отправишь меня переодеваться, как маленькую? Отшлепаешь? В комнате запрешь? Попробуй мне что-нибудь запретить!              — Подеритесь, подеритесь! — возбужденно взвизгнула Нишка, захлопав в ладоши.              Кажется, такая реакция немного отрезвила Дункана. Вздрогнув, он отступил, отводя в сторону взгляд, но перед этим процедил:              — Если бы я знал, что даю деньги на такую пакость…              Тамирис вдруг захотелось сделать что-нибудь безумное — например, разломать пол под его ногами, превратить Дункана в навозного жука, сорвать с себя платье и швырнуть ему в лицо, но остатки благоразумия все же не позволили так порадовать зрителей.              — Да подавись ты своими деньгами и своей щедростью, старый козел! — выкрикнула она и, подхватив юбки, кинулась обратно в комнату.              На то, чтобы с грохотом захлопнуть за собой дверь, сил уже не хватило. Тамирис уткнулась лицом в подушку, которой грозило превратиться в соляную глыбу от количества пролитых на нее слез. Она ненавидела Дункана, Невервинтер, Академию и особенно себя, такую бесполезную и бестолковую.              Скрипнула дверь.              — Тами… Тами, прости меня. Не должен был я так с тобой разговаривать.              Она не ответила.              — Идиот я, идиот. Козел старый. Все ты правильно сказала… — Она почувствовала, как он накрывает ее руку своей, и сердито отдернулась. — Ты в этом платье красивая… очень. И я как представил, что мне всю ночь придется отбивать атаки парней, которые захотят к тебе прикадриться, так испугался, представляешь?              Тамирис резко перевернулась на спину.              — Да оставь ты уже свои глупые шуточки!              Дункан стоял перед кроватью на коленях и жалобно, заискивающе улыбался. Тамирис и хотелось его прогнать, и не получалось, когда он был такой несчастный.              — Я правда испугался, — уже серьезнее добавил он. — Праздник длится всю ночь, вино рекой льется. Там будет много подвыпивших парней, а ты такая хорошенькая девушка. Не хочу, чтобы тебя напугали или обидели.              Тамирис чуть в голос не застонала.              — Конечно, я одна такая на Невервинтер красотка! Да я каждый вечер кручусь с подносами среди пьяной матросни, и что-то они на меня не кидаются, как голодные волки!              — Потому что они знают, что я за тобой смотрю и руки им пооткручиваю, если протянут.              — А на празднике, значит, ты за мной смотреть не будешь?.. А, ну конечно, Сэл был прав — вот для чего ты туда намылился! Исчезнешь, как только мы придем, напьешься, и я всю ночь буду искать тебя под столами, хорошо повеселюсь! Да, нарядное платье мне для такого точно не понадобится!              Дункан кивал, покорно снося потоки обвинений, и под шумок все-таки тихонько поглаживал ее руку. По телу Тамирис пробежала приятная дрожь, и она смолкла, осекшись на полуслове, вдруг сообразив, как близко сейчас Дункан — и как его потупленный взгляд избегает ее полуобнаженной груди. Тамирис поразила внезапная догадка: Дункан злится не из-за того, как платье подействует на других, его пугает, как действует оно на него.              Она сама испугалась мысли, что Дункан может смотреть на нее глазами мужчины, почувствовала себя нечистой, развращенной из-за того, что вообще смеет думать такое о дяде, — и все же внутри разливалось одуряющее тепло, не имевшее ничего общего со стыдом. Тамирис вдруг захотелось откинуть волосы с его лба, коснуться ладонью смуглой кожи…              Она буквально скатилась с кровати, отступив за нее, словно за последний рубеж обороны.              — Хорошо, хорошо, хватит ко мне подлизываться! Но если ты попробуешь сказать хоть слово…              Дункан отчаянно замотал головой.              — Ни за что. Только прости меня, Тами. Пожалуйста, только прости!              Она никогда не могла понять, насколько серьезно он говорит, это раздражало — но и немного помогало справиться с нелепыми мыслями. Глубоко вздохнув, Тамирис склонилась над сундуком и на самом дне отыскала кружевную накидку — одну из немногих вещей, оставшихся от матери. Вид у нее был совсем уж старомодный, но это было тонкое красивое кружево, и оно надежно укрывало все опасные места. Тамирис сердито набросила накидку на плечи.              — Ну вот, смотри: оставляю без поживы всех распаленных невервинтерских самцов! Лучше?              — Тами, ты не должна…              — Нет, это уже я так хочу!              Она и в самом деле хотела — просто чтобы не гадать всю ночь, разглядывает или нет Дункан ее грудь и плечи.              — Так что, пойдем уже или будем торчать здесь до утра?              Прогулка не задалась с самого начала. Они плелись в неловком молчании, не глядя друг на друга. Нишка и Кара, с Келгаром на буксире, обогнали их, хохоча и болтая, и Тамирис проводила их завистливым взглядом: может быть, она ошиблась, и они как раз прекрасно проведут время, тогда как для нее праздник станет настоящей пыткой.              Дункан купил у цветочницы букетик фиалок, торопливо сунул его Тамирис, она неловкими пальцами приколола цветы к корсажу — и чуть не убежала обратно во «Флягу». Все казалось каким-то ненастоящим, издевательским — и ярко освещенные улицы, и веселая музыка, и цветочные гирлянды, ронявшие на головы гуляющим лепестки. Наверное, стоило завести какой-нибудь легкий разговор: например, поинтересоваться, справится ли Сэл в одиночку, и не стоило ли оставить хоть Кару ему в помощь, и сумеет ли повар изжарить на вертеле целиком ужасного кабана из леса Невервинтер или это чудовище надо было порубить на куски, — но Тамирис никак не решалась.              Она вновь украдкой оглядывала Дункана с головы до ног, отмечая, что он тоже решил принарядиться для праздника. Обычно он носил грубые шерстяные туники и не вылезал из растоптанных вяленых сапог, сейчас же Тамирис с удивлением замечала перстни на его пальцах. Он не затянул шнуровку белоснежной полотняной рубашки, и Тамирис принуждала себя не заглядывать в распахнутый ворот, где на гладкой груди блестела цепочка с амулетом. Возможно, Дункана тоже надо было заставить прикрыться.              Так и не перебросившись ни словом, они дошли до городского парка, но не присоединились к веселой толпе, заполонившей центральные аллеи, машинально свернув на темную тропку. За деревьями Тамирис видела пестрые навесы и ярко освещенные помостки с бардами и циркачами, но даже думая, что этот праздник окажется самым унылым в ее жизни, не могла предложить подойти поближе.              Наконец порыв ветра донес до нее нежную мелодию — смутно знакомую, навевающую мысли о чем-то детском, полузабытом, — и Тамирис, поддавшись порыву, попыталась напеть выскользающие из памяти слова:              — …И лишь только смолкли стоны в пыли… пам-парам-пам… ростки тамариска взошли на крови…              Дункан поправил ее:              — И там, где он рухнул мертвым в пыли, кусты тамариска цветут на крови.              Это было настолько неожиданно, что разрушило заговор молчания.              — Ты знаешь эту песню?              — Твоя мать ужасно ее любила. А если я говорю «ужасно», то значит, я смогу ее спеть с любого места, хоть ночью разбуди… Дэйгун, что, даже про это тебе не рассказывал?              — Мне кажется, я помню, как мама пела ее мне… Постой, про что это Дэйгун мне не рассказывал?              — Твое имя. Я всегда говорил Эсмерель, что она и детей назовет по строчкам этой клятой песни, и вот смотри-ка — почти не ошибся! Но теперь, могу сказать, мне нравится, как это звучит: Тами, Тамирис…              — Поверить не могу, меня назвали в честь какого-то куста!              — В честь великой любви, оплаченной кровью и одолевшей даже смерть, — уточнил Дункан с шутливой серьезностью.              — А… а ты знал моего отца? Ну, то есть настоящего отца? — поколебавшись, спросила Тамирис.              — Прости, не думаю. Мы не виделись несколько лет до смерти Эсмерель, я даже не знал, что у нее ребенок, пока Дэйгун не осчастливил меня этой новостью.              — Но маму ты знал хорошо.              — С самого моего детства. Эсмерель присматривала за мной, когда я был мальчишкой. Думаю, я бы просто сдох в канаве, если бы не она.              — А как же Дэйгун? Разве не он должен был заботиться о тебе?              — Тогда он еще и не подозревал о моем существовании — мы ведь только единокровные братья, ты знаешь?.. Э, и даже не бери в голову, такое это давнее дело. Так или иначе, Эсмерель мне была как старшая сестра, поэтому ты звала бы меня дядей в любом случае.              На этот раз Тамирис не сумела вернуть ему улыбку, пытаясь понять, как вообще осмелилась воображать что-то несусветное.              Он ласково поднял за подбородок ее поникшую голову.              — Ох, и почему эти красивые глазки опять такие грустные? Что я все время делаю не так?              Именно это он и делал не так, касаясь кончиками пальцев ее кожи. Прикосновение было совсем легким, но Тамирис все равно задрожала, не решаясь взглянуть на Дункана. Она думала, что умрет, если он догадается, но если он даже не догадывался, как же это разочаровывало!..              Дункан вдруг подхватил ее под руку, потащил к ярмарочным огням.              — Ага, придумал, чем тебя немножко подбодрить! Уверен, ты такого еще не пробовала!              Тамирис встала как вкопанная.              — Если ты предлагаешь мне выпить…              — Нет! То есть предлагаю, но не… Ох, Тами, ты совсем меня заболтала! Да, я предлагаю тебе выпить, но это даже дети пьют! Невервинтерский «Весенний жар сердца», слышала о таком, а? Ну вот!              Все еще чуточку настороженная, Тамирис позволила Дункану увлечь ее к столам и палаткам. К немалому ее облегчению, они прошли мимо бочек с вином и остановились возле бурлящего котла с ароматным варевом, которое увлеченно помешивала молоденькая эльфийка. Тамирис осторожно потянула носом: пахло яблоками, липовым цветом, чем-то пряным и терпким — скорее чаем, чем пуншем.              Заговорщически улыбаясь, Дункан шепнул что-то эльфийке на ухо, и та, хихикнув, наполнила кружку доброй пинтой ярко-красной пахучей жидкости. Тамирис протянула к напитку руки, но Дункан отступил, улыбаясь.              — Нет-нет, его пьют совсем не так. Вот, смотри: я держу кружку в руках, а ты отпиваешь из нее и рассказываешь, что почувствовала, потом мы меняемся! Говорят, что на сердце, то и на языке!              Что у нее на сердце, Тамирис и так знала отлично, но совсем не желала объявлять об этом во всеуслышание. И все же глупо было отказываться, испугавшись какого-то пророческого напитка. Откинув за плечо косу, она с вызовом наклонилась и сделала осторожный глоток. И чуть не поперхнулась.              — Боги, да сколько там перца и гвоздики!              — Перец и гвоздика, да? — Дункан выглядел немного озадаченным. Он передал ей кружку, но рук не убрал, наоборот, осторожно накрыл ими ладони Тамирис, прежде чем сделать свой глоток. Промычал довольно: — Яблоки и мед… Хорошо-то как!              К щекам Тамирис хлынула кровь, но она могла поклясться, что причиной тому был не чересчур пряный напиток, а лукавый взгляд Дункана, брошенный на нее из-под длинных и пушистых, как у девушки, ресниц.              — Теперь снова я, — прошептала она потерянно и, касаясь пальцев Дункана, хлебнула горячее варево. Вкус действительно изменился, стал нежнее и слаще: Тамирис могла почувствовать на языке сливу, корицу, лимон… — Совсем другой на этот раз! Что за колдовство такое?              — Настоящий вкус глотка узнай с губ милого дружка! — смеясь, крикнула за ее спиной эльфийка, и кружка едва не выскользнула у Тамирис из рук: их с дядей приняли за парочку!              — Пойдем, что ли, посмотрим, что там лантанцы в этом году привезли, — после долгой паузы сказал Дункан, кашлянув, и Тамирис кивнула, не отрывая взгляда от кружки, содержимое которой немедленно выплеснула в кусты, как только эльфийка не могла их видеть.              Ей показалось, что Дункан тихонько вздохнул, но не могла поручиться за это среди музыки и людского гама.              Возле реки, где обосновались лантанские гномы, было шумно и светло, как днем. Дети с визгом бегали под развешанными между шатров стеклянными гирляндами, то таинственно мерцающими, то переливающимися буйством красок. В самих шатрах что-то загадочно скрипело, стучало и ухало, то и дело выпуская в воздух клубы разноцветного дыма. Мелодично позвякивая, крутились две большие карусели — одна с диковинными движущимися зверями, другая с будто бы распускающимися чашечками цветов. Даже темную речную гладь, энергично работая чем-то похожим на плавники, разрезали странные, тускло светящиеся изнутри, шарообразные предметы, а потом пропадали из вида в глубине.              — Ух ты, Тами, смотри — механические рыбы! — Дункан схватил ее за руку. — Бежим к ним?              Он опять улыбался той почти детской, зажигавшей веселые искорки в глазах, улыбкой, которой Тамирис не могла противостоять — вот и на этот раз она, подхватив юбки, побежала с ним по некрутому склону холма, торопясь добраться до лантанского дива. Но восторга Дункана она разделить не смогла — и на первый, и на второй взгляд рыбы показались ей откровенно страшными.              Больше всего они напоминали гигантские стеклянные пузыри в металлической оплетке, к которой прицепили плавники и хвост, украшенные жуткого вида шипами. Более того, попадать в рыбу требовалось через пасть, полную острейших загнутых зубов: та распахивалась, стекло расходилось по тончайшему шву, — и Тамирис попеременно представляла, то как эти зубы смыкаются на неосторожном пассажире, то как лопается стекло, не выдержав напора воды. Ни Дункан, ни прочие зеваки ни о чем таком, по-видимому, не думали, да и рыбы одна за другой отправлялись в плавание, увозя внутри смеющихся людей.              Бородатый гном-зазывала, стоя на причале, надрывался:              — Последнее диво техномагии — рыба глубоководная самоходная, батискаф называемая! Ныряет и плавает вперед, назад и даже кверху брюхом! Гребет, копает, с грунта предметы поднимает! Захотела бы — спела бы, да только рыбы не поют! Поездка по кругу для подруги иль друга всего по два золотых с носа, дешевле только джинны на коврах возят!              — Ну что, Тами, давай?! — возбужденно выдохнул Дункан, жадным взглядом провожая очередной уплывающий батискаф. — Раз в жизни такое бывает, как не попробовать!              Она торопливо замотала головой.              — Я лучше здесь подожду, дождусь фейерверка. Мне как-то не по себе от того, что меня заглотит рыба, пусть даже механическая.              — Что, даже со мной боишься? Эй, отец! — крикнул он гному. — Поместимся мы с этой очаровательной хрупкой леди в одном батискафе?              — Тесновато будет, но влезете… Но учтите — за двоих в одной рыбине я скидок не даю!              Тамирис не успела ни возразить, не запротестовать, как монеты оказались у гнома, а Дункан, стоя одной ногой в рыбьей пасти, с улыбкой протянул ей руку.              — Давай, Тами, вперед! Какой праздник без маленького приключения?              Или без большого, невольно подумала Тамирис, вспоминая нападение на Западную Гавань в ночь после праздника Жатвы, но глаза Дункана блестели, как у мальчишки, и она вновь предпочла поддаться его хорошему настроению. Они столько ругались и злились друг на друга этим вечером — неужели все снова должно было закончиться ссорой на пустом месте?              Внутри и впрямь оказалось тесновато — пузырь был рассчитан на одного пассажира, и Тамирис слегка запаниковала, обнаружив, что ей и сесть-то будет некуда, кроме как на колени Дункана, а вот он без малейшего промедления притянул ее к себе. Тамирис чинно устроилась на самом краешке, осмотрелась по сторонам, пытаясь успокоиться: что ж, тут было светло, и воздух не казался спертым. Может, не так уж страшно будет перетерпеть внутри несколько минут…              Рыба рванула вперед без предупреждения, и Тамирис взвизгнула, заваливаясь на Дункана. Он, хохоча, поймал ее, крепко-накрепко обхватил руками — и вдруг все страхи вылетели у нее из головы. Перед глазами проносились подсвеченная толща воды, речное дно, но Тамирис не была уверена, что видит хоть что-нибудь — все мысли и ощущения были обращены назад, к мужскому телу, тесно прижатому к ее собственному. Рыба подпрыгивала, и руки Дункана двигались вместе с ней, иногда мимолетно задевая груди Тамирис снизу. Он уже не смеялся, а она закусила губу, чтобы не узнать, какие звуки вырвутся из горла, — почему-то ей казалось, это будет не вопль ужаса.              Поездка закончилась так же стремительно, как началась. Рыба закачалась на воде, как поплавок, но Тамирис не нашла в себе сил отстраниться от Дункана, а он не убрал рук с ее талии. Они оба не двигались. Почти не дыша, Тамирис прикрыла глаза и позволила себе просто насладиться тем, как волосы Дункана щекочут ее обнаженную шею, а дыхание согревает прикрытое накидкой плечо. Ей показалось, что она почувствовала прикосновение губ через кружево, но рыба вновь разинула пасть, и следующий пассажир нетерпеливо заглянул в кабину.              Наружу Тамирис выскочила без посторонней помощи, даже не заметив, как холодный рыбий зуб чиркнул по виску. Почему-то ей захотелось сказать что-нибудь веселое, рассмеяться, привлечь внимания Дункана к каруселям или шатрам, но она как будто онемела, в голове тоже была звенящая пустота. Она отважилась кинуть всего один взгляд на Дункана и тут же пожалела об этом: чувство было такое, словно она смотрелась в зеркало: те же пылающие щеки, бегающие глаза, бесконечно виноватый, испуганный вид. Он тоже попытался что-то сказать и тоже не смог. Не глядя друг на друга, они начали казавшийся бесконечным подъем на вершину холма, и она все ждала, что их вот-вот разделит веселящаяся толпа, но даже этого не случилось. В небе расцветали огни фейерверков, пушистые, словно соцветия тамариска, только Тамирис уже не хотелось на них смотреть.