Стая мечты

1

Стайлз увлечённо строчил в тетради сочинение и периодически поглядывал на Питера, уткнувшегося в очередную книгу. Напишет строчку — поднимет голову. И так без конца уже около двух часов.  Относительно стеснительный. Примерно так Стайлз описывал свою застенчивость школьному психологу на обязательных ежегодных консультациях и, в общем-то, при этом даже не соврал ни разу.  Иначе как назвать то, что он мог рассказать кому угодно любой родившийся в его голове каламбур, мог проникнуть без спросу куда только заблагорассудится, даже зная, что попадётся, но иногда Стайлза вдруг так переклинивало, что терзавший его на протяжении долгого времени вопрос просто не мог сыскать возможности сорваться с языка. И ладно бы он испытывал какие-то угрызения совести из-за направления вопроса, или ответчик был бы каким-то особенным, что и спросить страшно, так нет. Обычный вопрос. Но не произнесётся никак, и всё тут. А так хотелось.  Вот Стайлз и издёргался весь, извертелся.  Нет, если бы от подобной пытки зависела чья-то жизнь, он бы выдержал. Сдохнет, но ни одного словечка не выдаст. Не такой уж он и болтливый, на самом деле. Языкастый — да, но это ведь далеко не самый весомый критерий для определения его самоотверженности. А тут что? Пытка — есть, а спасать некого. Можно не мучиться. И интерес Стайлза наконец выплеснулся наружу: — То есть, ты предложил мне самому дополнить свой бесценный бестиарий, но не разрешаешь писать без черновика?  Питер ответил не сразу. Как ни в чем не бывало, он дочитал абзац, вложил закладку, — на этот раз обычную парфюмированную бумагу, а не опасный арийский артефакт, — и только тогда поднял на него невозмутимый взгляд.  — Ты не умеешь пользоваться пером и чернилами, верно? И ухмыльнулся так, будто сам владел мастерством шрифта в совершенстве.  Стайлз оценивающе глянул на его самодовольную рожу. Судя по всему этому представлению… Видимо, действительно умел, гад. Ему только дай повод произвести впечатление.  — Ла-а-дно, — протянул Стайлз, закрывая тетрадь. — То есть, я напишу красивое сочинение, а ты сам занесёшь эти сведения в свою баснословно дорогую книжку? И зачем, спрашивается, я сюда ехал? Существует электронная почта, возможность отправить фотографии в сообщении, наконец. — Нет, Стайлз, — принялся объяснять Питер. — Это негласное правило. Нарушить его — грубость. Оно существует на протяжении многих веков. Бестиарий пишут исключительно люди. Для самих себя и будущих поколений детей. Данный экземпляр оказался у меня лишь по воле судьбы и благодаря лишнему чеку в кармане. Откровенно мало кто, за исключением охотников, интересуется другими существами. Предпочитают не контактировать с ними в принципе. Поэтому и бестиарии среди нашей братии не в большом почёте. В случаях крайней необходимости все просто обращаются к интернету. Но там столько совершенно неправдоподобной и бесполезной информации, что я удивлён, как ты вообще умудрился найти и находишь там раз за разом то, что действительно помогло тебе по-началу совладать со Скоттом. Да и вообще со всей той мистикой, в эпицентре которой ты в один момент оказался. Свой рассказ Питер завершил на комплиментарной ноте, Стайлзу бы в пору расцвести от одобрительного тона в его речи, но он всё ещё находился под впечатлением от наличия какого-то правила. Как-то не верилось ему в существование подобного якобы исторического факта, пусть и довольно занимательного. — Как будто ты нарушить его не можешь, — задумавшись, проронил Стайлз. — Могу, — легко согласился Питер. — Но не хочу. Такая милая традиция, не находишь?  Возможно, Стайлз мог бы с этим согласиться, но кусочки мозаики никак не хотели складываться в его голове воедино. Мысленно рассуждая об этом, Стайлз в ответ пожал плечами и не слишком уверенно по причине того, что не мог облечь свои ощущения в слова, ответил: — Ну не знаю, какая-то она… сомнительная. Уж извини, только не принимай близко к сердцу. — Твой скептицизм я и без подобных признаний чую за версту, настроил на него свои локаторы недавно, — сыронизировал этот удивительный оборотень. — Сомнительная? Отнюдь. Будь ты какой-нибудь неведомой зверушкой, разве захотел бы сам подписать себе приговор, выложив о себе всю информацию на бумаге? Ну, после подобного ответа-вопроса, наводящего на всякие размышления, традиция перестала быть такой уж «милой». Да и сама причина её возникновения уже вызывала скорее неприятный холодок внутри. Стайлз бы и о себе, представителе homo sapiens двадцать первого века, с большой неохотой бы поведал. А уж раскрывать о себе все карты, будучи представителем древних поверий, — действительно самоубийственная инициатива. И вообще, это все было настолько логично и незамысловато, что Стайлзу пришлось лишь удивиться, что же с его внутренней мозаикой доселе было не так, раз она так настойчиво не собиралась складываться несмотря на все доводы разума. Питер тем временем не торопился возвращаться к чтению. Наоборот, наклонился вперёд, упёршись локтями на колени, и, не сводя со Стайлза глаз, выдал очередное сенсационное заявление: — И, следуя этой прекрасной традиции, дополнишь бестиарий именно ты. Серьёзно, чем Стайлз заслужил такую щедрость? У него после этих слов в голове моментально завертелись цифры. Дата написания первой заметки, упомянутой Питером, количество страниц в этом монументальном труде, вес массивной обложки из серебряных пластин с искусным резным рисунком, общая историческая ценность для искусствоведов и историков и миллионы, которые могла бы принести эта энциклопедия удивительных существ, попади она на какой-нибудь закрытый аукцион. Итог был таков: после сложения всех возможных и невозможных чисел после знака равно у Стайлза было скромно выведено «несметное богатство». Ему тут же поплохело от подобной чести, он правда подрастерялся и ляпнул: — Почту за честь… сэр. Даже в голове Стайлза это не звучало как сарказм, что и говорить о его интонациях вслух. А ещё, вглядевшись в поисках подвоха в лицо напротив, Стайлз с удивлением заметил, что распознавать настоящие эмоции Питера стало значительно проще. Или не настоящие, а те, которые он показывал настороженно или не стремился заменять ими привычную насмешливость. Питер особого внимания его словам не уделил, но, очевидно, услышал именно то, что его порадовало. Стайлз не психолог, в общем-то, да и с эмпатией у него туговато, но ему показалось, что это шаг если не вперёд, то в одном направлении. Это определённо лучше, нежели их перебежки раньше. Чувствовалось благодаря этому какое-то ментальное сближение. — Да уж, — оценил Питер каракули Стайлза и, заинтересованно полистав записи в тетрадке, добавил, — придётся тебе взять у меня несколько уроков по каллиграфии для начала. Брови Стайлза против его же воли поднялись на лоб от удивления. Потом, стремясь помочь ему разобраться, было это заявление шуткой или нет, опустились к переносице. Питер же, совершенно не обратив на его лицевую гимнастику внимания, продолжал рассматривать его записи. Пришлось Стайлзу прокашляться и привлечь его внимание: — Ты что, серьёзно? — со слишком явным недоверием уточнил он. — Будешь скрупулёзно учить меня выводить высокохудожественные закорючки на папирусе? Питер, ты — меня. Звучит как бред. — Звучит как занимательность, — поправил Питер, — и это же не древнеегипетские заклинания, согласись. За тобой бы сталось просто распечатать текст на принтере. Кощунство над мудростью предков. Где твоё уважение? Стайлз против воли фыркнул, ибо названный Питером способ — действительно первое, о чём он подумал. — Как ты только с таким отношением, вообще, в квартире живёшь, а не в землянке? Питер изящно выгнул бровь: — Я, по-твоему, конченый варвар и неисправимый ретроград? — Ладно-ладно, твоя взяла, — Стайлз вынужден был поднять белый флаг в этой почти ставшей бесконечной полемике.— Насчёт каллиграфии. И не лень тебе? Я даже не знаю, кто из нас двоих сойдёт с ума быстрее. — Напротив, искусство шрифта это своеобразная медитация, очень умиротворяет, — рассуждал Питер. — Для нас с тобой весьма полезно, ты так не думаешь? — Я бы сказал, просто необходимо, — с хмурой улыбкой подтвердил Стайлз, не представляя, что из этого может выйти, но признавая его правоту. Питер продолжил зубоскалить, впрочем, серьёзность его намерений была совершенно ясна: — И возрадуйся, мой юный инок, так как я в этом крайне хорош, по правде говоря. К тому же, это совершенно бесплатно. И Стайлз понял, что не отвертится: — Ага, замечательно, — хмыкнул он, пододвинув бестиарий поближе к себе, щёлкнул диковинной застёжкой и принялся рассматривать почерк на каждой странице. — Неужели все предыдущие авторы такие же зануды, как и ты? Ну, первую половину книги я не засчитаю, тогда педантичные священнослужители придумывали только модные шрифты, а грамотным единицам оставалось лишь мучиться и повторять… А вот тут уже интереснее, — Стайлз склонился поближе, чтобы рассмотреть чей-то микроскопический почерк. — Разве вот это вот — по всем законам каллиграфии, а, Питер? Погоди, здесь написано что? Да вы гоните. Питер, слушавший его тираду с полуулыбкой на лице, чуть склонил голову, пытаясь прочитать то, что гласил и впрямь не самый разборчивый курсив. — На тебя такое впечатление произвёл почерк или существование ведьм? — Что я, кривых почерков никогда не видел? — возмутился Стайлз. — Ты бы знал, насколько коряво некоторые пишут конспекты. Как курица лапой, честное слово. Конечно, ведьмы. Итак, обсудим это? — А разве есть что? — без интереса откликнулся Питер. — Друидов ты уже видел, чем ведьмы хуже? Стайлз удивлённо всплеснул руками, искренне недоумевая, почему Питера эта животрепещущая тема не интересовала от слова совсем. — Кто же знал! У меня ведьмы ассоциируются исключительно с Николасом Кейджем! А салемские процессы? Я знаю, куда я направлюсь в свой следующий поход! О, господи, сколько бессонных ночей меня теперь ждёт? Ну, расскажи что-нибудь, а? Прошу. — Восторгайся чуть тише, Стайлз, — Питер поморщился и откинулся обратно на спинку своего кресла, но просьбу выполнил. — На многое не рассчитывай, я не слишком сведущ в этой теме. Существуют разновидности ведьм по источнику способностей. Через заимствование — это ритуалы, подношения; и благодаря природе — эти ведьмы урождённые, владеющие чистой силой. По использованию сил — чёрные и белые. Говорят, белые слабее, хотя это мнение лично для меня малопонятно. Белые ведьмы — исключительно природные. Если в их запасе всё, что веками накапливалось их предшественницами, могут ли они быть слабейшими? Да, чёрные проводят ритуалы и приносят жертвы, но они лишь от дара к дару заимствуют силы природы, а не владеют ими с момента своего зачатия в утробе матери. Приличное противоречие, которое мне неясно. — Означает ли это, что ты ни с одной представительницей лично не знаком? — вычленил из этой речи главное для себя Стайлз. — А то бы уже выяснил всю информацию. — Я понимаю, что набаловал вас своей осведомлённостью во всём, чём только можно, но у меня нет ни особого любопытства, ни острой необходимости углубляться в изучение этой темы. Общих познаний мне вполне хватает, — заявил Питер и взглянул на экран телефона. — Мне нужно съездить в одно место, а заодно подкупить материалы для наших занятий, раз уж мы об этом заговорили. Ты останешься тут? — Не, надо валить домой и помочь одному койоту с домашним заданием, — с явным сожалением заметил Стайлз и, прежде чем закрыть и убрать на место бестиарий, сфотографировал заинтересовавший его параграф и поднялся с дивана, обещая себе обязательно разложить полученные знания о ведьмах по полочкам. И однажды, если представится такая возможность, дополнить своими наблюдениями. Только если ему дадутся средневековые шрифты. Питер, уже накинувший куртку, усмехнулся: — Жаль, что сообразительностью девочка не в меня пошла, верно? — Семейной черты Хейлов в виде кровожадности ей хватает с лихвой, спасибо, упаси господь ей унаследовать вдобавок и феноменальную папину мудрость, ага, — не согласился Стайлз и, не прощаясь, покинул пристанище Питера — всё равно ведь пошлёт ему как минимум парочку сообщений о том, что интересного или совершенно точно бредового он узнал о ведьмах из интернета. Перед тем, как закрылись двери лифта, он поймал взглядом сытую лыбу Питера, очевидно принявшего его последнюю реплику за комплимент.

2

Питер снобом никогда не был и мог бы вести аскетичный образ жизни наподобие того, что предпочитал его дражайший племянник, если бы в этом была необходимость или неизбежность. Ни того, ни другого Питер не испытывал и посему совершенно не ограничивал себя в маленьких прихотях. И дело было не в его весьма приличных накоплениях, перешедших по наследству, и приумноженных им облигаций. Не только в них. Будь Питер более семейным, его злость, по всем правилам геометрической прогрессии, была бы более беспощадной. В прошлом ему было просто объективно нормально, приемлемо. Жил, не тужил. Не утопически хорошо, поэтому он позволил своей животной ярости угаснуть вскоре после её первичного насыщения. В нём, всегда несколько социопатичном и вопреки природе не терпевшем абсолютной стайной самоотверженности, тогда, ДО, дремало могущее перерасти в нечто ясное и полезное особое стремление. Не столь кардинальное, как смерть десятка близких волков. Обычное, вполне человеческое стремление привнести изменения в привычный уклад жизни. После показавшейся особенно сладкой расправы, отложившейся в памяти яркими кадрами, это стремление полностью развоплотилось за отсутствием того, что когда-то следовало бы изменить. Последнее десятилетие — странное, полузабытое, но одновременно слишком чёткое и пугающее, подшпоривало разве что внутреннюю жажду крови. И Питер довольно быстро удовлетворил её в полной мере. Освободившись от злости, теперь он ощущал необходимость другого рода. Необходимость совершенно новую, не успевшую сформироваться в юности, но теперь явно пытавшуюся наверстать упущенное за время «спячки». Почти сразу после выхода из анабиоза Питер обратил внимание на то, что он стал получать удивительное, не получаемое доселе и мало с чем сравнимое удовольствие от красивых и качественных вещей, не только материальных. Сложная классическая литература, приятные тонкому слуху сонаты, идеальная композиция из ритма фигур и светотени на картинах, удивительная изящность и податливость в мраморных скульптурах. Искусство, область, от существования которой прежнему Питеру было ни тепло, ни холодно. Питеру новому это стало нужным как воздух, и понять почему оказалось несложно. Одно из наиболее важных стремлений человека — переживать положительные эмоции. Подсознание Питера, насильно лишённое даже возможности испытывать радость и жестоко свергнутое с обрыва вниз в бессилие и медленное самоуничтожение, теперь без конца требовало поскорее восполнить нехватку этих самых положительных эмоций. Раньше он больше взаимодействовал с людьми, чаще с членами семьи, пусть это и было прискорбной привычкой, обязанностью, которую не так любил, но Питер так или иначе заряжался их энергией. Получал удовольствие от наблюдения за ними и людьми вне стаи. Больше наблюдать было не за кем, да и откровенно не хотелось. Питер уже не мог разглядеть в людях того, чем можно было бы наполнить себя. Сыт по горло, ему хватило. Питер тогда был частично растерян. И так кстати пробудившиеся по воскрешению эстетические потребности задали вектор, следуя по которому, Питер мог разбавить свою однотонную тоску и губительное равнодушие чем-то новым для себя. Искусство — это высокая идея, облачённая в прекрасную форму, искусство — есть эстетика. Питер чувствовал и осознавал, что весь его организм со всеми химико-биологическими и мыслительными процессами приравнивает удовольствие от восприятия искусства чем-то почти близким к радости. И Питер окружил себя тем, что возвращало ему былой покой и чувство наслаждения — в конце концов, одна лишь возможность приобретать уже была приятна. Из простого — телефон без кнопок. Сенсорное устройство для окружающего мира давно не в диковинку, а у Питера позорно глаза на лоб полезли, когда он впервые после продолжительного, принудительного сна, зашёл в магазин бытовой техники и завис на целый вечер, изучая. Было удобно использовать компактный и лёгкий ноутбук вместо громоздкого ящика и иметь личный беспроводной интернет вместо посещения специализированных кафе и библиотеки. Всё это появилось и до того, как он канул в пропасть собственного разума и не мог выбраться, но прогресс совершил настоящий скачок развития за это время. Многое стало более сложным и продвинутым, но одновременно простым и доступным, и Питер с интересом ребёнка, неожиданно получившего новую игрушку за просто так, восполнял прорехи в своих знаниях во всех областях жизни. Ему нравилось по утрам завтракать за изящным дальбергиевым кофейным столиком родом из Италии, носить бренды подороже ради одних только материалов, под которыми не тёк градом пот по спине и не раздражалась кожа, натёртая грубыми волокнами. Десять лет не такой уж большой срок, но, внезапно лишившись возможности следить за ходом времени одновременно со всем миром, Питер заметил, как быстро всё менялось, и был близок к тому, чтобы ужаснуться. Поэтому он не видел причин говорить себе «нет». Окружал себя тем, чем хотел. Тратил денег столько, сколько мог себе позволить. В конце концов, с выплатой алиментов для дочери он припозднился, а родной город не был таким дорогим и современным, каким мог бы быть. Обычная калифорнийская глухомань. Так что можно было не опасаться, что накопления неожиданно, в одночасье, закончатся. Транжирой при всём при этом Питер не был. Умело экономил там, где было можно, и не скупился на то, что считал необходимым. С поиском работы можно было повременить на какой-то не слишком продолжительный период. Вырвавшись из плена своего неподвижного тела и длительной больничной рутины, Питер не был готов погрузиться в объективную, но быстро надоедающую действительность трудовых будней. Работой он займётся позже, когда не быть занятым делом и просто созерцать приятную обстановку наскучит. Найдёт какую-нибудь занятость себе по душе, чтобы не лезть на стену от однообразности культурного безделья, и будет себя поощрять и баловать заслуженно. В этот раз Питер сразу предпочёл посетить антикварную лавку, а не надеяться на чудо в канцелярском для школьников. Ожидая, когда продавец принесёт из подсобки чернила, заказанные для Питера в специализированном салоне заранее, он придирчиво выбирал золотые перья для письма. Выбор пал на пару золотых из позапрошлого столетия. Питер бы только подточил чуть затупившийся пишущий кончик у одного пера, но в целом был доволен и не поскупился на их покупку. Судя по цене, они уже использовались раньше, но не имели никаких особых повреждений и были начищены до блеска. Этот вариант был более оптимальным, чем покупка абсолютно новых перьев — тогда пришлось бы выбирать между ценой и качеством. Но Питер не видел ничего плохого в том, чтобы сразу учить Стайлза работать с хорошим оборудованием, а не дожидаться, когда он начнет делать успехи, и только тогда баловать его. Скупой платит дважды, да и бо́льшая стоимость может сыграть свою роль в обучении — Стайлз будет бережнее к ним относиться. Питер мог бы поделиться и своим набором. У него уже было всё необходимое, но делиться со Стайлзом собственным излюбленным пером и идеальным по толщине и форме деревянным наконечником он не захотел — ностальгия не жалела никого и Питера в том числе. Загоревшись идеей приобщиться к искусству ещё больше, он вознамерился создать что-то самостоятельно. Пробы себя в качестве музыканта надоели быстро — выбор инструмента и обучение игре на нём слишком долгий и сложный процесс. Для потуг в рисовании ему не хватало более тонкого видения, чувства пропорций и таланта художника. Ещё хуже идеи попытаться написать картину была разве что идея написать роман. Книги он все же предпочитал читать, а кризис среднего возраста его ещё не настиг, чтобы внезапно требовать от себя создания литературного шедевра. Другое дело каллиграфия — бумага, кисть, чернила и сосредоточение на ровных, идеальных линиях — именно то, что ему было нужно. Он так этим увлёкся, что не заметил, как скоро буквы стали получаться ровными, а он сам стал более чем прекрасно осведомлён об истории каллиграфии и даже с лёгкостью разбирался где и когда был создан тот или иной случайно увиденный шрифт. С чего бы ему теперь давать свои любимые материалы этому неугомонному человеку, который даже не поймёт, что держит в руках такую ценность, как любимый набор Питера. Не только из-за стоимости, но и потому, что это подарок. Овладев мастерством шрифта, он с гордостью сам себе его презентовал после продолжительных поисков и сбора по-настоящему идеального комплекта. Купить Стайлзу его собственный оказалось не в пример проще. Памятуя о своём обучении этому нелёгкому ремеслу, он уже знал, чем было бы удобно работать начинающему и, одновременно с этим, что будет радовать глаз учителя, наблюдающего за линиями, что получаются на бумаге благодаря правильным движениям кисти ученика и хорошему оборудованию. Почему вдруг он вообще захотел придержать Стайлза поближе к себе и сделать ему подобный подарок, Питер не понял. Более того, не сразу осознал сказанное. Научит? Он, конечно, может. Но, действительно, с чего вдруг? Неужели его так опьянило само наличие… единомышленника? Или его присутствие — тоже, в некотором роде, эстетическая потребность? Эту гипотезу Питер высмеял, но из разума с вещами на выход не вышвырнул. На секунду разозлившись на свой вдруг ставший несговорчивым разум, сиюминутным порывом Питера было плюнуть на всё, развернуться, уйти, позволить Стайлзу вклеить распечатку. Или, чем чёрт не шутит, дополнить бестиарий самостоятельно, наплевав на все не пойми кем выдуманные правила. Но брать свои слова назад по поводу частных уроков и проводить меньше времени с единственным разумным и заинтересовавшим его существом среди всей их честной компании остро не хотелось. Поэтому перья он всё же купил, равно как и удобное древко, и насыщенные чернила, и нужную бумагу, по которой краска не будет расплываться даже самую малость. Расплатившись, Питер покинул магазин. Неторопливо шагая по тротуару и проверяя выписку продавца, он боковым зрением уловил движение в непосредственной от себя близости, но никак не среагировал, не испытывая чувства тревоги или опасности. Мало ли людей по улице шлялось, не шарахаться же от них. Шарахнуться в этот раз всё же стоило, потому что внезапно вынырнувшая из-за угла женщина споткнулась прямо перед ним и облила спину и бок Питера чем-то из бумажного стаканчика. Питер перевёл взгляд на свою рубашку и куртку и, принюхавшись, определил в напитке кофе. Параллельно с этим подумал, что неужели пожар несколько переиначил шкалу боли настолько, что ощущение боли от горячего напитка его не настигло вовсе. Даже наоборот. Грязное, мокрое пятно скорее было более прохладным, чем температура его тела. Вывод: кофе эта дама предпочитала значительно поостывший. Питер поднял взгляд, всматриваясь в лепетавшую извинения виновницу происшествия, и внимательно вспомнил каждую деталь их встречи — как вовремя она вынырнула из-за угла, как старательно, со всем артистизмом, присущим молодому, но бездарному актёру, споткнулась на ровном месте и ловким движением руки опрокинула на Питера всё содержимое стакана. — Что вы, леди, — открестился от дальнейших извинений этой актрисы Питер.— Ничего страшного, не стоит беспокоиться. Заверив её, что все в порядке, он, наконец, сообразил перехватить бумажный пакет с покупками в другую руку, пока капли не успели скатиться вниз по кожаной куртке прямо на пергаментную упаковку, в которую было завёрнуто купленное. Нехорошо, если подобная инвестиция в сотрудничество, нет, если старательно выбираемый презент в знак внимания и стремление к приятному приятельскому общению приобретёт неприглядный внешний вид из-за этого нелепого происшествия. Леди разразилась сочувствием с удвоенной силой, но, вопреки трафаретному поведению, характерному в подобных ситуациях, и своим же словам смотрела не заискивающе — снизу вверх, а прямо, не опуская подбородок, но чуть склонив голову набок. И выдавала тем самым нетипичного рода заинтересованность в реакции «пострадавшего». Несмотря на вольнолюбивые нравы современного общества и возможность сразу открыто подкатить к любому человеку, Питеру данный повод для знакомства не понравился совершенно, и он поспешил избавиться от навязчивой прохожей. — Право, эта случайность не стоит вашего беспокойства. — Такой вежливый, — хмыкнула леди, становясь всё менее похожей на таковую, и пошла ва-банк. — Можно хоть угостить тебя кофе в качестве извинений? — Вы уже, — возразил Питер и театрально поклонился. — Премного благодарен. — И необщительный, — констатировала она, но через мгновение равнодушно пожала плечами и принялась искать что-то по карманам. — Что ж, ладно. Питер, наконец-то освобождённый от тяжкого бремени выслушивать чьи-то извинения, собрался уже уйти, как в спину ему прилетело заклинание на неизвестном ему наречии. «Ну, ведьма», — зло подумал Питер. Он вновь обернулся к собеседнице, страстно желая без каких-либо объяснений чиркнуть когтями у той по шее, вытащить через продольный разрез её дурной язык, рискуя вырвать его прямо с корнем, и списать убийство на разборки непонятно откуда взявшейся в Калифорнии колумбийской мафии. Видимо, его сиюминутное пожелание было настолько ощутимым, что считать эмоции смог даже объект этого желания: — Ну-ну, не надо злиться, Питер, — незнакомка приподняла ладони в примирительном жесте. — Тебе понравится, честно. Что ему могло бы понравиться в такой мерзавке и её действиях, Питер не знал. Не представившись, она имела наглость без спроса фамильярничать с человеком старше неё, который и видел-то её впервые. Лишь бы одной этой встречей судьба и ограничилась бы. Питер живо рассудил, что судьбу свою стоит перестраховать. Кровь одной конкретной дамы на его руках будет ощущаться вполне ничего, и он сделал шаг вперёд. Однако приблизиться, нет, сделать хотя бы шаг к ней не получилось — Питера словно в застывающую смолу окунули, и теперь он не мог двинуться вообще. Внутри вновь пробуждалась звериная жестокость — он ненавидел терять контроль над собственным телом, и с громким рыком вырвался из невидимой густоты заклинания. Невидимый барьер или что это было? Девушка, не ожидавшая такого поворота событий, чертыхнулась и снова попыталась воздействовать на него своим непонятным наречием, но что-то в происходящем явно шло не по плану: — Почему не работает?! Питер, тем временем размышляя о её скорой кончине, с каждым новым шагом всё больше смаковал сокращающееся расстояние между ними и, когда до неё оставалось всего метра три, почти ласково предложил: — Ну, беги. Бросив на него гневный взгляд, она ответила: — Скоро ты иначе запоёшь, и тогда посмотрим, кому из нас придётся побегать, — и, совершив какое-то движение ладонью, скрылась в стене дома. Питер, напоследок поведя носом и ожидаемо не почувствовав чьего-либо присутствия, решил удалиться из осточертевшей подворотни. «Что ж, знакомство с ведьмой можно считать удавшимся», — подумал он, уходя и параллельно ощущая какой-то наёб, но разобрать, с чем связаны столь специфические предположения, у него не вышло.

3

Стайлз был дома, потому что до назначенной встречи с Малией была ещё уйма времени, а других дел, кроме как приготовить отцу на вечер что-то более полезное, нежели валяющийся в морозилке быстрый ужин, не было. Стайлз не был уверен, вернётся ли домой к тому моменту, как отец сядет есть, потому что, ну, он был заинтригован идеей Питера. Каллиграфия? Стайлз бы на это посмотрел. Хотя куда большего внимания заслуживало словосочетание каллиграфия и сам Питер. Интересно, как это вообще обычно выглядит. Он садится за стол и просто минут сорок выводит красивые буковки с петельками? Или что? Должно же быть что-то в этом занятии эдакое, раз сам Питер им настолько увлёкся, что даже посоветовал ему и решил самостоятельно научить? Прелесть ведь наверняка заключалась не только в мучениях Стайлза. Что в этом процессе могло быть такого медитативного, Стайлз не очень понимал, но возможность посмотреть на Питера в роли учителя пересилила все его сомнения. Он всерьёз заинтересовался и, приготовив ужин, даже сел было за компьютер, чтобы узнать хоть что-нибудь об искусстве шрифта, но его телефон разразился трелью входящих сообщений. «Стайлз, ты приедешь? Нам нужна твоя помощь!» По-хорошему, Стайлзу стоило им отказать. Но его моральные принципы, вернее, их жалкие остатки, которые явно считались сомнительными и не сходились ни по одному параметру с моральными принципами большинства — тех, кого отец Стайлза звал «хорошими людьми» — выели бы его изнутри, несмотря ни на какие отговорки. А заткнуть совесть не могло даже лёгкое чувство обиды на всю их честную компанию за то, что его обделяют вниманием и не ценят заслуг. Исключением была разве что великолепная, но в принципе державшаяся в стороне Лидия. И крошка Лиам, который всё ещё считал его вторым, после Скотта, к кому нужно идти в случае абсолютно любой проблемы и не сверхъестественной в том числе. На этих двоих обидеться было невозможно. В общем, в неравном поединке разума и совести безоговорочную победу одержала порядком поднадоевшая Стайлзу совесть. Пришлось отложить попытки выведать что-то о шрифтах, кроме информации о том, что это просто красивые буквы, до лучших времён. Поэтому Стайлз уже пару минут как обивал пороги лофта. Но отклика не было, несмотря на всю срочность, в которой его убеждали Скотт и Лиам наперебой. Стайлз потихоньку начал кипятиться, ожидая, когда же хотя бы один оборотень догадается, что гостей надо встречать у входа, а не дожидаться, пока он войдёт сам, и преспокойно восседать на диване в гостиной. Но пока ни один сверхъестественный зверь по ту сторону мозг не включил, потому никто пока не соблаговолил отворить врата и впустить его внутрь. — Эй! — не выдержав, гаркнул Стайлз и с силой стукнул ладонью по металлической двери напротив. Если уж от громкости звука поморщился он, то вряд ли подобный шум не попал в слуховой диапазон оборотней. — Вы откроете мне или нет?! Наконец, послышался скрежет, и дверь с натугой отъехала в сторону. — Что так долго? — предъявил ему Дерек сразу же, как увидел. — Знаешь, что? — возмутился Стайлз в ответ, выплескивая накопившееся недовольство и злость. — Я стоял тут десять минут и ждал возможности задать тебе тот же самый вопрос. В следующий раз, а он, несомненно, настанет, вы пойдёте ко всем чертям со своими требованиями и «вежливостью», ясно? Так что сейчас заткнись и просто дай мне пройти, раз уж вы сами сюда меня и позвали. Дерек, очевидно, прикладывал все усилия, чтобы не показать свою сверхспособность на раз-два подпирать стены такими, как Стайлз. Молча явил миру чудеса сдержанности и молча отворил дверь шире. А вот у самого Стайлза таких навыков не было, и проходя мимо, он намеренно задел оборотня плечом. Такая безнаказанность его чуть воодушевила, и в лофт Стайлз влетел малость быстрее, чем собирался. Оказавшись в пустоватом и сером помещении, лишь по случайности называвшемся уютной гостиной, с неверием остановился. Развернувшаяся перед его взором картина внезапно напомнила ему полевой военный госпиталь с кучей раненых, валявшихся кое-как и напоминавших тряпичных кукол. Для большей схожести не хватало разве что снующих между ними сестёр милосердия и запаха медикаментов. При более внимательном рассмотрении оказалось, что все вполне живы и даже старались изобразить активную деятельность без малейшего намёка на энтузиазм с их стороны. И Стайлз быстро их раскусил. Все будто замерло в густой патоке. Часть присутствующих скучала, уткнувшись в книги, вторая сосредоточенно сверлила взглядами телефон, динамик которого разговарил голосом Дитона. Как бы Стайлз ни прислушивался, не мог разобраться, что же именно говорил им ветеринар. Было как-то… слишком вяло. Скотт даже не сразу ощутил прибавление в их компании. Когда заметил, спустя долгие две минуты, поднял взгляд и поздоровался с новоприбывшим. Следом за ним неровным хором, по цепочке, отозвались остальные, полностью копируя мимику и скромную жестикуляцию альфы. Затем вновь уставились туда, куда смотрели до этого, но их отрешённые взгляды отражали сопричастность с пустотой. Стайлз, стоя посреди этой пустыни прозябания и меланхолии и одним своим видом источая гиперактивность, сам себе казался бьющим из недр сухой земли ключиком. Фонтанировал, правда, ключик не столько живительной влагой, сколько собственной нервозностью. Окружённый полнейшей апатией, он и сам эту свою привычную нервозность ощущал намного явственнее, так как никто не перебивал или ничто не делало чуть незаметнее его потребность бесконтрольно притопывать ногой в такт собственным размышлениям и задумчиво грызть ногти. Дабы не счесть, что что-то не так именно с ним, пришлось Стайлзу анализировать вдвое быстрее. Оглядевшись, в этот раз с полным осмыслением тщетности попыток обратиться к этой биомассе с вопросом, он выбрал, по его мнению, самого бодрого — им, конечно, оказался Скотт — и мигом вклинился между ним и Лиамом. — Чем от вас пахнет, чёрт возьми? — нахмурившись, спросил Стайлз. — Вы что, все вместе принимали ванну с какими-то гадкими благовониями? — Нет, — удивлённо возразил Скотт. — Может, ты чувствуешь запах кофе, который пила Лидия? — Чтобы я перепутал с чем-то запах кофе? — протянул Стайлз, обуреваемый сомнениями ещё больше. — Невозможно. Что с твоим носом, чувак? Неужели насморк? — Ты думаешь? — шокировано уставился на него Скотт, глубоко вздохнув через нос, снова опечалился. — Да нет, дышит вроде. Лиам, а у тебя? — кивок. — Ну… ещё Малия, например? Малия, видимо, находясь под наибольшим воздействием непонятно чего, одна единственная лежала на диване почти в полной отключке и нашла в себе силы лишь для того, чтобы слабо махнуть ладонью. — Что тут у вас вообще происходит? — задал, наконец, главный вопрос Стайлз. Молчавший до сих пор Дерек закатил глаза и, будто отвечая надоедливому ребёнку, пояснил: — Мы заболели, умник. — В самом деле? А я подумал, вы так радуетесь моему появлению. Что ж, раз у вас тут полнейшая депрессуха, пойду я отсюда, вдруг следом слягу? — ответил ему в тон Стайлз и повернулся к Скотту. — Ну, рассказывай, какие симптомы? Судя по выражению лица Скотта, он старательно припоминал каждую деталь болезни, и очевидно приготовился вести как минимум получасовой монолог, но вдруг опустился на стул и пожал плечами. Стайлз задумался над тем, что значил, по мнению Скотта, его собственный жест? Запоздалая реакция на предположение о том, что может заболеть Стайлз? Но где же фирменный взгляд, причитания, что ему надо бросить их и спасаться? Или, если вдруг хворь уже начала прогрессировать внутри, тогда пожимание плечами откровенно бесчеловечно с его стороны — всё, мол, пропал ты парень, ну и пофиг. Последняя фантазия была настолько же невероятной, как и сам жест. Скотт, пожимающий плечами? Нет, он же альфа, самый крутой из ныне живущих, самый правильный, миролюбивый, добрый и надёжный. Чудо, а не волк-оборотень. Скотт, тем временем, оборвал свои размышления. И, видимо, вспомнив, что краткость — сестра таланта, изрёк: — Головокружение, — он стал загибать пальцы, — усталость, ломота в мышцах, скачки температуры… Потеря сил… Стайлз фыркнул и уточнил: — Вы что, вирус подхватили все разом? Человеческий? — Не знаю, человеческий или какой другой, но… — Скотт замялся. — Мы, вроде как, слишком слабые. Мрачное ликование овладело Стайлзом, и он сложился пополам от смеха: — О да, наконец-то вы поймёте, как обычным людям хреново во время гриппа! И всё бы ничего, но стоявший рядом Лиам вдруг накренился вбок и не факт, что не приложился бы головой о бетонный пол, не окажись на его пути препятствие в виде Стайлза. Он придержал Лиама за плечи, предотвращая падение, дабы к гриппу не прибавилось ещё и сотрясение мозга. — Эй-эй, бро! — среагировал Стайлз, придерживая Лиама. — Только без обмороков! Что за? Почему ты такой ледяной? — прикоснулся ко лбу, — Чёрт, да тебя лихорадит! Скотт, позвонил бы своей маме, она бы мигом выписала вам нужные антибиотики… — Слабые, — перебил Лиам, едва размыкая губы и с явным усилием заставляя мышцы языка двигаться, — без наших штучек… Как ты там говоришь?.. Стайлз нахмурился, соображая, какую мысль пытается до него донести этот оборотнёнок через призму лихорадки и полнейшей каши в голове. Когда у Стайлза в мыслях пронеслась догадка, отстойная и вместе с тем до ужаса правдоподобная, он, почти впервые надеясь на свою неправоту, уточнил: — Волчьих штучек? Божечки, вы теряете силы оборотней?! С этого и надо было начинать, а не с головокружения! Пока Стайлз выплескивал свое негодование, Лиам, высказав по этому вопросу всё, что хотел, и возжелал благодарности в подсказке прямо на плече того, кто заботливо не дал ему развлечься на полу с комфортом. Ну, плечо тоже сойдёт. Предугадав его порыв, временная «вешалка» рыкнула на него, будто она и есть самый настоящий оборотень: — А ты тогда ложись, раз стоять не можешь! Лиам почти мечтательно потёрся лицом о рубашку Стайлза и возразил: — Далеко… — Божечки… — Стайлз окинул взглядом тех, кто держался пассивным бодрячком, и, здраво оценивая соотношение их внешней уверенности в себе и суровой реальности, сам помог своей ноше добрести до кресла, при этом причитая. — Стайлз не уютная кровать, обожающая по несколько часов к ряду удерживать на себе вес спортивного пятнадцатилетнего школьника с ликантропией. Скинув, наконец, со своих плеч тяжесть и принявшись заваривать себе чай, Стайлз начал медленно осознавать весь масштаб их проблемы, потому что такое к добру явно не приводит. Пиздец. Как обычно, в общем. Только с каждым разом всё более заковыристый. Ну, и какова, интересно, теперь причина происходящего? Серьёзно, что? — Малия заболела первой, — ни с того ни с сего поделился Дерек, наверно, надеясь, что чем быстрее Стайлз разрулит эту головоломку, тем быстрее он станет чувствовать себя как прежде и быть способным быть оправданно дерзким с людьми. — Она почувствовала себя нехорошо, и Лидия позвонила Скотту. Они не знали что делать и в итоге приехали сюда, а к вечеру уже все чувствовали себя так. То есть, Скотт притащил заболевшую неизвестной болезнью оборотней Малию в квартиру Дерека, где проводят свой досуг юные оборотни. Ладно, его порыв помочь был очевиден, но неужели он сам не заметил, как вирус укрепился в нём? Инкубационный период у этой дряни, очевидно, просто крышесносно быстрый. Стайлз, отвлекаясь от заварки, снова оценил обстановку. Ну, отлично. И теперь относительно устойчиво на ногах держались только Скотт, должно быть, где-то внутри боготворивший свою выносливость истинного альфы, но старательно скрывавший отнюдь не меньшую усталость за подобием ободряющей улыбки, и Дерек, который делал ровно то же самое, только скрывал свою слабость он за скрещенными руками и хмурой, пуленепробиваемой рожей. В общем, вёл себя совершенно обычно. Стайлз бы и не догадался, что с ним что-то не так, получи он своё заслуженное линчевание после тирады у порога. Теперь что Дерек, что Скотт смотрели на него с надеждой во взгляде. Стайлз бы снова расплескал бы вокруг себя яд, потопал гневно ногами, да и ушёл восвояси. Но пускать ситуацию на самотёк было слишком рискованно. Стайлз вздохнул: — Ладно, ладно. Сейчас во всем разберёмся. Дайте только подумать, пока чай пью. Решать сверхъестественные загадки, будучи обычным человеком - это не орешки щёлкать, в конце концов. А Стайлз добровольцем не нанимался. О’кей, вообще-то, нанимался. Только вот взаимопонимание в итоге пошло под откос, да и отношения в компании тоже подкачали. Но раз уж Стайлз вляпался, поздно было отступать. Да и оставлять тварей божьих на произвол судьбы в подобной ситуации жестоко даже для него. Пришлось Стайлзу вновь поднапрячь свои чудесные мозги. И, главное, что он получит в завершении их использования? «Ага, ничего», — смирился Стайлз и стащил с тарелки печеньку, параллельно обдумывая ситуацию с самого начала. Раз Лидия была с Малией целое утро, занимаясь гуманитарными предметами, но чувствует себя как обычно прекрасно, то людям вирус не опасен. Далее прививать Малии знания в технических науках обязан был Стайлз. В этом плане у них троих строгое расписание и свой набор цветных маркеров на каждую дисциплину. Планы на математику им придётся перенести, но тем не менее, всё же они находились в одном помещении довольно долго, чтобы Стайлз мог почувствовать в себе какие-то изменения. Вряд ли, конечно, это произошло бы так же быстро, как и с оборотнями, но можно предположить, что вирус также попадает в людей, но либо не может адаптироваться, либо болезнь протекает незаметно и без каких-либо последствий для организма. Итог? Все оборотни их городка выведены из строя неизвестным вирусом с неизвестными последствиями, неизвестно кем созданный и откуда появившийся, и вдобавок неизвестно, как его лечить. Стоп. А как там Питер? Стайлз, вдруг вспомнивший, собственно, о том, кто стремительно заполнял его несколько скудный досуг классными шутками и сомнительными идеями о курсах каллиграфии, сразу полез в карман за телефоном. «Йо, Питер, как самочувствие? Я не про твоё чувство собственной важности». «В последнее время моё чувство собственной важности немного сдаёт позиции, и не говори, что тебе это неинтересно». «Пфф, поверь, оно всё ещё на высоте позиций», — Стайлз фыркнул, отправляя ответ. «В любом случае, если ты пишешь, чтобы поинтересоваться мои здоровьем, то всё прекрасно». «Прям прекрасно?» «Да, зависть берёт?» «Да ну», — отправил Стайлз и испытал облегчение, ибо хотя бы один оборотень в порядке. Питер, на удивление, прислал ещё одно сообщение. «Чем занят?» «Медицинское обследование на глаз. Твой дорогой племянник и ещё кучка оборотней подхватили болезнь, купи им апельсинов». Несмотря на изрядную долю юмора, Питер сообразил быстро, очевидно, нахватавшись за время их недолгого общения умения считывать его настроение тотчас: «В чём основная загвоздка?» Стайлз знал, чем руководствовались Дерек и Скотт, не поставив в известность о происходящем Питера — он гад. Хитрожопый, всегда имеющий план себе в угоду скользкий тип. У стаи в этом и во многих других вопросах крайне предсказуемая логика — как у обозлённых подростков, и Дерек в их числе. А сам Стайлз… Ну, он отлично понимал и повадки, и мотивы Питера. Даже поддерживал. Ибо вся его «гадкость» заключалась в многогранном опыте, остром уме и разумном эгоизме, который принимают чуть ли не за эгоцентричность, явно не негативная черта. Рациональный приоритет личных интересов вместо слепой жертвенности. И, наплевав на чужое мнение людей, у которых язык не повернулся бы попросить Питера о помощи или хотя бы ввести его в курс дела, Стайлз рассказал всё как есть: «Сила оборотней иссякает. Жутко заразная хрень. Так что апельсины лучше доставь через курьера». Питер огорошил: «Вряд ли их болезнь коснётся меня» На секунду Стайлзу подумалось, что это все его рук дело, и опомнился. Нельзя так, поддаваться коллективному разуму, тем более, не такому уж и разумному. Питер уверен в том, что будет здоров? О’кей, хотя бы одной положительной новостью больше. «Не понял, я должен беспокоиться?» — в итоге написал Стайлз и вдогонку отправил смайлик. Чтобы прояснить, что это никакой не наезд с его стороны. «Я ли замешан в их болезни? Точно нет. Могу приехать, хочешь?» Стайлз удивился этому «хочешь» — такое дружеское дополнение, непривычное для Питера — и оторвал взгляд от телефона. Атмосфера мало изменилась. Все, кто лежал, по прежнему лежали, кто сверлил взглядом Стайлза, продолжал это делать и вдобавок чего-то от него ждать. Тоска, в общем, смертная. А в принципе, почему нет? Раз уж сам Питер так уверен, что зараза к нему не пристанет. «Ага», — скромно попросил Стайлз, с чистой душой убрал телефон в карман и залпом допил подостывший чай. Не вечно же на кухне сидеть? Ему есть чем заняться до приезда Питера. Стайлз поднялся, намереваясь досконально исследовать всех поочередно и допросить Малию касательно каждой мелочи, которая имела место быть этим утром: — Ну, давай, Малия, — дал ей слово Стайлз. — Рассказывай, как прошёл твой день? Малия, простонав, предприняла попытку приподняться на локтях, но завалилась обратно. Смирившись, очевидно, с фактом своей временной слабости, озвучила свой распорядок лёжа, любуясь потолком: — Проснулась, делала с Лидией английский, почувствовала себя плохо и приехала сюда. Стайлз нагло уселся на журнальный столик — и никто ему не выскажет за это ни слова — подпёр рукой голову и устало брякнул: — Это все, конечно, прекрасно, но можно более подробно? Не упускай ни одной детали, Малия. — Стайлз, — чуть ли не рыча воспротивилась она. — Впрочем, ладно. Если информация о том, что я ела на завтрак тебе поможет избавить меня от этих страданий — без проблем. И да, на завтрак — кусок пиццы маргариты, омлет из трёх яиц и бекон, папина шарлотка. Доволен? Ну, почти. Помимо того, что плотный завтрак вряд ли замешан в её плохом самочувствии, Стайлза периодически знатно перекашивало, когда Малия говорила что-то про отца. Сразу представлялся Питер, который, в зависимости от контекста, периодически либо будил её к третьему уроку, не понимал её подростково-койотских замашек или вот… шарлотку готовил ни свет ни заря. Говорила Малия, конечно, не о биологическом отце, феерично отжигавшем по молодости с Пустынной волчицей, а о человеке, усыновившем её. Стайлз совершенно точно не понимал, как с такой спокойной и любящей интонацией Малия может о нём отзываться. Всё, что запомнил о нём сам Стайлз, несмотря ни на что, — выпученные глаза и крепкую хватку тонких пальцев на ружье. А вот Питер — другое дело. И почему, интересно, представить на кухне, готовящим шарлотку, Питера значительно проще? За него даже стало обидно — если вспомнить, с каким выражением Малия уточняет «Питер?» и каждый раз морщится, но соглашается дёрнуть его, потому что стае срочно от него что-то надо. Стайлзу даже сейчас совестно — он ведь его сейчас исключительно по своей прихоти выдернул. А потом мысленно плечами пожал — ну, он ведь ради хорошей компании это затеял, а не ради того, чтобы Питер ему быстренько решение от всех проблем подсказал. Хотя было бы круто. Но вряд ли их наладившийся контакт как-то повлияет на сговорчивость Питера в отношении стаи. Если не подскажет, Стайлз точно не почувствует себя обиженным. Так им и надо, собственно. — Доволен, — Стайлз фыркнул. — Но ты не отвлекайся и не филонь. Начнём с того, что ты проснулась. Во сколько, в своей ли кровати, одна или с кем-то? В какой позе, на каком боку? Детально. Ответили ему разом все, на мгновение вернув к себе силы, чтобы прикрикнуть: — Стайлз! — А что вы так реагируете, будто каждый ночью у неё под боком отметился? — развёл руками Стайлз. — Тут я сегодня ваш шериф, так что не надо мне ваших всплесков совести. Раз спрашиваю, значит надо. Ну, колись, принцесса Фиона, был ли этой ночью с тобой Шрек? — Серьёзно? Что за глупейшая отсылка? — возмутился Скотт, размахивая руками и краснея. Наверное, он думал, что тем самым тщательно скрывает свою причастность.  — Ты же понимаешь, что если следовать данной аналогии, то ты осёл? — спросил Дерек, не подозревая, что этой фразой окончательно утвердил Стайлза в его выводах. — А тебя там даже в сценарии нет. Так что завались. И, вообще, осёл ведь в итоге горячую дракониху себе отхватил! — Может, просто уже выслушаем Малию? — подал голос Лиам. — Да, точняк, — опомнился Стайлз и жестом попросил продолжить. Споры о мультфильмах, это, конечно, стоящее развлечение, но не в данной ситуации. Зато хотя бы оборотни немного взбодрились. Вон в углу даже Бойд, кажется, оживился — представил, наверно, себя в какой-нибудь значимой роли. — Проснулась я одна, — Малия с явным недовольством выделила последнее слово, и, судя по интонации, вовсе не ради того, чтобы окончательно развеять сомнения окружающих. — Лежала на левом боку, потому что терпеть не могу спать лицом к солнцу, а оно было чертовски яркое с утра. Встала с правой ноги. «Растёт девочка», — оценил Стайлз выпад и уточнил: — А когда зевнула, какой рукой рот прикрыла? — Левой, говнюк, — рыкнула она и дальше уже своим юмористическим талантом не блистала, а вполне подробно и кратко выдала факты в стандартной последовательности: душ, завтрак, отжимания, улица, Лидия, литература, кофе, кофе, английский язык, боль, стая, допрос. Стайлз снова её перебил: — Почему ты дважды упомянула кофе? — Потому что сначала один стакан кофе я выпила, а вторым меня облили, — недовольно нахмурилась Малия и, подцепив края майки и подтянув её к носу, принюхалась. — До сих пор эспрессо воняет, терпеть его не могу. А ведь знатно мылом её натёрла, ни пятнышка не осталось, а запах не выветрился. — Да? — Стайлз совершенно бессовестно придвинулся и втянул запах от майки, — По-моему, воняет мылом травяным. Что за извращение? Малия застонала и накрыла голову подушкой, — видимо, её силы, терпение и желание докопаться до истины полностью иссякли, поэтому гневная, по задумке, тирада скромно переквалифицировалась в невнятное и сплошное сонное бурчание: — Стайлз, отвали, я понятия не имею, что за мыло было в кофе, мне всё равно, главное, что оно было. От-ва-ли. Хочу уйти отсюда. От тебя подальше. Меня тянет домой… Стайлз пожал плечами, в причастность к происходящему обычного мыла ему верилось с трудом. А домой Малия попадёт, когда ей полегчает. В этот момент послышался звук открывающейся двери, и Стайлз повернул голову ко входу, как, впрочем, и все присутствующие. Пока они во все глаза пялились на Питера, Стайлз любовался выражениями их лиц — от удивления до неверия и откровенного шока. Но Стайлз их не винил. Посмотреть и впрямь было на что. Питер поразил наличием у себя на голове ковбойской шляпы, замшевой, с широкими полями и по-модному потёртой. Ничуть не смущённый произведённым фурором, он даже шёл будто по подиуму, потому что как только он вошёл, все расступились, словно море перед Моисеем. В конце Питер даже плутовски поклонился, намекая на излишнее внимание к появлению своей скромной персоны, но шляпу так и не снял. Стайлз очухался первым: — Вау. Тебе идёт, — оценивающе присвистнул он. — А мне такую можно? Дашь померить? — Конечно, идёт, — заявил Питер и на удивление мягко возразил. — Можно, но не нужно. К твоему образу, к сожалению, этот атрибут совершенно не подойдёт. — Вредина, делиться просто не хочешь, — фыркнул Стайлз. — Но согласен, выглядишь ты шикарно. Вряд ли из присутствующих кому-нибудь шляпа подойдёт так же, как тебе, — он даже оглядел всех ещё раз, мысленно примеряя им шляпу. — Ну, ладно, признаю, Дереку самую малость, но его постная рожа будет всё портить. А, понял, дело в бороде! — Бороде? — переспросил Лиам, внимательно следивший за развитием диалога. Стайлз повернулся к нему, кивнул и спросил: — Может, и мне отрастить? Лиам засомневался, и Питер ответил за него: — Не в ближайшие несколько лет, пожалуй. Ты же не хочешь пугать бедных школьников? И у меня не борода, а аккуратная и стильная небритость. — А было бы весело, — заметил Стайлз, но тут же нахмурился. — Но если каждый новый школьник в пятнадцать лет будет иметь такой же объём мышечной массы, как у нашего Лиама, то мне не поздоровится за такие шутки. — Может, перейдём уже к делу? — перебил Дерек. Стайлз подавил желание переглянуться с Питером и синхронно закатить глаза. Впрочем, перейти к делу и правда стоило. Не всё же шутки шутить. В конце концов, он не был уверен, как будет протекать в последствии оборотническая болезнь. Если сам принцип такой же, как у других болезней, особенно гриппа, самый сложный период наступит на следующий день после заражения и будет длиться до тех пор, пока организм либо справится сам, либо не справится и… В общем, Стайлз надеялся обойтись без этого всего и найти решение как можно скорее. У него, вообще-то, даже имелась одна пока ничем не подтверждаемая теория, и ему хотелось услышать мнение Питера по этому поводу. Стайлз сделал приглашающий жест рукой, и Питер в точности повторил его маршрут, внимательно оглядывая каждого больного и разве что не заглядывая им в рот. Хотя открыть рот некоторых заставил и недолго вглядывался в клыки, которые то появлялись, то втягивались обратно, но не вырастали более чем на треть. Питер изучал каждого с дотошностью настоящего доктора, и Стайлз в своём воображении быстро представил его в соответствующей обстановке и усмехнулся. Подлецу всё к лицу. Яркая синяя спецодежда, белоснежный халат с именным бейджем и стетофонендоскоп в руках. Не то чтобы врачу-оборотню он вообще был бы нужен, конечно. Разве что для прикрытия. Стайлз буквально видел, с каким удовольствием Питер бы его использовал и как легко снимали бы свои рубашки посетители, завидев такого доктора. Питеру действительно бы шёл образ доктора, и ему наверняка было бы интересно копаться в сложных случаях. Чтобы развеять нарисованный в голове образ, Стайлзу пришлось слегка встряхнуть себя и сконцентрироваться на разговоре. — Что сказал Дитон? — спросил Питер, и Стайлз похвалил себя за то, что вовремя вернулся в реальность. — Из того, что я успел застать, когда пришёл, — пожал плечами Стайлз, — Дитон посоветовал просто отлежаться пару дней, будет думать и искать информацию, а если само не пройдёт, то предпримет какие-то меры. Видимо, он сам ещё не понял, какие именно. В данный момент облегчить их страдания он не может, потому что не знает, от чего конкретно их лечить. Питер, наконец, осмотрев последнего пострадавшего, выпрямился и даже не подумал подступить к Дереку и провести осмотр дражайшего племянника. Тот и бровью не повёл. Стайлз рассудил, что Питер, наверное, поберег остатки его нервов и деньги — для родственников, в конце концов, тариф всегда втридорога. Дерек не расплатится. Не кредит же ему брать. Питер, тем временем, насмешливо произнёс, обращаясь к Стайлзу: — Ну, а с другой стороны, какой друид может знать всё, верно? — Ага, — легко согласился Стайлз. — Но ты-то знаешь? — Увы, я не всесилен, — развёл руками Питер. — Могу лишь предложить углубиться в чтение древней литературы. — Мы уже, — Скотт приподнял бестиарий, демонстрируя его Питеру. Питер наградил его взглядом типа «ну, удачи в поисках». И Стайлза осенило — две простейшие мысли посетили его словно по волшебству. Бестиарий был ни при чем, он не поможет им с избавлением от заклинания. Разве что они сократят список тех существ, которые могли бы наложить его. Но дальше они снова оказались бы в тупике. А Питер уже знал, кто причастен к их проблемам. И даже больше — знал, в какую книгу заглянуть, чтобы разгадать суть их проблемы и устранить её. С ещё большим восторгом до Стайлза дошёл тот факт, что раскрывать свою осведомлённость Питер никому не хотел. Хотел разобраться самостоятельно или просто не счёл необходимым раскрывать им все карты? Стайлз подавил желание растянуть рот в довольной лыбе, потому что он, определённо, в круг тех, от кого Питер собирался это скрывать, не входил. И даже испытал толику грусти, что никто из оборотней, особенно Дерек, бдительно следящий за тем, кто и что испытывал к его дяде, не мог подловить Стайлза на внезапном чувстве радости. Стайлз бы его в таком случае намеренно извёл неизвестностью и чувствовал бы себя при этом великолепно. Пусть Дерек гадает, отчего он вдруг такой счастливый от разговора с Питером. А от хмурости Дерека просветлел бы и сам Питер, довольный его тяжёлыми думами и подозрениями. — Что ж, замечательно, — одобрил несообразительность Скотта Питер. — Тогда читайте этот бестиарий, а я и Стайлз займёмся другим. Моим. Личным. Стайлз оживился, не поняв почему именно. Либо от перспективы живо покинуть затхлую атмосферу этого местечка, либо от наличия их маленькой тайны на двоих, либо от предвкушения новых ощущений от прочтения новой, наверняка древней, книги. — Тогда пошли, — Стайлз мигом оказался на ногах и со всеми распрощался. Проходя мимо Питера, ненавязчиво потянулся было к заинтересовавшей его ковбойской шляпе, но Питер легонько шлёпнул его по руке, не позволив стащить её с головы. Оказавшись на улице, они долго разбирались, на чьей машине им ехать. Сомнений в том, что ехать нужно в одной, не было совершенно — никто бы из них не захотел откладывать разговор на те полчаса, которые им потребуются, чтобы оказаться дома у Питера. Стайлз, естественно, упорно настаивал на джипе. Но в итоге ему пришлось уступить, когда Питер напомнил о том, что если они со всем разберутся сегодня, то уже завтра его джип будет стоять у его дома и ждать, пока он плюхнется на пассажирское. А кто-нибудь из их компании, Скотт, например, побудет немного личным водителем в благодарность за решенную проблему и довезёт их обоих до школы. Оказавшись в машине, Питер сразу передал с заднего сиденья Стайлзу тяжёлую книгу. — Неужели гримуар? — Верно, — подтвердил Питер, вдавливая педаль газа и отъезжая с парковки. — Что думаешь? — Что мыслим мы с тобой в одном ключе! — рассмеялся Стайлз и, быстренько пролистав страницы, открыл на самой, ему казалось, нужной, и прочитал вслух. — Заклинания, ритуалы и рецепты зелий для ведьм, друидов и некоторых видов магов. Древняя мудрость. Класс, а содержание есть? — Вряд ли, тогда систематизация данных была ещё не слишком актуальна. Но, по крайне мере, ты можешь не гадать, кто именно из всех вышеперечисленных чудотворцев приложил свою длань к происходящему. Я сегодня кое с кем имел неудовольствие познакомиться. Стайлз оторвался от потрёпанных страниц и ухмыльнулся: — Что, неужели с ведьмой? — Увы, в точку, — подтвердил Питер и уже более серьёзно добавил. — Заколдовать попыталась, дрянь. — Высшие силы на удивление быстро после нашего утреннего разговора решили предоставить нам такое удовольствие, как знакомство с ведьмой. Это твоя судьба, — философски заметил Стайлз. — Попыталась? У неё не вышло? — А я думал, моя судьба — ты, — беззлобно сыронизировал Питер и продолжил. — Как сказать. В любом случае, цели своей она явно не достигла. Но теперь я обзавёлся лишней парой волчьих ушей и жажду отмщения. Гиперслух это перебор. Стайлз поперхнулся и уставился на него, взглянув на его сегодняшний аутфит, в особенности на шляпу, по-новому: — Да ладно? Ты что же это, уши прячешь? Питер кивнул, не отрываясь от дороги, а никогда не виданный прежде гримуар Стайлзу стал временно не интересен: — Покажи! И сам потянулся снять с Питера шляпу. В этот раз ему мешать не стали, и спустя секунду он нагло пялился на замечательные несомненно красивые волчьи уши, расположенные несколько выше человеческих. Такое изобилие ушей выглядело странно, но… Стайлз ещё раз осмотрел эту картину, с каким-то задушенным всхлипом закрыл лицо ладонями и уткнулся в колени. — Смешно тебе, да? — спросил Питер более глухим голосом, чем минуту назад. — Что ты там бормочешь? Стайлз отнял руки от лица и снова уставился на это великолепие, взмолился: — Давай оставим их? Они… Милые. Ты милый. Божечки, такого я не ожидал. Питер явственно ощутил, как его губы сами по себе расплываются в улыбке, но вовремя спохватился и привычно усмехнулся. Хотя Стайлза, видимо, в этот раз ему обмануть было не дано, и он прекрасно раскусил, что Питер был доволен такой реакцией, пусть и ждал, что его лицо тут же познакомят с приборной панелью за такие заявления. — Это не очень удобно, Стайлз, такая слуховая точность может нанести мне непоправимый вред, не говоря о количестве внимания, которое мне окажет общественность. Но я рад, что тебе нравится. — Знаешь, многим приходится ободки с ушами искать и подбирать в тон волос, а тебе эти изобретения нафиг не нужны. Так теперь я померю шляпу? — Мерь, — позволил Питер и даже повернул голову, чтобы оценить результат. — А неплохо. Лучше, чем я предполагал. Стайлз, посмотрев на себя в откидное зеркало, фыркнул. На нём шляпа всё же сидела не так хорошо, как на её владельце. Сняв головной убор, он положил его на заднее сиденье. Не прятать же такую красоту, как волчьи уши Питера, когда они наедине? Смотреть и восхищаться. — Так, мы снова отвлеклись… — пришлось Стайлзу хотя бы немного взять себя в руки. — Что там с ведьмой? Нам нужно… как-то самостоятельно с ней разобраться или ждать, пока Дитон найдёт какое-то отменяющее заклятье? Когда он догадается только. Питер выглядел задумчиво, но медлить с ответом не стал: — Думаю, Дитон уже догадался в чем дело и между приёмом пернатых и пушистых посетителей перелистывает свой гримуар. Только вряд ли он знает, что именно искать. Честно говоря, у меня конкретики тоже никакой нет. — Разве с таким крутым гримуаром мы не найдём, что нам нужно? — удивился Стайлз. — Почему у тебя, кстати, гримуар в машине лежит? — Прихватил перед выходом на всякий случай, — пожал плечами Питер. — Сомневаюсь. Даже с учётом того, что мы знаем, кто наслал заклинание, я не понял, что ведьма собиралась натворить. Слишком много возможных вариантов с такими симптомами, как лишние уши. Или с симптомами как у остальных. Это разные заклинания или одно? И зачем было обливать меня кофе? — Стоп! Так вот в чём фишка! В кофе! Питер удивлённо глянул на него, но перебивать не стал, и Стайлз продолжил: — Малия говорила, что её тоже облили кофе! Но знаешь что? Нихрена это не кофе, травами воняет намного больше! Видимо, как только эта жидкость неизвестного происхождения оказалась на вас, оборотнях, с чувствами сразу что-то не то стало. Раз тебя облили тем же самым, значит, это одно заклинание. — Ты уверен? Неужели я мог ошибиться и не распознать? — Я уверен, Питер, и я не говорю, что ты ошибся, просто это наверняка зачем-то было нужно, а сделать вид, что облил человека кофе проще, чем травяной настойкой, ибо кофеен на каждом углу минимум две. Питер убеждённым не выглядел и, перехватив руль поудобнее, одной рукой попытался достать что-то сзади из-под своего сиденья. Вести машину и изгибаться в три погибели было сложно. Он резко вывернул руль, чтобы не заехать на мокрую после дождя обочину и не нырнуть в кювет. — Не поможешь? И Стайлз с радостью полез копаться под сидением: — Что искать-то? — Мою рубашку. Только осторожно, бумажный пакет не помни. Спустя мгновение Стайлз вернулся на своё сидение, держа в руках не слишком аккуратно сложенную рубашку. Догадавшись, в чем задумка Питера, развернул её, и ткнулся носом в коричневое пятно. Питер одёрнул его: — Не так близко, — и на ощупь уложив ладонь на лоб Стайлза, слегка отодвинул его от рубашки и вернул ладонь на рычаг коробки передач. — Не исключай возможности, что такой близкий контакт с этой дрянью может и на тебя подействовать. — Ага, — согласился Стайлз и легкомысленно ткнулся обратно. Питер, закатив глаза, повторил свой жест, а потом и вовсе отобрал рубашку, положив к себе на колени. Уж на них-то этот неугомонный человек не посягнёт. — И чем пахнет? — Ммм, — задумчиво произнёс Стайлз, поглядывая на рубашку и словно раздумывая, приблизиться ли к ней ещё раз, наплевав на её расположение и пикантную позу, в которой он окажется. — По-прежнему травами пахнет. Хотя согласен, что запах кофе тоже присутствует. Но я, конечно, не оборотень, детальнее разобрать запах не могу, не говоря о составляющих. Хотя… — он задумался и всё же наклонился к рубашке, игнорируя все нормы приличия. — Редко какая трава так горько пахнет. Полынь? Питер, окончательно ошалевший от его действий, ответил не сразу. Сначала неторопливо водрузил руку на затылок Стайлза и потянул за волосы. Стайлз мгновенно впился пальцами в чужую ногу, опасаясь, что его либо грубо ткнут ниже, в назидание, либо и впрямь познакомят с приборной панелью поближе. Честно говоря, он даже на секунду заколебался, какой вариант понравился бы ему меньше. Наверное, всё же второй — шишка или синяк сходили бы ещё несколько дней. В ином случае — отработал и свободен… — Сядь нормально, мешаешь. И хватка Питера помогла ему вернуться в нормальное положение. Для верности, чтоб не дёргался и не создавал никому проблем, Питер лично пристегнул его рёмнём безопасности. Взял многострадальную рубашку и закинул её обратно. — По-прежнему только кофе чувствую, — сказал он. Стайлз пожал плечами и уткнулся в гримуар, не надеясь найти то самое, что им необходимо. — Насчёт полыни, — заговорил Питер вновь, — её запах сложно спутать. Так что наш круг поисков значительно сузился. — Нашёл. — Поищи подходящее заклинание по составу и… Что? — Может, вторая пара ушей тебе всё-таки нужна? — поддразнил Стайлз. — Нашёл, говорю. Полынь и шесть зёрен кофе. Самые безобидные, хочу отметить, ингредиенты из всех заявленных. Только… Эм. — Не томи, — подстегнул Питер. — Что за «эм»? — Это не совсем заклинание, а… призыв фамилиара. Что за бред? Не наш случай. Но раскатистый смех Питера подстегнул Стайлза сначала поинтересоваться, всё ли у него нормально, и только потом углубляться в чтение: — У тебя… с головой всё в порядке? Чего ты ржёшь? Мне стоит опасаться? Так знай, я уже. Отсмеявшись, Питер ответил: — Ох, Стайлз. Хуже, чем уже есть, моей голове не станет, не беспокойся. Не в порядке она разве что из-за наличия лишних ушей, но и то, ради твоего искреннего восторга великолепным в любых обстоятельствах мной, я готов их оставить. Но… Это и впрямь бред. Бред больной фантазии двинувшейся ведьмы. Ты вовсе не налажал с поиском заклинания, ты его нашёл и как всегда оказался прав. — Поясни? — попросил Стайлз, чуть расслабившись. Питер терпеливо принялся рассказывать: — Дело в том, что ведьмы и ведьмаки могут иметь помощников-фамильяров. У фамильяров есть нерушимая связь с хозяином — их души якобы сплетены, откуда вытекает гипотеза о телепатии между ними. Разум же открыт друг для друга. Ты наверняка слышал о них хоть что-нибудь. Часто встречаемые представители фольклора. — Не фольклора, а аниме, — усмехнулся Стайлз. — Зверёныши всякие, значит. Так, а при чём тут, собственно, ты? И остальные? — У фамильяра две формы — человек и животное, и он может принимать любую из них. Так что это в некотором роде оборотень. Только зверёныши не обращаются, а превращаются. При желании внешность менять могут, а мы какими родились, такими и остаёмся. Их обращение - это магический акт. Колдовать тоже могут, но по чуть-чуть, они же всё-таки животные. В этом их способности ограничены. Стайлз выгнул бровь: — Спутала оборотня с фамильяром? Это человек бы ошибиться мог, но ведьма? Я что, переоценивал их способности все эти годы? — Ты об их существовании узнал только сегодня, — подловил Питер. — Это неважно, главное — переоценил? — Недооценил, Стайлз, — возразил он. — Просто ей захотелось кого-то более сильного и разумного, чем зверька, и она замахнулась на оборотня. Только вот фамильяр сам выбирает себе хозяина, и если ведьмак или ведьма ему не нравится, ничто не заставит его согласиться сделать выбор. Но, конечно, не всех это останавливало, и, если результат оправдывает средства, некоторые ведьмы могут наложить заклинание на фамилиара, чтобы чаша весов перевесила в пользу хозяина. — Жестоко. Защитников животных на них нет, — пробурчал Стайлз. — Значит, она использовала это заклинание на всех местных оборотнях? Ты чувствуешь что-то, чего не хотел бы? Питер кивнул. Стайлз на некоторое время замолчал, изучая гримуар, а потом, когда они почти подъехали к дому Питера, заключил: — Разворачивайся, — и погладил ушко Питера. Сначала оно забавно дёрнулось от неожиданности, а потом Стайлз заметил, что Питер чуть склонил голову навстречу к прикосновению его руки. — У меня есть план. — Что за план? — поинтересовался Питер. — Хорошо, что у вас… связь. Сможешь её найти? — знаком согласия послужил аккуратно вывернутый руль. — Прижмём тварь к стене. Питер наградил его довольным взглядом и молча вывернул руль. Без всяких уточнений вроде: «Что за план? А ты всё продумал?» Но план Стайлз всё же рассказал, они же «Стая Мечты, ё-моё».

4

Дом, в котором жила ведьма, найти оказалось до неприличия просто. Стайлз мог бы спустя какое-то время и самостоятельно его найти, даже не полагаясь на вынужденную связь Питера с ней. Дом даже не был защищён ни заклинаниями, ни пресловутым порошком рябины в качестве защитного барьера. Заходя в калитку, настороженно ступая по дорожке, поднимаясь по ступенькам к двери, они на пару ждали неприятностей или какого-нибудь подвоха. Но ведьма им попалась либо настолько самоуверенная, что считала лишней тратой времени свою защиту, либо совсем безалаберная, раз она не сообразила и не озаботилась рассыпать хотя бы какой-нибудь порошок или повесить над дверью чертополох. Это было настолько просто, что даже Стайлз об этом знал ещё до столкновения со всем сверхъестественным и максимально подробной консультации с Дитоном. Был ещё и третий вариант. — Ждёт, стерва, — цокнул Питер и вежливо постучался. Дверь отворилась спустя минут семь. Стайлз было грешным делом подумал, что ведьмы дома нет. Но, судя по её внешнему виду, гостей она ждала просто несколько позже. Стайлз вообще как-то иначе ведьм представлял. Понятное дело, современные ведьмы не носили конусообразных шляп, разодранных плащей и прочих киношных атрибутов, но перед ними стояла просто… Обычная женщина. Более того, женщина, не готовая к чьему-либо визиту. С наполовину намыленными мокрыми волосами, полотенцем, накинутым на плечи, в бюстгалтере, джинсах и разных тапочках. — Кого принесло? — возмутилась она, стараясь не позволить каплям воды стекать на пол, — А, это ты. Говорила же, придёшь. Заходи. Питер протиснулся мимо неё, Стайлза же она тормознула, оградив путь рукой. — Кто такой? Стайлз открыл было в возмущении рот, но быстро захлопнул свою в удивлении распахнутую варежку. Мгновенно сориентировался, сделал грозное лицо. Брезгливо отодвинул от себя чужую руку и нагло протиснулся внутрь, спокойно произнося: — Не доросла ещё мне путь преграждать, девочка. Она пожала плечами и захлопнула дверь. — Вообще-то, я старше. Мне немного за двадцать пять. Я с лёгкостью убью тебя. Мальчик. Главное в их плане — не дать ведьме ощутить своё преимущество. Вся их тактика основывалась на том, что она недостаточно сильна и не сможет понять, когда они врут. И Стайлз решился на отчаянный для себя шаг. Это было рискованно. Он попытался вспомнить каждую деталь, которую собирался воспроизвести. Однако мозг внял лишь одной команде: «вспомни». Тело, без всяких на то усилий Стайлза, подчинилось. Почувствовав, что эта аура сделала его внушительнее, ему показалось, что вопреки законам природы даже плечи стали шире, и со всей своей мощью Стайлз медленно шагнул вперёд, наступая на жертву. «Просто поверь» — лучшая подсказка, которую ему дал их ветеринар. Он поверил. Сделать это во второй раз оказалось так легко, что Стайлз не успел и ужаснуться самому себе. Он убеждал себя, что дело в мышечной памяти — она страшная штука. Движения стали автоматическими. Ни о чем не подозревавшая ведьма оказалась на расстоянии вытянутой руки, и он крепко обхватил её горло пальцами, припечатал к стене. И, лишь в мыслях еле ворочая языком, насмешливо, но злобно произнёс: — Мне тысяча лет, ты не можешь убить меня. Стайлз никогда прежде не считал себя талантливым лжецом, ведь его враньё обычно лежало на поверхности, а вокруг были люди, у которых на ложь профессиональное чутьё. Отцу, вот, например, было проще сказать правду, чтобы соврать. Но, видимо, его мастерство обмана было никудышным лишь перед отцом и некоторыми оборотнями. Одним конкретным, в основном. На ведьму же его отчаянный блеф подействовал лучше, чем он мог надеяться. Её лицо, вопреки крепко сжатым пальцам на шее, побледнело, и Стайлз с удивлением заметил, что ноги её немного ослабли, и опусти он сейчас руку, она бы съехала на пол. Действительно, глупенькая. Что же она за ведьма такая, раз даже не попыталась защититься? Уж наверняка в её арсенале могло бы найтись хоть что-нибудь. Другой рукой Стайлз хлопнул её по лбу, на котором отпечаталась руна, точное значение которой он даже запомнить не рискнул. Убрав пальцы с шеи, тут же за подбородок повернул её голову к зеркалу, так удачно висевшему напротив, и показал дело рук своих. — Солжёшь мне — скончаешься в муках. Вглядываясь в зеркало, она в неверии подняла руку ко лбу, но дотронуться до отпечатка не рискнула. И Стайлз решил её добить и, вновь схватив за челюсть, вернул всё её внимание: — Поняла? — Да, — прошелестела она. — Н-но кто ты? Не видя смысла пугать её дольше, он медленно отпустил её. Колени ведьмы подогнулись, но она устояла. — Лучше тебе не знать. Стайлз тут же отошёл от неё, давая ей свободу, которая теперь казалась ей иллюзией, и оглянулся на Питера. Наблюдая за его представлением краем глаза, он незаметно показал ему "класс". Питер уже завершил все свои приготовления, пока Стайлз разыгрывал спектакль и запугивал ведьму до тех пор, пока она не перестанет замечать что-либо вокруг и не сможет отвести взгляда от его глаз. — Ну что, ведьма, — обратился к ней Питер. — Не хочешь ли свой подарочек забрать? Я, конечно, и четырёхухим хорош, но эпатаж не в моём вкусе. Ведьма, совладав с собой, ответила: — А тебе разве худо?! Неужели не хочешь вместе колдовать, жить вечность? Стайлз, которого она обошла по дуге, вновь подобрался и чересчур заметно и пафосно взял в руку неаккуратно валявшийся на столе нож. Поиграл с ним и с громким звуком опустил обратно. Ответил за Питера: — Вечная жизнь, моя сладкая, это утопия. Она ожидаемо вздрогнула. — Чего вы хотите? — Забери свой бесполезный дар обратно,— объяснил их появление здесь Питер. — Обрати заклятие. Моё и всех тех оборотней, которые занемогли из-за тебя. И мы уйдём. Подумай, прежде чем солгать, — и жестом напомнил о наличии «опасной» метки на её лбу. Она забеспокоилась: — Я… Я не умею. Но… — и тут ведьма, видимо, вспомнила, что она ведьма, и шандарахнула в них сгустком магии. Питер резко оттолкнул Стайлза в сторону, пригнулся сам, и первая попытка самообороны ведьмы не увенчалась успехом. Зато она точно увидела движение Питера, которым он почти сбил Стайлза с ног, и прежде, чем она догадалась бы, Стайлз злобно, но не повышая голоса, возмутился: — Ты забыл, с кем имеешь дело, волк? Думаешь, твоя жалкая попытка изменит цену моей помощи? — и, не ставя Питера в тупик своим монологом, тут же обратился к не успевшей очухаться ведьме. — А ты, девчонка, пожалеешь о своей несговорчивости. — Ты же тоже ведьмак! Сильный! Помоги мне, мы же почти родные люди! Стайлз не удостоил её более вниманием. И возведя глаза к потолку настолько, насколько мог, чтобы были видны одни белки, заскрежетал мелом по столу и заговорил латынью. Театральные подмостки по нему плачут. Зрители замерли в овациях. Хорошо, что они успели подготовиться, прежде, чем заявиться без спроса в гости к ведьме. И бутафорией обзавелись, и мелом, и даже начало какого-то заклятья Стайлз заучил наизусть, чтобы поймать их на лжи было сложнее, а как забыл слова, заговорил на самом непонятном и сложном в мире языке — детском иностранном. Кажется, ведьма вновь набралась сил, чтобы выплеснуть в них магией. Стайлз, загорланив несуществующее заклинание ещё громче, чтобы не попасть под прицельный огонь, эффектно опустился на колени, продолжая возить мелом уже по полу. Очень вовремя, потому что он услышал размноженный звук короткого замыкания. Сверху обдало теплом, и Стайлз поднял взгляд, чтобы посмотреть, что происходит. Полуобратившийся Питер… Расщепляющий огромный, стрекочущий комок энергии, выглядел как никогда внушительно. Сгусток расщеплялся неравномерно, и один эфемерный кусок Питер отбросил обратно в ведьму. Она, не ожидавшая такого подвоха, вскрикнула и упала навзничь, тело конвульсивно дёргалось. Питер, тем временем, смог разорвать комок ещё на два и, откинув один ненужный куда-то в сторону, третий поднёс к своей голове. Стайлз, зависнув на этой картине, едва не пропустил предназначенный ему сигнал, чтобы он снова отвлёк ведьму на себя. Стайлз с готовностью подорвался на ноги, подбежал к ведьме и принялся читать своё заклинание ещё громче, потому что её магия ещё возмущённо стрекотала вокруг, а она каталась по полу, каким-то бормотанием стараясь нейтрализовать действие своей же магии. Стайлз судорожно думал, как привлечь её внимание, чтобы она не успела дочитать заклинание и все их усилия не прошли даром. Решение пришло само, густым потоком ударившись ему в спину. «Зеркало!» — успело промелькнуть в его голове прежде, чем боль, вызванная отскочившим заклинанием, пронзила его, и он нечеловеческим голосом завопил. Ведьма, испугавшись, замолчала и уставилась на него. В её глазах Стайлз разглядел ужас и, превозмогая свою боль, продолжил орать несуществующие ни в одном из земных языков слова. Он рассудил, что если вдруг не удержится на ногах и без сил свалится, эффект будет потерян, и Стайлз, содрогаясь в точности, как сама ведьма минуту назад, опустился на колени, сшибая попутно какую-то миску и пачкая в её содержимом руки. Он уставился на них и увидел густое, красноватое. Интуитивно возвёл руки к небу, затем провел пальцами одной руки по своим щекам, а пальцами другой — по её. И наконец замолчал — его жертва лишилась сознания. Стайлз устало откинулся на спину. Горло саднило от криков, тело всё ещё подрагивало. Он услышал шаги, а спустя секунду над ним навис довольный Питер. Ведьмин подарок на его голове уже стал терять свою плотность и медленно растворялся в воздухе. Стайлз хотел полапать волчьи уши напоследок ещё раз, пока они не исчезли совсем. Питер критически осмотрел его состояние: — Переигрываешь, дорогуша. Ведьма наша в обмороке уже, хватит биться в судорогах, — и бодренько уселся на стол, покачивая ногами. — Кстати, у тебя от её магии глаза светились. У Стайлза даже не было сил и двух слов связать, поэтому он просто тихонечко выдохнул, стараясь не навредить себе резким глубоким вдохом. — Хорош кривляться, Стайлз. Но, сообразив, что не всё пошло по плану, Питер спрыгнул обратно на пол и принялся ощупывать Стайлза на предмет серьёзных повреждений и кое-где даже облегчил его боль. Дышать стало легче, хотелось пить, чтобы промочить горло, но Стайлз смог заставить губы двигаться и сказал: — Подними меня, — и, кряхтя, попытался приподняться самостоятельно. Под рёбрами заломило, и Питер послушно пришёл на помощь. Помог подняться на ноги, с минуту постоял, придерживая, и только потом отпустил. Стайлз, оставшись без опоры в такой момент, пошатнулся и, неловко взмахнув руками, случайно заехал Питеру локтем куда-то в бок. А потом, уже обнаглев, даже за волчье ухо дёрнул. Питер нахмурился, но помог принять вертикальное положение и ожидающе уставился на Стайлза. — Ой, прости-прости. Потерял равновесие. Хотел за плечо ухватиться, но голова закружилась. Перепутал малясь. Неужели больно? Прости-прости. Ну хватит дурачиться, — передразнил Стайлз, впрочем, вполне мягко погладив уже почти прозрачные ушки. — Буду скучать по ним. Наколдуем как-нибудь ещё? — Обойдёшься, — усмехнулся Питер и повёл Стайлза к выходу. — Что это за красная штука, кстати? Нанёс ведьме тяжкие телесные? Стайлз в отместку снова повис на нём, но Питер даже не возмутился. — Да ну тебя, чуешь же, что крови нет, — ответил он и слизнул со своего пальца густую жидкость. — Хотя выглядит похоже. Это соус, я готовил такой пару раз. Терияки и вино. По запаху сразу узнал. И дёрнул меня чёрт в нём вымазаться? Питер, хочешь попробовать? Питер, крепко сжимая в руках поистине драгоценную ношу, уставился на полностью измазанные соусом щёки, на маленькие тёмные капельки, случайно попавшие на стайлзовы губы. — Ну, хочешь? Питер фыркнул: — Не хочу, у тебя пальцы грязные. — Ну и подумаешь, привереда, — обозвался Стайлз и, облизнувшись, стёр заинтересовавшие Питера капли. — Есть вода в машине? Умираю, хочу пить. Еле заметные судороги потихоньку переставали его донимать, а сухость во рту прошла, когда Питер вернулся из магазина в машину и протянул Стайлзу спасительную бутылку воды. Опустошив её целиком, ему стало значительно лучше. Он счёл нужным оповестить Питера, что времени даром он не тратил: — Пока тебя не было, я позвонил Скотту и вашему семейному ветеринару, в двух словах описал события, конечно, без упоминания моей гениальной игры, миссии по удалению лишней пары ушей, к тому же, пушистых, обморока и всего этого файер-шоу. Питер рассмеялся: — То есть, ты обо всём промолчал? Просто громко дышал в трубку? — Да, чтобы знали, что я жив и ты меня не съел. О главном — да, конечно, промолчал! — воскликнул Стайлз. — Сказал Скотту, что мы просто мирно попили чай и поговорили. В ходе беседы выяснилось, что милая ведьма что-то напутала и они пострадали совершенно случайно. Только Дитону рассказал правду. В общих чертах. — Что с их самочувствием? — Ну, поштормит их пару дней. Дитон сказал заехать, даст им указания. — отчитался Стайлз. — Твою тайну я никому не раскрыл, клянусь, обещаю и вовсе забрать её с собой в могилу! — Ну что ты, не стоит быть таким категоричным. Хочешь — рассказывай, — позволил Питер. — Тебе всё равно никто не поверит. — Не недооценивай мой актёрский талант! — Никогда, — заверил Питер. Уже будучи в квартире Питера, Стайлз внимательно разглядывал подаренные ему приспособления для каллиграфии. — Красивые. Это что, год их выпуска? Где ты вообще это достал? Питер, принеся стакан воды для работы, ответил: — В антикварном магазине. Шляпу я там же купил. Стайлз понятливо кивнул, а потом призадумался: — Подожди, как, просто, выглядела эта сцена? Ты накупил кучу всяких дорогих и достаточно редких вещей, расплатился, ушёл. Спустя несколько минут вернулся и приобрёл шляпу? А на твои уши продавец и внимания никакого не обратил, что ли? — Обратил, конечно, — пожал плечами Питер. — Но он ничего не сказал. Просто он хороший и тактичный продавец, лапушка. Стайлз фыркнул и слез со стула, уступая Питеру место с разложенными перьями нескольких видов, кистью, изящной чернильницей губкой и стаканом воды. Бумага была уже аккуратно, еле заметно, разлинована, чтобы буквы, выведенные непривычной к такой работе стайлзовой рукой, не скакали вверх-вниз и не портили внешний вид всего листа. — Ладно, фиг с ним. Ну, показывай? Питер, прежде, чем сесть, объяснил, как важна осанка и почему не стоило скрещивать под столом ноги. Затем отточенным движением закатал рукава рубашки — чернила не отстирываются, Стайлз, — и взял в одну руку перо, а в другую кисть. Рассказал, почему в процессе задействованы обе руки, зачем нужен стакан с водой и всё остальное, и, наконец, сосредоточенно провёл первую линию. Шрифт, которому Питер решил научить его первым, не выглядел сложно, и Стайлз не понимал, к чему такая сосредоточенность. Он отвлёкся. Вместо того, чтобы наблюдать за появлением контрастных линий на белой бумаге, Стайлз пробежался взглядом по фигуре Питера, задерживая внимание на каждой детальке — на увлечённом взгляде, на руках, ровной спине, ногах и босых ступнях. — Не отвлекайся, пожалуйста. Стайлзу пришлось признать, что процесс каллиграфии и впрямь завораживал. А может, просто учитель хороший.