Падали, но поднимались

Утро. Павел не любил утро, предпочитая просыпаться ближе к обеду, ведь тогда начиналось всё самое интересное. Тогда сонные ленивые обитатели дома, неуклюже перебирая маленькими лапками, точно таракашки, ползли в столовую, где их ждала горячая еда и свежесваренный кофе. Их с отцом дом всегда казался Павлу мёртвым. Ни скрипа дверей, ни топота шагов, ничего. Ни единого звука. Только он и тишина. Отец сутками пропадал на работе, прислуги они не держали. С работой по дому прекрасно справлялась странная толстая тётка Ленка, которая ввиду возраста была слеповата. Но какие щи варила! Пальчики оближешь. Тётя Лена была единственной женщиной, которая вдыхала жизнь в старый дом. Услышишь треск половиц — это тётя Лена по утру крадётся к умывальнику. Почему крадётся? Потому что с её походкой иначе и не скажешь. Она всегда старалась ходить тише, не создавать лишнего шума, но её шагов по утрам не слышали разве что жители соседнего района. Услышишь, как на кухне что-то разбилось, — это тётя Лена готовила завтрак, обед и ужин. Приходила она три раза в неделю и всегда старалась наготовить побольше, чтобы её мальчики не голодали. Услышишь трещащее или утиное гоготание — это тётя Лена смотрит сериал в гостиной. Смех женщины был таким звонким и неестественным, что Павел закрывал уши. Боялся за свои барабанные перепонки. Три года. Тётя Лена уехали от них три года назад. Павел не любил эту женщину, но с её уходом в доме стало уныло и пусто. Тарелки, половицы и диван, на котором тётя Лена проводила больше временем, чем за плитой, — все молчали. Жизнь покинула их дом. Паша остался один. Тут же всё было по-другому. Их загородный домик в Мюнхене был пропитан жизнью. Сердцем дома являлся прекрасный сад, раскинувшийся на заднем дворе, от которого по всему дому прорастали цветы. Стены, мебель, ковры, воздух… Всё было пропитано тонким цветочным ароматом. Дом больше походил на оранжерею или ботанический сад, в котором Павлу довелось побывать в детстве. Он был равнодушен к цветам, как и к прочей растительности. Городской житель, что уж тут сказать. — Во что ты одет? Павел обернулся. Возле окна стоял парень, в руках у него был секатор, которым он срезал увядшие бутоны. Внешность у парня была запоминающаяся. В глаза бросились сине-зелёные волосы и большие очки в чёрной оправе. Павел не любил утро, но куда больше он не любил людей, стремящихся испортить ему настроение на весь день. Павел потер глаза, зевая. Он расценил модное нечто как галлюцинацию. Сине-зеленые волосы, вы серьёзно? Что это может быть, если не игра оголодавшего воображения? — Оглох?! — парень подошёл ближе. — Я спрашиваю, во что ты одет? — Отстань, — сонно фыркнул Павел. Если бы не смс-ка от отца с адресом и припиской «Дуй сюда!», он бы проспал до обеда. А лучше до ужина. А там всю ночь напролет смотрел бы фильмы по онлайн-подписке и ругался со всеми подряд в комментариях к ним. Ну надо же хоть как-то развлекаться. — Шарлах с бисмарк-фуриозо — такое себе сочетание. И эта крысиная толстовка! На зимовку собрался? — Парень перешел на древне-эльфийский. Павел не понимал, за что его отчитывали, а главное кто? Кто это, твою кочерыжку, такой? Какое ему было дело до его одежды и уж тем более её цвета?! — Ты же этот… садовник? Вот и занимайся задом. Павел не заметил своей оговорки. В отличие от «садовника». До встречи с парнем слуги казались Павлу декором. Чем-то, что сразу и не заметишь, но стоило приглядеться, у декора отрастали ручки, ножки, мохнатый животик. Их постоянное копошение казалось громче, шаги — чётче, действия — уверенней. Паша с Василием не одни здесь, вместе с ними проживала целая семья, которая делила дом пополам, хоть он и принадлежал Петерболдам. — Так я и занимаюсь, — «садовник» подправил очки, не выпуская из рук секатор. — Тебе больше подойдут серые цвета. Ах да, у тебя же встреча. Надень что-нибудь весёленькое. У Павла отвисла челюсть. Что за неслыханная наглость?! Впрочем, иного от деревенщины ждать и не стоило. Но, возможно, они друг друга не поняли. У «садовника» был очень странный акцент. Паша, конечно, разбирал его бухтение, но многое явно упускал из виду. — Видишь? — «садовник» вытянул руку, указывая на небольшой шкаф, что стоял в конце коридора. — Его сюда поставили не просто так! Альпийская сосна идеально сочетается с фисташковыми обоями. — А ты себя-то давно в зеркало видел? Такого перманентного фрика давно должны были занести в Красную книгу. — И занесли. — Да ну? — удивился Паша. — Что-то я тебя там не видел. — Ищи на букву П. В голове Павла тут же заиграли нехорошие слова и включился проигрыватель, производя всевозможные песни, подходящие под его значение. — Ах да, я не представился — Петер. Можешь не запоминать. К чему тебе имя простого садовника? — Тогда зачем представился? — Берти! — Паша вздрогнул, «Петер» замер. — Снова людей задираешь? К ним подошел мужчина. В его волосах блестели, точно медали, серебристые пряди. Паша вспомнил, как отец рассказывал о Петере, человеке, что всё это время присматривал за садом и домом. — Простите, — Петер опустил руку на плечо сына, — Берти с детства на колоре помешан. — Отец! — Берти выдернул руку. — Вот будешь себя хорошо вести, тогда, глядишь, и возьмут тебя в студию! А пока сиди молча. Мал ещё, чтоб рот на отца открывать. — Шарлах с бисмарк-фуриозо всё равно не сочетаются. — Иди уже, колорист. Будешь хулиганить — в угол поставлю! А ещё лучше к матери отведу! «К матери». Павел вернулся в комнату. Толстовка, и правда, была не лучшим решением для встречи с отцом и его деловыми друзьями. Переодеваясь, Павел пытался вспомнить лица и имена всей прислуги в доме. Петер был садовником. Сын садовника… Берти? Повариху и по совместительству жену садовника звали Марта. Пёс по кличке Патлатый. И некий Филипп, помогающий семье прислуги по хозяйству. Паша точно не помнил, что случилось с Филиппом. Если память не изменяет, то у дяди Фили умер сын. Он уехал на похороны. Так и не вернулся. Паша заскочил на кухню. Надеялся урвать пару печенюшек с газировкой. У плиты стоял мужчина, «дворецкий», как про себя его называл Павел, и жарил сырники. У раковины крутилась и мыла посуду стройная низкорослая женщина в белой косынке. Заметив мальчика, женщина вытерла руки о подол фартука и подошла к нему. — Ещё не готово, — сообщила она. Паша посмотрел на неё, как на статую Ленина в российской глубинке. Паша был довольно впечатлительным мальчиком. «Что тут происходит?» — читалось в его глазах. Повар мыл посуду — это нормально. Дворецкий жарил сырники — это ненормально! — А, да. А он часто готовит? Женщина улыбнулась. — Практически всегда. — А-а вы тоже? — Ну что ты, зайка, я так не умею. Паша был ребёнком двадцать первого века, но всё равно был подвержен стереотипам вроде того, что место женщины на кухне, а мужчина — глава семьи, он обязан зарабатывать деньги, пока супруга занималась детьми. Увиденное слегка шокировало впечатлительного мальчика. — Кушать хочешь? Паша помотал головой. — Попить бы. — Чай? Лимонад? Кофе? Детям нельзя пить много кофе. — Да, — Паша машинально кивнул. Женщина снова улыбнулась. — Что будешь, солнце? — Я лучше пойду. Женщина кивнула. Мальчик отказался от еды. Капризный, прям как Берти. Вот только Берти к еде непривередлив. Он плохо сходился с людьми и постоянно грубил, цепляясь за цвета одежды. Очаровательный мальчик со змеиным язычком. — Чудной какой. — Русские, Марта, — Петер развёл руками, — русские. Вопрос национальности всегда звучал для Петера как что-то неправильное. Судить человеку по стране, в которой он родился, — разве это правильно? Если человек говно, то Петер был не прочь побыть расистом. Если хороший, то место рождения и прочая мишура не имели значения. Петер хорошо разбирался в людях. Ему достаточно было пяти минут, чтобы изучить Василия вдоль и поперек. Василий Петрович был человеком хорошим, чтобы про него ни говорили. И сынишка у него славный. — Вы тоже заметили? Никакого чувства стиля! Напяливает на себя всё, что увидит. — Берти, ты рубашки погладил? Нечего языком чесать, на людей наговаривать. Займись лучше делом. — Да, мой фюрер! Уже бегу! Берти отдал честь «фюреру», запихал себе в рот оставшиеся на тарелке сырники и убежал, пока ещё какое задание не дали, чтоб языком чесать некогда было. Марта была не той женщиной, которая будет молча стоять и слушать, пока кучка лицемеров обсуждали за спиной порядочного человека. Марта человек не конфликтный, но если услышит, как люди чешут языками, распуская сплетни о ком-то из её знакомых, то она в стороне не останется. Смело подойдёт и выскажет им всё, что думает о них и их мнении.