Эндорфины

Пожалуй, термин «абсолютно нормальный», подходит к Саваде Тсунаеши также, как и подходят друг к другу плюс и минус. То есть, результат есть, но он всегда отрицательный, сколь ни меняй местами слагаемые. Возможно, у него болезнь такая? Хроническое невезение и вечное превозмогание. Хотя Реборн бы назвал это скорее «комплексом героя-неудачника» и пинками благословил бы на то самое геройство. А потом долго возмущался на полученные раны и грозился добавить ещё и от себя, устроив тренировку в стиле Вонголы. А Тсуна улыбался и покорно ужасался, с благодарностью смотря, как снова и снова зарастают открытые раны, оставляя за собой тонкие нити будущих шрамов. Каждый раз разглядывая их в зеркале, он вспоминал теплое касание жестких пальцев и приятное чувство затапливало его. Реборн был ужасным учителем, откровенным садистом и обожал устраивать везде хаос, но все это меркло перед его незаметной заботой и лаской. Стоит признаться, учителя лучше Реборна Савада Тсунаеши не нашел бы. И бездыханное тело пред ним, — абсолютно точно не может быть его учителем. Бледная кожа, исхудавшие запястья, впавшие скулы и пустой взгляд — этот человек был мертв, но это не мог быть Реборн. Он слишком наглый, слишком сильный, слишком любит издеваться над ним, чтобы так просто сдаться и умереть на радость врагам. — Кто это? — Тсуна перевел непонимающий взгляд на Шамала и увидел, как его лицо в одно мгновение стало ещё более серым, чем до этого. Он, будто собираясь с силами, сделал несколько вздохов. — Ты не узнаешь его? — хриплым голосом спросил доктор. Кончики его пальцев дрожали, но он старался скрыть это. Впрочем, безуспешно. — Не знаю, — легко пожал плечами Тсуна. — Но этот мужчина очень похож на Реборна. Странно, правда? Тсунаеши задумчиво оглядел больничную палату: — Может, на Реборна объявили охоту? Это может быть предупреждением. Стоит усилить защиту особняка. Шамал захрипел и схватился за стену рядом. Тсунаеши обеспокоенно оглядел его и споро нашел стакан с водой, тут же напоив доктора. Тот трясся, как в припадке, и все никак не мог успокоиться. Тсунаеши вызвал медсестер и те, увели доктора. Выходя из комнаты, Тсунаеши на мгновение захотелось оглянуться и посмотреть на тело неизвестного ему мужчины ещё раз. Просто так, чтобы убедиться, что это действительно не Реборн и… — Дон Вонгола! … но, кажется, у него есть несколько важных дел, которые ему стоит решить прямо сейчас. И он вышел из палаты, не оглядываясь. Тсунаеши все ещё не мог понять, что происходит. Люди вокруг, знакомые, его друзья изменились так сильно, что он не узнавал их. Весь мир, (и обычный, и мафиозный) трясет так, будто случилось что-то непоправимое, неисправное, но он все ещё оставался в неведенье. На днях он спрашивал у Рехея о причинах или каких-нибудь догадках, но тот, стоя в чёрном траурном костюме, все шептал извинения и взгляд у него был, как у побитой собаки, тяжелый и несчастный. Тсунаеши все ещё оставался в догадках. Знаменитая вонгольская интуиция молчала. На собрании Альянса обсуждают новых Аркобалено, но у Тсуны только при одном упоминании проклятья кипит жгучая лава в груди и Пламя само вырывается наружу и рычит. Больше никто в Вонголе не говорит про проклятие. Тсунаеши считает это правильным, потому что нет новых Аркобалено, они избавили мир от этой необходимости. Реборн, и остальные стали последним поколением радуги. Проклятия — нет. А его друзья — живы. Он все ещё отрицает, что тот мужчина из палаты — Реборн. Он не идет на похороны, не видит смысла. Все будут плакать и их лица будут опечалены смертью незнакомца, пусть и очень похоже на учителя. Всё почему-то валится из рук, а в Вонголе зреет что-то непонятное. Появились неясные слухи о том, что он сошел с ума и стоит уже подыскивать нового дона на его место. Интуиция странно звенит. Когда Такеши все же уговорил его приехать на могилу того мужчины, Тсунаеши дрожит. Он смотрит на свои руки и на непрекращающийся тремор, и почему-то боится. Так глупо и по-детски боится. Реборн не связывался с ним уже давно, может что-то случилось? Стоит навестить его, он соскучился. Когда они доходят до свежей могилы с холодным камнем, Пламя начинает печь в груди сильнее. Тсунаеши усилиями сдерживает его и наклоняется, чтобы поставить красную камелию в аккуратную и хрупкую вазочку, стоящую на подножке, но взглядом находит выгравированные на камне слова и… весь мир чернеет. Небо внутри содрогается от боли и печет, печет, печет. Сжигает его внутренности не щадя, опаливает сердце и умоляет вернуть ему его собственность, его яркость, его исчезнувшее уже давно Солнце. Тсунаеши хрипит на земле, пытается выдавить из себя его имя, но не может. Слезы застилают глаза; Пламя давно сожгло все цветы на могиле и яростно ревет, плачет и угасает все больше и больше, пока не остается жалкая капля, упавшая на землю. На стелле выгравировано всего одно слово. Хаос. Мир выгорает. Когда Тсуна просыпается, больничная палата, в которой он находился, буквально пропитана запахом лекарств. Тсуну мутит от этого. Он бежит в ванну и блюет в унитаз, вцепившись в него со всей силы. Когда желудок опустошается, Тсуна поднимает руку и хватается пальцами за раковину, помогая себе подняться. Зеркало перед ним расплывается из-за набежавших слез, которые он не может остановить. Он трет глаза и всхлипывает, сначала тихо, а потом ревет во весь голос и кричит. Громко, с надрывом воет о своем горе, о своей потере. Дверь открывается, и в комнату влетают Хаято и Такеши. Они ничего не говорят, присаживаются рядом и согревают его собой, своим Пламенем, своей связью. Но этого мало, безумно мало. Ни Хаято, ни Такеши, ни кто-либо другой не смогут заменить его, не смогут. Реборн был тем, кто рождается раз в тысячу лет, только чтобы показывать людям насколько сильным может быть человек; что люди ещё не достигли своего предела, и что, не смотря на все недостатки — это и есть идеал. Опустошение после истерики настигло Тсуну совсем скоро и лишило его всяких сил. Хаято донес его до кровати, Такеши принес кружку горького экспрессо, что так любил пить Реборн, только в этот раз он получился каким-то соленым. Они долго сидели в тишине. Постепенно, в комнату медленно, стали заходить остальные Хранители, усаживаться куда-нибудь и также молчать. Тсунаеши смотрел вперед, на стену, но словно не видел её. Он помнил, помнил лицо Реборна, его мягкие, часто искаженные в усмешку, губы; его ровный прямой нос; тонкие линии бровей; и черные бездонные глаза, прикрытые шляпой федоры. Он помнил его теплые, мозолистые руки, постоянно вытягивающие его и толкающие вперед; помнил все скрытые знаки одобрения, вроде легкого похлопывания по плечу, или руке, взъерошивающей и так лохматые волосы. Он помнил, как Реборн вытаскивал его наружу, когда он не видел солнца уже неделю. Реборн пришел к нему в тринадцать и ушел в двадцать пять, забрав с собой все краски, все Солнце его мира. — Джудайме, — перед глазами появился белоснежный, запечатанный конверт. Хаято терпеливо подождал, пока Тсуна не слушающими пальцами возьмет его. Конверт был самым обычным. Тсунаеши повертел его, и сердце на мгновение пропустило удар, когда он увидел знакомый каллиграфический подчерк и собственное имя. — Хаято, — начал Тсуна, но тут закашлялся. Голос был сорван и, был скорее хрипом умирающего. Сидевшая рядом Хром тут же подала стакан с водой, который Тсунаеши осушил в одно мгновение и кивком, поблагодарил девушку. — Хаято, принеси мне нож для конвертов, пожалуйста. Хранитель ловким движением достал из-под пиджака нож и протянул его. Тсунаеши, сглотнул и медленно разорвал бумагу конверта, доставая из него, исписанный лист и запах апельсина. Небо где-то глубоко внутри него встрепенулось и заскулило, ощущая знакомое Пламя. Дрожащими руками, раскрыв конверт, Тсунаеши медленно вчитывался в каждое слово, каждую букву, пропитанную воспоминаниями. Неудачник, Если опыт Верде окажется верным, не смей идти за мной! Реборн Тсунаеши нежно погладил лист и отложил его на тумбочку рядом. — Что за эксперимент ставил Верде? — спросил он, подняв глаза на Хранителей. — Бывшие Аркобалено начали умирать, — начал Рокудо, — то ли проклятие недосняли, то ли оно имело большие последствия, чем мы думали. — Первым были Колонелло и Лар, — продолжил Рехей. Его голос не дрожал, но глаза были мокрыми, — они отдыхали вместе в Милане. Их тела нашли работники отеля, которые позвонили мне и сообщили о случившимся. — Это многих насторожило, — взял слово Такеши. — Верде провел ряд экспериментов, но к тому времени, когда результаты были готовы, умер Вайпер, а на следующий день Скалл. Верде сказал, что это последствия проклятия. Пустышка слишком долго тянула из них Пламя и в итоге, само вместилище Пламени стало слишком большим и не могло заполниться до конца. С учетом расходов Пламени, смерть была неизбежна. Тсунаеши мотнул головой, прерывая речь.Он сделал несколько вздохов и дернул рукой к письму, пропитанному Солнцем. Бездумно ведя пальцами, по словам, он снова брал под контроль свое сломленное Небо и собирал свой мир по кусочкам, склеивая и выкручивая на место. — Продолжай. — Если честно, — неуверенно продолжил Хаято, — то нам больше ничего почти неизвестно. Только то, что Верде что-то начал делать с этим, но не успел. В его лабораторию зашел Реборн и его не было сутки, но когда он вышел оттуда на следующий день, то ничего не сказал. А потом… — Я понял, — резко закончил Тсунаеши, — не продолжай. Стоит наведаться в лабораторию Верде, может есть способ… Он не закончил, но и так было понятно что он хотел найти там. Верде был гениальный ученым, он не мог не придумать что-нибудь. Если же нет, придется обращаться к Вендиче и… — Завтра, — решил Тсунаеши. — Мы поедем туда завтра. Хаято кивнул и достал аккуратный блокнотик, быстро чиркнув в нем про визит к Верде. — Оя, Тсунаеши-кун, пора спатеньки, — тонкие мужские пальцы схватили Тсуну за челюсть, поворачивая голову из стороны в сторону и придирчиво осматривая. — Твое тело даже захватывать не хочется. — Хохлатое травоядное, — Хибари подошел быстро. Дернув Рокудо за плечо, тот аж охнул, он молча вывел его из комнаты, но все же согласился, что «зверьку лучше набраться сил». Хранители исчезали из комнаты также медленно, как и приходили. Когда Тсуна остался один, он откинул голову на мягкие подушки и взял письмо. Запах апельсина все ещё витал в воздухе; Тсунаеши вглядывался в родные строки и сердце его заходилось ритмами триоли. Какой же он дурак, самый настоящий придурок. Нельзя было спускать все на тормоза, бездумно верить Реборну, что Верде найдет способ, что все будет в порядке. Нет, ничего не будет в порядке. Тсунаеши вспомнил их последний разговор с Реборном. — Верде найдет способ. Ты слишком много думаешь об этом, неудачник. — Как я могу не думать, скажи? Мой учитель умирает!.. — Я все ещё здесь, стою перед тобой и, как ты правильно заметил, умираю я. Так почему же успокаивают тебя, м? — Прости, Реборн… Появившуюся тишину разрезал печальный вздох. — Ты не меняешься, Тсунаеши. — Разве ты не рад этому? — Да… когда мы снова встретимся, я хочу кое-что рассказать тебе. А до этого, тебе лучше разобраться с бумагами. — Но их тут три пачки!.. — Так, чего же ты ждешь? — Я… Разговор прервался, дон Вонгола погрузился в сон. *** »…выгорание очага… проклятие снято… осталось мало… другая параллель… Пламя…» — прошла третья ночь с того момента, как Тсунаеши с Хранителями посетили лабораторию Верде. Некогда завораживающая работа всех механизмов застопорилась; пыль осела на препараты, а некоторые подозрительные жидкости были разлиты и на полу образовывали дыры. Документация проводимого опыта была добыта потом и кровью в ноутбуке, на главном столе. Несколько ночей лучшие техники и хакеры взламывали защиту лучшего ученого и добились результатов в этом, пусть и с трудом. Тсунаеши оценил их старания и упрямство, (а также огромные круги под глазами), и щедро одарил работников. Документация вел не сам Верде, а его компьютер, что было удивительно, потому что подобных технологий на рынке мафии ещё не было. И не будет, — мрачно подумал Тсуна с тоской вспоминая Верде. Тот, конечно, был тем ещё засранцем и мог играючи хакнуть и Вонголу, и Варию, но, если его заинтересовать, то можно было неплохо поиметь с этого союза. Последние документы было нечеткими и не имели строгого плана, скорее всего ученый очень торопился закончить проект. Но не успел в этом, умерев раньше, и не оставив ни единого шанса узнать как помочь последнему из Аркобалено. Хотя… Тсунаеши прищурился, вчитываясь в текст. Несколько недель назад Верде одолжил, (хотя скорее будет, выторговал) у Ламбо Базуку Десятилетия. Что он с ней делал — не ясно, но в некоторых отчетах подозрительно часто она упоминалась. Мог ли он использовать её, чтобы узнать что-то? — Тсунаеши-кун? Тсуна моргнул и поднял глаза на незваного гостя, появившегося в его кабинете и с удобством усевшемся в кресле. Прищуренные глаза смотри пристально, но по-доброму и Тсуна нехотя отложил бумаги. — Добрый день, Кавахира-сан. Что-то случилось? — Нет-нет, что ты, — покачал головой шаман. — Почему ты думаешь, что я не могу просто прийти к тебе, скажем, на чашечку травяного чая? — Может, потому, — недовольно протянул Тсуна, — что вы никогда так не делали? — Ох, молодежь, — проворчал Кавахира. Тсунаеши молчал ожидая ответа на свой вопрос, — вечно вы гонитесь жить. — Не сказал бы, что горю желанием снова спасать мир от очередного безумца или приводить в равновесие древнее, чем весь мир Систему, но да, хотелось бы поскорее разобраться с этим. Или вы думаете, что мне нечего делать? Тсунаеши выразительно оглядел свой стол со стопками бумаг. Шаман покачал головой, но все же продолжил: — После смерти Аркобалено, особенно ухода Реборна, (не вскидывайся так, это жутко), Система начала… волноваться. — Ты говоришь так, будто Тринни-Ти-Сетте живая, — перебил Тсунаеши. — И о каком волнении ты говоришь? Я не понимаю. — Если бы ты дал мне закончить, — Тсунаеши примирительно поднял руки и шаман продолжил. — Конечно, Система не человек, но и неодушевленной её назвать нельзя. Это скорее, что-то среднее. Тринни-Ти-Сетте долгое время мучила Аркобалено, но её вины в этом нет, она не могла справиться сама, ей нужна была Радуга. А потом, пришел ты и не только уравновесил Систему так, что она теперь постоянно спокойна, но и избавил её от страданий над её детьми. — Детьми? — удивленно переспросил Тсунаеши. — Да, — кивнул шаман, — все мы, в какой-то мере, являемся детьми Системы. Но, когда умерли последние Аркобалено, начались… волнения. Меня это удивило и я пытался понять что же так беспокоит Тринни-Ти-Сетте, а когда понял… — Ну? — Ты — её любимое дитя, Тсунаеши-кун. И Система не может смотреть на твои мучения ни в одном из миров. Поэтому, она обратилась ко мне. — Как-то все это неожиданно, — пораженно покачал головой Тсунаеши. — И что попросила Система от тебя? — Вернуть твоего возлюбленного. Тсунаеши открыл рот и с клацаньем захлопнул его, откидываясь в кресло. Из него, словно выкачали всё, на чем он держался все это время. Ему помогали поддержка и любовь Семьи, но даже это… даже это не может вернуть ему жизнь в его Пламени. Он все ещё горит, но лед постепенно сковывал и медленно подбирался все ближе и ближе. Год или два, и Пламя потухнет в нем навсегда, вместе с жизнью. — Если это шутка, — голос звучал сипло, но с каждым словом, он все больше обрастал гневом и яростью, — то я клянусь, что сделаю все, чтобы ты пожалел о своих небрежно брошенных словах! — Какие уж тут шутки, — хмыкнул Кавахира и вздохнул, ловя злой взгляд. — Ты изучал записи Верде и должен был заметить странности. Аркобалено Грозы использовал Базуку Десятилетия. Твой Реборн не только жив, но и прибывает в другом мире. Тсунаеши вскинулся как гончая, вставшая на след. Отчаяние на его лице сменилось твердостью и спокойствием, но в глазах расцвела робкая и слабая надежда. — Другой… мир? — Да, — кивнул шаман. — У гражданских есть теория о душах, слышал, наверное. Так вот, душа действительно существует. Мощность нашего Пламени, сила и контроль полностью зависят от них. Твои эмоции, чувства, состояние твоего тела — все это и является душой. Верде сделал так, что Базука, в момент смерти Реборна, перенесет его душу в другую реальность. И я хочу задать тебе всего один вопрос: будешь ли ты искать своего Реборна? Время как остановилось. Шестеренки в голове предательски заскрипели и остановились, отказываясь поддерживать мыслительный процесс дальше. Он не мог уйти. Являясь боссом мафиозной семьи, отстаивая ее интересы, искупая ее грехи, — Тсунаеши клялся в верности Вонголе. Он был старательным боссом и медленно, шаг за шагом, поворачивал огромную мощь королевской семьи в более мирное, не кровавое, русло. Его верные люди, его Хранители — они все здесь, нуждаются в нем, в том, чтобы им дарили тепло и принимали с любыми заскоками и проблемами. Тсунаеши не мог просто так уйти, на нем большой долг. Но… Какой смысл в этом всем, если он больше не сможет использовать Пламя? Если не видит больше смысла продолжать жить, бороться за что-то. Это станет смертельным ударом всему мафиозному миру. И тогда это будет ещё хуже, чем уйти сейчас. — Буду.