По ту сторону

Всё происходит в точности, как и прошлой ночью. И позапрошлой, и неделю назад. Почти месяц каждую ночь Николай закрывает глаза и проваливается в раскрытый, ожидающий его гроб. Рядом валяется крышка с длинными царапинами с внутренней стороны — следы ногтей. Николай встает в полный рост, вылезает из домовины и до колен погружается в вязкую болотную жижу. Грязь чавкает под сапогами, и чтобы сделать очередной шаг, требуется приложить титанические усилия. Вокруг ни звука, ни шороха, стоит настоящая мёртвая тишина. То, что в реальном мире называется небом, в адских кошмарах Николая отдает кровавым багрянцем. На его фоне редкие, сухие, словно перекрученные всеми ветрами деревья выглядят совсем жутко. С огромным трудом Гоголь движется вперед, по его собственному ощущению — не сдвинулся ни на шаг, словно почва под его ногами сдвигается назад. Изредка вместо хлюпа, характерного для болотной жижи, раздается хруст. Николай, сдерживая отвращение, опускает руку в мутную воду и достает маленький круглый предмет. Это детский череп. Легкие горят огнем от недостатка воздуха, и явственно ощущается тошнотворный запах разложения, словно совсем рядом находится разлагающийся труп. От этой мысли Николаю хочется выть, да вот только изо рта не вырывается ни звука. Николай не знает, сколько времени проходит, сколько часов он проводит в бессмысленных попытках вырваться из персонального ада, в который погружается с завидной регулярностью, а главное, совершенно бессмысленно. В реальный мир он возвращается так же внезапно, как исчезает из него. Просто при очередном шаге проваливается куда-то вглубь и открывает глаза. Время самое разное, но всегда солнце уже встало. Шею, поясницу, ноги и даже руки ломит нещадно, будто бы он и в самом деле всю ночь провел выбираясь из болота. А глаза слипаются от усталости, и весь день проходит в тщетных попытках не заснуть за столом. Яким периодически заглядывает к нему в комнату, приносит обед или чай, недовольно бубнит про упрямых баринов, которые всю ночь пишут, а к утру все сжигают в пламени камина. И никак нельзя рассказать правду, не поверит. От собственного бессилия хочется волком выть, но Николай держится. Пока. Он честно пытается проанализировать эти хождения. Однако в голову упорно лезет только одна мысль — Тёмного призывает Навий мир, требует своё. Нездоровый вид друга и соратника замечает Пушкин и в одну из встреч Братства интересуется здоровьем Николая, но тот списывает всё на бессонницу. Александр Сергеевич искренне советует чай с мелиссой и больше прогулок на свежем воздухе. Ему невдомёк, что от мелиссы Николая уже воротит, поскольку Яким также всерьез обеспокоен состоянием барина. А прогулки… хм, погуляешь под проливным дождем, как же. Осень в Петербурге на сей раз абсолютно не балует жителей. Солнце за весь октябрь показывается два раза на несколько минут, всё остальное время небо затянуто свинцовыми тучами. Помимо ледяного дождя, столицу окутывает такой слой тумана, что даже днем приходится перемещаться по улицам чуть ли не с фонарем. — Все свечи, барин, изведем, а на что новые купить? Может, напишите что-нибудь? — интересуется верный слуга, но Николай сейчас толком перо в руке удержать не в состоянии, так дрожит от недосыпа кисть. Положение кажется если не безвыходным, то опасно приближенным к нему. Спасают только регулярные дела Братства, на которые Николай не едет — летит. Пушкин поистине излучает энергию такой силы, что способен подпитывать ею и остальных. — До нас дошла информация, что за последние несколько дней в Петербурге умерло четверо маленьких детей от младенца до шестилетней девочки, — сообщает Александр Сергеевич, — причины смерти не установлены. Но у старших детей на лицах застыло выражение ужаса, словно их что-то до смерти напугало. Дети из совершенно разных семей. Это и крепостные, и чиновничьи дети. Шестилетняя девочка была дочерью князя Голицына. Господа, у меня есть основание считать, что эти смерти не случайны. Скорее всего, в этом замешаны потусторонние силы. Господин Бенкендорф, безусловно, уже осведомлен об этих смертях, и непременно пошлет на их расследования своих людей, — тут Пушкин бросает недвусмысленный взгляд на Николая, и тот понимает намек. Что ж, вот, похоже, и та самая встреча в Петербурге, о которой предупреждал его Яков Петрович.