В борьбе за счастье.

Вся наша жизнь—это один, бесконечный театр, с тысячами актёров, днями напролёт скрытыми под тоннами грима. Ну или под бездушной гримасой маски. Это ведь просто—спрятаться от всего мира под куском гипса, пряча эмоции и искренние чувства. П только ты сбрасываешь с себя покров неизвестности, открываешься миру—тебе в душу бросают всякий мусор, точно в помойное ведро. И всем плевать на тебя, на твои чувства..... и вот, снова тонны грима, огромный капюшон и шарф, закрывающий от всяких обид. И с каждым днём, таких людей всё больше, и ничего с этим поделать мы не можем. Хотя нет, стать добрее, но мало кто захочет измениться ради другого. Лила, сама не понимая как, но оказалась самой везучей из всей этой катастрофической компании. Голова ещё болела, а шум в ушах не смолкал ни на минуту. Но ей было совершенно плевать, как там её теперь уже бывший напарник, его бывшая подружка, да и в целом семейка. С какой-то целью, никому доселе неизвестной, она направлялась в сторону одного из самых дорогих районов города, как раз туда, где много лет прожил Адриан с семьёй. Хотя, если подумать, её цель была до боли понятна, даже слегка пугающей и бесчеловечной, но ведь мы живём в мире, где всем всё равно друг на друга, так что никого из прохожих не смутило нахождение леди с чуть окровавленным бинтом на голове в столь изысканном районе города. А меж тем, героиня сегодняшнего повествования спешила к какому-то определённому дому. Мы видели его и ранее, просто тогда он не представлял из себя никакой ценности. Она шла мимо заснеженных проспектов, окидывая их обезумевшим взглядом. Зрачки её хризолитовых глаз выстреливали своим огнём буквально в каждый, находящийся рядом предмет. Казалось, ещё пара мгновений и она точно начнёт стрельбу на поражение. Её цель располагалась всего в паре кварталов от её локации. Колодки сапог стучали о тротуар, ровно выложенный некой, слегка несуразной мозаикой. И вот заветные ворота. Постойте-ка! Это ли не особняк Арестов? Только почему-то нет всех этих камер, да и вообще, что-то тут не чисто. Она набрала верный пароль, противно скрежеща лазерными кнопками, нацепила на себя какой-то головной убор, больше похожий на некую фату для траура и вошла в подсвеченный каким-то пугающим синим цветом лифт, который захлопнулся сразу, как только она вошла в него. Стоит сказать, нечто надетое на её голове отлично скрывало последствия аварии. Плотная сетчатая ткань прятала её так, что если не знать кто это, ни за что бы не догадались. Сетка была настолько плотной, что сквозь неё не было видно ни одной, даже самой чёткой морщинки на её лице. Тем временем, лифт опускался всё ниже и ниже, пока яркий свет не сменился пронзительным шумом и двери бы не распахнулись открывая взор девицы на длинный коридор, освещённый световой линией, постоянно мигающих лампочек. В конце него была большая, напоминающая врата в новую реальность, дверь. Вот именно к ней и устремились всем знакомые колодки, эхом отзывающиеся в пустынном холле. —Вот чёрт!—фыркнула девица, пытаясь отпереть дверь.—Он что, поставил код? Непрерывные дергания лазерной, наполовину сенсорной ручки ни к чему не привели, кроме потрёпанных нервов рыжей особы. Тогда, ей в голову пришла, как ей казалось, сногсшибательная идея. Немного порыскав в кармане своей накидки, он всё-таки отыскала маленький, слегка потёртый предмет, достаточно увесистый в ладони, ну никак не вписывающийся во всю эту утопическую реальность этого помещения. Ну, уж не знаю, чем думала эта дама, но потыкать во все щели она всё-таки решила, но ничего из этой затеи не вышло. —Вод тварь! Подсунула мне какую-то безделушку. И как Феликс мог встречаться с этой дурой? А в прочем, мне уже всё равно. Пусть сами разбираются в своих проблемах. Главное, я теперь знаю альтерэго Ледибаг, а это куда важнее всех тайн Агреста старшего—покойного. С этими словами, она подняла голову кверху и на весь коридор раздался зловещий, пронзающий до костей, заставляющий сердце замирать от ужаса, смех—мерзкий до жути и такой ледяной. На этом, Лила бросила артефакт на пол, после чего большая подошва накрыла его, доводя несчастный кулон до состояния обычной железки с помойки. Потом, мерзкая подошва поднялась и с грохотом поцокала к выходу, мерзко скрипя каблуком по полу. Ах, как же это больно расставаться с любимыми! Если ты испытываешь к человеку истинные чувства, то боль потери будет преследовать тебя, пока ты вдали от любимого. И такую боль безумно сложно унять. А если ваши чувства уже давно угасли, но обстоятельства заставляют вас быть вместе, тогда стоит признаться, открыться и решить, как вам быть дальше. Больно? Да, но это жизнь, а она, как мы знаем—лучший учитель. Январь в этом году выдался морозный. Снежные шапки, то и дело скатывались с крыш лавиной, осыпаясь мелкой стружкой за шиворот проходящих под карнизами Парижан , заставляя их морщиться, пыхтеть и долго стряхивать с себя пушистые хлопья. В домах уже прошли праздничные застолья, потихоньку стали затухать свечи с терпким ароматом корицы или хвои с чем-то цитрусовым, а с домашних каминов медленно стали сползать рождественские носочки с конфетами и прочими мелочами для счастливых горожан. Но всё же, Рождество оставило после себя множество воспоминаний: для кого-то хороших, для кого-то не очень. Особенно перепало нашим героям, которые так сумбурно провели самый волшебный день года: несчастному Адриану, потерявшему в один миг любимую девушку и ещё не рождённого ребёнка. Феликсу, который полностью разочаровался в любви, но всё же наладившему отношения с единственным братом, которому он ещё успел разбить машину, после чего загремел в больницу с ушибами и травмой черепа. Ну и конечно же Хлое, которой накануне разбили сердце, после чего сломали нос. Но если у Агреста младшего было больше вопросов чем ответов, то у последних двоих вопрос был только один: как им жить дальше. Это был вечер первого января. Феликсу уже сняли повязку с головы, но всё же оставили в отделении, для дальнейшего наблюдения. А безутешная блонда-Буржуа по прежнему переживала за свой, пусть даже уже сломанный, но всё же свой и единственный нос. Им обоим оставалось лежать пару дней, но каждый час, проведённый вместе, превращался для них в нескончаемый круг ада, состоящий из недомолвок и недопонимания. А решиться на разговор, смелости не хватало у обоих. Действительно, а что можно сказать после столь глупого расставания? И вот, когда приёмные часы были окончены, а врачи закончили обход, в одной из палат слышался разговор. При свете небольшого торшера, тень от которого бежала по стене, отливая золотым, почти оранжевым светом искрящейся лампочки под абажуром. Ветер за стеклом играл с ветвями заснеженных деревьев, сто поднимая их в воздухе, то обрушивая вниз, вместе со всем тем снегом, который успел скопиться на них. Хлоя лежала, укутавшись в пуховое одеяло. Время было позднее, но сна было ни в одном глазу, так что в попытке поймать дрёму, она осматривала палату, чуть высунувшись из-под белого пузатого покрывала, насквозь пропахшего инъекциями и прочими прелестями медицинской жизнедеятельности. Она пристально наблюдала за тем, как в отражении начищенной до зеркального блеска плитки её сосед по комнате читал какую-то книжку. Судя по увлечённому лицу парня, книга была безумно интересной, ведь он на протяжение получаса пялился в текст, практически не отводя глаз. Блестящие сапфиры под гущей чёрных ресниц, с детским любопытством следили за каждым, пускай даже крохотным и ели заметным его движением. Она чуть задумалась, прищурив глаза. Точно четырёхлетняя блондиночка, с двумя очаровательными хвостиками, отливающими золотом на солнце, она наблюдала, как два абсолютно одинаковых мальчика носились по только что выдраенному полу нового отеля для городской и приезжей элиты. Потом она высматривала сквозь небольшую щёлочку в двери, как одному из них клеят большущий пластырь на коленку, и кто-то причитает, ругается на шалунов, а им весело. Вот только закончат клеить и они снова побегут по мокрому мрамору, воображая себя фигуристами на олимпиаде по фигурному катанию. Ах, как же ей тогда хотелось распахнуть дверь и побежать к ним и стать их прямой! Потом показать выступление взрослым, чтобы те долго хлопали в ладоши и восхищались юными дарованиями. Вот только чопорная мама Одри этого не одобрила бы. —Истинные леди не носятся с мальчишками по мокрому полю. Иди лучше поиграй со своим новым подарком.—снова скажет мама и посмотрев на крошку поверх своих тёмных очков, произнесёт:—Это немыслимо! Совершенно немыслимо! Так что, огромные глазки полные слёз, обрушат взор на слегка вздёрнутый носик—пуговку , уже шмыгающий от обиды, а крошечные ножки затащат Хлою в детскую, где стоял пакет с подарком от папы, который баллотировался в президенты, заступая на свой первый срок. Времени на дочку у него катастрофически не было, так что этот подарок, точно небольшая частичка любящего папули. Тогда, маленькие ручки потянутся к яркому пакету в пчелиную полоску, чтобы наконец почувствовать папин запах. Она была в таком предвкушении, что ни минуты не колеблясь, выпотрошила пакет и откинула его в сторону. На пол, вниз головой упал жёлтый плюшевый медведь, с двумя чёрными бусинами вместо глаз. На детских щеках заиграла румянцем улыбка и обхватив малыша руками, она уткнулась в него носиком, но никакого запаха, кроме магазинной сырости на мишке не было. И она готова была уже заплакать, но мягкий плюш защекотал её носик и она залилась заливистым смехом и успокоилась. —Будешь у мня Пуфыфтиком!—пролепетала кроха и крепко-крепко прижала к себе новую игрушку. Только вот в её доме всё пахло вкусно пахнущей жидкостью с маминого комода, но в родительскую спальню ей входить было запрещено. Но так хотелось ощущать рядом с собой мамин аромат Алой розы, так что в маленькую и ещё неопытную в шалостях головку Хлои забралась сногсшибательная, как ей казалось, идея. Она чуть слышно вышла из комнаты и направилась к мальчишкам, которым было уже не интересно кататься на мраморе, ведь он высох. Они сидели на полу, спинами уперевшись в большую стену, на которой висел портрет Одри, подаренный Габриэлем на свадьбу Буржуа. Унылые мордашки сорванцов скрывали дикую жажду приключений. Феликс и так не часто бывал в гостях у брата, так что ему в особенности хотелось оторваться. —Мальчифки, привет!—вдруг послышался приближающийся девчачий возглас. —Привет!—ответили ребята хором. —Чем занимаетесь?—спросила крошка. —Умираем от скуки. —буркнул Феликс, чуть насупившись. —Интересно, а когда мы станем старше, мы будем такими же как родители, скучными и строгими.—задумался Адриан, глядя на портрет. —Ты про утренние газеты забыл.—поправил брата Феликс. —И это их«Не мешайте! Мы работаем.»—усмехнулся Агрест и посмотрел на ничего не понимающую Хлою, стоящую против них и держащую что-то за спиной. —Кстати, что у тебя там?—подметил мальчик, указывая на спрятанные за спиной руки подружки. Малышка покраснела и с такой милой улыбкой, разлитой по щекам, вытащила из-за спины своего плюшевого друга. —Это мой Пуфыфтик!—представила она новенького, ещё с биркой на ухе, жёлтого мишку с чёрным носиком и глазками-бусинами. —фух ты! Какой он клёвый! Кто подарил? Дашь потрогать?—кричали наперебой мальчишки, отпихивая друг друга в попытке подобраться ближе к интересной обновке своей подруги. —Это папа подарил. Правда здоровский! Только вот от него до сих пор пахнет магазином, а я хочу, чтоб пахло мамой. —А как пахнет твоя мама? —Она всегда пахнет водичкой из флакончика со своей полки. Она ей всегда прыскается, каждое утро. —Эврика!—вдруг воскликнул Адриан, с таким характерным восторгом, что даже подпрыгнул от удовольствия.—Мы поможем Хлое сделать мишку таким же вкусным, как и тётя Одри. —Точно! Будем как шпионы.—поддержал Адриана брат. —Это как в том сериале, который папа смотрит по вечерам. Он думает, что я уже сплю и включает его, а я не сплю. Я уже большая. —А что было в том сериале? —Там два шпиона разыскивали похищенную драгоценность одной прекрасной дамы. —Отлично, тогда мы с Филом будем шпионами, а ты—леди. —И вы ради меня пойдёте за сокровищем? —Это наш долг, миледи!—откланялся Феликс и слегка пихнул брата локтем в грудь. —Ага...—оправился мальчик и почесал ушибленное место. Тотчас они побежали в сторону спальни родителей подруги, не смотря по сторонам, без малейшего звука. И вот она—заветная дверь. Мальчишки прижались к прилежащей стене, всем своим видом показывая, что они настоящие разведчики, способные добыть всё что угодно. Их крошечные сердечки бились так громко, что казалось у них внутри играют на тысячах барабанах, отбивая какой-то беспокойный ритм. От бега отдышка мешала сосредоточиться на задании, но если представлялась возможность не дышать вовсе, они охотно пользовались ей, надувая огромные щёки до красноты, после чего медленно, потихоньку, сложив губы трубочкой выдыхали, слегка посвистывая в конце. —Всё чисто!—прошептал Адриан, высунув голову из-за стены. —Я пошёл.—ответил брату мальчик и перебежками добрался до распахнутой настежь двери. Он юркнул в проход и перед ним предстала просторная спальня, с большими окнами с видом на город. Всё в комнате было выдержано в светлых тонах, в контраст с серыми стенами. Ещё одним акцентом была огромная кровать, с завинченной в прелестные узоры спинкой. Сразу было видно, что работа хорошего дизайнера, отлично знающего своё дело. Но несмотря на всю эту помпезность, в комнате было ужасно холодно и неуютно. Веяло чём-то строгим и одновременно ледяным. Возле стены, увенчанной пустой железной полкой, стояло трюмо, с такими же готическими узорами, как и на спинке кровати. На нём стояло много баночек и флакончиков, но особенно выделялся среди всех богато украшенный, с розовым распылителем у самого горлышка сплэш. Внутри него, наполненная мелкими пузырьками, жидкость розового цвета. Такая хрупкая и изящная, ароматная и изящная жидкость, переливающаяся на солнце всеми красками радуги. Золотые лучи, как раз пронзили стеклянное ограждение от повседневной реальности, наполнив зеркальный бутылёк бриллиантовой магией света. И разумеется, идеальная бутылочка, во всех смыслах, так сильно привлекла внимание крохи, что она, точно заворожённый, долго рассматривал её. Она казалась ему чем-то особенным, недосягаемым, в силу небольшого роста, и волшебным, словно настоящее сокровище пиратов. И вот, крохотные ладошки почти дотянулись до искрящегося бутылка. Казалось, ещё мгновение и главная драгоценность его леди была бы захвачена. На цыпочках он подобрался к трюмо и уже было ухватился за розовый распылитель, но чьи-то каблучные шаги, направляющиеся по лестнице прямиком в комнату, пустили под напряжение, доводя юный организм до излишнего стресса. Ладони его стали мокрыми и горячими, будто бы это уже не он вовсе, а падший ангел, нарушающий божий закон, испепеляя себя заживо. И флакон, точно по ледяной горке, соскользнул из крошечной ладошки и разлетелся на множество мелких кусочков, огласив своё падение громким дребезжанием стекла. Теперь сокровище не казалось таким уж красивым и недосягаемым. Одно только нахождение прозрачных ножичков, с ароматом соцветия роз, убивала юного Феликса. Сердце его сжалось, после чего резко затрепетало, заёкало, отбивая армейские марши в его грудь. Что-то незримое коснулось его тела и пробежала целой ордой от макушки до пят, а лицо его, как правило всегда с румянцем на щеках, превратилось в белый холст с бегающими по орбитам зрачками. На звук прибежали Адриан с подружкой. Влетев в комнату, их овеял резкий аромат тех самых духов, которыми каждый день пахло от мамы Одри. Слов ни у кого не было, так что все просто стояли, окружив кусочки стекла, ещё наполненных манящей жидкость. —Что тут произошло?—воскликнул высокий женский голос, наконец добравшийся до спальни на больших каблуках. Он совершенно не дал обдумать ребятам произошедшее, поставив их перед фактом. Дети молчали. Полные сожаления глаза упали на экспозицию шедевра современного искусства «Разбитая любовь Одри Буржуа». Высокий голос вскрикнул, чуть было не обрушив своего обладателя на холодный мраморный кафель. —Боже мой!!! Святые небеса!! Кто.... Кто это сделал??!! В лице женщины читалось звериный оскал и негодование, по масштабам ни с чем в мире не сравнимое. Она просто стояла в дверях, одной рукой держась за сердце, а другой, дрожащей от пережитого ужаса, указывала на осколки стекла, из которых потихоньку выливалось содержимое, образовывая большую, благоухающую лужу. На истошный возглас Одри прибежал её муж и Эмили с Габриелем. Застав по прибытии душетрепещущее действо, Андре подбежал к жене с успокоительной речью, Эмили взяла под руки детей и пока безутешный высокий голос метался в истерике, а Габриэль просто залился звонким смехом. Он хохотал так заразительно, что личный психолог Буржуа не сдержался и тоже проронил пару смешинок, что на время усмирило Одри, приведя её в замешательство. —Что тут смешного?!!—разразилась она пронзительным до костей ором. Уже вошедший в раж Габриель попытался произнести с более менее спокойным тоном причину своей истерики, но смех оказался сильнее: —Одри, зачем так истерить?! Это всего лишь стекляшка! —Просто стекляшка?!!—ярость Одри вспыхнула с новой силой.—Просто стекляшка?!! Да это был редчайший экземпляр моего любимого аромата. Он спокойно стоял столько лет, никого не трогал. Я им пользовалась по особым случаям.... —Каждый день, Одри. Ты им пользовалась каждый день.—поправил её Габриель. —У меня каждый день особый.—исправилась она.—А эти дети!!! Кто это сделал я спрашиваю?!! Признайтесь сейчас, а то хуже будет. В холле стояли четверо: ничего не понимающие Адриан с Хлоей, с глазами полными отчаяния и испуга, и Феликс, стыдливо опустивший испуганные глаза в пол, размышляющий над тем, как ему поступить дальше. —Дети,—нежный голос зеленоглазой мадам пытался изгнать страх из детских лиц. —кто из вас разбил духи? Видите, как Одри растопилась. Ей нужна правда. —А за правду не ругают?-спросил Феликс. —Нет дорогой, конечно нет. —Тогда это Хлоя разбила флакон!—звонк выкрикнул мальчик, на мгновение остановив всякие споры и крики взрослых. —Что?....—у Одри перехватило дыхание и она еле еле просипела.В глазах её вспыхнул огонь ненависти в котором полыхала её маленькая, ничегошеньки не понимающая дочь.Взбешённая мать растолкала толпу, пробираясь к шокированной от такой наглой лжи дочери. Все расступились перед ней. Маленькая Хлоя стояла как вкопанная, опустив глаза в пол, поджав губу, создавая максимально виноватый вид. В руках она держала мишку, подаренного ей отцом сегодня утром, скрестив ладошки в замочек на его пушистом брюшке. —Это ты сделала?—спросила дочь Одри, глядя на поникшее существо. Девочка молчала. Тогда мать подняла её взгляд на себя, приподняв её подбородок напряжёнными фалангами пальцев. —Смртри на меня,—медленно повторяла женщина, процеживая каждое слово, каждый слог сквозь зубы.—Отвечай! Ты разбила мой любимый аромат? Их взгляды на мгновение пересеклись и точно искра пробежала по жилам малышки, остужая её кровь, превращая тело в бездыханный кусок плоти. И любое материнское сердце уловило бы эту искру, любое, но не сердце Одри. Казалось, что именно она пронзала бедняжку высоковольтными искрами из своих зверино свирепых глаз. А как же материнский инстинкт?—спросите вы. Тогда пожалуй стоит слегка открыть завесу тайны. Одри ведь не всегда была такой бездушной и меркантильной, а иначе, как бы её полюбил Андре? Просто в самом начале карьеры модного критика, она тоже изнуряла себя всевозможными диетами и тренировками в фитнес зале. О беременности тогда и речи не было. И вот, однажды, она слегка перестаралась с нагрузками на организм, да и недельный голод на пользу не пошёл. В общем, с её диагнозом лежать в простом отделении по борьбе с проблемами желудочно-кишечного тракта было нельзя. Такое только в психиатрии лечится. Так что полгода она провела в психиатрической клинике в Нью-Йорке с именем Беатрис Кракбрейн. А если хоть кто-то знает что такое психушка, то поймёт, что и от чего всё пошло. Ну а если вы даже понятия не имеете, как же всё строится в такого рода богоугодных заведениях, я поясню: Любое лечение такого рода страждущих завязывается на подчинении воле врача подсознания человека. Строится эта методика на внушении, а в последствии на самовнушении. А теперь сопоставим факты о современной психиатрии, науке ещё не до конца изученной. Проще говоря, главное вовремя не упустить момент и не повредить и без того шаткую душевную конструкцию пациента. И вот, нашей Одри внушили, что любая толстота это плохо, но и излишняя худоба не есть хорошо. И в голове её это так отложилось, что когда, во время беременности, её стало раздувать до немыслимых размеров, в голове случился сдвиг и часть, отвечающая за материнские чувства младенцу в утробе, просто отключилась. Я бы даже сказала, появилась ненависть, так что когда малышка родилась, ни объятий, ни грудного молока, ни уж тем более сильной заботы—ничего этого не было с крохой. Просто в голове Буржуа была отключена программа, распознающая родную плоть, превращая всех в просто знакомых, которых она даже при большом желании вспомнить не сможет. Так что, когда крошка сказала своё первое слово—«мама», у Одри даже не вспыхнуло ничего. Поэтому, не мудрено, что какие-то духи, ей были дороже чувств невиновной малышки. —Это ты разбила мои духи?!Ну же, отвечай! Девочка продолжала молчать, глядя на рассвирепевшую мать своими чистыми глазами. Всё было тихо вокруг.Ледяные сквозняки гуляли за спинами окружающих, иногда то поглаживая их волосы, но проводя по обнажённой коже ледяным ножом. Вообще, ветра гуляли по коридорам особняка, иногда завывая волком, слегка покачивая дорогие гобелены на стенах. В такой тишине было отчётливо слышно, как вечные хозяева разгуливают по своим владениям, что-то неутолимо обсуждая, периодически грохоча чем-то стеклянным. Разумеется, от этих звуков становилось жутко и холодный нож, приставленный к спине, не казался теперь таким уж пугающим, но вида никто не подавал. —Знаешь что,—продолжила Одри—я поняла для чего ты это сделала. Ты хотела привлечь к себе внимание, показать всем свою исключительность, вот только битьём чужих вещей ты ничего не добьёшься. Хотя, у тебя так и так ничего не выйдет—характер не тот. Мерзкая девчонка! Тебе никогда не заслужить моего уважения, ведь для этого нужно быть исключительной, иметь талант, а у тебя его нет. Мне нет смысла продолжать разговор с таким ужасным ребёнком как ты. С этими словами, она отпустила девочку, оставив её подбородок в покое, после чего вышла из комнаты вон. Параллельно из её уст прозвучал приказ к лакею: «убрать осколки!». —И вылейте эту розовую дрянь. Я больше не стану ими пользоваться. Запах нелепый, совершенно нелепый!!! А малышка продолжала стоять посреди комнаты, недалеко от разбитого флакона, с уже теперь ненавистным ароматом роз. Все поступили её, квохча и охая от разочарования. А она стояла и не проронила ни слезинки. Просто сил плакать уже не было. Боль обида грызла её изнутри, подбираясь всё ближе и ближе к сердцу. И вот что она уяснила в тот день: —Если хочешь чего-то добиться, надо сделать так, чтобы все вокруг думали, будто кроме твоей проблемы, в мире нет ничего важнее. Всё это так взбудоражило уставшую голову девушки, что она судорожно распахнула глаза и громко выдохнула. Против неё всё также лежал Феликс с книгой в руках, а в зрачках её отражался, теперь ещё более тёплый свет торшера, освещающего комнату янтарным светом. Вскоре, читатель отвлёкся, искоса взглянув в сторону укутавшейся в плед соседки, брови которой предательски выглядывали из укрытия. —Тебе заняться больше нечем?—окликнул он девушку, после недолгого наблюдения за её бегающими из стороны в сторону бровями. Девушка аж вздрогнула от неожиданности. Она слегка высунула сначала верхнюю, а потом и нижнюю часть лица. И взгляд у неё был такой грустный, печальный, немного нетипичный для неё. —у тебя всё хорошо? Ты выглядишь расстроенно.—вдруг, неожиданно сам для себя произнёс парень, слегка продвинувшись к ней, лёжа на спине, подвигая усталое тело к краю кровати. Она молчала. Сложив губы бантиком, она молчала, изо всех сил пытаясь сдерживать слёзы. —Хэй! Ты чего?—подорвался парень, глядя на беспокойное личико девушки. —Почему ты так со мной? Ответь!—наконец выпалила она, попрежнему держа в себе целый океан бушующих страстей. —О чём ты?—переспросил парень. —Что такого я тебе сделала, что ты так ненавидишь меня? Парень смотрел на неё с изумлением, но где-то в душе он понимал, что рано или поздно об этом придётся поговорить. —Ты подставил меня перед мамой. Это ведь ты разбил те духи. Я знаю это. Просто скажи, зачем?—умоляла она, всхлипывая. —Я..... Я-я..., мне казалось,—начал он—что Миссис Буржуа не будет ругать тебя, ведь ты её дочь. К тому же, за правду никогда не ругают, ты ведь помнишь?! —Ты сейчас серьёзно? Так ты теперь заговорил. А ничего, что я с мамой практически не общалась всё детство. Я стремилась быть для неё исключительной, всё время что-то хотела доказать, что я чего-то стою, что во мне есть изюминка. Вот только сама этого не оценила. Мы когда виделись с ней, она моё имя назвать не могла, я уж молчу про полное отсутствие какой-либо заботы обо мне. Я даже ей подражать пыталась. Переступала через свой истинный характер, вела себя со всеми, как мама— грубила, ленилась, вредничала, унижала.... Там можно до бесконечности продолжать. А итог: сама сейчас с папой в тысячах километров от меня, объявляется только по праздникам, не звонит, не переживает. Я в детстве ревела в подушку после рождества, молила Санту, чтобы он исполнил моё единственное и самое заветное желание—чтобы мама наконец приехала и мы просто пошли в кафе-мороженное, потом в кино, а потом она назвала меня дочерью, которую так сильно любит. И этого не было, очень долго не было. Знаешь каково мне было? Не знаешь. Тебя в детстве не бросали самые близкие люди, предпочитая тебе многочисленные встречи или поездки. Разве на такое можно ответить? Разумеется нет. Парень понимал свою ошибку и хотел как-то избежать ссоры, но видимо не судьба. —Ну знаешь,—начал он,—у меня тоже не всё так радужно было. Сама знаешь мою семью. Я понимаю, что совершил, возможно, самый большой косяк в своей жизни, но это мой грех и мне за него перед богом стоять. И ты вспоминаешь мне это спустя столько лет? —Так ты ведь даже и не извинился за столько лет.—пыталась держать слёзы девушка, параллельно крича, периодически всхлипывая. —Ах тебе нужно извинение?! Хорошо!—он выпрямился. Привстал с кровати и выпрямился.— Извини! От всей души, чёрт возьми,—извини!! Он уже конкретно так орал, размахивал руками и с иронией вопил на всю палату. Вид у него был, мягко говоря, устрашающий. Ну надо думать—учинил скандал, заставил девушку зажаться в одеяло, и уже явно рыдать. —Ну как? Довольна ли ваша душенька?—сел на край постели Феликс, попрежнему крича, но уже чуть снизив чистоту децибел. Хлоя всхлипывала, но по прежнему молчала, глядя в глаза своего тирана. Внутри её разрывала такая боль, которой и врагу не пожелаешь. Хотя, кроме боли там был целый альянс чувств, эмоций, переживаний, работающих по принципу атомной бомбы—оставить всё, кроме жизни. Знаете, я знаю, что многие из вас не могут прочувствовать всех эмоций, что испытывают мои герои, опираясь только на мои слова. И я знаю почему. Причина тому—само письмо. Нет, серьёзно! Безумно сложно описывать огромные, шикарные букеты чувств персонажей, опираясь только на существующие эпитеты и прочие литературные формы. И ни одно чувство нельзя прописать так, как оно есть на самом деле. Никаких слов не хватит. Вы можете только представить, но ощутить—вряд ли. Я лишь буду стараться, чтобы искусство живописных фраз цвело в моих рукописях, давая возможность вам, попробовать себя в роли героев этого романа. Молчание затянулось. Обычно, когда молчат, всегда тихо, но не в этот раз. С одной стороны, слышались всхлипы несчастной девушки, всё также хранящую обет молчания. С другой— парень, наконец усмиривший свой пыл, разрешивший мыслям заполнить себе голову, чтобы не сорваться и не слететь с катушек окончательно. Всё же, молчание—самая большая боль. Лицемерие, граничащее со здравым смыслом, врезаются в душевные тиски и с нетерпением ждут своей участи: вырваться наружу или пропасть в пучине забытья, кануть в бездну недосказанности и глупой гордости. —Ты никогда не смотрел на меня так, как на неё.—слегка успокоившись, произнесла девушка, чем сильно привлекла внимание молодого человека, сидящего попрежнему на краю постели, держа голову обеими руками, оставляя горящие вмятины от локтей на коленях. —Я тебя не совсем понимаю. —Ну тогда, в машине, до всей этой чертовщины с аварией. —она сделала паузу, проглотив склизкий ком чего-то солёного, до слёз режущего горла.—Ты любишь её? Парень задумался. Мысли в его голове перемешались в огромную кучу, стали в ряд и длинной, нескончаемой строкой побежали по нитям его мозга. Чувства, рвали изнутри его сердце, словно стая хищных шакалов, предательски пожирали утишение и созидание, обгладывая их и выбрасывая их прочь, разбитыми осколками старых «чувств». А была ль любовь? —Я думал, что любил её. Любил всей душой и телом. Любил каждый её сантиметр, каждую частичку её плоти, её горький, терпкий и одурманивающий запах. Знаешь,—выдохнул он, поднявшись с постели и пройдя в центр комнаты так, чтобы свет от торшера падал на него тёплым цветом чайной розы.—она для меня была как дорогое вино, не жалко никаких денег, ни здоровья и ты думаешь, что утешение, излечение и доля забытья придёт с его терпкими виноградными нотками, вот только кроме минутной слабости и удовольствия, оно ничего не даёт. Крышку открыл, вдохнул этот чертовски горячий запах пьяного винограда, пару глотков сделал, а оно обжигает, колется языками пламени. А знаешь почему? Он посмотрел на неё. В огромных сапфирах, с нежной огранкой из белого золота виднелся интерес ко всей этой истории. Слёзы уже совсем высохли, оставляя лишь напоминание в виде красного отёка под глазами и белой, рассыпчатой полосы, с еле заметными кристалликами соли. Он выдохнул и продолжил: —Да потому что сомелье из меня никудышный. Думаю угадал, вот оно, самое вкусное! А вот нет. Дешёвый сироп, разбавленный спиртом. Он-то и обжигал. —А как же терпкость? —вдруг спросила девушка, с таким характерным для неё детским любопытством. —А что терпкость? Я её воссоздал, выдумал. Это как некоторые девушки с оргазмом: вроде она ничего не чувствует, только боль, а жажда чего-то большего опьяняет. Так что, для меня её обличие, даже малая её часть служили имитацией кайфа. А когда она меня предала, ну тут как с наркотиками у заядлого наркомана: грёбаная боль, ломка, стенания, а потом отпускает. —Но ведь бывших наркоманов не бывает. —Так оно и есть. Шрам от неё останется на всю жизнь. Зарубцуется, побелеет, но останется. Тихо. В ночи что-то грозно скрипело, гремело и стучало. Слышно было, как нечто металлическое упало на кафельный пол, заколыхало с квакающим шумом и звякну, остановилось. Вероятно медсёстры носились по длинным коридорам, резво переставляя цокающие каблучки или шаркающие тапочки. Но всё это сопровождалось немым молчанием. Будто всё здание в одночасье забыл о навык речи и не предав этому значения, продолжили обыденную рутину. В освещённой тёплым светом от торшера комнате, но всё же холодной от зимних ветров, друг против друга сидели двое, оперевшись на края своих постелей, внимательно вглядываясь в глаза собеседника. При этом, ни один не проронил ни слова, но как никто они достигли понимания, умиротворения. —Я никогда не замечал золота в твоих глазах.—одними губами произнёс Феликс. Он потянулся к её щеке, нежно проводя по персиковому бархату лишь сухими изнеможёнными подушечками пальцев. —И кожа у тебя такая мягкая. На тебе даже носовая повязка смотрится как-то по-особенному. Его пальцы медленно опускались по линии скулы, огибая каждый, пускай самый маленький, фрагмент несовершенства, постепенно приближаясь к бледным от неожиданности губам. Она хотела ему возразить, но честно. Он подставил указательный палец к её губам так, что открыть рот не представлялось возможным. Девушкой правило страстное желание впиться мёртвой хваткой в нижнюю фалангу и окончательно отдаться в плен зверского наслаждения. Внутри Хлои вспыхнули старые чувства, которые, казалось, никогда больше не возродятся из пепла. Что-то огненное пронеслось внутри неё, пронзая всё тело сногсшибательным наслаждением. И наслаждение это рвало её изнутри, заставляя бренное тело содрогаться в ласковых припадках жара страсти. И сдержать этот порыв было практически невозможно, но она бросила вызов судьбе и решилась на этот шаг. Взгляд не отрывался от нефритовых очей, так страстно разрывающих цепи целомудрия и здравого рассудка, а ладонь нащупала тот самый луч, ведущий к источнику её терзаний. Он плотным калом целился прямо в неё, заряженный чем-то очень горячим и неизведанным доселе. В один момент, в ней смешались сразу все чувства и ощущения и получившееся нечто работало по принципу атомной бомбы—долгое, изнурительное ожидание, заставляющее учащаться сердечный ритм, в мгновение ока превращающееся в мощнейший взрыв, с чудовищным выбросом адреналина. В тот же миг, она резко отвела в сторону его кисть от своего лица и ухватившись за запястье, положила её себе на грудь. —Чувствуешь?—спросила Хлоя, удерживая его ладонь у себя на груди. За тонким кружевом воротника сорочки, нечто горящее адским огнём, отбивал самые сложные музыкальные прелюдии. Казалось, ещё немного и этот полыхающий барабанный гуру пробьёт насквозь ей рёбра и прыгнет в объятия окровавленного блондина. —Я хочу тебя...!!! Стройное мужское тело обрушилось на неё всей своей мышечной массой. Справиться с таким напором было сложно, так что в щитанные мгновения, фарфоровая кожа, слегка прикрытая шёлковым халатиком, соприкоснулась с белыми, уже изрядно потрёпанными простынями. Пальцами она впилась в его плечи, пытаясь хоть на секунду сдержать этот звериный порыв, но четно. Если человек знает свою цель, несмотря ни на что, но он достигнет её. Её губы, как самые дорогие самоцветы манили его. Долго он не решался и долго смотрел на них с обожанием и особая жажда одолевала его. Но устоять он всё же не смог и набросившись на свою жертву, прильнул к самому заветному и желанному на свете. Ему нужно было прижать её к кровати, а кроме как облокотиться на неё, вариантов у него не было. Но вы не подумайте, что это настиле, покушение на женскую честь и всё в таком духе. Ну, как минимум, потому, что это просто не в его стиле. Прежде чем слиться с ней в страстном поцелуе, его зрачки пристально следили буквально за каждым её движением. Потом его взор упал на губы— главную цель сегодняшнего вечера. Ну а потом уже медленно, с какой-то особой осторожностью стал опускаться ниже и ниже к ним. Мгновение, и его язык утонул в ней, нежно поглаживая её щёки изнутри. Теперь уже горячие от возбуждения губы девушки слегка дотрагивались до желобка под носом парня, слегка щекоча его, всё больше раззадоривая. Она обвила его шею, ладонями упираясь в массивные мужские плечи, порядком учившие от постоянного лежания. Им явно хотелось движения, а когда по оплате летает миллиард женских феромонов, просто грешно не двигаться в её направлении. Стоит ли говорить, что это был первый, более менее нормальный поцелуй Хлои и Феликса. Во время отношений, парень особого не проявлял своё влечение к даме, довольствуясь ночными прогулками по берегам Темзы, держа её за руку. Ну вот не положено было по британским законам джентльменов. А так как это уже не старушка Англия, а страстная львица и покровительница влюблённых— Франция, то попробовать себя в столь причудливой и одновременно в самой приятной ситуации, стоило. И упускать такую возможность, ну, мягко говоря не хотелось. Вот только Хлоя вела себя, как-то странно. Нет, она не отказывалась и даже наоборот, вот только что-то явно мешало ей раскрепоститься. И это что-то сильно мешало обоим. Была в ней, знаете, такая зажатость, что ли. И даже столь горячий поцелуй не смог помочь сорвать с себя цепь невинности и стать более дерзкой и загадочной. В поцелуе, он обхватил её за бёдра, ухватившись за более сладкое место,поднял её, сам встав на ледяной кафель больничной палаты. Она же, чтобы не свалиться, обхватила его ногами, скрестив пятки на уровне его коленей. При этом, она держала его за шею, будто прижимая его ближе к себе, пытаясь сильнее заглотить его язык, скованный бесконечным слиянием рубиновых губ. Она, разумеется, сопровождалось соблазняющими причмокиваниями и прерывистыми вздохами, а так же негромкими стонами от подступающего оргазма у девушки. Небольшие укусы на губах щипал воздух, проходясь лёгким холодком по ним. Шаловливые ручки девушки уже медленно подбирались к его прессу, нащупывая плотные кубики на его груди, слегка дёргающиеся от щекотливых и таких лёгких касаний по коже. Ладонь опускалась ниже, так неестественно грубо надавливая на его живот. Плавно она подобралась к тому самому месту, но вовремя сменила курс на бедро и внутренней стороной кисти проведено нему, оставляя небольшие вмятины от упирающихся в тело косточек. А потом, одним взмахом она ухватилась за край его футболки и потянула её к верху. И если ей удалось довести его до экстаза и лёгкой тряски от оргазма, то вот её завести ему не удавалось. Он уже и целовал и запускал руку в волосы, периодически надавливая на некоторые возбудительные точки, даже после очередного слияния губ высовывал язык и точно кистью делал изящный штрих,не отрываясь от её лица, останавливаясь где-то на шее. Но всё без толку. Тогда он нехотя оторвался от её нежной кожи и глядя в её глаза произнёс: —Что я делаю не так? Она задыхаясь от необъяснимого наслаждения, а может и от чего-то стороннего, произнесла.: —Думаю, сейчас не время для этого. Обещаю, завтра Адриан заберёт нас домой и мы попробуем ещё. А так, всё просто прекрасно, сладкий! Напоследок, она ещё раз чмокнула его в шею, после чего спрыгнула с его ладоней и направилась в уборную—готовиться ко сну. В ту ночь, она даже не дала ему прикоснуться к своей ледяной, полупрозрачной коже, дрожащей толи от страха, то ли от ночного декабрьского холода. А парень ещё долго стоял, не принимая столь короткого, но такого запоминающегося приключения. Холод всё же сковал его усталое тело, так что подойдя к собственной постели, он обрушился на неё, после чего сон окончательно овладел им. На следующее утро, они во всю собирались домой, ведь их обоих выписали. Феликсу сняли швы с головы, при этом прописали некоторые мази для обеззараживания. Хлое сняли фиксатор с лица, при этом спокойно отпуская её домой, без каких-либо рисков и опасений. Кроме своей сумки, Феликс любезно согласился помочь донести небольшой чемоданчик розового цвета, с золотым орлом на брелоке. Гордая птица величественно рассматривала усталых людей, восседая на своей скале, на небольшой багажной платформе. По пути к выходу, проходя огромный холл, мощёный кафельной плиткой на полу, местами потрескавшейся по углам, и, видно, что новыми, хорошо зашлифованными клеёными брусьями, толи серого, толи похожий на него «муссон», он молча вёз их вещи, а она медленно шла за ним, стараясь не вспоминать события прошлой ночи. На улице их встретил Адриан на совершенно новой, ещё не заезженной чёрной красотке , с белыми крыльями, но далеко не ангельскими. Скорее уж в них был что-то демоническое, что-то мерзкое и неестественное столь скромному в повседневной жизни парня. Леденящие взоры искрящиеся ядовитым желчным цветом фары, затмевали разум. А металлическое серебристое свечение отполированной бестии ослеплял прохожих. Сейчас стоит сказать, что теперь братья смотрели друг на друга с такой любовью и трепетом, словно ничего дурного между ними никогда не было, а все невзгоды они переживали вместе. Недолгий, но пронзительный взгляд сменился тёплыми объятиями. Белые, сильно взъерошенные кудряшки щекотали парням виски, больше раззадоривая их по-детски счастливые мордашки, заставляя румянец выступить, за долгие недели скромного затишья. Крепкие, но всё же такие мальчишеские ладони младшего брата обхватили усталую спину Феликса, а остренький подбородок упёрся ему в плечо. Получалось так, что носы друг друга буквально засасывали феромоны друг друга, наслаждаясь каждым мгновением, проведённым вместе. —Чёрт возьми! Наконец-то я могу тебя нормально обнять, без этих трубочек и проводочков. Как ты? Всё хорошо?—воскликнул Адриан, наконец отпустив брата и потрепав его по спине. —Я тоже соскучился.И да, головная боль утихла, сердечная, вроде, тоже смирилась. Ты-то сам как? Как Мари? Ты был у неё? Но тут в разговор вмешалась Хлоя, всё это время стоявшая с огромной походной сумкой и чемоданом на перевес, к тому же изрядно окоченевшая на ветру.: —Да-да! Вы соскучились друг по другу, давно не виделись, но я замёрзла, вашу мать! —Ой, Хлоя, прости нас! Мы немного разошлись.!—рассмеялся Агрест и забрал, наконец, тяжёлые сумки, после чего сразу же открыл дверь и усадил замёрзшую, уже похожую на недвижимое изваяние, девушку на заднее сидение. Недолго думая, Феликс уселся рядом с ней, резко хлопнув дверью при посадке. —Холодильником у себя на кухне хлопать будешь!—проворчал парень, усаживаясь за руль, легонько затворив дверь своей «красавицы», оборачиваясь в сторону невозмутимого брата. —Уф... Я думал, ты страдаешь, ночами не спишь, а тут такие шутки и полная непоколебимость. Бро, это точно ты? —Нет, чёрт возьми, не я! Клон из лаборатории отца, просто слишком похожий на твоего брата! —Ну вот! Я ж говорю—шутник!!! —усмехнулся Феликс, глядя на улыбающуюся во весь рот девушку. В салоне оглушительно выстреливали заразительные смешки, от общей силы которых, наверняка можно было бы снести какую-нибудь очередную, совершенно бесполезную кофейню, в которой коЕ такой же отвратный, как внутреннее состояние Адриана, когда он на своих руках держал тело почти погибшей девушки. К тому времени, автомобиль достаточно прогрелся и вся эта весёлая команда, наконец, сдвинулась с места. Они выехали за пределы больницы, слегка скользя на резких поворотах, ведь на улице всё же зима, а гололёд никто не отменял. И чтобы уж точно с машиной ничего не случилось, Адриан не отводил взгляда от лобового стёкла, вглядываясь куда-то в бескрайнюю даль дорог и бесконечных пробок. Хлоя с Филом смотрели что-то в интернете и периодически то удивлялись чему-то, то громко смеясь, слегка отвлекая водителя от его деятельности. И заметить напряжение в такой обстановке было бы проще всего, но увы. Смех оказался сильнее, так что вскоре, и без того расшатанные нервы Адриана взыграли и он, напрягая все, даже самые тонкие струнки своего резонатора проорал: —Да хватит уже орать там!!! Вы отвлекаете меня от дороги. —Ха-Ха! Действительно, сколько ещё людям стоит показывать свои истинные эмоции? Да Агрест? —слегка оттолкнув от себя Хлою и продвинувшись чуть в перёд к водителю, процедил Феликс, явно выражая своё недовольство и цинизм. —Просто, если тебе плохо, не надо портить настроение другим. Реально бесит! На такое нелестное заявление, Адриан отреагировал не то чтобы решительно, но по крайней мере неожиданно для самого себя и для всех сидящих. Ненадолго он замолчал, обдумывая свою мысль, а потом как-то резко вывернул руль и выехал на встречку. При всём этом, скорость, набранная в процессе езды, была достаточно высокой и весьма опасной для групповых поездок, а теперь, когда машину буквально раскручивает и ведёт в разные стороны, стало действительно жутковато. Пассажиров на заднем сидении бросало по салону, доводя их несчастный, ещё не оправившийся от прежней аварии мозг, до состояния пюре. Кое-как, но вцепившись в ручку боковой двери, Хлоя пыталась узнать о происходящем, разрывая глотку на весь салон, чуть ли не со слезами на глазах. Просто, чтобы вы понимали насколько сильно всё было резко, в салоне всё ходило ходуном и тряслась в ожидании чего-то. —Адриан!!! Ты чокнулся?!!! Останови машину!! Хватит уже так петлять, езжай нормально! —орала белокурая девица, одной рукой держась за скользкую, уже изрядно намокшую от её ладоней, рукоятку дверцы, а другой пыталась достучаться до сумасшедшего водителя, интенсивно колотя в спинку кожаного кресла. Но всё это напрасно. Парень, точно никого не слыша, вихлял по одной из центральных улочек Парижа, маленькой и практически безлюдной, рассекая воздух искрами из-под колёс. Что на тот момент было в его голове известно одному богу. Точно зачарованный, он гнался за чьей-то незримой фигурой, будто надеясь отыскать у неё в глазах ответ на самый мучащий его сознание вопрос. Вот только ни одного, пускай даже самого тёмного и неприметного зрачка видно не было, а тёмная фигура, окутавшись белой дымкой, постепенно пропадала из вида. —Нет, мы сейчас точно куда-нибудь врежемся, если этот придурок не начнёт нормально управлять движением!—мыслил вслух Феликс, осознавая всю опасность сложившейся ситуации. А так как человеком он был достаточно резким, долго он не размышлял и, перепрыгнув через сидение, упираясь ладонью в бардачок, он приземлился на пассажирское сидение спереди. В один сиг тысячи мелких иголок пронзили его плечо насквозь. Он стиснул зубы и медленно, чтобы не вызвать дополнительной боли, повернул голову в сторону брата. На зловеще бледном лице Агреста, ни одна морщинка не дёргалась. —Адриан!!!—крикнул брату Феликс. Парень обернулся. Из воспалённых глазниц, по цвету напоминающих листья краснокочанной капусты, с лёгкими кровавыми отблесками, на Фила смотрели два абсолютно прозрачных глаза, больше напоминающих глаза покойника, или безумца, которому оставалось не больше суток. А потом он исчез. Да. Так просто испарился в воздухе, будто его и не было. Всё это видела Хлоя, но её криков с заднего сидения слышно не было. Только шум дорог и свист ветра в чуть отодвинутой створке окна. Парень уже было хотел пересесть на место водителя, ибо иначе, они просто бы разбились, но неожиданно сам для себя, двигаться он стал в два, а то и в три раза медленней обычного. —Вот и всё!— подумал парень, безуспешно пытаясь дотянуться до руля кончиками пальцев. И снова тот самый звук битого стёкла, едкий запах всколыхнувшегося над ним огненным фонтаном искрящегося огненного бензина, а желчные фары вновь ослепляли его. Но боли не было. Только нескончаемый поток страха и непонимания. Сквозь огонь он слышал чьи-то неразборчивые фразы, но от того ужаса, сковывающего всё его тело, он не придавал этому значения. А потом.... снова эти жуткие стеклянные глаза, с кровавыми отблесками в радужке. И темно..... холод. Мрак. Зловещая тишина и одиночество. Вспышка света, такая яркая, что нормальные глаза сразу бы погибли от излечения. Пальцы мгновенно обхватили его разницы, заслоняя их от озарения. И такой лютый страх охватил всё его тело, доводчик его до дрожи. Холод пробежал по спине, резко сменяясь огненными плетями, отбивающими чью-то зловещую мелодию в такт. Вдруг, резкий толчок и... Он распахнул глаза. За окном слегка проглядывали первые солнечные лучи. Где-то вдали кряхтели неугомонные галки, а за окном что-то неистово капало на подоконник, стуча не только по шиферу, но и по мозгам. Оглядевшись, он увидел тихонько вздыхающий силуэт спящей девы, белые кудри которой, расползлись по подушке, словно ветки какого-то старого, могучего дерева, в роде дуба, заставляя окружающих задуматься над смыслом бытия сего сильного создания. —Ах! Как хорошо, что это всего лишь сон.—подумал парень, закрыл глаза и сладко засопел, улыбаясь. Страхи—это главный пункт нашей неуверенности в себе, в наших переживаниях и сомнениях. И никогда нельзя забывать, что именно мы являемся создателем своего страха, и чем сильнее мы переживаем, тем сложнее будет избавиться от него. В ту ночь, Феликс понял, что нет смысла скрывать свою истинную натуру, котловую он порой сам боится. Но никогда не поздно всё исправить. Сделать так, чтобы тебя полюбили за твои внутренние, доселе не раскрыты чувства и манеры. Но главное, чтобы всё это сработало, необходимо самому принять факт изменения и отказаться от старой версии себя.