— Джон Рональд Руэл Толкин сетует Наоми Митчисон на критиков [1].
Среди критиков Толкина иногда наблюдается таковая претензия: «а что, эти орки полностью все злые? а как же орчата? они с утробы такие рождаются или вырастают в среде культа Врага, посему и такие злые? И насколько добры добрые герои света, когда убивают орчат или что они с ними делают?» Некоторые даже выдвигают обвинения Профессора в расизме — тем паче в оригинале орки больше смахивали на уродливых монголоидов, что изящно убрал сэр Питер Джексон в своих фильмах, показав орков больше похожими на гулей из «Fallout», т.е. не похожих ни на одну человеческую нацию и больше выглядящими как концентрированное зло. Нельзя сказать, что подобные претензии уж совсем не на чём не основаны. Толкин, будучи верным сыном своей англосакской культуры и движимый целью создать своего рода эпос Англии, основывался на традиционных клише — среди которых вполне органично присутствует представление о наследственно передаваемой склонности к дефектам и пороку в масштабах целого народа. Орки Толкина, бывшие по наиболее получившей распространение версии, потомками изуродованных Морготом эльфов, изначально склонны к деструктивному поведению — они нечто вроде свивтовских йеху, только хуже, их пороки генетически наследуются и неизвестно есть ли вероятность появления на свет не склонного к мерзостям орка или нет. Как писал известный любитель мира Толкина и не любитель его взглядов А. А. Немировский в статье «Свет, Тьма, Весы» [2]: «Непрерывно дерущиеся друг с другом орки прекрасно формируют образ иррационально злобной и подлой Тьмы, хотя с логической точки зрения совершенно неправдоподобны (создавать армию из таких существ будет только самоубийца), и это способен понять даже такой тупой читатель, как читатель американский. На одном из американских толкиенистских сайтов приведен следующий анекдот: «Сколько орков нужно, чтобы ввернуть лампочку? Сколько угодно: все равно они друг друга перебьют в процессе».***
В качестве второй темы и своего рода послесловия мне хотелось бы подробнее продолжить разбор второго аспекта моего вывода — а именно вопроса о чёрно-белой морали, в которой часто упрекают Толкина. Дело в том, что недавно один мой фикрайтер-коллега Balduin выложил критический анализ статейки Скотта Бэккер «О благости зла» [8]— в последней, как думается, автор «Второго Апокалипсиса» нападает на классическое эпическое фэнтези, вменяя ему то, что оно укрепляет наши стереотипы о существовании универсальных добра и зла, соотнося их с системами распознавания «свой — чужой» (что и порождает шовинизм), и противопоставляет ему в противоположность гримдарк — где, по его словам, универсальных добра и зла нету, потому оный гримдарк, дескать, морально реалистичнее. Balduin не соглашается с Бэккером — об этом вам лучше почитать у него, нам сейчас важно, что уважаемый Balduin поставил под вопрос чёрно-белость мира Толкина. Я же, как человек, интересующей более всего вопросами этических систем, высказал следующие мнение: мир Толкина именно чёрно-белый, и вот в чём заключается его чёрно-белость, которая, как я говорил выше, также способствует недоверию к образу злых-презлых орков (у Немировского, Перумова и т.д.). По ходу этих размышлений я пришёл к выводу, что произведение может быть чёрно-белым по-разному. Я снова обращусь к статье Немировского «Свет, Тьма, Весы», где он довольно неплохо изложил одну важную мысль: «На самом деле многочисленные противоречия и «возмущения», возникающие в фэнтэзи при введении туда Света и Тьмы, объясняются тем, что делающие это авторы бессознательно, но неизбежно смешивают воедино две совершенно разных модели этики. Их можно было бы назвать «индуктивной» и «дедуктивной». В рамках дедуктивной модели считается, что на белом свете существуют всеобщие, мировые Добро и Зло как объективные начала, что-то вроде электромагнитных и т.д. полей, а все то, что мы называем хорошим и плохим в конкретных ситуациях, так сказать, добро и зло в данной точке времени-пространства — это частный случай реализации указанных полей мирового Добра и Зла в этой самой точке. Такую модель используют все сверхценные религии (и подобные им учения Нового времени), отождествляющие поле мирового Добра со своим мировым Богом. Только поэтому Ветхий Завет и мог на голубом глазу воспевать, допустим, поголовное истребление ханаанеев и мидианитов, приписываемое им Моисею — Иисусом Навину (хотя ни ханаанеи, ни мидианиты вообще не чинили до того израильтянам никаких обид), а верный адепт фюрера оправдывал такое же поголовное истребление евреев и цыган: то и другое считалось требованием Мирового Божества (Яхве в Ветхом Завете, некое Провидение у Гитлера) в данном случае, а тем самым по определению было добром в данном конкретном случае. В рамках индуктивной модели считается, напротив, что объективно существуют исключительно одноразовые импульсы желанного/нежеланного, ощущаемые каждым воспринимающим субъектом в каждый отдельный момент. Эти одномоментные ощущения реализации желанного или, соответственно, нежеланного (именно эти ощущения мы и называем в повседневной речи удовольствиями или, соответственно, страданиями) и воспринимаются как первичные «кванты» добра и зла. Воспринимающие субъекты договариваются сами с собой и друг с другом о взаимозачетах и перерасчетах этих «квантов» в неких более общих системах координат. Договариваться им приходится уже потому, что без такого договора они не смогут сколько-нибудь сносно ни добиваться желаемого, ни уклоняться от нежеланного. Кроме того, одним из сильнейших желаний людей само по себе является ощущение неких стабильных «правил игры», мирно-дружественного взаимодействия с окружающими, а также синтеза этих ценностей (то есть уверенности в заранее данном благожелательстве этих отношений = ощущении «своих» и принадлежности к ним, которое человек впервые узнает в собственной семье, а затем, в более широкой, но при этом ослабленной форме — в своем гражданском коллективе). Эти желания также требуют твердого социального договора и его обязательного исполнения в качестве совершенно необходимого условия своей реализации. Сами одномоментные «кванты» добра и зла в этой модели объективны: человек (или нечто в человеке в определенный момент времени) чувствует наркотический кайф или оргазм как наслаждение независимо от того, что он об этом думает. Зато системы перерасчета есть в очень широкой степени дело вкуса. Взять те же тяжелые наркотики: тот, кто их распространяет, дает людям исключительное наслаждение, но в скором времени отнимает у них здоровье и жизнь. Запрет такой деятельности является поэтому повсеместной нормой. Однако если кто-нибудь в принудительном порядке запретит людям есть сладкое или пить кофе — опять-таки, чтобы не допустить ущерба для их здоровья — то это мало где будет считаться добрым делом. Разница здесь исключительно в сводной оценке баланса ущерба и наслаждений для разных людей — а она дело куда более произвольное, чем первичные «элементарно-одномоментные» ощущения наслаждения и боли. Если 99 из 100 членов некоего сообщества общества искренне предпочитают часы наркотического кайфа годам полноценной жизни, для этого сообщества тяжелые наркотики будут одобряться индуктивной этикой; другое дело, что такое сообщество очень быстро вымрет, и эффективно действующие системы индуктивной этики все-таки будут их запрещать. Разницу между индуктивной и дедуктивной этикой легко уяснить на следующем примере. Как известно, до конца 20-х гг. Советская власть разрешала использовать наемный труд в сельском хозяйстве, хотя и взимала за это существенные налоги. В конце 20-х это было запрещено — после чего была осуществлена полная конфискация имущества и депортация тех, кто «эксплуатировал наемный труд» раньше, еще тогда, когда Советская власть это позволяла. Этот процесс являлся существенной частью «раскулачивания» и представлял собой типичную реверсивную репрессию. Естественно, для любого нормального члена сообщества потребность в том, чтобы твердо знать: пока он не нарушает правила своего сообщества (и, в частности, следует им по мере их изменения), оно его не накажет — это совершенно фундаментальная потребность; любой отход от этого принципа дискредитирует и подрывает само понятие социальной нормы и ее функционирование: если лояльное исполнение законов стаи никоим образом не спасает от ее репрессий, кто будет ощущать их как ценность, уважать их и исполнять иначе, как из-под палки? И кто будет чувствовать себя в безопасности под охраной социума (а это чувство является одной из двух главных потребностей человека, создающих сам социум, и одной из главных его потребностей вообще)? Коль скоро вышеописанная деятельность Советской власти идет поперек столь фундаментальным желаниям и потребностям людей (независимо, кстати, от того, насколько они это осознают), и при этом вовсе не по необходимости удовлетворить какие-то еще более мощные и фундаментальные желания, то в рамках индуктивной этики (то есть системы медиации, координации и приведения к балансу самих базовых желаний) эта деятельность окажется фантастически преступной. В рамках дедуктивной этики мы ничего не можем сказать о качестве деяний Советской власти, пока не узнаем, что в данном конкретном случае требует поле мирового Добра, у коего есть официальные интерпретаторы и оракулы (они-то и занимаются «выведением», дедукцией правил на каждый данный случай из общемирового Добра). В частности, у советского мирового Добра официальным интерпретатором была партия (коллективная воля партии, как заявлялось вполне открыто, в принципе не могла ошибаться — то есть на партии в точном смысле слова почивала та же мистическая благодать, что у нацистов лежала на фюрере, у иудеев 100 г. н.э. — на коллегии в Ямнии и т.п.). И коль скоро коллективная воля партии заявила, что раскулачивание есть хорошо, тем самым оно и становилось хорошо — независимо от того, каким принципам оно противоречило: таков был План абсолютного Добра для данного частного случая. Индуктивная этика рациональна: желания даны нам в опыте, системы их координации и уравновешивания — предмет рационального обсуждения и просчитывания. Дедуктивная этика иррациональна: никто никогда Мирового Добра не видел (в лучшем случае что-то такое Большое и Светлое чувствовал в рамках того «духовного опыта», на который любят ссылаться сверхценные религии — притом, что совершенно неизвестно, соответствует ли этот «опыт» чему-то реальному в большей мере, чем яркие сны, а если соответствует, то чему именно), и как интерпретировать и выяснять его требования в каждом данном случае — совершенно непонятно. На вышеприведенном примере с раскулачиванием (а точно такие же можно было бы привести для нацистского истребления евреев и цыган, или для нынешних либеральных реформ, по числу жертв уже вполне сопоставимых с оным истреблением) хорошо видно, в чем главная функция дедуктивной этики: она позволяет оправдать то, что индуктивная никаким боком не оправдает. Никакой другой полезной нагрузки дедуктивная этика как будто не несет вообще. Поэтому позволю себе высказать следующее предположение: дедуктивная этика появляется там, где в социуме по каким-то причинам (примерно соответствующим душевной болезни у частного лица) накапливается внутренний взаимно-агрессивный потенциал такой силы, что сдержать его оказывается уже невозможно; между тем действующая (индуктивная) модель этики неспособна акты такой агрессии оправдать. Ради общего подсознательного желания отводить душу на соседе, выводя агрессию, и при этом считать себя (и считаться в среде прочих) порядочным человеком, люди переходят на дедуктивную этику, способную оправдать их выходки за счет апелляции к требованиям мирового Добра (которое в этом случае становится чистым «козлом отпущения»: мы-то сами розовые и пушистые, но вот мировое Добро требует… наш тяжкий долг… и т.д. и т.п., смотри познанскую речь Гиммлера). Сами концепты мирового Света и мировой Тьмы принадлежат системам дедуктивной этики и имеют подлинный смысл только в ее рамках. Между тем авторы отечественной фэнтэзи — люди на 99% пользуются этикой индуктивной (будь они людьми естественнонаучно/оккамистского склада или нет), а Свет и Тьму в свои тексты вводят по некритически перенятой от традиции модели. Именно поэтому в их романах Свет и Тьма — лишний привесок, в то время как у Толкиена они играют положенную им роль — играют так, как умеют». Отметим, что будучи ярым сторонником индуктивной этики, Немировский высказывался довольно резко, но в целом он прав, я считаю. В варианте Толкина с дедуктивной этикой чёрно-белость главным образом проявляется в: • Собственно, в сеттинге существуют те самые Добро и Зло, при этом читатель (именно читатель!) — должен с ними соглашаться и не сомневаться, что автор определил их правильно. При этом на Добро навешана череда общечеловеческих добродетелей, а на Зло — общечеловеческих пороков, и злодей делает неприятные вещи в первую очередь ради личного довольства, при этом, как правило, это сопровождается откровенной тупостью со стороны злодея и непомерным ЧСВ. Обратим внимание, что объективный внутримировой идеализм — это просто техническое средство сеттингостроения: какой-нибудь коммунист-материалист может написать роман про угнетённый рабочий класс и про проклятых зажравшихся буржуев, первые — Бобры, вторые — Ослы, и с этим читатель должен соглашаться по мнению нашего автора-коммуниста. • Как следствие здесь работает нравственный компас — с помощью него можно понять, прав герой или нет. Даже если у персонажа сколь угодно благие намерения, но он помечен маркировкой «козло» — то он, очевидно, зло, про крайней мере для читателей и для персонажей с жанровой смекалкой [9]. • Как ещё одно следствие — моральная лицензия [10]: содержание поступков — «добро» или «зло» — определяется по метафизической сущности того, кто их совершает, а не по тому, чем являются сами действия. Если Эру топит Нуменор, если Аслан вместо быстрого убийства Белой Колдуньи разводит дурацкое «самопожертвование» а-ля Иисус, если Яхве мочит по детским горшкам первенцев в земле Египетской — это всё Добро и в этом нельзя сомневаться. Если Сатана/Мелькор/Белая Колдунья делают что-то похожее, то они Зло. В особо тяжких случаях это принимает форму «Я хороший — мне всё можно» и «Получился мерзавец» [11]. Это было подвергнуто критике в «Warhammer» 40 000, где в смысловом контексте «это воля Императора!» оправдывается всё что угодно, вплоть до геноцида населения целых планет — при том, что Император является показательно неоднозначной фигурой даже среди своих сторонников, одни из которых полагают его непогрешимым Богом-Абсолютом, а иные — просто умным человеком (и во многом единственное, что мешает им перегрызть друг друга — это острая нужда отражать натиск инопланетных некрозоопидарасов). Ещё больше над идеей поиздевался Бэккер — но об этом ниже. • В произведении с такой дедуктивной чёрно-белой моралью может быть сколь угодно много неоднозначных персонажей — но вся их неоднозначность заключается в том, что они недостаточно морально стойки для приобщения к Добру и недостаточно порочны для полного падания во Зло в силу тех или иных обстоятельств. При этом такая неоднозначность, в случае если персонажи не погибнут до этого, рано или поздно выводит их к Добру или ко Злу (потому «эльфы не всецело благи и не всегда правы» и прочая «боромировщина» тут как раз к месту). На мой взгляд главная проблема всех, кто берётся анализировать чёрно-белый сеттинг Толкина и пытается поставить его под сомнение, в том, что они рассуждают так: «если в произведении есть неоднозначные персонажи — значит, оно не чёрно-белое», но, как я уже говорил, эта «чёрно-белость» в данном дидактическом случае обеспечивается объективным Добром и Злом в рамках сеттинга и отношением к ним автора в первую очередь, а поступками отдельных персонажей — уже во вторичном ключе. Наличие приведённого выше Добра-с-большой-буквы обычно и служит предметом для нападок как на Толкина со стороны Перумовых-Немировских, так и со стороны Бэккеров-и-прочих-любителей-(как бы)-реализма. Произведения без этого самого добра и зла с большой буквы предлагают историю, где действует то, что Немировский назвал индуктивной этикой — персонажи действительно неоднозначны в том смысле, что ни в обычной жизни, ни в рамках произведения нет того авторитета, который мог бы служить безусловным определителем добра и зла в их вопросах, и им приходиться выбирать — предельно грубо говоря, между долгой жизнью и часами накротического кайфа, а не заниматься поиском абсолютного Добра. Бэккер, претендуя на подобное, как раз представляет деконструкцию такого «Добра-с-большой-буквы», его Сто Богов как раз обладают правом на метафизическом уровне пометить как греховное или праведное то или иное деяние (как Эру), но при этом по факту они буквально едят людей после смерти (праведников будут есть сами Сто Богов, а грешников — рядовые черти). Анриты, а потом задуньяни считают себя слугами того самого Добра, при этом читателю представлено максимально много и даже топорно того, чтобы он не согласился с тем, что они — Добро. Далее — Великая Ордалия — эти ребята также считают себя Добром и злодей-протагонист Анасуримбор Келлхус всё их иисусонавиновское зло с рациональной точки зрения оправдывает — дескать надо сделать всё для выпиливания Консульта, они ж абсолютное зло (и так как именно эти ребята создали шранков — в этом нет нужды сомневаться). По итогу когда Келлхус и его бывший наставник в магии Друз Ахкеймион встречаются у осаждаемого Ковчега инхороев (штаба Консульта), Келлхус говорит, по содержанию следующее: мол, гляди, куда моё зло нас довело, и куда тебя довела твоя добродетель — вы со своей добродетелью не могли 2000 лет одолеть Консульт, а я — управился за 20 со своим пороком. Но может ли читатель согласиться с этим подходом? Келлхус при этом, подобно Яхве, Иисусу, Гитлеру, Аслану или Эру, требует полагать себя Добром, и не творит откровенную хрень ради хрени, вся его жестокость имеет рационально-релятивистское обоснование, и народ без сомнений его таковым считает, да и Акка начинает уже в самом конце, когда видит взятие Ковчега. А потом Келлхус в Золотой Комнате Ковчега буквально отращивает четыре рога и такой: «Я заключил сделку с самым аццким из Ста Богов, чтобы он не захавал мою душу и дал мне власть, я превращу Землю в ад и буду править здесь, му-ха-ха-ха!» Ну и от личного опыта — когда я писал свой фик «Рагнарок Старшего Бога Евангелиона» [12], я как раз также применил гримдарк и я пробовал применить то, что Бэккер назвал моральным релятивизмом в конфликте двух мировоззрений, которые мой любимый Немировский называет рационально-релятивистским и сверхценным, особенно акцентируя на конфликте — присущей первому — индуктивной этике и дедуктивной — присущей второму (при чём, думаю, это у меня получилось прямо-таки в насмешку над тезисом Юдковского: «Естественный способ подлинно исследовать мораль посредством литературы — честно разыгрываемый конфликт Добра и Добра. Конфликт между высокими идеалами, которые история не пытается очернить, принизить или использовать для показа искушенного авторского цинизма — это все только ослабляет конфликт» [13]). Истинный протагонист Каору Нагису со старшего детского возраста жил в тайном обществе культистов, которые учили мальчика что этот посюсторонний мир — царство сОтОны и нужно его разрушить, чтобы человечество (всё или часть — это уж как изволит Провидение) могло воссоединиться с Богом-Абсолютом: а для этого надо учинить тот самый библейский Апокалипсис. Чтобы Каору не сомневался в том, что «царствие сие» от лукавого и не имел никаких земных привязанностей — культисты подстраивают смерть приёмных родителей мальчика (в большинстве линий развития событий, в многовариантной Вселенной, в основном фанфике культисты только убили его мать, вернее заразили её раком, чтобы Каору сам убил её, будучи не в силах переносить её муки, эту идею культу подсказал напрямую сам Единый Бог-Абсолют, ну вернее тот, кто так себя назвал до этого и кому культ поверил), а также сношают мозги парню речёвками на тему: «нельзя мериться со слезинкой ребёнка, надобно установить мировую гармонию (с помощью Апокалипсиса), а кто не хочет — тот неразумный грешник!» Каору, однако, по-прежнему находясь в депрессухе, и полагая этот мир жестоким, всё равно не хочет так уж прям за всё человечество решать — быть ему с каким-то абсолютом, который ни каких доказательств не привёл, или дальше жить в материальном виде и постоянно, как издержки такого существования, убивать, вести войны, мучиться от бессмысленности жизни, подтирать слезинки за тем самым ребёнком и т.д. В подавляющих вариантах исхода (Каору, ещё раз напомню, был заключён в подобие временной петли со множеством исходов тем, кто называет себя Богом-Абсолютом) герой решает отдать судьбу человечества в руки своего возлюбленного, тот убивает Каору по собственной просьбе, после чего впадает в депрессию и далее сам становится причиной конца света, как и хотели культисы Бога-Абсолюта; в ещё в одном варианте Каору убивает своего возлюбленного и почти всё человечество, чтобы культисты-таки могли вознестись к Единому Богу, что воспринимается сектантами как Добро. В ряде вариантов (в т.ч. окончательном) Каору машет рукой, дескать он по то сторону добра и зла, после чего, потому что нравится, он продолжает следовать, как по большей части и следовал, правилам общежитие — то есть наиболее усредненным представления о добре и зле (ну шо дать денег нищему — хорошо, украсть — плохо, и т.д.), потому что он ради любовника намерен жить как человек и это ему нравится (т.е. он придерживается индуктивной этике с упором на «активную гражданскую позицию»; при этом в одном из вариантов таймлайна у Каору после такого решения начинается раздвоение личности, одна личность за добро с точки зрения индукции, вторая — за добро с позиции дедукции, и вторая личность обвиняет первую в аморальности и бездуховности, дескать ради личного комфорта ты, парень, огорчаешь объективный нравственный авторитет — в лице Бога-Абсолюта). По итогу ситуация становится несколько предвзятой тем обстоятельством, что в историях с индуктивной моралью есть точка зрения автора — ну вот могу же я сказать и подвести читателя к тому, какой вариант действий более приемлем, как вы или любой другой читатель можете также предложить. Кроме того, важно поведение персонажа (в дедуктивном случае оно тоже важно, но вторично по отношению к абсолютным моральным мерилам): в моём случае Каору — как личность он очень сострадательный, отзывчивый, проницательный, словно — в бытовом смысле очень приятный человек (в конце концов я не христианский писака, где гомосексуалисты являются развращёнными психопатами-насильниками) — так что я могу назвать конфликт Каору и культа бело-чёрным соответственно, но это будет индуктивная этика, где неоднозначны приоритеты — опять же, грубо говоря: что лучше годы полноценной жизни или дни наркотического кайфа? — именно в этом и заключается релятивизм: в то числе приоритеты читателей — может ли персонаж, погубивший человечество много-много раз — пусть и по уважительной причине — считаться хорошим человеком или он всё-таки «серый»? Но даже если серый, определённо, не в том плане, что у него пороков и добродетей как бы поровну (на Tv Trops и его аналогах в таких ситуациях шкала измерителя «добра и зла» ломается и они пишут «трагический герой», «серобуромалиновый» или «по ту сторону добра и зла»). Иногда читатели запросто выносят мнение, противоположное авторскому, в частности на это сетует Юдковский: «Методы рационального мышления» иногда ошибочно принимают за историю с моралью вида Серое против Серого. Это изумило меня в первый раз, когда я услышал такой отзыв, и я до сих пор на самом деле не могу принять то, что некто мог прочитать МРМ и так подумать. Дементоры — это чистое зло. Фениксы — чистое добро. Я не думаю, что проспойлерю что-то в МРМ, раскрыв свое мнение, что Амикус Кэрроу и профессор Макгонагалл стоят настолько далеко друг от друга в плане морали, насколько это вообще возможно для людей. Возможно, в истории нет чистого белого и черного цветов, но это не значит, что все серое — одного и того же оттенка». Итого, какие выводы мы можем сделать из анализа чёрно-белости: • Чёрно-белым можно быть по-разному — в дедуктивном смысле, когда персонажи испытывают сложности в поисках уже существующего Добра и Зла; в индуктивном — когда персонаж ищет наиболее оптимальный вариант, таким образом сам создавая своё добро, и автор предлагает читателю подумать, а мог бы он вывести нечто более благоприятное — тут как говорил Гарри Поттер из ГПиМРМ: «В законах Природы нет справедливости. Нет понятия «честь» в уравнениях движения. Вселенная не добрая и не злая, ей просто всё равно. Звёздам всё равно, и солнцу, и небу. Но это не важно! Нам не всё равно! В мире есть свет, и этот свет — мы!» • Иногда разница между дедуктивной и индуктивной этикой в рамках конкретного сюжета может не прослеживаться — допустим, у нас история про то, как условные орки-варвары напали на условных мирных эльфов — вне зависимости от наличия абсолютных Добра и Зла в сеттинге (в лице да хоть какие-нибудь Ахурамазды и Ангра-Манью) или мнения автора на этот счёт, которое и не требуется, — конфликт всё равно выйдет чёрно-белым по умолчанию без различения (обычно такие сюжеты не блещут моральными дилеммами и вообще акцентом на этом — например, конфликт Альянса и Орды в первых двух стратегиях серии «Warcraft»). Разница между дедуктивной и индуктивной этикой даёт о себе знать при решении более утончённых вопросов, о чём упоминал выше Немировский: допустимы ли аборты? — является ли гомосексуализм порочным? — можно ли отнять всё у буржуев/кулаков и поделить между честными пролетариями? — допустимо ли отрезать девочкам клитор каменным ножом? — допустима ли смертная казнь? — допустима ли коллективная ответственность? — надо ли устраивать конец света (или, допустим, что-то более реалистичное и меньшее по масштабам — групповое самоубийство) потому, что секта Абсолютной Истины, желающая его устроить, утверждает, что после смерти все попадут в Рай, потому что трансцендентный и неуловимый Бог-Абсолют им так сказал: очевидно, с точки зрения людей вне секты: её адепты — поехавшие безумцы, а с точки зрения сектантов все остальные — слепцы, сами не понимающие, какую выгоду они упускают, когда, к примеру, не желают облить себя бензином и черкануть спичками или замуровать себя заживо — вместе с родными детьми, разумеется: ведь как можно-то самое дорогое не забрать с собой к Богу-Абсолюту • Аргументы сторонников дедуктивной этики звучат так: «если бога нет — всё позволено» — «если нет объективного добра и зла, то в сущности нет никакой этической разницы между переведением бабушки через дорогу и пинанием её под машину» — «если человечество не будет ориентироваться на внешний нравственный императив, то ничто не помешает ему развратиться и начать есть детей». Аргументы сторонников индуктивной этики звучат так: «это ваше объективное добро никто никогда не видел — откуда мы знаем, что оно — не ваши фантазии, которыми вы оправдываете свои стремления?!» — «все этические дедуктивные системы претендуют на абсолютность и противоречат друг другу, при этом не имея никаких доказательств, кроме промывки мозгов своими догмами!» — «инквизиция, крестовые походы, холокост, сталинский террор и т.д. и т.п. также проводились под эгидой универсального добра — сколько ещё крови должны пролить проклятые почитатели объективной этической истины?!» Спор идёт очень долго и будет идти, видимо, до конца человечества — так как эти аргументы не меняются — я занимаю индуктивное место, как вы могли уже понять, и по большей части мои аргументы — но в сущности те же самые, что приведены здесь, но куда более развёрнутые — были высказаны мною в работе «Нигилистическая критика софизма Достоевского» — с ней можно ознакомиться отдельно [14]. • Итого, несколько повторимся, критики чёрно-белости Толкина — это прежде всего критики дедуктивной морали, которым не нравится именно это — потому нападки на Толкина с этой точки зрения — это просто частные конфликты на фоне всеобщего конфликта сторонников дедуктивной и индуктивной этик (это часто ещё связанно с конфликтом религии и атеизма, но это нельзя отождествлять — атеисты могут придерживаться дедуктивной этики и сверхценного мировоззрения, верующие в магических существ и в магические силы могут придерживаться индуктивной этики и рационально-релятивистского мировоззрения). Вопрос о полной злобности орков наряду с соображениями «Мелькор был хорошим» во многом возникает как побочный эффект от этого столкновения — и часто — как козырная карта противников дедуктивной этики Профессора. Также, потому что в реальной жизни никто не доказал существование объективного этического абсолюта (адепты секты самоубийц могут сколь угодно называть прочих слепцами, а те в ответ их — безумцами, от этого яснее вопрос бытия такой субстанции не станет), именно потому отсутствие подобного абсолюта и часто называется реализмом, как было в статье Бэккера «О благости зла» (а количество чернухи тут не при чём). Те же, кто могут этого не замечать, спокойно читают Толкина и их это не бомбит.