Мертвый город

«Есть тайны, которые мне не понять, но я везде вижу подтверждение, что всему есть своя причина даже, если она мне не известна. Это успокаивает.» Кости (Bones)

      Первые лучи осеннего солнца пробирались в тесную комнатку Аделаиды сквозь плотные занавески, старательно пытаясь разбудить сладко спящую девушку. И наконец, одному из них это удалось. Слегка прищурившись, она распахнула сонные глаза, длинными угольно-черными ресницами смахивая остатки приятного и безмятежного сна. Сна, в котором она была ребенком — той белокурой кудрявой девчушкой, с зелеными, точно кроны самых высоких деревьев, глазами. Она беззаботно бегала по полянке прямо за их домом, собирая для любимого папочки яркие золотистые, как маленькие солнышки, одуванчики; она не забыла побеседовать со своим старым другом соловьем, который каждое утро встречал девчушку новыми чудесными и звонкими трелями. В этом сне все было, как раньше.       Но оставив свои воспоминания теплой кроватке, Адель поймала на своей ладони крошечного солнечного зайчика. Он показался ей таким маленьким и беспомощным, какой чувствовала себя с того момента, как приехала в «Бордель Мадам Мерритт». Казалось, если она закроет ту маленькую щель между полотен, что гордо носили звание штор, этот бедный лучик пропадет, исчезнет навсегда. И никто в мире не узнает, сколько всего в мире он смог бы осветить, скольким растениям на планете он мог бы подарить жизнь.       Сделав глубокий вдох, Аделаида встала с кровати и решительно отодвинула ткань, впуская в комнату больше света и воздуха. На утренних лучах пылинки кружили в безудержном танце, то сбиваясь в клубы, то разлетаясь поодиночке. Только сейчас, распахнув настежь окно, девушка поняла, что комната смогла вздохнуть полной грудью. Кажется, она слышала, как стены благодарят ее, с шумом гоняя прохладный ветер по каждому уголку. Оставив комнату «дышать», Адель отправилась принимать утренние водные процедуры.       К ее возвращению, спальня словно расцвела и заиграла новыми красками. Тогда, чтобы добавить немного «изюминки» в новое жилище и принести ему дар, девушка вынула из своего чемодана сверкающую на солнце музыку ветра. В качестве подарка ее собрал папин близкий друг-кузнец, когда ей было всего семь лет. Хоть она и плохо помнила его лицо, но знала, что эта вещь оберегает ее от любых опасностей.       — Когда ты услышишь звук этих трубочек, это дух солнца заглянул тебе в гости, убедиться что с такой милой принцессой все хорошо, и она в безопасности! — мелодичным и бархатным голосом рассказывал о сувенире незнакомец, — А если звучит музыка вот этих колокольчиков, то это духи луны и самых ярких звезд навещают тебя. Они защитят тебя от любых злых нечистых сил, что блуждают во тьме.       — Даже от вампиров? — спрашивала малютка Адель.       — Обязательно! — уверял ее кузнец, — Тебя никогда не обидит ни один вампир. Я обещаю.       От теплых воспоминаний на лице благоуханным цветком белой лилии расцвела улыбка. Прошло уже шестнадцать лет, и сколько бы ни пыталась, девушка не могла вспомнить лица того человека. Она помнила его голос, ту одежду, в которой он был в последнюю их встречу. Помнила, каким высоким казался ей, и то, что считала его своим личным ангелом-хранителем. Но черты будто были покрыты магической пеленой забвения.       На окне нашелся небольшой косяк, за который можно смело зацепить металлический крючок. Так ночные колокольчики смогут играть на ветру свои колыбельные, а солнцелюбивые трубочки пробуждать от нежного сна.       — Возможно, я никогда больше и не увижу Вас, — произнесла Адель, обращаясь к мастеру через музыку ветра, — Так зачем мне забивать голову лишними мыслями, верно?       Тут же, переливаясь яркими бликами, продолговатые стеклянные соломинки, свисающие на шелковых нитях, подхватили дуновение слабого ветерка и ответили девушке короткой мягкой мелодией. «Спасибо, Духи солнца», — подумала про себя Адель.       Каким бы странным это не казалось обычным людям, но, как и сказал отцовский друг-кузнец, духи луны играли исключительно на колокольчиках, а днем можно было слышать только пение трубочек. Действительно магическими были эти инструменты, или все могла описать наука — Аделаида предпочитала не знать, а иначе все это волшебство просто исчезнет, и останется просто игрушка.       — Адель, спускайся к завтраку! — в дверь осторожно постучали.       — Да, миссис Колеман, — вежливо ответила девушка, вырываясь из объятий воспоминаний и ностальгии.       Ханна Колеман — местная кухарка. На вид ей лет пятьдесят — пятьдесят пять. Добрая и ласковая женщина позаботилась о нежеланной гостье Мадам Мерритт. Нашла ей комнату, которую чаще всего запирали, но потом стали использовать как склад для старых вещей. Так же Ханна помогла Адель привести ее в более-менее пригодный для жилья вид: унесла лишний мусор на свалку, застелила новое постельное накрахмаленное белье и подарила ей несколько книг, что сама уже не в силах читать. У Миссис Колеман несколько лет назад стало стремительно падать зрение. На очки никогда не хватало мизерного жалования, что платила ей Шона, поэтому и книги читать она более не могла. Но теперь она смогла найти им достойное применение — нашла для них хозяйку, что позаботится об их сохранности.       Схватив с комода «Джен Эйр», Адель по-детски торопливо спустилась в кухню, откуда почувствовала манящий аромат свежих оладий и кофе. Плохое зрение оказалось не такой уж помехой для талантливой Миссис Колеман. Она, кажется, даже с закрытыми глазами может приготовить невообразимо вкусный обед на сорок, а то и больше, человек.       — Садись, дорогая. Пока все еще спят, ты можешь позавтракать в тишине, — голос Ханны был похож на большую летнюю поляну с ростками пшеницы. Он был настолько нежен и добр, что на миг Аделаиде показалось, что она дома, среди родных ей людей.       — Спасибо, Миссис Колеман, вы очень любезны, — девушка поправила подол и приземлилась на жесткую поверхность стула. Как ни странно, кухня в этом доме была просторной и чистой. Наверное, это потому, что хозяйкой на ней выступала Ханна.       — Как твое утро? Ты спокойно спала?       — Спалось спокойно и сладко. Во сне я видела отца и наш дом. Было немного грустно просыпаться… — под своей хрупкой улыбкой Адель прятала боль, но изо всех сил старалась не показывать ее. Зачем ей соболезнования и жалость окружающих?       — Ах, Лукас. Я помню его еще совсем юным, когда видела его в последний раз. Он был полон амбиций и решительности, когда увозил твою маму в Тарбет, — губы женщины, утопая в десятках морщинок, изогнулись в печальной полуулыбке.       — Почему она ухала от папы? — историю разлуки от девушки тщательно скрывали, отсыпая лишь маленькую щепотку «Она захотела другой жизни».       — Она захотела иной жизни, — словно повторяя за отцом, ответила Ханна.       Ответ кухарки окончательно расстроил гостью, поэтому остаток завтрака она провела в тишине, полностью погрузившись в чтение любимой книги: «Я занялась приготовлениями. Две недели пролетели очень быстро. Большого гардероба у меня не было, хотя он включал все, что мне требовалось, и последнего дня вполне хватило, чтобы упаковать мой сундучок — тот самый, с которым восемь лет назад я приехала из Гейтсхеда.»       Через пятнадцать минут тарелка опустела. Аделаида уложила книгу в свой ридикюль, в тон прогулочного туалета, надела небольшую шляпку и кружевные перчатки и, постукивая маленькими каблучками, отправилась на улицу, тепло распрощавшись с Миссис Колеман. На улице было свежо, но еще не по-осеннему. Теплый ветерок лишь развивал непослушно выпутавшиеся кудрявые локоны и пола легкой юбки. Солнышко пригревало землю, словно оно пыталось продлить последние летние деньки, что закончатся уже совсем скоро. На их смену придут злые морозы, срывающие пожелтевшую листву с крон деревьев, а на улицах станет сыро и грязно от проливных дождей, которые так некстати портят настроение, а затем и самочувствие. Начнется сезон простуд и люди, как ошпаренные, будут бегать по лекарям и знахарям. Представив себе толпу заболевших куртизанок, Адель невольно засмеялась: «Зрелище еще то!»       Не заметила она, как спустя полчаса уже очутилась на большой и просторной площади. По углам можно было заметить мужчин в полицейской форме верхом на горделивых лошадях. «Порядок и закон превыше всего», — пронеслось в голове у девушки. Вдоль вымощенной камнем дороги смирно стояли потухшие керосиновые фонари. «Ночью здесь, должно быть, невероятно красиво при свете живого огня». А прямо под столбами цвели поздние нежно розового отлива маргаритки. Их пушистые головы щекотали ладонь, если прикоснуться, как одуванчики. «Мягкость и нежность в своем первозданном облике».       Вокруг гуляли молодые и не очень пары, в которых девушки непринужденно держались за левый локоть своего избранника и о чем-то сладко пели им. Выглядели прохожие как аристократы из высокого общества. Но Адель знала, что именно такие мужчины и женщины приходили в бордель ее матери, ища мимолетное развлечение в дешевых шлюхах и алкоголе. И при этом никто из них не выглядел так богато и культурно, как сейчас, гуляя со своими женами по самому оживленному кусочку большого города.       Пройдя еще немного дальше, перед глазами возник круглый мраморный фонтан. Струи его переплетались в замысловатее узоры, заставляя следить за ними и мысленно утопать в их грации. Аделаида не стала исключением и подошла ближе к воде. Несколько минут она смотрела на водопад из тоненьких струек и снова проваливалась в воспоминания об отце. Она вспоминала, как рыбачила с отцом на причале впервые в жизни, и как поймала маленькую рыбку, название которой так и не запомнилось ей. Но если кто-то его произнесет, она тут е его узнает. Но долго витать в облаках она не смогла. До боли знакомый мужской голос за спиной вывел ее из транса.       — … Ну что же вы! ВЫ прекрасно получились на картине только благодаря своей истиной красоте, мадам. Ваши глаза полны сияющей и манящей красоты. А ваши скулы! Я падаю ниц перед ними… — молодой мужчина, сидящий перед холстом, расхваливал сидящую чуть поодаль темнокожую девушку. Насчет ее внешних данных он явно приукрашивал, и тому свидетельствовал ее немного необычных размеров нос и густые черные брови. Но, кажется, комплименты подействовали так, как и ожидал художник: увидев свой портрет, леди улыбалась и, как маленькая девочка, хлопала в ладоши.       — Мистер Бранетт, вы величайший гений! Ваши работы просто невероятны! Какая же это красота… Сколько я должна вам? — голос у незнакомки тоже был не так уж прекрасен. Возможно, это от радости ее тон был приближен к писку напуганной крысы, которую поймал голодный кот и собирался тотчас же съесть.       — О, всего-то десять фунтов, сущий пустяк! — от его наигранной интонации, с которой он озвучил цену, Аделаиду передернуло. «Десять фунтов?! Я столько зарабатывала за месяц, а то и два, а он всего-то поводил кисточкой по ткани! Проходимец какой-то», — возмущалась мысленно девушка, но к ее удивлению, портретисту с энтузиастом заплатили.       — Всего десять?! Вы шутите? Этот шедевр должен стоить сотни фунтов! Но так уж и быть, вот ваши десять, — богатая снобка отсыпала горсть монет художнику и, любуясь своим слишком приукрашенным портретом, удалилась в сторону своего экипажа.       Весь этот спектакль ничуть не радовал Адель, и она направилась к скамье, что скрывалась под деревом. Никаких посторонних взглядов на нее оттуда не попадут, поэтому достав книгу Бронте, она принялась за чтение. Вот уже который раз пробегая по излюбленным строкам глазами, девушка представляла себя на месте невозмутимой и прекрасной Джен Эйр. Кто знает, вдруг она тоже встретит свою любовь однажды, работая у нее гувернанткой.       А пока взгляд прекрасной ничего не подозревающей девы был прикован к страницам, тот самый «проходимец» уже изучал ее черты лица и профессионально переносил их на свой холст, а затем, словно оживляя, покрывал яркими красками.