Выжить любой ценой

       Как показала практика, поговорка «война войной, а обед по расписанию» была придумана то ли от небольшого ума, то ли для красного словца. Вениамин Максимович, перебивавший ярый голод горбушкой хлеба, запивая холодной мутной водой, вообще забыл о трехразовом приеме пищи. Он с нетерпением ждал каждую такую минуту. Провести ее в тишине, когда звуки стрельбы и взрывов ненадолго затихают, когда ночь повисает над головой тяжелой черной вуалью. Луна скрывается за плотными облаками, погружая землю в непроглядную темноту. Эти моменты были для Абакшина на вес золота.        Мужчина стоял на смотровой площадке, подпирая спиной кирпичную кладку стены. На его худых пальцах осталось лишь две-три крошки старого хлеба. Он жадно слизывал их, даже не стараясь спрятать этот жест невоспитанности от Сергея.        — Один черт не видать ничего, — словно прочитав мысли Вениамина, буркнул товарищ.        — Это почему-то только нам так, ощущение такое, что немцы как раз-таки все видят.        Сегодня была их очередь держать вахту. Они разместились на центральной смотровой площадке, оружие, бинокли и нехитрый провиант, который теперь уже смело можно было вычеркивать из списка.        — Лейтенант говорит, — осторожно начал Сергей, — что возможно со дня на день к нам придет подмога. Может хоть из окружения выберемся.        Вениамин Максимович отвернул лицо со впалыми щеками. Зажмурился.        — Хорошо бы, — тихо выдавил он.        Он не мог так просто отнять единственное, что сейчас было у его товарища. Надежду. Ту самую, которая неделю назад точно так же поддерживала и самого Абакшина. Каждый день он смотрел туда, на другой берег реки, молясь увидеть там наступление на немцев. Но каждый раз видел лишь как погибают его теперешние сослуживцы. Видел смерть такой, какую не покажет ни один фильм, о которой не расскажет никто. Страх в глазах каждого, кто с ружьем наперевес вынужден бросаться грудью на открытый артиллерийский огонь. Будучи на вахте, слушать рассказы о семьях, родных, тех, кто ждет их дома. Кожей ощущать горечь и боязнь потери. И сейчас он смотрел на Сергея, который неотрывно вглядывался в темноту, и понимал, что все его мысли находятся не здесь. Он был дома. С матерью и невестой. Он обнимал их.        — Пока мы стоим, с ними все будет в порядке, — рука легла на плечо товарища, и Сергей лишь неуверенно кивнул.        — Не люблю я вахту, — меняя тему, заговорил Сергей. — Если утром будет наступление, от меня опять не будет толку.        На это Вениамин Максимович ответить не решился. Он помнил глаза каждого, кто падал от его руки. И, может это все лишь мираж или наваждение, но в них не было той злости, о которой он так много читал, так много слышал. Эти солдаты точно так же не хотели войны, точно так же не хотели умирать на чужой земле. И теперь преследовали мужчину в самые долгожданные минуты его нынешней жизни. Они терзали его. Из глубин памяти смотрели на него преисполненные презрением. Абакшин видел их везде и всюду, он просыпался в холодном поту, не в силах унять дрожь, что пробирала его руки. Он молил о прощении, не желая понимать, что все это напрасно. Каждый день он едва мог пересилить себя снова и снова хватать это злополучное ружье, целиться и спускать курок. Было все тяжелее ударить кого-то штыком. В такие моменты будто внутри что-то умирало, будто он пустел.        Дрожащие пальцы закрыли глаза. Вениамин Максимович хотел все рассказать Сергею, хотел получить ту поддержку, хоть слабую и неумелую, любую. Ему сейчас это было нужно. Нужно как никогда раньше. Но он не мог. Его горло сжимало неуемное желание закричать.        Луна вынырнула из-за облака уже совсем далеко. Скоро начнется новый день. Новые призраки начнут преследовать мужчину. Вениамин Максимович достал из нагрудного кармана потрепанную пачку сигарет, протянув одну товарищу, он закурил. Едкий дым защекотал ноздри.        — Ты уронил, — в протянутой руке виднелся клочок бумаги. — Скучаешь по ним?        Средних лет женщина с высоко убранными волосами по обе стороны которой были еще две совсем маленькие, но такие похожие друг на друга девочки, смотрели на Вениамина Максимовича с черно-белой фотографии. Он не знал их и не мог скучать по ним. Но каждый раз, когда смотрел на карточку, его сердце пропускало удары.        — Очень, — соврал Абакшин, торопливо убирая бумажку обратно в карман. Он предполагал, что это семья Александра, чье тело теперь было в большой опасности, из-за вселения в него неумелого и отчаявшегося электрика. Вениамин не знал, что произошло той ночью, и даже предположить ничего не мог. Ни кто такой Александр Геннадьевич Валиев, ни где он теперь и что с ним стало, где его родные, ждет ли его еще кто-то или никого уже нет в живых. Только удостоверение личности да это фотокарточка. Но если они там, далеко, в безопасности, ждут своего Сашку домой живым, молятся о его спасении, Абакшин не может сдаваться. Он должен продолжать свои попытки выжить.        Слабое розовое сияние постепенно забрезжило за горизонтом. Солнце медленно поднималось, а часовые так и стояли на своих смотровых площадках, погруженные в свои мысли.        Очередное наступление, за ним еще и еще. Каждую минуту Абакшин боялся за свою жизнь, за жизнь своих товарищей. Стены крепости теперь не казались такими надежными, а сослуживцы твердой опорой. Немцы смогли разбить защиту Кобринского укрепления и занять несколько объектов в цитадели. Оставшиеся пограничники были в самой настоящей ловушке.

***

       — Мы должны вырваться, — твердо говорил младший лейтенант. — Здесь нас ждет только гибель, а их войска это никак не остановит. Несколько вражеских дивизий уже на подходе к Минску…        — Что ты такое говоришь? — послышался мрачный голос. — Это дезертирство. Ты понимаешь это? — вошедший в штаб лейтенант Кижеватов был в ярости. Он потерял большую часть своих людей в попытках удержать Тереспольские ворота и, возможно, только благодаря его командованию, немцам так и не удалось пробить защиту.        — Мы не можем больше удерживать крепость, наши потери велики, а нападки немцев все так же агрессивны. — стоял на своем младший лейтенант. — Подмоги нет, с того дня прошло уже больше двух недель. Красной Армии нет. Помощи нет. Провиант и запасы оружия заканчиваются. Мы можем попробовать прорваться к Минску…        Кижеватов нервно покусывал губу. Он считал это предательством, но от чего-то не решался вновь вступить в спор. Его глаза скользили по изнеможённым лицам солдат, на которых прочно закрепился страх.        — Это еще более рискованно, чем оставаться здесь, — он подошел к доске с картой. — Тут, — его палец остановился на сплошной зеленой черте, — на сколько мне известно уже прячутся партизаны. Но к ним не пройти, как раз в этом выходе самое большое укрепление противника. В лоб нам не пройти.        — Тюрьма, — на ноги поднялся Костя, — товарищ лейтенант, под тюрьмой есть проходы, они выходят за Кобринским укреплением, — Костик подошел к доске, показывая на карте выходы тоннелей, — а еще один где-то в Беловежской пуще. Мы можем пройти по ним, и тогда попадем к партизанам.        Кижеватов снова покачал головой.        — Тюрьму уже заняли немцы, это бесполезно, — варианты таяли на глазах.        — Но мы можем попробовать, — начал младший лейтенант, — все лучше, чем быть замурованными здесь.        — Хорошо, — решительно согласился Кижеватов, — это будет мой приказ, младший лейтенант Наметкин, собирайте солдат, возьмите оружие и средство связи, вы отправитесь в Беловежскую пущу…        Он еще долго что-то говорил Наметкину, четко ставя перед ним задачу, но Вениамин Максимович уже не слушал их. Он удрученно опустил голову. Это было крайне рискованно, но могло дать шанс на спасение… другим. Его раненая нога все хуже слушалась, не позволяя передвигаться с нужной скоростью. Ему никто не позволит тормозить план. Он явно останется в цитадели.        И снова ночь опустилась на поле военных действий. Сергей крепко обнимал Костю, который уже собрал нужные вещи. Вениамин Максимович нерешительно подошел к товарищу. Его сгребли в объятия крепкие мальчишеские руки.        — Прости… прости меня, Сашка, — тихо и очень горько шепнул Костя. — Прости, что тогда собирался бросить тебя. — По щеке покатилась слеза.        Вениамин Максимович словно в землю врос. Он молчал. Молчал не от того, что чувствовал к Косте отвращение или обиду, нет. Молчал потому что не мог и предположить, как бы сам поступил в той ситуации. Боялся признаться, что скорее всего так же смалодушничал бы тогда, так же бы бросил товарища на волю судьбы.        — Береги себя, Кость, — он крепче обнял друга, а его рука ободряюще похлопала солдата по спине.        Теперь он понимал, как сложно сделать выбор между своей жизнью и правильным, человеческим поступком. И Абакшин не осуждал никого, кто рано или поздно задумается лишь о собственной жизни. Он искренне надеялся на то, что Косте удастся вырваться из окружения, надеялся, что тот сможет выжить. Он наблюдал за тем как небольшая группка солдат скрывается за зданием казарм.        — Они справятся, — докуривая последнюю сигарету, сказал Сергей.

***

       Уже больше месяца Тереспольские ворота все так же неумолимо сдерживали натиск противника. Стояли под оглушительными выстрелами мортир, стали убежищем для солдат. Их стены были испещрены кривыми надписями, заставляющими сердце кровью обливаться. «Умираю. Но не сдаюсь». Вениамин Максимович в очередной раз скользнул по ней взглядом.        — Завтра мы рискнем прорвать осаду, — тихо говорил лейтенант, пальцами сжимая переносицу. — Связи нет. Водопровод поврежден. С каждым разом мы теряем все больше и больше солдат…        Сергей сидел за высоким столом и старательно выводил записи на пожелтевшей бумаге. Он силился записывать все, что происходило вокруг него. Как будто боялся забыть. Но разве такое возможно? Разве возможно забыть хоть минуту этой пытки?        Их собрали в штабе в час ночи. Лейтенант Кижеватов ходил между солдат раздавая ценные указания. Его руки были заложены за спину, а пальцы сложены в замок. Он был тверд в каждом своем слове.        — Я не покину цитадель, но вестей от лейтенанта Наметкина все так же нет, — вздохнул он, — не исключено, что им не удалось прорваться к партизанам. А нам следует связаться с правлением. Ваша группа отправится на Минск, — он протянул папку для бумаг Сергею, — здесь все мои приказы, все мои действия, вы передадите это командованию.        Сергей бережно спрятал бумаги в сумку.        Их было чуть больше десяти человек. Одетые в потрепанную форму, солдаты осторожно выдвинулись по направлению к Кобринскому укреплению. Вениамин Максимович старательно хромал за товарищами, отчетливо понимая, что каждый шаг дается ему все тяжелее и тяжелее. Но остаться здесь он не мог. Совсем один, без Сергея и Кости он точно погибнет в этой крепости. Он знал это, чувствовал, что единственный его шанс выжить сейчас идет впереди, перекинув через плечо сумку с документами.        Они обогнули столовую командования, и осторожно двинулись вдоль длинной казармы, будто стараясь слиться с ночью, стать частью ее. Их движения были почти беззвучны. Но Вениамину Максимовичу казалось, что одно только его бешено стучащее сердце способно поднять вражескую тревогу. Мост, что лежал у Кобринских ворот, был наполовину разрушен, тут и там в воду осыпались разбитые куски камня.        По мосту было идти слишком опасно. Солдаты один за одним медленно спускались по склону к воде, стараясь как можно выше держать оружие и вещмешки. Холодная вода нелюбезно встретила Вениамина. Она заливалась в рукава, за шиворот, брызги попадали в рот и глаза. Ноги постепенно перестали касаться дна и пришлось плыть, загребать воду одной рукой и волочить за собой непослушную ногу. Абакшин плыл последний.        Грохот. Вода начала брызгать во все стороны. Пули били гладь реки в миллиметрах от солдат.        — Ныряй! — крикнул кто-то спереди, тут же силой погружая голову Вениамина под воду. От неожиданности на поверхность поднялись большие пузыри воздуха.        Абакшин барахтался под водой, пока его крепко сжимали чьи-то пальцы. Воздуха в легких не было. Паника вновь охватила мужчину. Пули разрезали воду, стремительно опускаясь на дно. Красные разводы и кромешная темнота.        Его тащили по мокрому песку за шиворот, ноги цеплялись за торчащие корни деревьев, Вениамин Максимович пытался отплеваться от воды.        — Цел? — участливо шептал парень, который судя по сбитому дыханию и вытащил Абакшина на берег.        Тот лишь утвердительно кивнул.        — Нужно уходить, они не дадут нам просто так сбежать.        Это была чистейшая правда. По мосту, осторожно шли вооруженные люди. Они присматривались, пытаясь разглядеть движение на другом берегу. Абакшин резко поднялся на ноги. Боль, пронзившая его ногу, заставила того сильно сжать зубы, дабы не закричать. Да он бы и не смог. Чужая рука крепко зажимала ему рот. Его спаситель приложил палец к губам, взывая к молчанию, и кивком указал куда-то вглубь леса. Вениамин Максимович направился следом.        Их преследовали, по лесу тут и там раздавались выстрелы и отдаленные крики. Двое пограничников укрылись за толстым стволом дерева. По лбу скатывался пот.        — И что дальше? — в надежде спросил Абакшин.        — Не знаю, — выдохнул его спутник.        Звуки погони удалялись куда-то севернее и наконец вовсе затихли. Вениамин расслабленно прислонился к дереву. Он все никак не мог для себя решить, что же было безопасней — бежать с ними, или остаться в цитадели с лейтенантом. Ни один из вариантов конечно не нравился Вениамину Максимовичу, потому что он все так же надеялся наконец очнуться в своей квартире от этого кошмара.        — Леня? Ты? — раздался откуда-то шепот.        — Серега? Живой?        — Да, давайте сюда.        Абакшина подняли на ноги и мужчины зашагали дальше в лес. Опираясь на валун, весь мокрый и стучащий зубами там сидел Сергей, крепко прижимая к груди сумку. Он поднял голову и невесело улыбнулся. Вениамин бросился к другу.        — Живой!        — Тише, — шикнул Сергей, однако тоже обнял Абакшина. — Живой. До утра нам нужно добраться до дороги. Там была будка поста на окраине, мы договаривались если разбредемся, встретиться там. Дай бог еще кто-то выжил.        Они медленно направились дальше. Лес вокруг возвышался над солдатами немой стеной. Вдали начала вырисовываться небольшая будка. В маленьком замызганном окошке что-то блекло сияло.        Сергей выкинул руку в бок, преграждая Вениамину путь. Они остановились, приглядываясь к свету.        — Я пойду, — тихо сказал Леня, приближаясь к будке. Он осторожно припал спиной к стене лачуги и медленно придвинулся ближе к окну. Через мгновение он выпрямился и призывно махнул товарищам рукой.        Оглядываясь, мужчины поспешили зайти внутрь. Вениамина Максимовича крепко обхватили руки.        — Костя! — не сдержав радости за друга, закричал Абакшин. — От вас ни слуха, ни духа, мы и не надеялись уже.