dead! from the black parade, 2006

кладбище форкса выглядит ещё более уныло, чем старшая школа. мрамор могильных плит плачет холодным конденсатом, смешанным с земляной пылью, а увядшие от недостатка солнца цветы у оградок устилают жухлыми лепестками перегной под ногами. момо нравится здесь. в каком-то смысле, кладбище – единственное место, где она может не притворяться и не лгать, потому что мёртвым всё равно, восемнадцать тебе лет или сто восемнадцать, съела ли ты сегодня на завтрак йогурт с бананом или пакет крови оленёнка. и они уж точно не станут интересоваться, зачем она каждый год приезжает и топчет кладбищенскую землю. здесь хорошо. осенний воздух серым пуховым одеялом ложится на острия забора и верхушки могил, проглатывая ветви елей и пихт над головой. ветер изредка тревожит покой усопших, взметая листья на дорожке к крематорию, но быстро отступает в молчаливом уважении в сторону улиц города. могила чонён за год почти не изменилась. слова «любящая мать» и «жена» наполовину стёрлись временем, но всё ещё читаются. родственники, похоже, попытались посадить новые цветы возле плиты, но листья уже начали увядать – момо знает, здесь ни одно растение не приживётся, кроме, разве что, чертополоха да терновника. чонён они абсолютно не подходят, поэтому её могила обречена вечно быть голой. момо находит это несколько ироничным. они ведь наверняка знают, что она приходит сюда, её родственники. не могут не знать. наверное, у их семьи в крови это любопытство, граничащее с жестокостью и бессердечностью. момо, правда, не уверена, она ведь с ними не разу не встречалась, только наблюдала издалека на свадьбе и похоронах. на крестины она так и не пришла – не нашла в себе силы. но она приходит. и стоит, и смотрит. никогда ничего не говорит, потому что все слова, что должны были быть сказаны, уже давно отзвучали в морозном воздухе форкса и повисли некрасивыми сосульками на шарфе момо той зимой. «я люблю тебя» и «спасибо, что была со мной» до сих пор царапают горло ледяным паром. и это ведь больнее всего, верно? знать, что чонён не любила её, но была к этому очень близка; знать, что чонён не боялась мнения людей, но вышла замуж за друга детства, как только тот сделал ей предложение. и оставила момо с её радостной примороженной к губам улыбкой на заиндевевшем крыльце, сказав на прощание лишь «свадьба во вторник», «приходи, мы будем ждать» и «только не покусай гостей, хаха». было очень сложно сдержаться, но момо и правда никого не покусала в тот день. только её собственные трупно-белые запястья очертили две тонкие красные полоски: пришлось прикусить кожу в самый торжественный момент церемонии, чтобы не заплакать на всю церковь перед половиной жителей города. сейчас это всё в прошлом, впрочем. дни идут за днями, перетекают один в другой, и последнее десятилетие момо даже не замечает, как одно время года сменяет другое. она переезжает с места на место, смотрит новые города, страны, континенты, и всё ищет, ищет, ищет. жалко только, что никогда не найдёт. потому что чонён когда-то давно выбрала не её, потому что момо когда-то давно всё равно не забрала своё бессмертное сердце из рук чонён. оно и сейчас с ней, там, на глубине нескольких метров, лежит холодным камнем в руках тлеющего тела. зимними вечерами, если долго стоять и внимательно слушать, можно уловить жалостливый стук о крышку гроба. это её сердце каждый год не может найти себе места, но послушно затихает под весом тяжёлой трупной ладони. листья хрустят под ботинками, трикотажная юбка шепчет на ветру что-то о глупых девочках и болезненных ранах. момо – глупая девочка, это верно, но раны её скорее лечат, чем причиняют боль. во всяком случае, так она может помнить, какого это было – жить, и какого было чувствовать себя живой тот короткий миг, когда чонён была её. иногда она даже верит, что в ту пору её сердце действительно билось, а не висело ярмом в грудной клетке. холодные пальцы обводят даты на мраморе плиты и чёрточку между ними. подумать только, вся долгая и полная событий жизнь чонён уместилась в одну чёрточку. момо порой кажется, что её и не было никогда, что она всё себе выдумала, но каждый раз пальцы вслепую нащупывают короткое тире между наборами цифр и шрифтом брайля кричат, что чонён была. и была прекрасна. с её смерти прошло больше десяти лет, и тропинка потихоньку начинает зарастать. жизнь бессильна перед временем, это одна из тех истин, что момо выучила после смерти. жизнь бессильна перед временем, но время не властно над смертью. и однажды она придёт сюда, на это кладбище, а дорога будет непролазной чащобой сорняков и трав. но она придёт и дойдёт. постоит, посмотрит, ничего не скажет. так же молча уйдёт. все слова давно были сказаны и уместились в глубине короткой черты между двумя датами на камне и на дне холодного мёртвого сердца, которое бьётся о крышку гроба холодными зимними вечерами. момо постоит, посмотрит, помолчит. потом – уйдёт, чтобы обязательно вернуться. бессмертные, они такие. однолюбы.