glory and gore

Багдад был невообразим. Огромный, безграничный, полный людей. Тиму казалось, что месторождение Бадра было муравейником, но он рассмеялся, понимая, как ошибся. Человечество так выросло с тех пор, как ему с братом приходилось оберегать их от ужасов леса. От тех-кто-ходит-во-тьме. Тим пробрался в город по крышам, надёжно заменившим ему кроны деревьев, укрываясь от дневного зноя в вечерней тени, кутаясь в куртку и закрывая чёлкой лоб. Тим бродил меж этих новых людей день и ночь, но по-прежнему не понимал, где искать брата. Тизкар и Даннум — Каин и Авель остались только в книгах. Кроме того, стоило ему однажды назваться новым именем, и пришлось на ходу придумывать страну и родителей, и это, пожалуй, немного задевало его, хотя приятно было ощутить в себе что-то человеческое. Всё же — отцом его, пусть и неродным, был Элохим. Братом, пусть названным — Даннум. Какое имя тот выбрал бы себе теперь? О своём помнить было крайне трудно, почти невозможно привыкнуть к этой чужой, незнакомой шкуре, и он долго ещё сбивался, оговаривался, пока, разозлившись, не начал называть себя Тимом даже в собственной голове. Когда старое имя окончательно затёрлось, выцвело, побледнело — тогда он наконец разрешил себе пристально взглянуть на тех, кто окружал его в стылом городе. Но оказалось, что сам он находится под бдительным оком уже давно. Тим брал то, что нужно, в ночи, ловкий и быстрый — у него не было времени увязать в работе, но была такая, которая могла бы ему помочь. Он всё искал пути в Аляуи Аль-Хелла, способы подобраться к реликвиям, к источникам, к архивам. С каждым днём он понимал язык всё лучше, понимал, что такое эти громыхающие железные коробки, провода, электричество — всё это шло ему впрок. Свои руки, ноги, остов спины он тоже начал понимать куда лучше. Не камень — странный металл с запахом и привкусом бронзы. Тим не видел такого раньше, и теперь не видел вокруг. Он больше почти не снимал перчаток. Век семени прошёл, и наступил век молнии. Быть может, кара Элохима была не так уж бессмысленна. Тем более, если Тиму необходимо было отдать что-то за возможность найти брата живым. Он бы жизнь отдал, не только свои поля. Жертва… Человечество приписало им историю о жертве, но они забыли смысл этого слова. Быть может, и не знали никогда. И всё же — всё же Тим не сумел держаться долго. Законы этого города были строги, но у Тима законы были свои. И они нарушались постоянно. Момент, когда он уже не смог закрыть глаза — был лишь вопросом времени. И времени потребовалось не много. Увидев, как в узком переулке между домами жёлтого камня избивают нищего, Тим, может, и хотел бы закрыть глаза, но вместо этого ястребом упал с крыши. Он точно знал, как выглядит — слишком тонкий, невысокий, в мешковатой куртке с чужого плеча и капюшоне, надвинутом на лоб. Но также он знал, что это не важно. Брат выглядел старше него, хотя разница между ними была совсем небольшой, и вдвоём они и при жизни могли остановить медведя, а ведь тогда они не были так уж особенны. Магия скорее была мелкими фокусами птичьего чудака. Тиму было безумно интересно, даровал ли Элохим что-то Даннуму. Любопытство отвлекало от муки. На мгновение воцарилась тишина, мрачная и тягучая, а потом его попытались ударить. Тиму так не хватало доброго боя, но биться теперь было совсем не то, что раньше. Казалось, будто он сам делал лишь половину дела, да так оно и было, пожалуй. Конечно, он ощущал боль, но вскрики тех, кто пытался её причинить — пьянили. Тим только вздохнул, чувствуя, как нож погружается под его рёбра, а потом выходит — и не оставляет и следа. Он обернулся медленно, услышав стук, с которым осело тяжёлое тело в чёрных тряпках. Тим поднял кончиками пальцев нож, и велик был соблазн пнуть обидчика под рёбра, чтобы его кровь впиталась в землю, чтобы он утратил как можно больше жизни, чтобы он утратил её вс… Тим встряхнул головой и выпрямился. Отбросил нож в тень домов. Он не оглянулся, блекло роняя совет помочь товарищу, а не жаться по углам. Нищего он увёл с собой. И тот, кажется, искренне хотел стать его другом, но Тим не мог лица толком показать, не то что дружить с кем-то. Если что и говорили правдиво святые книги, так это: буква имени Его, и обидчикам отомстится всемеро. Впрочем, кружа без конца вокруг Аляуи Аль-Хелла, Тим пожалел, что друзей у него нет. Кого-то из числа смотрителей, например. Ему очень помогло бы, знай он того, кто мог бы не пустить его в залы ночью… хотя бы днём их показать. Мало того, что Тим не мог открыть лица — бумажные билеты просто рассыпались бы в его пальцах. Друг… любой — хотя бы, чтоб помочь в библиотеке и архивах. Но Тим мог лишь красться по крыше музея, заглядывать в плотно закрытые окна, слушать шорохи — ночью жила не только пустыня. И когда его повело одно лишь отчаяние — он решил рискнуть. Большую часть одежды он оставил за одним из восточных зубцов, украшающих входную арку. Там остались куртка и перчатки, и обувь, непривычная по-прежнему, лишняя. Перемахнув с арки на крышу здания, Тим укрылся в тени с другой стороны, и двинулся вниз по стене. Чтобы открыть себе путь через решётку, пришлось постараться, но металл его рук пригодился здесь, как никогда. Протиснувшись между искривлённых теперь прутьев, Тим легко спрыгнул на пол и огляделся. Он не слышал сигнала тревоги, но это не значило, что её не было. Где расположен архив, он знал примерно, не точно, и хотя бумаги и древние её аналоги ничем не помогли бы ему одному — он мог поискать барельефы, предметы... Ему просто нужно было понять, куда двигаться по этой бескрайней земле. Никто не остановил его — ни когда он шёл по чёрной лестнице, ни когда наконец отыскал архивные залы. На высоких полках до потолка лежали вещи важные и неважные, в коробках, надёжно запечатанные, и под стеклом, и просто рассредоточенные камни, и ничто на первый взгляд не было достаточно важно, не стоило этой вылазки. Тим пошёл между полок, прислушиваясь к музейной тишине. Но никто не хотел ему мешать. Находка Тима была чистой удачей, иначе и быть не могло: открыто лежащий на полке снимок стенки куба, исписанной его родным языком. «Двадцать замков по одному на год жизни, да откроются братом моим, когда время придёт, а после никто не сумеет запереть меня. Такова Его воля». Даннум. Элохим и его подарки. Тим расплылся в улыбке — он не знал, где, но знал, что люди уже нашли его брата, и оставалось лишь проявить смекалку. Как во сне, Тим увидел пальцы в тонкой перчатке, накрывающие, сминающие снимок. После его толкнули на пол и уткнули в него лицом, и Тим тяжело вздохнул, ожидая, что сейчас его попытаются вырубить, или отравить, или что угодно ещё — и отмстится всемеро, но не происходило ничего. Потом щёлкнул металл на его запястьях, и его грубо дёрнули, вынуждая подняться. Тим на пробу потянул стальные кольца, но ему они не поддались. Люди вокруг на музейных смотрителей походили мало. — Идём, — подтолкнул его тот, что смял фотографию — приманку — в кулаке. — Голова Демона заждался.