***
Кон любил хорошо поработать кулаками и мечом, и с суккубом он повеселился вдоволь. Наконец-то смог размяться — и крылья, и кости, и когти. Суккуб оказалась точно такой, как Кон её представлял; правда, вместо ветвистых рогов из её головы торчали два уродливых обрубка. У Кона не было времени подумать, кто и зачем спилил их, да и желания, в общем-то, тоже. Он просто рубил и рвал, пока на ней не осталось живого места, а потом столкнул оставшееся месиво в резервуар с чем-то ядрёно-зелёным и с удовольствием понаблюдал, как её перемалывает лопастями. Со смертью Максимы размытые границы реальности и Лимба вернулись на место, и Кона выплюнуло обратно в мир людей. Он обнаружил себя посреди круглого кабинета, заставленного премиями с конкурсов пищевых продуктов, дипломами и плюшевыми зайцами в сине-красном. У его ног лежала Максима — зелёный костюм залило кровью, прекрасное лицо исказилось в последней гримасе. Кон переступил через труп, собираясь уходить, но в голове будто колокольчик зазвенел. Трель была пронзительной и только усилилась, когда Кон повернулся к трупу. На руках у Максимы были красные перчатки с золотыми прожилками, и прожилки эти замерцали, как только он остановил на них взгляд. Может, конечно, он дурил после драки, но перчатки... пытались его позвать. Кон опустился рядом с трупом на корточки и опасливо коснулся красной ткани. Колокольчик зазвенел громче, золото засветилось ярче. Не особо раздумывая о том, что же он на самом деле делает, Кон стянул перчатки с Максимы и надел их сам. Перчатки сели, как вторая кожа, а колокольчик тут же замолк. Тим ждал его у главного входа. Сидел на ступеньках, обхватив ноги руками и устроив подбородок на коленях, как ни в чём не бывало. Кон сбежал вниз, сгрёб его за руку и побежал прочь, к машине. За ним не гнались сейчас, но это не означало, что точно так же будет через две минуты. — А что случилось с «она узнает, что я здесь»? — Кон залез в машину и пристегнулся. — Что это ты прямо у главного входа устроился? — Вышел я не через него. А со спины на камерах меня никто не узнает. Мало ли торчков бродит у завода, который производит самую забористую наркоту в мире. Нас к таким местам тянет, знаешь ли. Машина тронулась с места и запищала — Тим не пристегнулся. Он выругался, перекинул через себя ремень безопасности и выехал на дорогу. Кон потянулся и сам его допристегнул. Тим молчал какое-то время, то и дело поглядывая на Кона краем глаза и пожёвывая губу. Его подмывало что-то спросить, но у Кона даже идей не было, о чём. «Ну, пусть телится, как созреет ― спросит», ― подумал он про себя и приготовился ждать. Минут через пять ― целую вечность — Тим, похоже, решился. — Видел у суккубши рога? — Вообще-то, нет. Ей их кто-то спилил. — Ну. Логично. И всё. «Логично». И всё, больше ни слова не проронил. Так отпиленные рога стали ещё загадочнее, чем были. — Логично? — переспросил наконец Кон. — Что логично-то? — Ну, — Тим затормозил на светофоре и постучал пальцами по рулю. — Из её рогов делают наркотик. В смысле наркотик… как наркотик. Типа героина. Он снова не договорил, но в этот раз это было и не нужно. Кон всё понял. «Кое-что похуже героина», сказал ему в тот первый день Матч, и теперь всё встало на свои места. — Я не помню, кем и каким я был до этого порошка, — снова прервал молчание Тим. — А все те обрывки, которые я помню, уже были связаны с ним. В каком-то смысле, я торчал всю сознательную жизнь. — Тим. Ты не обязан об этом говорить, если тебе не нравится об этом говорить. — Нет, говорить о зависимости мне не страшно. Я же даже на поддержку хожу. — Тим коротко качнул головой. — У меня, кроме наркотиков, есть ещё демоны. Воспоминания о них мучают меня каждый день, но… это мои демоны. — Я ценю даже то, чем ты уже поделился, — сказал Кон. Тим кивнул. Он заметно скис — руки на руле едва заметно подрагивали, он заметно кусал губы с внутренней стороны. Нервничал. Нужно было как-то перевести тему и разрядить обстановку. — Это же ты граффити с родителями нарисовал? — Те во дворике? Ага. Сбега́л и рисовал. Ну, потом меня ловили и уводили обратно, конечно. Но я сбегал часто, так что смог разрисовать весь двор. Потом Матча туда привёл, ну, после того, как он помог мне скрыться и выходил. Кон зацепился за последнее слово. Он был не совсем уж тупым и мог сложить два и два. Даже несмотря на то, что ни Матч, ни Тим не распространялись особо о своих отношениях, Кон понемногу выхватывал отрывки из рассказов друг о друге и собирал из них правду, как мозаику. Матч выходил Тима, конечно. Помог ему справиться с ломкой и поддерживал, пока Тиму не стало лучше. Поэтому они так близки. Разве могли они не быть близкими после такого? — А почему ты спрашиваешь? — Ну, в общем-то… Я немного приврал. Я не только сейчас начал альбомы по искусству смотреть. — Я догадывался. Кон фыркнул. — У меня в детстве книга была такая… Тысяча шедевров мировой художественной культуры, или типа того. И я обожал в неё залипать, рассматривал все эти картинки. Зачитал её, что она разваливаться начала. Родители хотели купить новую, но я взбунтовал, и пришлось каждую страницу скотчем проклеить… Тим свернул к тротуару и начал неторопливо парковаться. — И твои граффити… мне это всё дело очень напоминают. — Это ты мне польстил. — Тим обернулся и покачал головой. — Я не пизжу. — Да нет, я верю. — Тим отстегнулся. — Ты вообще всегда говоришь то, что думаешь. Просто я… Ну, я не Микеланджело. — Но потенциал есть. Может, договоримся? — О чём? — Тим вылез из машины, Кон последовал за ним. — Когда мы освободим людей, я поеду в Италию, а ты пойдёшь в художественную школу. Тим, щурясь, посмотрел на него и покачал головой: — Блажь какая. Где я, а где художественная школа. — Не вижу, почему нет. Тим улыбнулся, но не ответил. — Так, Матч уже должен быть здесь, — пробормотал он и достал из кармана телефон. Улыбка тут же сползла с его лица, Тим нахмурился: — Не-а, он остался в штабе. Пишет, что нужно послание записать, и сводки новостей смотреть, и вообще у них куча народу… Но ты заслужил отдых. — Да какой отдых, если он там работает, может ему помочь чем… — Чем, например? — Тим вскинул брови. — Ты выпускник «Фабрики троллей» или статистику пиздато собираешь? Кон моргнул. Иногда Тим говорил непонятными словами, но понятными фразами. А иногда с точностью до наоборот. Тим схватил его за локоть. — Идём, тебе нужно отдохнуть. И отметить победу. И он потащил его в подвал — вниз по крутым ступенькам, навстречу запаху крафтового пива, жаренного жирного мяса и пота. Было шумно, гремела посуда, кто-то заорал: «Бей посуду, жги кабак!», и весь зал тут же взорвался радостными воплями. Сложно было представить, что его сюда привёл Тим, и что тут их должен был ждать Матч. Тим крикнул «Джейсон!», подпрыгнул и помахал кому-то рукой, а потом потащил Кона куда-то в угол, прямо через толпу, мимо столиков, вокруг которых сгрудились люди. В углу было потише. На круглом деревянном столике стояла табличка «Резерв», и Тим тут же забрался на скамейку и подобрал ноги, край столешницы упёрся чуть ниже колен. — Какая очаровательная тошниловка. — Кон стряхнул невидимую пыль со своей табуретки и сел, подтянув её к столу поближе. — Это место для своих. — Для своих? — Кон выгнул брови. — Ладно, я не переборчивый. Любой кипиш, кроме того, в котором в еду подмешивают… всякое там. — Джейсон бы никогда, — Тим затряс головой. — Он свой, Кон. Кон открыл рот и тут же закрыл. К ним уже спешил бородач со стеклянным заварочником и чашкой наперевес. Их он поставил перед Тимом. — Тебе, как обычно, френч-пресс с травяным отваром. А тебе... — Он повернулся к Кону и смерил его взглядом. — …ты Матча заставил имидж сменить? — Нет, клонировал. Это его брат, — сказал Тим. — И Матч не придёт. Он занят. — Кон. — Кон только сел, а уже нужно было вставать. — Джейсон. Кон протянул Джейсону руку, и они обменялись крепким рукопожатием. — Господи боже, слишком много брутальных мужчин в кадре, а ну разойдитесь по разным углам. — Тим закатил глаза. — Ни за что. Мне нравится твой новый друг, я, может, к вам даже подсяду. — Джейсон перегнулся через стол и ущипнул Тима за колено. Тот ойкнул и дёрнулся, а Кон тихо кашлянул. Джейсон обернулся на него: — Ты, я так полагаю, будешь тёмное пиво? У нас только крафтовое, если что, я сам делаю. — Тёмное. — Кон кивнул. — А как ты… — Я детектив. — Джейсон вскинул голову и удалился. Кон снова сел, наблюдая, как Тим опускает поршень в френч-прессе, а потом наливает себе отвар. Он молчал, хотя они так и не закончили разговор про художественную школу. Смотрел на порез на пальце, пил из чашки и молчал. Джейсон со стуком поставил перед Коном кружку пенистого, ароматного пива. Холодного, так что стекло запотело. Кон посмотрел на Тима, на след от щипка на колене и решил, что терять ему нечего — он поймал одну каплю пальцем, потянул её вверх, собирая побольше влаги и оставляя на кружке влажную полосу, а потом перегнулся через стол и мазнул Тима по щеке. Тим вздрогнул и поднял на него взгляд: — Ты чего? — Нет, ты чего, — перевёл стрелки Кон. — Нормально же общались. Чего грузишься? — Всё нормально, — Тим взял в руки чашку и сделал несколько больших глотков. — Просто задумался. И снова уставился в одну точку, просто куда-то в сторону. Даже не на Кона и не сквозь Кона. Такое себе празднование его победы. — А знаешь что. — Кон достал из кармана красные перчатки. Погладил широкие манжеты на них. — Я сегодня отпиздил настоящего суккуба. Хочешь, расскажу как? Нужно было как-то его отвлечь. Нашуметь, заставить его возмущённо ругаться или смеяться, например. О чём бы он там ни думал, наверняка приятного в этом было мало. А значит, нужно было занять все его мысли собой. — Так вот… И Кон пересказал ему всё, что было после его падения в трубу. Как он нашёл Максиму и переругивался с ней, и в их ругани приличными были только союзы. И как рубанул её по руке, и как в ответ на её возмущённое «да я, да я!» выкрикнул детское «головка от хуя». И Тим смеялся. Смеялся, хотя даже Кон понимал, что половина его шуток могут показаться смешными только недоумкам, и что будь с ними Матч, он бы точно даже не улыбнулся (зануда). А Тим хохотал и хватался за живот, и просил пощады. Джейсон менял Кону кружки с пивом, доливал Тиму кипяток в чай, принёс домашние крекеры — такие вкусные, что Кон чуть на небо не вознёсся, когда первый из них оказался у него во рту. Кон закурил в какой-то момент, и Тим немного отодвинулся, но ни слова не сказал. Кон его и так понял, тут же затушил сигарету и убрал пачку. Он же нефилим, может расслабиться и без сигарет. — Ладно. — Кон резко опустил руки на стол. Рассказ о суккубе закончился, но говорить о чём-то нужно было. Шла только четвёртая кружка пива. — Ты мне сегодня один из своих секретов рассказал, теперь моя очередь. — Кон, это совсем не… — Нет, я так хочу. — Кон сощурился. — В общем, первый раз я в Лимбе оказался ещё ребёнком, да? Матчу я не говорил, но тебе расскажу. Я там полгода просидел. Дрался просто как бешеный, голыми руками рвал всех, а выбраться всё равно не мог. Потому что в Лимб меня затащили, и тот ублюдок, который это устроил, прятался как… не знаю. Иголка в космосе? — Стог сена. Там стог сена был. Кон моргнул. — Странно звучит: стог сена в космосе, но ты сегодня вроде самый умный. — Он пожал плечами. — Когда я нашёл его и выбрался… я не понимал, что я такое. Мне лет десять было, Тим, и я в душе не ебал, что есть Лимб, и что я нефилим, и про демонов… И я столько существ там убил, я уже просто не различал их между собой. Просто убивал, не разбираясь. И в общем. Я решил проверить, человек ли я. Тим замер. Он побледнел и тихо проговорил: — Что ты сделал? — Ничего совсем ужасного. Просто вскрыл себе грудную клетку и потыкал пальцем сердце. И в общем… Сердце у меня было. И оно билось. И мне даже было больно. — Но рана затянулась. — Ага. — Кон кивнул. Положил руку на сердце, туда, где был разрез. — Даже шрама не осталось. — И тебе было десять, Кон. — Дерьмо случается. — Кон вскинул руки. — Знаешь, что это значит? — Не знаю. — Ты не один, Тим. Не знаю, что с тобой произошло. Уверен, опыт у нас разный. И у Матча тоже всё совсем иначе было. Но ты не один. Тим выдавил улыбку. — Я правда не всё могу рассказать. — Это я тоже понимаю. — Кон кивнул Джейсону, когда тот принёс очередную кружку с пивом. — Зато я сегодня суккуба убил. Правда, я пиздатый? Тим замер, переваривая его слова, а потом прыснул в кулак и закивал, так и не перестав улыбаться. Улыбка у него была как первый луч солнца после долгой и очень холодной ночи. Кон и сам не мог не улыбаться, глядя на неё. А может быть, он просто был слишком пьян. Если такое вообще можно сказать о нефилимах.***
Ролик, в котором братство брало на себя ответственность за убийство Максимы, разлетелся по сети мгновенно. Его перезагружали, банили, обсуждали и пересказывали. Несколько десятков людей, которым Матч поручил работу с общественным мнением, тут же взялись за работу, набивая комментарии и разжигая один конфликт за другим. Работа кипела. Матч потерял счёт времени. Следил за обсуждениями, за дискуссиями на телевидении, за пресс-конференциями полиции, и не замечал, как перевалило за полночь, как прошёл первый час ночи. Очнулся только когда услышал смех Тима в коридоре. — Ты похож на злодея из мультика, прекрати. — сказал Тим. Матч вздрогнул, тряхнул головой и встал, направляясь к двери. — Ох, вертолёты полетели. Нужно пять минут постоять, — сказал Кон. Слова наскакивали одно на другое, отдельные буквы он и вовсе проглотил. Интересно, сколько ему пришлось выпить, чтобы надраться так сильно? Шаги прекратились, затих и смех. Матч открыл было дверь, собираясь выйти, но тут же дёрнул её обратно, оставив себе только щель. Он видел в неё, что Кон сгорбился, наклонившись к Тиму, а Тим наоборот, потянулся вверх. Он сжимал в пальцах воротник мятого, страшного плаща Кона, а Кон положил руку ему на талию. И они целовались. Кон поглаживал Тима по щеке, и в этом поцелуе совсем не было страсти и напористости, которой Матч ожидал бы от брата. Матч шагнул назад раз, другой. Земля уходила из-под ног, и он остановился, опершись руками о колени. Они целовались, будто не могли насытиться, а он не мог сделать даже вдох. «Ты знаешь, что он не твой», — подумал Матч. — «Что бы ни было в прошлом, он никогда не был твоим и не будет». — Мне… надо идти, — раздалось из-за двери. — Спокойной ночи, Кон. Скрипнула дверь комнаты Тима — сначала долго, открываясь, потом коротко. Как и всегда, он оставил её приоткрытой. Потом Кон шумно вдохнул. Матч осел на кушетку и спрятал лицо в руках. — Спокойной ночи, Тим, — сказал Кон за стеной. — Спокойной ночи, Тим, — шепнул Матч.***
Всего этого будто бы не было. Никто не обсуждал это между собой, никто не обсуждал это с Матчем. Кон и Тим по-прежнему проводили много времени в библиотеке, Кон по-прежнему много часов тренировался вместе с Матчем в зале внизу. Ничего будто бы не изменилось, но мир Матча никак не мог вернуть цвет. Матч давно знал, что Тим его слабое место. С того самого дня, как Тим переступил его порог и рухнул на пол, и Матч отмывал его от грязи и крови. Тим пришёл босиком, на улице стояла поздняя осень, и — о, ирония! — только наркотик его и спас. И в тот самый день, впервые в жизни видя Тима во плоти, Матч понял, что этот парень его погибель. Он полюбил его. Вот так просто, будто спрыгнул с причала. Полюбил его, хотя знал, что судьбой тот предназначен брату. Но до самого конца он надеялся, что пророчество не исполнится. Что Тим и Кон останутся друзьями, и тогда он сможет всё сделать иначе, изменить все планы. Сможет бросить к ногам Тима весь мир, всех тех, кто отвернулся от него и тех, кто его мучил. Судьба распорядилась иначе.***
Ему плохо спалось по ночам. Даже пара часов сна, необходимых нефилиму, были мучительными и беспокойными. В одну из таких ночей он вышел немного развеяться, выпить воды и — быть может — утащить из холодильника кусок шарлотки, которую сделал Тим вечером. Дверь в комнату Тима — как и всегда — была приоткрыта, и Матч собрался пройти мимо. Но остановился. Услышал размеренный стук, исходящий из комнаты, и пошёл проверить, что же случилось. Дверь поддалась легко, как и всегда, и Матч вошёл в душную полутьму. На полу валялись рассыпанные свитки и лежал на боку пузатый чугунный котёл, обычно покоящийся на горелке. К стуку прибавились судорожные вздохи, и взгляд Матча прибило к полу. Он не хотел видеть. Он не должен был видеть. Тим застонал, и Матч против воли поднял глаза. В полумраке нельзя было различить толком ни венков, ни косичек из сушёных трав и чеснока, но зато хорошо читались слившиеся в одно целые фигуры. Горел ночник, подсвечивая их жёлтым, и Матч застыл, рассматривая спину брата — перекатывающиеся мускулы под смуглой кожей, росчерки шрамов, белый рисунок Мятежника между лопаток. И Тима — его руки, обвившие шею, его ноги, стиснувшие бёдра Кона. Он был бледным, совсем белым, и все ссадины и синяки на нём были свежими. Матч нервно сглотнул и сделал шаг назад, толкнув злосчастный котёл. Котёл покатился назад и ударился о дверь, и Тим услышал. Он поднял голову, глядя Матчу в глаза — зрачки у него расширились и, казалось, заполнили собой радужку, улыбнулся и шепнул Кону на ухо: — Он здесь. Кон начал оборачиваться. Матч проснулся в холодном поту, на скомканных простынях и с одеялом, сброшенным на пол. Он сам забился в угол, пряча лицо от света, которого в комнате не было. Сердце билось как безумное. Как птица, которая пытается вылететь из клетки и раз за разом колотится о прутья. — Всё так, как должно быть, Матч, — повторил он себе и перевернулся на спину. — Они должны быть вместе. Ты об этом прекрасно знаешь. С убийства Максимы прошло три недели. Следующей в очереди на выбывание была Фаора, и Матч застрял в тупике. Он хотел избавиться от неё максимально безболезненным для Тима способом. Не втягивать его во всё это, может, вообще куда-нибудь отослать. Но у Фаоры было много глаз, и она могла следить за несколькими местами сразу. Чтобы убить её, её нужно было отвлечь. И никто не справился бы с этим лучше Тима. Он ведь был её любимой безделушкой. Так странно было произносить это даже мысленно. Матч уставился в потолок, глядя на размытые остатки старинной фрески и трещины на побелке. Во всех этих смешениях пятен и линий ему тоже виделся Тим: уставший, с залёгшими под глазами тенями, такими старыми, что они казались чёрными. Такой Тим, какого Кон никогда не видел и не увидит. Он мог отдать Тима Фаоре и больше никогда не испытывать ревности, правда? Но от одной мысли об этом к горлу подкатывала тошнота. Матч заставил себя сесть. Спустил босые ноги на пол, потёр рукой лицо. Глубоко вздохнул. Завернулся в простыню и побрёл к двери. Тим по-прежнему не запирал свою комнату. Это было их правило, и он продолжал его соблюдать. Поцелуй с Коном ничего не изменил… и это было логично. Открытая дверь была связана с его борьбой с зависимостью, а не с ними. У них даже никакого «мы» не было. Матч прошёл по коридору, придерживая простыню. Она волочилась за ним как подол, собирая пыль. Тим спал. Подтянул к себе ноги, прижал руки к груди, нахмурился. Одеяло съехало, почти упало на пол, и Матч подобрал его привычным движением. Привычным же движением накинул его на Тима и подоткнул. Погладил его по щеке. Тим приоткрыл глаза. — Матч? — сонно шепнул он. — Ага. Спи. — Матч улыбнулся ему и собрался уходить. Тим высвободил руку из-под одеяла и поймал его за запястье. — Ты сам не свой в последнее время. Это из-за меня. И из-за Фаоры. — Ты гадаешь на кофейной гуще, Тим. — Матч высвободил запястье, но только чтобы переплести свои пальцы с пальцами Тима. — Да тут гадалкой не нужно быть. — Тим начал вставать. — Матч, ты же знаешь, что если понадобится, то я могу… — Ты слишком сонный и не соображаешь. Утром поговорим. Спокойной ночи, Тим. Матч разжал руку первым и отступил к двери, и даже не вздрогнул, когда услышал тихое, почти невнятное: — Спокойной ночи, Матч. Он попытался скрыться в пустоте коридора. Отдышаться немного, а потом вернуться к себе. Но в коридоре он был не один. — Пиздатый прикид. — Кон шёл ему навстречу с пиццей с брокколи в руках. Днём они с Тимом поспорили, что такая пицца вкусной быть не может. Кон проиграл. — Прям купидон с открытки. — А мне всегда казалось, что я больше на Аполлона похож. — Матч улыбнулся. — Ну, про таких, как ты, говорят: «красив, как греческий бог». — Как ты изящно намекнул, что тоже божественный. — Классно быть со мной практически идентичным, правда? — Кон сунул в рот пиццу и расплылся в улыбке, хотя жевать не перестал. — А ты скромный. — Кто-то же должен. Кон прошёл дальше, переступил через подол из простыни и толкнул дверь в свою комнату спиной — руки у него были заняты пиццей. — Ты чего не спишь-то вообще, братюнь? — Кошмар приснился, — отозвался Матч. — А ты? — Симметрично. Но я поел и проветрился, и надеюсь, что больше мне ничего не приснится… такого. — Тогда спокойной ночи, Кон. — Ага. Тем же концом и по тому же месту. Матч дождался, пока дверь в комнату Кона закроется, запрокинул голову, прижавшись к холодной стене спиной и сделал глубокий вдох. — Просто кошмар, Матч. Это был просто кошмар. Но простоял так он ещё с минуту. Сон не шёл у него из головы.