Arriba en la montana

Во все времена в жизни неизлечимо больного наступает переломный момент, когда то, что все стремятся игнорировать, становится видимым и очевидным. Оно материализуется, как большой невидимый слон, и заставляет увидеть его. Для Андреса это был тот день. — Серхио. Уже неделю он едва мог передвигаться без посторонней помощи. Серхио поднял его, отвел в ванную, помог принять душ и накормил. Он заставил его проглотить взрывной коктейль из обезболивающих и положил его голову себе на колени, пока тот засыпал. Тем утром, однако, в голосе Андреса было что-то новое. И Серхио потребовалось всего мгновение, чтобы понять, с растущим ужасом, что это было. Страх. — Мне очень больно, — признался грабитель, пытаясь изобразить улыбку. — Я не могу больше терпеть. Это признание в устах такого стойкого человека заставляло волосы встать дыбом. Андрес редко жаловался на боль; Серхио мог догадаться насколько все плохо, по перепаду настроения и силе, с которой тот сжал челюсти, когда Серхио помогал ему подняться. Он давно уже получал морфий, но отрицательно покачал головой, увидев, как его напарник встает, чтобы добраться до шприца. — Это уже бесполезно, Серхио, — сказал он хриплым голосом, глядя на него. — Больше не действует. Серхио опустил руки. Это был самый страшный момент в его жизни. — Хочешь, я отвезу тебя в больницу? Они оба знали, что это значит. Его душа раскололась на части, когда он увидел, как Андрес направил взгляд на знакомую обстановку столовой, оглядывая каждый предмет, столы, полки, светильники, рамы для картин. Как будто он хотел записать на сетчатке изображение того места, где он был счастлив. Осознавая, что, как только он покинет его, он никогда не вернется. Затем он сглотнул, жестом прося Серхио передать бутылку с водой. Он помог ему пить, положив соломинку на губы. Несколько капель упали, намочив воротник рубашки. Потом он прикрыл глаза. — Да. И Серхио кивнул. — Я переоденусь и все приготовлю. Дай мне десять минут. Это заняло всего пять, потому что пару недель назад он уже собрал сумку. Ему хватило зубной щетки, мобильного зарядного устройства и чего-то еще. Он спустился по лестнице в спешке. Андрес ждал его все с тем же выражением боли на лице, плотно закрыв глаза. Он даже не открыл их, когда услышал, что он вернулся. — Позволь мне положить это в машину. — Поторопись. Серхио сходил к машине и бросил спортивную сумку на заднее сиденье. Затем он подошел к инвалидной коляске, которая стояла там уже несколько недель, прислоненная к одной из стен. Его любовник ворчал, когда он купил ее, отказавшись использовать ее дома. Но не протестовал, когда увидел, что он вернулся с ней, понимая, что он больше не может сделать ни шага. Профессор взял его на руки, чтобы посадить в нее, поднимая его с ужасной легкостью. С той же легкостью, с которой он опустил его на пассажирское сиденье через полминуты. Никто из них не сказал ни слова. В тишине машина выехала на дорогу к ближайшей больнице. И Андрес молча повернул голову, навсегда прощаясь со своим домом. Они зарегистрировались в клинике по поддельным документам — одна из последних услуг Рио. Охранник помог Серхио пересадить его в другую инвалидную коляску, и Профессор почувствовал себя совершенно беспомощным, когда они шли по коридору к ближайшему лифту. Он оформил документы и был сопровожден к начальнику неврологического отделения, который принял его с осторожностью и без полумер. — Если не будет реакции на лечение, лучше всего погрузить его в медикаментозную кому. Не было необходимости уточнять, что это кома, от которой никогда не просыпаются. Он провел весь день в комнате ожидания в компании еще полдюжины отчаявшихся чужих родственников. Стены светлого зала, казалось, нависли над ним, когда ему наконец позволили войти в палату Андреса. И там он увидел то, чего никогда не хотел бы видеть. Его возлюбленный, утопающий в матрасе, в сознании, с отчаянием на лице. Страдающий. Их глаза встретились, когда он решительно закрыл дверь. Когда он впервые вошел в комнату, где ему будет суждено провести так много часов. — Как дела? — спросил он. Андрес отрицательно покачал головой. Его дыхание было нерегулярным и учащенным. Он обильно потел и дрожал с ног до головы. Серхио сел на кровать рядом с ним. Держа его за руку. — Говорят, что… — проговорил он наконец с трудом. Как будто ему стоило усилий даже контролировать свои голосовые связки. — Говорят, нужно твое согласие. — Мое согласие? Он не понял. Не сразу. Пока Андрес не посмотрел на него растерянными покрасневшими глазами. Только когда ему удалось слегка сжать его руку своими разбитыми мышцами, говоря хриплым голосом, который, казалось, принадлежал кому-то другому. — Отпусти меня, Серхио. — Что? — Позволь мне… — выдохнул он с гримасой боли. — И уходи. Живи своей жизнью. — Я никуда не пойду. — Ты мне обещал, — он сумел немного поднять голову, глядя на него еще более пристально. — Пожалуйста. Пожалуйста, Серхио, дай мне отдохнуть. Последняя часть фразы была произнесена таким слабым голосом, что Серхио едва не пришлось читать ее по губам. Он закрыл глаза, когда Андрес опустил голову на подушку. — Ты уверен? — спросил он, не открывая глаз. Сквозь темноту, которая наполнила его голову, донесся ответ, едва слышный. — Полностью. Серхио поднял голову и посмотрел на него, кивнув. — Я скажу им. — Спасибо, — вздохнул он, расслабляясь. И в последний момент, когда Серхио уже собрался уходить. — Профессор. — Что? Он обратил на него еще один неподвижный взгляд. — Не оставляй меня одного. Серхио снова кивнул. — Договорились. Глаза наполнились слезами, когда он увидел первую каплю, спускающуюся из полиэтиленового пакета к внутривенной игле, прикрепленной к руке Андреса. — Не плачь. Доктор оставил их в покое, повесив капельницу на крючок. — Минут через десять, максимум пятнадцать, — сказал он. — Андрес погрузится в глубокий сон. Защищающий от боли. Но не от смерти. Серхио горько улыбнулся. — Ты бросаешь меня и не хочешь, чтобы я плакал. В последние минуты Андрес был странно спокоен и ясен. Как будто неизбежность окончания его страданий дала ему дополнительные силы, чтобы справиться с ситуацией. — Я ухожу, потому что мне пора идти, — он на мгновение поднял руку, поглаживая его щеку. Серхио поймал ее на лету и поцеловал. — Ты веришь в какого-нибудь бога? Серхио нахмурился. — К чему этот вопрос сейчас? — Это тот тип вопросов, который задают сейчас, — признался он, показывая свой старый цинизм. А потом он замолчал на мгновение. Когда он снова заговорил, его губы дрожали. — Я боюсь, Серхио. Серхио проглотил часть своих слез, прежде чем ответить. — Бога? — Что я могу и не могу быть. Прекратить существовать. Быть без тебя, — он сглотнул. — Я хочу прекратить страдать и в то же время… — Не думай об этом. Он наклонился над ним, снова обхватив лицо руками, чтобы подарить ему очень долгий поцелуй. Последнее, что он мог дать Андресу. Когда он оторвался от него, у грабителя были слезы на глазах. И Серхио не нужно было объяснять ужас, сомнение и огромное горе, которые он видел в них. И он знал, что, несмотря на боль, несмотря на то, что с каждой минутой что-то медленно разрывалось в его груди, у него оставалась еще одна миссия в жизни. Еще один долг перед тем человеком, которого он встретил, когда тот направил пистолет в его голову, которому он помог совершить величайшее ограбление в истории Испании, которого он отправил в тюрьму. Нарциссический садист, который сделал его безмерно счастливым. Он знал, что это были его последние минуты сознательной жизни. И он должен был помочь провести их наилучшим образом. Вот почему он сидел рядом с ним на кровати, наклонившись, запустив руку ему под голову. Обнимая его как ребенка. И он почувствовал, как Андрес расслабился у него на руках, и кто знает, являлось ли это следствием их объятия или наркотика, который уже проникал в вены, распространяясь по организму. Он почувствовал, как страх и дрожь отступают, и как он успокоился. Серхио точно знал, что ему делать. — Stamattina mi sono alzato, o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao… Андрес слегка улыбнулся. — Stamattina mi sono alzato — прошептал он слабым голосом- E ho trovato l'invasor. Они пели песню шепотом, все еще глядя друг другу в глаза. В последний раз, в два разбитых голоса. Голоса все больше и больше хрипели; они пели, пока капли неуклонно падали, и боль уходила куда-то в скрытое место в его мозгу, из которого она никогда не исчезнет. Серхио крепко обнял его, продолжая шептать песню, даже когда губы Андреса продолжали двигаться, не издавая ни звука. Его последняя дань партизану, который умирал на его руках. Его последний жест любви к человеку, который был любовью его жизни. Он всегда будет верить, что Андрес в последние секунды сознания достиг состояния покоя, в котором больше не было боли. Потому что, пока он шептал последние строфы песни, он подарил ему последнюю улыбку и свои последние слова. — Я люблю тебя, Профессор, Серхио, — и веки, уже тяжелые, начали закрываться, пока он едва слышно шептал. — E questo è il fiore del partigiano, morto per la libertà. Через мгновение его сознание перестало существовать навсегда. И Серхио, наконец, смог заплакать. Обняв тело Андреса, он плакал, пока слезы не закончились. Он плакал, чувствуя, что его сердце разваливается, и впервые в своей жизни воинственный Профессор — пламенный партизан — потерял желание сражаться. Никто не замечает человека, который упорно поднимается по тропе. Он одет точно так же, как и другие туристы: горные ботинки, длинные спортивные штаны, дышащая футболка с коротким рукавом; в кепке, солнечных очках, с тростью в руке и непременным рюкзаком на спине. Он в хорошей форме, но каждые несколько минут он останавливается выпить воды, пользуясь возможностью созерцать пейзаж. Улыбается и здоровается с каждым. Никто не скажет, что он вор, не говоря уже о том, что он убийца. Но все это и многое другое — это про него, про того человека, который снова начинает идти в гору, погружая свою трость в неровную и каменистую почву. Вор, убийца. Гений. Учитель шахмат, отличный профессор математики. И человек в трауре, отчаянный и сломленный. Человек, который уже больше недели лежит ночью в одиночестве и молчит. Напрягая слух в темноте, ища вдохов, которых больше нет. Тоскливо созерцая пустую доску, на которой он иногда механически расставляет фигуры, как будто ждет появления невидимого противника из ниоткуда. Вот почему он там, бросает вызов своим ногам и легким, в это великолепное утро, которое приглашает выйти из дома и выбраться в горы. Конечно, в других обстоятельствах он бы наслаждался приятной погодой, видами — если повернуть голову, можно увидеть блики солнца на голубом озере — и общением с матерью-природой. Но сегодня Серхио не просто турист, и его форма — это больше, чем костюм, фасад, которым можно обмануть чужой глаз. Под рубашкой спортивного бренда бьется, как никогда, пламенное сердце партизана. Партизана с последней миссией. И он исполнит ее, его дед свидетель, как бы ни была длинна дорога, как бы усталость последних месяцев ни подрывала его физическую выносливость, сколько бы ни весил рюкзак. Каждый шаг превращается в огромное усилие воли. Даже зная, что за этой горой ничего не ждет; только одиночество пустого дома, одинокая игра. Но он старается не думать об этом, ограничившись механическим подъемом, опуская трость в землю, шагая. Он поднимается, поднимается и поднимается, и только когда он осознает, что достиг вершины — знак указывает на конец пешеходного маршрута, напоминая также о запрете делать костры и оставлять мусор — силы покидают его, и он падает на землю. Не в состоянии сделать еще один шаг. Он тянется рукой, чтобы добраться до фляжки с водой, выпив половину и окатив другой половиной лицо. Чувствует вкус пота на губах и свежесть, которая проникает за воротник футболки. Это успокаивает его. Это заставляет его чувствовать себя живым. Затем он глубоко вдыхает, отложив бутылку в сторону, делая вид, что любуется пейзажем. Его взгляд устремлен на озеро, которое даже на таком расстоянии выглядит глубоким. Он не может не задаться вопросом, каково это — выйти на берег, броситься в воду. Что почувствует человек, когда легкие наполнятся холодной мутной водой. Это не первый раз, когда ему приходят мысли о самоубийстве. Он думал об этом во время долгой болезни Андреса, и эта идея продолжает преследовать его более интенсивно после смерти его возлюбленного. В долгие бессонные ночи искушение перечислить способы покончить с жизнью, оценить их достоинства и недостатки, почти непреодолимо. Ему было ясно, что перерезать вены не вариант, слишком болезненно, и он не счел уместным сделать это с помощью пистолета Андреса, который он до сих пор хранит в сейфе. Автокатастрофа казалось громоздким, неэффективным и потенциально опасным для других людей решением. Он мог также получить еще одну дозу сильного обезболивающего, который положил конец жизни Ракель. Но, по правде говоря, ему не хотелось поднимать старые контакты. Предпочтительным вариантом было сделать коктейль из обычных лекарств, которые он мог получить в любой аптеке. Потребовалось бы только полдня — сидя перед компьютером с чашкой кофе — чтобы найти смесь и точную дозу, которая мирно закончила бы его жизнь. Он не стал их покупать. Потому что в одну из тех ночей ему приснился Андрес, и это был такой осознанный сон, что он даже мог видеть, какие ходы на шахматной доске они делают. И в конце концов грабитель посмотрел ему в глаза и улыбнулся. — Знаешь, почему это не реально, Профессор? — Потому что ты у меня выиграл. Проснувшись, он все еще ощущал тень поцелуя на губах. Тогда он понял, что не хочет умирать. Пока он еще жив, Андрес будет жить в его снах. В его памяти. В тех следах одеколона, что он иногда улавливал, когда подходил к шкафу, когда лежал на его подушке. Пока он еще жив, был кто-то, кто приведет в порядок его костюмы, позаботится о его книгах. Кто-то, кто положит цветок на могилу Партизана. Серхио встаёт, когда чувствует, что пора, когда затихает голос последнего путешественника. В выходные дни это загруженный маршрут, но сегодня здесь только горстка любителей гор. Именно это причина, по которой он так долго ждал, чтобы решиться подняться. Он снова опирается на трость, поворачиваясь спиной к потрясающему пейзажу, который простирается за склон холма. Он немного отклоняется от тропы, углубляясь в эту дикую местность, которую он так любит. Очень осторожно, он идет между деревьями, граничащими со склоном. Он не знает, что он ищет. Но он знает, что узнает это, как только увидит. И наконец, вот оно. Серхио улыбается, когда эмоции переполняют его. Потому что в метре вниз по холму, среди корней дерева, он видит вспышку цвета. Цветок. С большой осторожностью, опираясь на трость, Профессор спускается. Его ботинки мгновенно скользят по склону, но он успевает опереться на ствол дерева. Не заботясь о брюках, когда падает на колени. Это желтоватый, одинокий цветок, которому удалось выжить, воспользовавшись тенью, отбрасываемой деревом — несколько его собратьев лежат на другой стороне, сухие. Серхио не знает, что это за вид, и ему все равно. Это не особенно красиво. Но ясно, конечно, что этот цветок живой. Поднимает голову, чтобы осмотреть горизонт. С этой точки озеро едва видно, но горные цепи величественны под ногами. Мирные, одинокие и тихие. Идеальное место для могилы. Он снимает рюкзак, облегченно вздыхая, когда влажная спина освобождается от его веса. Он кладет его между колен, открывая застежки. Очень осторожно достает небольшую металлическую урну, плотно закрытую. Он оставляет ее на мгновение на земле, вставая на ноги, стараясь не поскользнуться на этот раз. Он проявляете осторожность, вытирая ладони о брюки, прежде чем наклониться, чтобы поднять ее. Открывает крышку. Внутри лежит горсть пепла, который когда-то был Андресом. Серхио смотрит мгновение, прежде чем наклониться и осторожно перевернуть урну. Позволяя пеплу развеяться на легком ветру. Он знает, что он хотел бы этого, потому что, в конце концов, он просил его тысячу раз. — E seppellire lassù in montagna, sotto l'ombra di un bel fior — шепчет он сам себе. Он снова опускается на колени, осторожно поглаживая цветок, едва касаясь кончиками пальцев. Затем он наклоняется еще немного, пока касается его губами. Ждет немного, закрыв глаза, глубоко вдыхая легкий аромат. Затем он встает. Его ждет долгий спуск назад, и, поскольку он решил жить, ему лучше сделать это до наступления темноты. Он кладет урну в полиэтиленовый пакет, прежде чем вернуть ее в рюкзак. Берет трость, опустив кончик в землю. Но он не может заставить свои ноги двигаться. Он просто стоит там, созерцая этот мятежный цветок, глубоко дыша чистым горным воздухом и ощущая присутствие Андреса повсюду. Он не знает, вернется ли он туда. Он не знает, куда пойдет. Он не знает, что будет делать. Не знает, будет ли он жив через месяц. Но он знает одну вещь: Где бы он ни был, его душа навсегда останется там. Там, наверху, в горах. На этом диком склоне, который круто спускается вниз, с блеском озера справа. В этой тишине, нарушаемой только щебетанием птиц и жужжанием насекомых. Он останется там и снова и снова будет вспоминать об этом месте. Закрывая глаза, видя те неровные корни, которые извиваются, поднимаясь из земли, создавая углубления, полные тени и влажности. Как будто они тоже хотят защитить красивый цветок, в тени которого навсегда останется могила храброго Партизана.