***
Тысяча двести семьдесят второй год. Город Висмар. Священная Римская империя. В семье одного из множества герцогов этой страны сегодня произошло весьма радостное событие, в особенности для главы семьи Велтена фон Висмара — у него вновь родился сын, которого тот решил назвать Айзен. Имя было символичным, наверное хорошо бы звучало — Айзен фон Висмар, но мальчику была уготована судьба бастарда. И лучше бы ему быть крепким, как железо, чтобы сносить все ее удары. Но в некотором смысле новорожденному и повезло, в отличии от брака по-расчету, свою служанку, Джоленту, герцог действительно любил, потому отказываться от сына не собирался. Шли годы, мальчик рос, вместе с ним менялось и его окружение, понимая, что в линии наследников он совсем не на первом месте, приходилось искать стезю, в которой тот был бы полезен. Благо у портового города с выходом к балтийскому морю был весьма солидный доход и у его хозяина — тоже. Потому оплатить обучение своего любимого сына в лучших тогдашних университетах Европы, было не проблемой. Наверное, уже именно тогда молодой, по меркам средневековья, человек по имени Айзен и обрел свою тягу к знаниям, а воспользовавшись ими, заработал неплохое место и уважение при дворе своего отца. Но отсутствие дворянского титула все же постоянно угнетало, хотелось доказать, что ты достоин крови, что течет в тебе. Вариантов было не много. Выбор пал на рыцарство. И пусть это сословие уже стало почти полностью замкнутым и передавалось в наследство, лазейки все еще существовали. Особенно, когда у тебя есть деньги. А возможность: причислить себя к знати, пусть и с не очень знатным титулом, — приятно грела душу. И пусть отец не одобрил данное решение, но юношеский пыл было не остановить. В то же время, найдя свою первую любовь — Марил, желание получить рыцарство только усилилось. А после, в девятнадцать лет, был наконец-то получен титул — и любимая женщина стала женой. Счастье продлилось всего год. В столь разношерстном государстве военные стычки происходили постоянно, потому получить всяческие травмы и увечья было достаточно легко. Данная учесть не миновала и Айзена, отрубленная рука — не то, что способствует продолжению военной карьеры, но, по крайней мере, ему удалось выжить и избежать заражения ворохом инфекций, что можно было назвать чудом, если бы не собственные знания и лекарь вражеского военачальника, который хотел получить выкуп у весьма богатого герцога Велтена фон Висмара. А после — все пошло прахом. Двадцатилетие запомнилось Айзену пребыванием в плену и известием о смерти всех, кого он помнил и любил. Обычная вспышка эпидемии, которые случались весьма часто, выкосила почти все население близлежащих городов. Выкуп было платить некому. Наверное, тогда что-то впервые надломилось и дало трещину в железной воле человека, который просто хотел признания. Понимание, что умер нерожденный собственный ребенок, жена, отец, мать, друзья — все это легко подводило к краю пропасти даже самых сильных личностей. И даже появившаяся возможность, в связи со смертью всех родных, — унаследовать герцогский титул, не могла заполнить образовавшуюся пустоту, кроме случайно попавшейся на глаза книги, которую ему любезно предоставили, пока он был в плену. Невольно вспомнились университетские годы. И пусть чтение лишь на краткие моменты заставляло отстранится от всего происходящего и терзающих душу переживаний, лучшей панацеи было не найти. Даже вид опустошенного родного города и тела столь близких людей, которые уже никогда не откроют глаза, удалось забыть на время бессонных ночей, проведенных за книгой. Выкуп требовать отказались в связи с дворянской солидарностью, а желание пойти в монастырь плененного и вовсе давало возможность урвать жирный кусок, теперь уже ничейных, территорий. Пусть церковь весьма сильно поспособствовала общему упадку знаний, но она же их сохранила и выдавала небольшими порциями сразу после того, как определенный труд был переделан, изменен или трактован под церковные догматы. В библиотеках монастырей и их скрипториях* легко можно было найти работы выдающихся мыслителей и ученых античности, а собственное наследие, в виде трудов отцов церкви, иногда ничем не уступало своим предшественникам. Именно это и привлекло Айзена, а ныне — монаха, который принял второе духовное имя: Домингарт, отрекшись от мирского. А после — настала спокойная размеренная жизнь, которая продлилась очень долго. Восемьдесят два года — очень солидный возраст для того времени. Исследование окружающей природы, занятие алхимией, которая еще не была запрещена, общение со столь же похожими людьми, понемногу, но все же залечивало душевные травмы, а воспоминания минувших дней становились все более блеклыми; вместе с монашеским образом жизни — перестали терзать и кошмары по ночам. Но жизнь закончилась весьма иронично. Совсем не от черной смерти, что забрала треть населения всей Европы, не от несколько раз разграбленного монастыря, а от собственных братьев по вере. Огромный усвоенный поток знаний сформировал иное видение мироустройства, которым не поделишься даже с людьми, с которыми провел всю жизнь. Религиозная истерия, что охватила абсолютно все слои населения во время чумы не утихала некоторое время, даже после ее окончания, потому несколько неосторожно сказанных слов, которые уж слишком сильно отдавали еретическими учениями, и костер был уготован для самого старого монаха Домингарта. Обида, большая обида, на то, что его не поняли, и невозможность продолжить свои научные взыскания заставили испытывать гнев — совсем несвойственное состояние — для человека, что почти полностью отрекся от любых проявлений хоть каких-нибудь человеческих эмоций, кроме смирения, терпения и усердия. Желание доказать, что твои братья и сестры по вере не правы, было огромным, но бесполезным по своей сути. Но старого монаха ждал совсем иной суд, где он уж точно докажет свою правоту. Ну, а сейчас нужно было лишь перетерпеть огонь, который сжигал заживо, и пусть он должен был очистить душу, но плоть испытывала невероятную боль. Все когда-то заканчивается. Закончилось и это. Вот только ожидаемое посмертие очень сильно отличалось от реального положения вещей. Сейрейтей, руконгай, синигами, пустые… Привычный мир рушился на глазах, а найти новую опору для существования было очень сложно, но в тоже время мелькнувшая в голове мысль спасла одну неприкаянную душу от безумия, а заключалась она в том, что…***
— Хватит, — резким выбросом реацу меня удалось вывести себя из транса и со злобой уставиться на огромного ворона с меня ростом, что восседал на одном из обелисков. — И почему тот, кто возомнил себя равным богу, если не выше, не способен посмотреть в свое прошлое? Почему я вижу перед собой не существо запредельной силы, а обычную душу, израненную и кровоточащую от собственного бессилия. Душу, что была не понята в первой жизни, не захотела, чтобы ее поняли во второй, и боится, что ее не поймут в третьей. Почему так, Соуске Айзен? — Боюсь, это не твоего ума дело. Моя жизнь принадлежит только мне, как и ошибки, что я совершил. И не тебе указывать мне, как их исправить. — А разве ты предпринял хоть какие-то попытки к исправлению? Сколько раз, называя Таджиму отцом, ты вкладывал в это слово чувства сына к отцу? Сколько раз, называя Мадару и Изуну братьями, ты вкладывал в это слово чувство братства? Оправдываясь собственным всесилием, ты считаешь их недостойными быть подле тебя, но ведь на самом деле сила для тебя не причина, а следствие. Ты боишься терять, Соуске Айзен, поэтому хочешь, чтобы подле тебя были только сильные, но не видя никого достойного, кто бы смог разделить с тобой бремя вечности, ты отсекаешь от себя всех дорогих людей. Пусть и с большим трудом, но мне удалось сохранить маску безразличия на лице. Может в чем-то эта птица и права, но не ему судить меня. Только я сам способен на это. — А зачем создавать себе искусственно слабости? Зачем ставить себе палки в колеса? Почему я должен привязываться к людям, что с наибольшей вероятностью умрут в течении следующих тридцати-сорока лет? Если человек не способен встать вровень со мной, то почему я должен тянуть его на свой уровень? — Не меряй все силой. Ты, в первую очередь, — человек, хочешь ты того или нет. Для человека нормально привязываться к другим. Человеческая природа многогранна. Ей свойственно как добро, так и зло. Как одиночество, так и общение. Упуская один из аспектов или специально забывая о нем, ты лишь ослабляешь себя. Я знаю, что невозможно научиться терять, но ты не просто не научился, ты не смог принять. — Все это не более, чем философские рассуждения, которые очень редко вяжутся с реальным положение дел. Иногда нужно забывать о том, кто ты. Если ты хочешь что-то получить — будь готов и отдать что-то взамен. — Возможно, но, ведь, не ты ли говорил, что более сложный путь закаляет сильней, так почему же ты не хочешь идти по нему? Кажется, кто-то обещал сам себе, что научится брать ответственность. Так не пора ли ее взять, хотя бы за дорогих тебе людей. Немного приоткрыть свое сердце совсем не сложно. — И почему же я должен сделать это? — Как минимум, потому, что ты способен нести ответственность перед собственными словами. Не совершай ошибок прошлого Айзена. Я не заставляю воспылать тебя любовью к ближнему своему, но, для начала, начни хоть немного обращать внимание на чувства окружающих тебя людей. Постарайся не холодно анализировать их, а принять. И ты сам удивишься, насколько приятно ощущать поддержку и понимание. — Аха-ха. Ты предлагаешь мне, как Куросаки, черпать силы от заботы о дорогих тебе людях? Знаешь, это настолько бредовая идея… что я пожалуй прислушаюсь к ней. — Куросаки — совсем иная крайность, которой уже не хватает того, чего вдоволь у тебя. Ну, раз самая сложная часть нашего разговора прошла, предлагаю перейти к более практичной теме. — Не откажусь, — меня успели неплохо загрузить лишней кипой мыслей, которые не хочется прямо сейчас раскладывать по полочкам. — Как я понимаю ты смог увидеть все мое прошлое? — Да, но использовать его против тебя либо кому-то рассказывать не буду. Моя задача лишь давать советы и подталкивать контрактора к правильному решению. Для этого и созданы эти обелиски. — Я уже официально контрактер? — Как только попал в этот мир. Поверь, я не настолько идиот, чтобы упустить столь перспективного шиноби, даже если бы ты отказался проходить это испытание, которое было призвано помочь тебе. Мой взгляд невольно вновь опустился на обелиски. Они не совсем внушают мне доверие. С помощью такого типа артефактов легко перевоспитать человека внушив нужные ему мысли. — Я знаю, о чем ты думаешь. Но поверь мне на слово — они не рассчитаны на ментальную силу сущностей твоего уровня, да и при заключении контракта мы обговорим отдельные пункты. — Отлично. Тогда может стоит представится? — Прости старика. Запамятовал. Зови меня Поинта. Я лидер стаи воронов и их бессменный и старейший учитель, мастер, патриарх. Называй, как хочешь. Все дела с нами ты будешь вести через меня. У нас весьма строгая иерархия, потому вполне возможны случаи, когда часть стаи заключает договоры с отдельными шиноби в обход меня, это позволено. Но в случае контракта через меня, можешь быть уверен, что если у твоего противника тоже будет наш призыв — мы ему на помощь не придем. — И ваши призыватели согласны на это? — В основном, они очень плохо читают условия контракта, а идиотов мы не любим. — Хороший подход. Как я полагаю, нам тоже нужно его составить. Составление договора много времени не заняло, большую часть я выслушивал, как и чем мне может быть полезен призыв и в каких ситуациях. Подтвердили взаимное соглашение о непричинении вреда ни прямого, ни косвенного друг другу, а также о полном содействии со стороны воронов в обмен на услугу с моей стороны. Причем услугу именно меня, как шинигами, а не шиноби. Правда детали этой услуги мне не рассказали, но Поинто, надеясь на мою сознательность, разрешил мне отказаться от выполнения всех договоренностей. В ином случае, контракт будет разорван. Несколько раз перечитав и удовлетворившись написанным, свиток контракта превратился в линии фуин, которые расползлись и образовали печати на крыле ворона и внешней стороне моей ладони. — Очень хорошо, Айзен. Как нас призвать — ты знаешь. На данный момент ничего существенного я тебе предложить не могу. Только дать несколько советов. Во-первых, начни осваивать сендзюцу, только после того, как пробудишь мангекё шаринган, и постарайся пройти испытания всех обелисков. Время здесь течет быстрее, нежели в мире шиноби, и ты можешь заглядывать сюда в любой момент. Просто так, за укрытием либо советом. И еще одно: нам, воронам, пусть и в очень ограниченном варианте, но возможно использовать реацу, потому я скрою ту связь, которая соединяет тебя с основой. Эта связь немного напоминает контракт, который мы только что заключили, потому особо сильные особи могут увидеть не столько тебя, сколько твое истинное воплощение, но расплывчато, что и сделал Тори. И, поверь мне, оно ну очень сильно нервирует. Способен на это и мангекё. — Ясно. Тогда я, пожалуй, откланяюсь. У меня еще достаточно много дел. И… спасибо за помощь. — Хм. Постарайся почаще говорить эти слова своим родным.