Звездопад

      Автомобиль потряхивало на поворотах, в стекло летели капли дождя, наплывали и исчезали огни фонарей.       — Куда вы меня везете? Зачем? Я должен поговорить с дядей.       Сидящий рядом эсэсовец в черном пошевелился и приоткрыл окно. В салон ворвались ноябрьская сырость, звуки и запахи. Не глядя на Гарри, он ответил:       — Вы все узнаете на месте.       — Каком месте?       — Помолчите!       Молчать пришлось долго: световые пятна от фонарей и фар встречных машин начали появляться чаще, машина въехала в пригород, затем в город — замелькала уличная иллюминация и подсвеченные вывески магазинов. Они проехали мимо знакомого отеля и Ратуши, обогнули кинотеатр, где еще весной Гарри смотрел скучную «Жизнь за Ирландию».       «В Мюнхен привезли. Что же случилось? Забрали прямо с улицы… Они сказали — дядя знает. А вдруг не знает? Он же меня здесь не найдет. Решит, что заблудился в лесу, или утонул, или что-то случилось в лагере. Будет искать там, а я здесь. Зачем, зачем, зачем?..»       Мысли прыгали, путались, и хотя за последние полгода ему часто было страшно, но за себя — впервые.       Автомобиль посигналил у закрытых ворот, подождал, пока их откроют, проехал дальше и затормозил. Все вышли. Гарри увидел елки по бокам дорожки, часть высокой стены за ними, железную дверь перед собой и круглую кнопку звонка, в который позвонил сопровождающий. У двери в свете фонарей блестела табличка: «Мюнхенская городская клиника «Хогвартс».       — Вот этого на третий этаж, — буркнул эсэсовец санитару в белом халате, который открыл дверь, но не спешил выходить к ним под дождь.       — Снова к профессору Бруммеру? Что-то многовато их стало в последнее время.       — Сами разбирайтесь. Сигнал поступил, мы отреагировали.       Мужчина в черном сбежал по ступеням с крыльца, за спиной хлопнула дверца, и заурчал мотор. Человек в халате еще раз скептически окинул взглядом мокнущего под дождем Гарри.       — Заходите, что встали. Разувайтесь.       — Мне нужно позвонить родственникам, они не знают, что я здесь, и волнуются. Пожалуйста, это быстро.       — Позвонить можно и завтра. Сейчас, пожалуйста, сдайте документы, деньги и личные вещи.       Гарри похлопал по карманам брюк и покачал головой: он выскочил в библиотеку налегке, оставив дома даже ключи, ведь тетка ждала его через час к ужину. А журналы, которые он там взял, кажется, остались в машине, и ни он, ни сопровождающий о них не вспомнили. Через десять минут одетый в серую пижаму Гарри сидел на заправленной полосатым одеялом кровати и растерянно смотрел на запертую дверь с маленьким решетчатым окошком. Кажется, его поместили в психиатрическое отделение.       Почти полгода назад, в июне, их с братом ужаснул переезд из Мюнхена в Охау. А оказывается, намного страшнее, когда тебя против воли привозят обратно.

***

      — Куда???       Дудли перестал жевать и замер с занесенной над куском телятины вилкой. Гарри как раз в это время отхлебнул горячий чай, обжегся, выплюнул кипяток обратно в чашку и закашлялся.       — Герхард! Ну что за свинство, в самом деле!       — Прости, дядя. Я от неожиданности. Ты сказал — куда?!       — Мама, я не поеду, — встрял Дудли. — У меня здесь Леви. И мне осенью в Академию!       — А мне в медицинский. И у меня здесь… тоже девушка.       — Так, всем молчать!       Вернер Дурслер раздраженно бросил на стол салфетку и откинулся на спинку стула. Тетя, напротив, свою салфетку скомкала, прижала к груди и вскочила.       — Дети! Мне стыдно за ваше поведение. Мы с отцом переживали, как вы отреагируете, но и подумать не могли, что вот так. С неблагодарностью, с…       — Успокойся, Петра, — Вернер не спеша расстегнул пуговицу на домашней куртке, — они уже не дети и все поймут, я уверен, — голос стал стальным. — Это назначение не обсуждается. Мое повышение до коменданта лагеря — знак особого доверия рейсхфюрера. Я исполню его приказ во что бы то ни стало. Даже если вас придется волоком тащить за машиной, вы всё равно поедете со мной.       — Но Охау, пап! Там же только лес и тот лагерь. Нам что, жить за колючей проволокой? С этими?       — Что за чушь, Дудли, — вмешалась в разговор тетка, — конечно нет. Охау довольно милый городок. Там живут семьи военных. Жены, дети. Я уверена, вы найдете подходящую компанию.       — А нельзя нам остаться у тети Маргарет? Мы бы гуляли с ее бульдогами, — с надеждой спросил Гарри, а Дудли обрадовано закивал. — Сейчас июнь. Через два месяца экзамены. Осенью нам обоим здесь учиться. Какой смысл ехать в какой-то Охау? И что там делать? Герр Эгельшенке уж точно не будет приезжать туда ко мне на занятия.       Вернер грузно облокотился о стол и вытер платком мокрый лоб.       — Мы с матерью думали об этом. Но Марго на все лето уезжает в Баден. Поэтому мы решили так: проведете каникулы в Охау. Ничего с вами не случится! — Вернер повысил голос, увидев, как Гарри открыл рот, чтобы возразить. — Дудли в Академию уже зачислен, а ты, на мой взгляд, и так неплохо подготовлен. Но репетитора мы еще обсудим. Побудете на свежем воздухе, научитесь ориентироваться в лесу, в конце концов.       — На свежем, как же, — буркнул Дудли и заработал громкий хлопок по столу.       — А теперь давайте отметим повышение вашего отца и дяди и разрежем торт! — преувеличенно громко и радостно сказала тетка и поспешила к чайному столику. Но тут же охнула, оперлась рукой о стену и остановилась.       — Дорогая, тебе снова нехорошо? — Вернер с грохотом отодвинул стул, подлетел к ней и, придерживая под локоть, повел по лестнице наверх. — Иди приляг и не вставай до ужина, я прошу. Зачем ты отпустила Марию? Говорил же, не стоит тебе самой возиться с тортом.       Гарри проводил их взглядом, обреченно вздохнул и повернулся к Дудли:       — Ну что? Прощай, Мюнхен, — привет, лагерь?       — Да-а, дела, — Дудли уже успел отрезать кусок торта и задумчиво жевал его всухомятку. — Это ж какое дерьмо! Пять лет прожить в нормальном городе, чтобы уехать в какую-то задницу.       — Отучишься в своей Академии, вернешься туда начальником охраны, — поддел Гарри брата.       — Да пошел ты! Это твой чай? Все равно не пьешь, дай сюда, — Дудли шумно отхлебнул.       — Бери. Только я в него плюнул.       Через два дня, вечером, когда Гарри сидел на полу перед чемоданом, дверь приоткрылась, и в комнату вошел Дудли с удочками в руках. На толстой шее болтались связанные боксерские перчатки. Гарри мельком кинул на него взгляд и сказал:       — Удочки бери. Там вроде речка есть, будем рыбачить, если не сдохнем от тоски.       — А боксировать я с кем буду? Что-то мне подсказывает, что секции бокса там нет.       — Со стеной сарая.       — Ну отец, удружил. — Дудли сел на кровать, вытащил из-под себя потрепанную "Общую физиологию” и бросил в чемодан. — Тебе-то что. Книги с собой возьмешь, больше и не надо ничего. А у меня с Леви все только закрутилось. — Он понизил голос: — На прошлой неделе я ее уломал, и она мне дала!       — Да ла-адно?! И как оно?       — Ну-у, это было супер. Это было так… знаешь… в общем, здорово. Она горячая девчонка. У меня были такие планы, ее на такое можно раскрутить, уж я-то чувствую. И блядь! Мы уезжаем! Ловить рыбу в деревне!       — Я с Уши, в общем, тоже…       — Не заливай, мой младший братик. Ничего у тебя с твоей Уши нет. Я отдам все карманные деньги, если ты сейчас скажешь, как у нее между ног: гладко или волосы?       Гарри лихорадочно соображал, какой ответ правильный. Что бы там ни думал Дудли, он однажды чуть не залез ей в трусы, и если бы не стук ее матери в дверь, наверняка бы точно знал, что отвечать на такие вопросы. Дудли снисходительно усмехнулся:       — Подрастешь — узнаешь.       — Да пошел ты, — машинально ответил Гарри, все еще пытаясь найти для себя ответ на вопрос. Он так и сидел до темноты на ковре перед чемоданом, пытаясь разобраться, что там у его Уши в трусах и хочет ли он это знать. Потом вздохнул и стал представлять, как все случилось у Дудли с его подружкой. Он видел ту Леви Браун — красивую раскованную блондинку, но все равно не мог вообразить их вместе в постели. Братец возился за стеной, и Гарри подумал, что тот наверняка захватит в Охау пачку порнографических открыток — настоящих, а не надоевших агиток с голыми спортсменками от издательства «Шёнхайт». Где Дудли доставал их, он не знал — тот не рассказывал. И всегда со снисходительной улыбкой протягивал пухлый конверт, предлагая посмотреть.       Гарри так надоел его понимающий взгляд, что однажды, когда Дудли выдал: «Там парочка новеньких, смотри не забрызгай», — стащил одну для себя. Взять больше не решился: Дудли бы заметил пропажу и поднял на смех.       Карточка оказалась не самой удачной. Среди фройляйн в чулках, корсетах, на каблуках и без, с голой грудью или прикрытой кружевами, широко расставившими ноги, гибкими, призывно смотрящими в камеру, Гарри досталось фото с мужчиной и женщиной. Они даже почти не были раздеты. Девушка, задрав пышную юбку и держась за стул, наклонилась, а мужчина с полуголым торсом тесно прижался к ней сзади, придерживая за грудь.       Гарри откинул одеяло, тихо подошел к двери, подпер ее стулом и снова лег. Мысли о фото взволновали настолько, что родным не следовало знать, чем он сейчас займется. Он вспомнил, что уже убрал фонарик из стола в чемодан, досадливо поморщился и сунул руку в трусы. Придется вспоминать. Тем более, то фото было засмотрено настолько, что представить все до мелочей не составляло труда.       Кончил неаккуратно — попал на простыню, испачкал белье. Что за невезение! Отдышавшись, он нащупал под матрасом скомканное полотенце. Завтра надо постараться незаметно от тети его куда-нибудь выбросить, может быть, в общий бак на углу улицы, а пока можно воспользоваться в последний раз. Гарри аккуратно оттер сперму с простыни и трусов, вытер живот и пах. Член снова напрягся. И, вместо того чтобы спрятать полотенце под матрас, Гарри поднес его к лицу и понюхал. Пахло спермой, чем же еще. Он вдохнул волнующий запах. Какая же гадость то, что он делает. Это хуже онанизма. Дудли точно так же мастурбирует, даже чаще, Гарри не сомневался — слышал из-за стены. А вот нюхать свою сперму он точно бы не стал, и узнай такое про кого-то — перестал бы общаться. А Гарри нравится — это плохо, но приятно. Он положил полотенце на лицо и сжал твердый член. Снова всплыл перед глазами черно-белый кадр с полуоголенной мужской задницей и крепкими мышцами. Да еще этот мужской запах…       Гарри замычал в скомканное полотенце, кончил второй раз и после этого, снова все тщательно вытерев, затолкал полотенце поглубже под матрас и закрыл глаза.       Назавтра была кутерьма. Хоть тетка и планировала уехать сразу после завтрака, но с самого утра все пошло наперекосяк. Сломалась одна из двух машин, которая должна была отвезти их в Охау, и дядя раздраженно кричал в телефонную трубку, срочно требуя другой автомобиль. В итоге надел фуражку и сказал, что его срочно вызывают на работу. Тетка поджала губы и пошла заново пересчитывать коробки. Гарри маялся то во дворе, то на улице, потом подумал и сбегал на городской пляж. Обедали все так же без дяди. Он появился только после ужина, около восьми вечера. Тут же начали грузить чемоданы, укладывать драгоценную теткину посуду. Потом искали папку с документами. Когда сели в машину, вспомнили, что тетка забыла в ванной таблетки. Отъехали уже в сумерках. Гарри сидел на заднем сиденье и пытался читать.       — Перестань, глаза испортишь.       Тетка сидела рядом и, закрыв глаза, массировала виски. Гарри послушно отложил газету и уставился на сидящего впереди брата. Тот неутомимо хрустел картофельными палочками. В машине было жарко, пахло бензином и кожей.       — Мам, ну можно я открою окно? — наконец взмолился Дудли.       — Как же болит голова, господи, — не открывая глаз, пробормотала в ответ тетка и через секунду добавила: — Хорошо, только ненадолго.       Дудли радостно выкрутил ручку, дожевал палочки и сунул смятый пакет под сиденье.       У самого Охау въехали в лес. Широкая дорога все сужалась, и, в конце концов, ветки деревьев стали царапать машину и лезть в салон. Окна пришлось снова закрыть. В темноте казалось, что узкая дорога вовсе исчезнет, и их машина, и та, что везла дядю и все их пожитки, сейчас уткнутся в бурелом да так и останутся на всю ночь. Но вот показался просвет, потом еще. Колеса зашуршали по гравию, по асфальту, и машины въехали в городок. Гарри разглядел крыши и изгороди, а потом авто остановились у кованых ворот, и шофер, обернувшись, сказал тете:       — Приехали, фрау Дурслер.       На лестнице к Гарри подбежала рослая девушка и попыталась выхватить чемодан. Он отдернул руку.       — Не надо, спасибо, я сам.       Девушка тут же умчалась вниз, и Гарри еще долго слышал из своей мансарды стук ее туфель и голос тетки. Где-то залаяла собака. Он поднялся с кровати, погасил тусклую лампу и не глядя задернул шторы. Было бы на что смотреть.