Жестокий мир?

— Куда мы едем? — Осторожно спросил Иван, едва справляясь с дрожью. — Ко мне домой. — Людвиг злобно зыркнул в его сторону, — Ты понимаешь, что нарвался на неприятности? — Что я сделал? — Ваня едва не заскулил от хриплого тона немца, — Я разве не могу общаться с другими людьми? — Можешь. — Людвиг прибавил скорости, — Но вы с ним целовались. Или не только целовались? — Я не…не… — Русский начал заикаться, опьянение и страх напрочь лишили его возможности связно говорить. Бальшмидт бросил на него быстрый взгляд, едва заметно ухмыляясь. Он готов был остановить машину и прямо здесь наброситься на несчастного, напуганного Ивана, но он решительно отмахивался от этой мысли, дома все будет намного интереснее. Выражение ужаса очень шло бледному личику Брагинского, это сложно было игнорировать. — Если ты с ним спал, я это узнаю. — Людвиг зловеще улыбнулся, — И, если ты не такой уж и невинный, как ты мне говорил, ты пожалеешь об этом, я тебе обещаю. — Мы только поцеловались, клянусь. — По щекам русского потекли слезы, — Ты же сказал, что мы встретимся в субботу. — Не смог так долго ждать, взял выходной. Начал тебе звонить, но ты не брал трубку, тогда я приехал к тебе домой и обнаружил, к моему сожалению, лишь скопище наркоманов. Среди этого сброда был твой брат, который с радостью поделился информацией о том, где ты можешь быть. Я попросил своих ребят из охраны привезти твоему брату героина за содействие. Теперь я его лучший друг. — Можешь надо мной издеваться сколько хочешь, но не лезь к моей семье, пожалуйста, я хочу вылечить его. — Такие, как он, не способны бросить, никакое лечение не поможет. Он тебя продал, понимаешь? В нем ничего не осталось от твоего брата. Ваня не нашелся, что на это ответить. Он только сейчас заметил, что они выехали уже на какую-то пустынную дорогу и с двух сторон машину окружал плотный лес. Брагинский перепугался еще сильнее - они даже не в городе! Он начал сомневаться, что выберется отсюда живым. Он же ничего не знает о Людвиге, вдруг он просто-напросто маньяк-убийца? Никто его опознать не сможет, только на работе обмолвятся, что Бальшмидт уделял ему внимание, но что с того? А Олег никогда в жизни не вспомнит, что видел этого человека. От страха русского затошнило, а перед глазами все поплыло. В отчаянии он дернул ручку двери, готовый на большой скорости выпрыгнуть, но дверь оказалась заблокирована. — Ваня, не глупи, ты бы разбился. — Немец покачал головой, — Чего ты испугался? Сам же довел до того, что мне придется тебя наказать. Глубоко задышав, Иван постарался успокоиться. Ему все равно больше ничего не оставалось. Наконец, машина подъехала к роскошному особняку. Людвиг припарковал машину рядом с серебристым мерседесом, который скорее всего принадлежал его брату. Этого брата Ваня видел лишь пару раз, когда Бальшмидт приходил вместе с ним в кофейню. Кажется, он называл его Гилбертом. Гилберт явно был старше, но так же привлекателен, как и Людвиг. Девчонки-официантки вовсю стреляли глазками в сторону их столика, но все внимание братьев было приковано только к Ивану. Альбинос оценивающе разглядывал русского, нисколько не пытаясь это скрыть, пока его брат изучал меню. От этого воспоминания стало только страшнее. Людвиг ведь не говорил, что «покупает» его исключительно для себя. И не зря же они появлялись в кофейне вместе. Мрачные подозрения поползли в голову Брагинского. — Выходи. — Людвиг открыл его дверь и протянул руку. Дрожащей ладонью Иван обхватил его холодную руку и выбрался из машины. — Ты такой горячий. — Бальшмидт сильнее сдавил его ладонь, — Я так сильно тебя хочу. Брагинский покраснел и опустил взгляд. Ему было очень стыдно и неловко. — Мне нравится твое смущение. — Немец неожиданно прижал его спиной к машине — Черт, я просто не знаю, что сделаю с тобой. Иван попытался представить, что Людвиг действительно его парень, что они любят друг друга, надеясь заглушить боль и опустошенность в своем сердце, пытаясь обмануть свое сознание. — Пора проверить, врал ты мне или нет. — Бальшмидт улыбнулся. — Прям здесь?! — Ваня дернулся, — Н-но… — Да, прям здесь. — Шепнул ему на ухо Людвиг и нежно укусил за мочку, затем обвел языком ушную раковину, отмечая, как резко сбилось дыхание русского. Иван ахнул, почувствовав приятные ощущения, ранее ему неизвестные. Свое дело сделал и алкоголь, который все же, несмотря на дикий страх, расслаблял его и обострял ощущения. — Нравится? — Немец горячо усмехнулся и провел рукой по его груди и животу, вниз, к ширинке. — Н-не… — Попытался ответить Брагинский, но почувствовав, как Бальшмидт проворно расстегнул его джинсы и сжал рукой член, захлебнулся собственным стоном. — Я не расслышал, — Людвиг чуть сжал его волосы на затылке и осторожно укусил за шею, затем поцеловал место укуса, — Скажи так, как я учил тебя. — Д-да, господин, мне все нравится. — Пробормотал русский, зажмурившись. — Умница, хороший мальчик. — Немец продолжил ласкать его шею и ускорил руку на члене. Ваня застонал. Его раздирало на части. Брагинскому было и мерзко от всего происходящего, и слишком хорошо от таких горячих ласк, и он не знал, что правильно, а что нет. «Я ничего не могу изменить», — Смутно пронеслось в голове русского, — «Лучше делать то, что он хочет, иначе неизвестно, чем закончится эта ночь». Стоило только этим мыслям промелькнуть в голове, как Иван неожиданно даже для себя кончил, громко вскрикнув и прижавшись к немцу. — Хах, — Выдохнул Бальшмидт, — действительно девственник, и двух минут не продержался. Достав из машины салфетки, он привел себя в порядок и помог русскому. — Идем в дом, там нам будет комфортнее. Идти Иван не хотел. Когда пелена возбуждения спала с него, он почувствовал себя очень грязным, вновь захотелось умолять Людвига отпустить его домой, оставить в покое, но Иван знал — нельзя, немец и так зол, нужно, по возможности, не злить его еще больше. Дом оказался не таким большим, как Брагинскому поначалу показалось. Внутри все было обставлено явно не дешевой мебелью, но не было никакой вычурности, все смотрелось более чем лаконично и стильно. На звуки в прихожей вышел брат Людвига. Он сжимал в руках бутылку пива и явно был уже не трезв. — Я смотрю, у нас гости? — Он ухмыльнулся, — Рад встрече, Ваня. Иван покраснел и инстинктивно встал за Людвига, словно пытаясь спрятаться. Братья это заметили и засмеялись. — Он просто невинный ангел. — Гилберт подошел ближе и сжал его скулы, — Ты был прав. — Уже не такой невинный. — Ухмыльнулся Людвиг и обратился к русскому, который дернулся от прикосновения старшего Бальшмидта, — Поднимайся наверх, справа ванная, прими душ, потом иди до конца коридора, там будет комната, жди меня там. Иван едва ли не бегом поднялся на второй этаж и заперся в ванной. Закрывшись, он привалился к двери и судорожно выдохнул. Он боялся того, что с ним могли сделать эти двое. Глубоко дыша, русский пытался успокоиться. Он сам во всем виноват, сам виноват, что тогда не сбежал из кабинета немца, позволил купить себя. Сейчас обратной дороги нет и нужно лишь все перетерпеть, собрать всю волю в кулак и терпеть. Быстро приняв душ, Иван накинул чистый халат, который висел там на вешалке и осторожно приоткрыл дверь. Было слышно, что братья о чем-то разговаривают на первом этаже, но Ваня не мог разобрать, о чем именно. Пройдя в комнату, он присел на край кровати и уставился на свои дрожащие руки. Брагинский сомневался, что сможет пережить эту ночь в плане своего душевного состояния. Любая рана на теле рано или поздно заживет, а вот раны, нанесенные его душевному состоянию, будут кровоточить всю его жизнь, в этом русский не сомневался. Хлопнула дверь. Ваня облегченно выдохнул, когда в комнату зашел только Людвиг. Он поставил на столик бутылку виски и два бокала. — Я…я могу отказаться? — С надеждой в глазах посмотрел Иван на Бальшмидта, — Прошу, я верну все деньги, только не нужно… — Ваня, ты дал согласие. — Ровно произнес Людвиг, — Ты — моя собственность, я купил тебя, так что веди себя соответственно. Ваня замолчал, его начало неконтролируемо трясти. — Не нужно так сильно меня бояться. — Немец подошел ближе и навис над Иваном. - Я не собираюсь убивать тебя или слишком сильно издеваться, но к некоторым вещам ты должен будешь привыкнуть. — Я боли боюсь. — Брагинский вздрогнул, — Еще и первый раз, я даже не знаю, что и ожидать. — Не волнуйся, я подумал и решил, что насиловать тебя будет на данный момент слишком жестоко, — Людвиг нежно убрал прядь его волос за ушко, — Я хочу наказать тебя за то, что ты так нагло, сразу после нашего договора, позволил кому-то целовать себя, но я сделаю это по-другому. Если ты покажешь мне, что ты понял меня и готов беспрекословно подчиняться, я, так уж и быть, не стану делать тебе больно, пока ты не привыкнешь ко мне, возможно ты и сам этого захочешь. Иван задумчиво глянул на немца, который гладил его по щеке. — Почему ты вдруг стал такой добрый? — Я не добрый. — Бальшмидт щелкнул его по носу, — Просто я понял, что не хочу так быстро лишать тебя того, что меня так зацепило. Русский не особо понял смысл этих слов. Да и какая разница, все эти разговоры были пустой формальностью, Людвиг просто играл с ним, создавая иллюзию, что все это происходит на добровольной основе. На самом деле выбора у Ивана не было, ему придется подчиниться. Но сейчас немец ему не врал. Людвиг действительно понял, что, если он будет слишком жестоким, то рискует просто-напросто за короткие сроки изувечить психику этого, по сути, ребенка. У них разница в возрасте всего 10 лет, но Бальшмидт видел, какая между ними огромная пропасть. Людвиг много чего повидал, а развитие собственного бизнеса сделало его жестоким, иначе бы у него ничего не вышло. Порой нужно было буквально по головам идти, о какой доброте и совести тут может идти речь? Иван тоже сполна настрадался, но все это не лишило его теплоты в глазах и доброты, у него такие искренние эмоции на лице, он еще ни разу не скрыл то, что ему больно или неприятно, немец не видел в нем лживого притворства, это удивляло его. Удивляло и притягивало. Он уже видел, какие эмоции плещутся в глаза русского, если ударить его, унизить, без жалости поставить на колени — это прямо-таки детская обида, искреннее непонимание, за что с ним так обращаются и безумная боль в глубине сиреневых глаз. Этого и хотел Бальшмидт — вызывать искренние эмоции. Он только сейчас понял, что покупал людей, но не получал их истинные эмоции, они безвольно делали то, что он хотел. Если Людвиг хотел — они кричали, если хотел — плакали, если хотел — делали вид, что они без ума от него, а Брагинский, несмотря на свое подчинение, не механически выполняет требуемое, он все пропускает через себя, все действия немца оставляют след глубоко внутри души Ивана, и понимание этого будоражило сознание немца. — Х-хорошо. — Едва слышно прошептал Ваня, — Что я должен сделать, господин? Людвиг едва заметно улыбнулся и растрепал свои идеально уложенные волосы. Иван неожиданно для себя подметил, что немцу так гораздо лучше, выглядит не так строго и официально. — Помнишь, чем мы занимались в нашу прошлую встречу? Брагинский настолько смутился воспоминаний, что покраснели даже кончики ушей. — Вижу, что прекрасно помнишь. — Немец кивнул, — Ты в этом очень плох, нет должного опыта, кто-то должен тебя научить этому. Дыхание Ивана на секунду сбилось. Он все понимал, но не верил, что… — Гилберт этим займется. — Жестко высказался Бальшмидт, улыбки на его лице уже не было, — Это мой приказ, Ваня, ты обязан его выполнить. Ты же хочешь доказать мне, что полностью мне подчиняешься? Брагинский понимал, что нужно ответить, но у него слова в горле застряли. Брата Людвига он совсем не знал, вдруг тот окажется еще хуже? — Иван, не заставляй меня воспитывать тебя другими методами. Плетью, например. При упоминании плети русский словно очнулся и глазами, полными слез, уставился на Бальшмидта. — Я очень снисходителен к тебе. — Лицо немца мрачнело с каждым словом, — Если бы на твоем месте был кто-то другой, я бы уже бил его за неподчинение. А потом отдал бы своей охране, поиграть. Людвиг на секунду замолчал, а потом сжал шею Ивана. — Ты ни разу ни с кем не спал, не знаешь, что это, когда тебя трахает даже один человек, а в охране у меня пятеро. — Он наклонился к его уху, — Ты только представь, тебя не оставят в покое, пока ты не удовлетворишь всех. Сможешь ли ты это выдержать? Сомневаюсь. Ты отключишься, когда третий человек начнёт тебя трахать, но остальных это, конечно, не остановит. Ты будешь приходить в себя от того, что в тебя снова и снова кто-то входит, затем терять сознание от усталости, а когда все закончится, у тебя будет только одно желание — умереть. Отстранившись, Бальшмидт с улыбкой посмотрел на Ивана. Слова произвели нужный эффект, русский был сильно напуган и находился на грани шока. — Ну, так что? — Людвиг сжал его подбородок, заставляя посмотреть в свои холодные глаза. — Не нужно этого, я сделаю все, что ты скажешь. — Быстро пробормотал Ваня, — Только не отдавай меня им. — Не отдам. — Перебил его Людвиг и нежно поцеловал в щеку, — Просто слушайся меня. Мне сейчас нужно будет уехать, Гилберт тобой займется. — Ты оставишь меня здесь одного? — Испуганно прошептал русский. — Он не сделает ничего лишнего. — Бальшмидт завалил его на кровать и навис сверху, — Ты плачешь постоянно и неопытен, Гилберт этого не любит. — А я тогда ему зачем? — Робко поинтересовался дрожащий Брагинский. — Я его попросил. — Зачем? Я думал… — Ваня закусил губу и отвел взгляд, — Я думал, ты хочешь сам все это делать. — Ты ничего не понимаешь, — Бальшмидт снисходительно улыбнулся, словно говорит с ребенком, — я хочу понять, как далеко ты можешь зайти в собственном страдании. Ваня, ты хоть немного себе представляешь, насколько ты красив и желанен, когда тебе больно? И я сейчас говорю не о физической боли. Русский отрицательно мотнул головой. Он не понимал, как кому-то могут нравится чужие страдания, не понимал, как можно сделать больно другому человеку. Поэтому он и не понимал Людвига, поэтому так сильно его боялся. Бальшмидт поднялся с кровати и схватил со столика телефон русского. — Я его заберу, чтобы ты не надумал звонить своему дружку-детективу. — Немец нахмурился, — Вернусь через час, может два. Без меня спать не ложись. Ваня кивнул, так и оставшись лежать на мягкой постели. У него было состояние полной отстраненности от происходящего, после всего, что Людвиг ему наговорил. Пережитый стресс вышиб из него все силы, хотелось просто закрыть глаза и уснуть, надолго, чтобы все это забыть. Минут десять Ваня находился в комнате один, затем он услышал шаги на лестнице. Задрожав, он сел на кровати и сжал подушку, словно стараясь защититься. Дверь в комнату открылась и зашел Гилберт. Он с улыбкой глянул на Брагинского. — Боишься меня? Иван не видел смысла скрывать очевидное и кивнул. — Ну, ты хотя бы не верещишь, как многие другие, ты боишься очень достойно. — Усмехнулся немец и подошел к кровати, — Садись поближе, Людвиг сказал, что ты совсем не умеешь работать своим прелестным ротиком. Ваня машинально облизнул нижнюю губу, всегда так делал, когда волновался. — Неплохо. — Фыркнул Гилберт, — Перед тем как отсосать кому-то можно немного поиграть с губами. Черт, они у тебя такие пухлые, а цвет — будто накрашенные. Давай же, иди сюда. Ваня перебрался на край кровати. Бальшмидт аккуратно стер с его щек слезы и провел большим пальцем по губам. Иван опустил взгляд. — Нет. — Немец дернул его за волосы второй рукой, вынуждая посмотреть на себя, — Ты должен смотреть в глаза. — Я не могу, мне так стыдно. — Ваня задрожал. — Если ты этого делать не будешь, Людвиг будет тебя бить. — Он провел кончиками пальцем по старым синякам, — Это еще ничего, а вот если он достанет плеть, ты и в больнице можешь оказаться. Так что делай, как тебе велено. Ваня кивнул и глубоко вздохнул. Подняв глаза, он посмотрел на Гилберта, стараясь удерживать свой взгляд на его красно-бордовых глазах. — Вау. — Выдохнул Бальшмидт, — Что ж, это ты понял, теперь перейдем к кое-чему более интересному. Может, хочешь выпить для начала? Я хочу, чтобы ты расслабился. Русскому эта идея пришлась по душе. Алкоголь мог притупить чувство стыда. Немец сунул ему под нос стакан с виски. Иван, не задумываясь, выпил его залпом. — Эй, полегче. — Гилберт засмеялся и отобрал стакан, — Тебя же вырубит сейчас. — Не вырубит. — Иван пожал плечами, чувствуя, как алкоголь согревает его изнутри, и он пьянеет, — Я раньше очень много пил. — Хорошо. — Кивнул немец, — Итак, за один вечер ты всему не научишься, но можешь постараться. Расстегивая джинсы Ваня плохо соображал, что и с кем делает. В баре он выпил бутылку водки и сейчас залпом полный стакан виски — его мозг просто отключился, стыд и страх испарились. — Сначала можешь погладить руками, — Бальшмидт улыбнулся, наблюдая за раскрасневшимся Иваном, — только не резко, аккуратно. Брагинский сделал, как немец ему сказал. Аккуратно провел по всей длине, огладил большим пальцем головку, и снова провел сверху вниз, чуть сжимая. — Хорошо, — Выдохнул Гилберт, не на шутку возбуждаясь, — теперь оближи. Ваня робко коснулся языком головки, затем начал водить языком по всей длине. Движения были очень хаотичные, русский не знал, как это делать правильно. Гилберт дернул его за волосы. — Нежнее и медленнее, Иван, не торопись. Вздохнув, Брагинский попытался следовать его совету. — Уже лучше, — Немец одобрительно фыркнул через пару минут, — молодец, теперь возьми его в рот. Иван подчинился и погрузил головку в рот, начиная неспеша её облизывать. Гилберт одобрительно выдохнул и вцепился в его волосы, заставляя начать двигаться. Брагинский сжал его бедра, пытаясь контролировать довольно быстрый темп. — Держи руки за спиной, — Бальшмидт едва не зарычал, — и терпи. Ему действительно больше ничего не оставалось. В голове гудело, а перед глазами все плыло, начинало тошнить от резких, несдержанных движений. — Дыши глубже. — Как сквозь вату пробился голос немца, — Не задерживай дыхание. Из глаз Ивана брызнули слезы, он едва мог справляться с тошнотой, Гилберт уже буквально трахал его в рот, не давая передохнуть. Наконец, спустя пару минут, Бальшмидт резко отстранился и кончил ему на лицо. Ваня застыл, пытаясь вернуть в норму дыхание. Гилберт пальцем собрал немного спермы со щеки и сунул палец Брагинскому в рот. — Людвиг обычно кончает в рот, привыкай ко вкусу. — Он ухмыльнулся и завалился на кровать, — Для первого раза неплохо, но нужно больше инициативы, понимаешь? Сходи, умойся. Ваня быстро сбегал в ванную и вернулся в комнату, тоже падая на кровать и надеясь немного отоспаться, пока не вернется Людвиг. Пока что он был пьян, но чувство горечи в груди все-таки давало о себе знать. — Со временем ты привыкнешь. — Гилберт взял со столика бутылку и отпил прямо из горла, — Кажется, брата ты сильно зацепил. — Я любви всегда хотел. — Слабо прошептал Ваня, — А не такого. — Любви? — Удивленно спросил немец, — Малыш, тебе сколько лет? — Двадцать почти. А что? — Говоришь, как подросток. — Фыркнул Гилберт, — Не уверен, что Людвиг умеет любить, ну, в нормальном смысле этого слова. Даже не знаю, почему он такой. — Как долго он будет меня мучить? — Иван глазами, полными слез, посмотрел на Бальшмидта. — Я не знаю. — Гилберт нахмурился, — Обычно надолго здесь никто не задерживался, но никто и не был даже немного на тебя похож. Что-то в тебе цепляет его, но что, я не знаю. Ты просто делай, что он тебе говорит, вдруг он тебя полюбит даже? — Я не хочу, чтобы он меня полюбил. — Ужаснулся русский, — Тогда он никогда меня не отпустит. — Успокойся, — Бальшмидт подвинулся ближе и погладил его по щеке, — все нормально. — Что ты делаешь? — Испуганно дернулся от него Иван. — Хочу тебя немного приласкать, — Пьяно хихикнул немец, — от братца ты такого не дождешься. — Не надо, Людвиг говорил, что… — Его здесь нет. — Резко ответил немец и навис над испуганным Брагинским, — Да и какая тебе разница с кем спать, а, шлюха? — Я не... — Попытался было ответить Иван. — Что «не»? — Захохотал Гилберт, перебивая его, — Не шлюха? А кто? Ты мне только что отсосал, а теперь невинность из себя будешь строить? — Я этого не хотел! — Ваня дернулся, — Это Людвиг мне приказал! Отпусти меня! — Заткнись! — Бальшмидт резко ударил его кулаком по лицу, ломая нос, — Ничтожество! Удар оглушил Ивана. В голове все резко зазвенело. Кажется, Гилберт бил его еще, потому что на теле местами словно что-то взрывалось, отдаваясь ужасной болью. Сколько было ударов и как долго это продолжалось он не смог бы сказать. Просто в один момент стало слишком больно, буквально на грани шока, а потом он отключился.