***
- Ты можешь уделить мне несколько минут? – библиотека всегда была моим местом уединения до недавних пор. – Нам нужно поговорить. - Джонатан, ты ведь знаешь… - Знаю что? – мужчина был старше меня и обладал природным очарованием. – Что единственная умная женщина готова отречься от союза со мной ввиду своих личных побуждений? Я знал твою семью лично, я помнил твоего отца еще в те минуты, когда он держался на плаву и шел по течению. - Джонатан, мы не дикари, - я закрыла книгу и встала. – Если для кого-то брак является лишь средством достижения собственных благ, то для меня это нечто другое. А я не люблю тебя. - Ты и не знаешь меня, чтобы делать такие выводы. - Мне достаточно, - он смотрел на меня и внутри все сжималось. – Ты привык к такой жизни: без особых хлопот, когда все может стать твоим. Ты не замечаешь людей там, внизу, под своими ногами. А ведь они ничем не отличаются от тебя, а в некоторых вещах даже превосходят. Я работала в конюшне достаточно, чтобы узнать о тебе все, ты же едва ли помнишь девушку, ухаживающую за твоей лошадью. Так что не стоит говорить о том, что я не знаю тебя. Ты, Джонатан, слишком правильный и слишком наивный, и именно поэтому пытаешься показать свое господство силой. А жест доброй воли, возможно, именно так ты преподносишь свое решение выйти за меня, не больше, чем представление. А дальше только рабство. Этим же днем я вошла в свои покои, закрыла дверь на ключ и села за стол. Меня ждало письмо, так важно было успеть до вечера и отправить его вместе с вечерней почтой. Я и так опоздала со всеми сроками, ждать еще больше я не могла. Надеюсь, мои «петли» можно будет разобрать без особых проблем, писать быстро и понятно было практически невозможно. «Моя дорогая, прошло несколько месяцев, а я все так и не нашла времени ответить. Не думай, я не забыла, просто в последние недели удивительно сложно найти хотя бы минуту, когда я могу побыть одна. Надеюсь, что Оли все еще на ферме при деле: физический труд ему только на пользу. Удивительно сильно я могу скучать лишь по двум вещам: по моим родным местам и по тебе. Твоих советов порой действительно не хватает, но травы, что ты прислала, помогли и облегчили мои боли. Когда-нибудь я найду время для своей проблемы, а пока что приходится терпеть, утягивать грудь, чтобы не было соблазна наклониться. Я приеду, постараюсь найти хотя бы неделю для того, чтобы встретиться. Пиши мне, как только будет время. Я буду ждать, ведь это все, что мне остается».Глава 1
3 октября 2019 г. в 18:41
- Вас хочет видеть королева, - эта фраза звучала в последний месяц каждый божий день, словно выученная наизусть и потерявшая всякий смысл. – Она в западном крыле, кажется, не может найти соглашение с Венгрией.
Сегодня идеальный день для того, чтобы проехаться верхом, выгулять собак и раззадорить их перед охотой. Сезон лис близится, я намеревалась убить как минимум дюжину в этом году; не ради меха или мяса, а ради личного осознания господства над жизнью. Можно раздавить червя, услышав лишь легкий чавкающий хлопок, означающий, что тонкая оболочка не выдержала давления подошвы моего ботинка. Но будет ли это считаться господством? Этот червь был беспомощнее птенца и не имел власти даже над своей жизнью. Лисы – хищники, они вершат свой суд, вынужденный и жестокий, а я лишь уравниваю чашу весов, позволяя вселенной поддерживать вечный баланс. За несколько лет я научилась думать так, чтобы выходить победителем из любой ситуации. Нет, меня не гложило чувство вины или животный страх, я была уверена в собственных силах. В большей степени меня волновала королева: слишком много лжецов, а еще больше лицемеров сейчас вертелись вокруг нее. Она не была глупой женщиной, и, если бы не старческое, привычное ее годам состояние, когда многое начинает забываться, никто из них – мечущихся, словно самец в поисках самки, - не задержался бы здесь.
Лишь звонкий цокот каблуков нарушал ночную тишину, звук стремительно разносился по длинному коридору и оповещал лакеев о моем приближении. Дверь открылась, и я на несколько секунд закрыла глаза – слишком яркий свет. Наверное, ушло огромное количество свечей, чтобы добиться подобного результата.
- Моя королева, - я лишь улыбнулась, эти принятые обществом правила обходили меня стороной. – Что случилось?
- Мир заключен, но мне кажется, что они завысили цену мира до невозможности. Поднять налог третий раз за эти полгода будет слишком большим риском, верно? Я пытаюсь найти соглашение с Венгрией. Ты помнишь этот дар свыше, упавший ко мне в руки лет десять назад?
- Но сейчас третий час ночи, не лучше ли подождать до утра? – я присела на софу и сбросила обувь. – Те условия отчасти были столь завышены, потому что Франция ждала их. Понимаете? Они боялись очередного сражения и вцепились в эти условия так яростно, что времени подумать практически не оставалось, - на позолоченном столике стояли графин с вином и несколько бокалов. – Но они не могли иначе, им ведь нужно было удостовериться в том, что мы примем это соглашение. Земли, отписанные нам, я уверена, принесут плоды уже через несколько лет, а за этот год мы сможем продержаться и без повышения налога.
- Ты так считаешь? – немолодая, болезненно худая женщина бросила в мою сторону мимолетный взгляд и потушила свечу, одиноко ютившуюся на большом столе среди огромного числа документов.
- Я не могу уверять вас в этом, но мне хочется на это надеяться, - я взяла тяжелый графин в руки и налила немного красного вина. – Но, если вдруг вашу голову посетят другие грандиозные мысли, моя королева, помните, что все важные документы, чья давность больше трех месяцев, хранятся у мистера Балтиморе. Сейчас он отсутствует ввиду загруженности по строительству, но он должен вернуться до первых заморозков. Я могу написать ему, чтобы он вернулся как можно раньше, разумеется, - напиток был приторно сладок, так любила королева, но дурманил рассудок ничуть не хуже.
- Не нужно, я думаю, что все будет именно так, как ты сказала, моя дорогая Лизи. Я все еще боюсь проснуться в развалинах собственной империи.
- Все будет хорошо, лишь глупцы никогда не ошибаются. Я знаю, что Франция еще несколько лет будет зализывать раны, а матери оплакивать сыновей. В этом неравном сражении рано или поздно чаша весов все равно бы перевесила в нашу пользу. Но был ли смысл пускать еще больше крови? – за все шесть лет, что я при дворе, мне хватило сил и терпения изучить всякий вопрос, касающийся политики. – Крепость устояла, на ее ремонт уйдет тысяч пятьсот, это 50 годовых жалований мистера Флетси или Генри, большинства тех, кто в большей степени прятался от войны, нежели вступал в неравный бой. Что, если урезать жалование при дворе? Пусть получают восемь тысяч вместо десяти, тогда средства будут найдены в короткий срок.
- Элизабет, не забывайся, - королева Виктория была удивительно стойкой женщиной, уверенной в том, что переживет всех своих друзей. – Эти дела, по большей части, разумеется, не должны тебя касаться, - плотная роба слегка съехала в плечах. – Ты подумала?
- Боже, - я была так близка к тому, чтобы замять весь этот ужас, но она вновь напомнила о неминуемом выборе; выбор, которого по определению у меня просто-напросто не было. – Я думала, что мы уже все обсудили. Этот брак бессмысленнее всего в этом мире, даже ловли бабочек петлей. Джонатан хороший человек, его труды великолепны, а познания не поддаются сомнению со стороны остальных, но что могу дать ему я – простая девушка, не имеющая ничего за спиной? Я понимаю, что ваши побуждения чисты, но мне не хочется быть обязанной всю жизнь, потому что я прекрасно знаю мужскую натуру: я всю оставшуюся жизнь буду нести этот крест на своих плечах, чувствуя чужую ношу.
- Он известен при дворе, это позволит тебе закрепиться в верхах и быть в обществе правильных людей даже после моей смерти, - не имея титула, званий и даже фамилии, имеющей влияние хоть над кем-нибудь, мне удивительно везло всю мою жизнь. – Я говорила с ним на днях, и, поверь мне, с таким упоением мужчина говорит о женщине только в трех случаях: о своей матери, жене или дочери. Он влюблен, и его мало интересует факт твоего происхождения, если брак благословит сама королева. Я дам тебе время, чтобы ты смогла побольше узнать об этом человеке. Мы не животные по той простой причине, что повадками все-таки на порядок выше. Инстинкты руководствуют лишь в редких случаях, у любви должно быть основание.
Остатки ночи я провела за чтением, укутав ноги, чтобы не разжигать камин. Книги были единственным источником моего вдохновения. Твердый переплет, ощущавшийся слегка иначе в ночное время, был моим пальцам столь знаком, что порой я могла отличить одно произведение от другого лишь на ощупь. Этим я иногда забавляла людей при дворе, в частности, показывая этот «фокус» королеве. Порой она напоминала мне маленького, потерявшегося ребенка, забытого не по ошибке, а специально. Но это и сделало ее характер таким: удивительно мягким и при этом до тирании жестоким. Она любила кровь, но не терпела насилия, и эти две, казалось бы, совместимые друг с другом вещи, в ее жизни находились по две разные стороны. Ее забавлял процесс охоты, но не убийство. Когда стрелял другой – она лишь задорно, словно маленькая девочка, хлопала в ладоши, пару раз чуть не выпав с седла. Сама же она никогда не брала в руки ружье – убийство ее руками было запретным. Лишь раз я видела пистолет в ее руках, лишь раз я видела, как вздулись вены на ее лице, и как тонкая линия губ стала неестественно бледной. Ее сын – отродье, презиравшее все. Столь высокомерного, заносчивого, но при этом всем изрядно туповатого человека я встречала впервые. Бывали случаи, когда люди были умны, но их характер был схож с хождением по мукам, и наоборот. Но чтобы все эти качества каким-то удивительным образом совмещал в себе один человек – это нужно было постараться. Мать терпела выходки сына из любви к нему, покойному мужу и своей стране. Но все рано или поздно теряет былую силу, и тогда приходится выбирать: я знала Эдмунда лишь год, но могла с уверенностью заявить – ужаснее правителя не найти. Это понимала не только я, и в свое время эта мысль витала в воздухе, озвученная всеми, кому не лень.
Был холодный по меркам этой местности сентябрь. Я занималась в библиотеке, когда услышала шум, доносившийся из-за прилегающей к библиотеке двери. Покои королевы в это самое время обычно никто не посещал, но гадать не пришлось, я услышала грубый, не по годам пробитый жизнью, куревом и вечными криками голос Эдмунда.
- Мне нужны деньги, чтобы отыграться, иначе меня убьют, - никакой речи о любви, уважении или достоинстве. – Или твой сын значит для тебя недостаточно много? Я будущий король, и моя жизнь важнее жалования какой-нибудь прислуги.
- Я не дам тебе денег, достаточно, - массивное кресло царапало пол, отвлекая от разговора. – Я надеялась, что к двадцати годам в твоей голове появится просвет, я надеялась, что ты наконец-то поймешь всю ответственность, свалившуюся на твои плечи на данный момент, и это ведь не вся твоя ноша. Но никого, кроме пропитого алкоголем и испорченного деньгами юнца, я не вижу. И это ранит меня до глубины души. Твой отец – человек далеко не святой, все же имел в себе хотя бы каплю достоинства и держался прямо, с честью, пока не умер в муках, я уверена, вдоволь выстрадав за все свои грехи.
- Мой отец дал тебе все это, - кажется, он намеревался сесть, но стул упал на пол, и Эдмунд рассмеялся. – Ты - тебе повезло быть здесь - дочь давно забытого всеми мистера Хейли, забитая маленькая девочка, посчитавшая, что может иметь все и сразу. И мой глупый папаша, посчитавший, что такая партия пойдет на пользу не только твоей семье, но и отношениям господ с простолюдинами... - в этот самый момент женщина дала сыну пощечину.
- Ты не смеешь говорить подобного здесь! – я решила открыть дверь и вмешаться, самое лучшее, что я могла сделать – это выпроводить этого мерзавца. – Убирайся! Уезжай как можно дальше, если хоть немного дорожишь собственной жизнью! Я не желаю больше тебя видеть, все твои права, титулы и регалии я аннулирую сегодня же, ты больше не часть семьи, ты больше не наследник!
- Да как ты… - в эту самую секунду в дверях появилась я, сжимая кулаки.
- Замолчи и убирайся, ты слышал приказ своей королевы! – я цедила сквозь зубы, сдерживая себя.
- Тебя не спрашивали, сука, - он сделал несколько шагов в мою сторону. – Даже если я уйду, я знаю, что в конечном счете эти сапоги будешь вылизывать ты, - он стукнул каблуком и усмехнулся.
- Уходи, - голос женщины даже не дрогнул, и я увидела, как блеснул наполированный металл. – Убирайся!
— Это смешно, - несмотря на всю отвратность, Эдмунд был хорош собой, и это злило меня даже больше; почему уродство души не проецируется на теле?
Прогремел выстрел, и тяжелое тело юноши упало на пол. Вбежал лакей и тут же вновь исчез за дверью. Пуля застряла в бедре, кажется, попав в кость. Эдмунд тихо стонал, сжимая толстыми пальцами свою ногу.
- Забудь дорогу в этот дом, забудь фамилию своего отца, - пистолет с грохотом упал рядом с юношей на пол, а женщина молча вышла через другую дверь.
Был жуткий скандал, но в конечном счете королева имела безграничную власть, и людям пришлось смириться. Хотя «пришлось» — это громко сказано, в большей степени многие смогли выдохнуть и наконец-то почувствовать свободу, осознав, что одним гнусным и бесполезным куском мяса стало меньше. Эдмунд на всю жизнь остался хромым, забытым и отрешенным. Как сложилась его жизнь, знали единицы, и королева не входила в их число. Я изредка получала почту, адресованную не мне, но которую имела полное право вскрыть и прочесть. Сначала королеве писали покровители ее мужа, а после сам Эдмунд, моливший о прощении, говоривший о том, что наконец-то прозрел. Но стоило ли ему верить - оставалось для меня загадкой, решение которой было слишком сложным. Об этом просто перестали говорить, одна из немногих запретных тем.